АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

МЕСТО ПРОВЕДЕНИЯ 20 страница

Охранник открыл передо мной дверь, слегка поклонился и улыбнулся. Может, он подумал, что я одна из приглашенных?

– Добрый вечер, мисс. Вы, вероятно, Андреа. Илана попросила вас присесть вон там, она сейчас подойдет. – Он отвернулся и негромко произнес что-то в закрепленный на рукаве микрофон, а услышав ответ, закивал: – Да, вон там, мисс. Она сейчас будет.

Я оглядела огромный холл, но прихорашиваться и рассиживаться мне не хотелось. Да и когда еще у меня будет шанс побывать в Метрополитен-музее вот так – совершенно одной. Кассы были пусты, в залах темно, от чувства причастности к мировой истории и культуре захватывало дух, а от тишины шумело в ушах.

Пятнадцать минут я бродила по залам, старясь не уходить слишком далеко от бдительного агента охраны; заурядной наружности девушка в длинном темно-синем платье пересекла фойе и направилась ко мне. Меня поразило, что девушка на такой работе (организатор немузейных публичных мероприятий) может одеваться так скромно, и я почувствовала себя не в своей тарелке – словно провинциалка, вырядившаяся для светской тусовки в большом городе. И как это ни смешно и ни грустно, именно ею я и была. Илане же, напротив, и в голову не приходило сменить рабочую одежду на что-нибудь более эффектное, и, как я узнала позже, она этого никогда не делала.

«Да зачем? – смеялась она. – Ведь люди приходят сюда не на меня смотреть». Ее чистые русые волосы были уложены аккуратно, но без всяких изысков, а коричневые туфли-лодочки уже давно вышли из моды. Но голубые глаза Иланы так и светились добротой, и я сразу поняла, что она мне понравится.

– Вы, наверное, Илана, – сказала я, чувствуя, что в данной ситуации я в некотором роде старшая и должна взять инициативу в свои руки, – а меня зовут Андреа. Я секретарь Миранды и помогу вам чем смогу.

На ее лице отразилось такое облегчение, что мне стало интересно, что наговорила ей Миранда. Это могло быть все, что угодно, но я решила, что не обошлось без язвительных замечаний по поводу «серости экстерьера». Я содрогнулась, представив, как Миранда могла запугать ее, и искренне надеялась, что Илана не расплачется тут же, передо мной. Но вместо этого она простодушно взглянула на меня, придвинулась поближе и объявила, даже не слишком понизив голос:

– Ваша хозяйка настоящая стерва.

В первый момент я от неожиданности даже не нашлась что сказать.

– Ну да, она такая, – наконец подтвердила я, и мы обе покатились со смеху. – Давайте я буду что-нибудь делать. Миранда непременно узнает, что я уже здесь, так что мне нужно выглядеть занятой.

– Идем, я покажу тебе стол, – сказала она, направляясь по темному коридору в сторону экспозиции египетских древностей, – он потрясающий.

Мы вошли в небольшой зал размером приблизительно с теннисный корт, посередине которого стоял квадратный стол на двадцать четыре места. Да, это было достойно Роберта Айзабелла, устроителя великосветских приемов, мастера-виртуоза, который всегда исполнял свою партию безупречно, следуя моде, но не потакая ей, не избегая роскоши, но без показного блеска, был неизменно оригинальным, но не допускал излишней вычурности. Миранда настояла, чтобы всем занимался Роберт («Он вечно ноет, все ему, видите ли, не так, но лучше его никого нет»), а я видела его работу, когда шла подготовка к празднованию дня рождения близняшек. Он тогда умудрился превратить выдержанную в колониальном стиле гостиную Миранды в первоклассный клуб для подростков (с баром, где содовая подавалась в бокалах для мартини, замшевыми диванчиками и мозаичным танцполом на веранде); но это зрелище было поистине великолепным.

Все светилось белым. Прозрачный белый и белый матовый, яркий белый, глубокий белый, насыщенный белый.

Пышные букеты молочно-белых пионов, казалось, выросли из самого стола и были как раз такой высоты, чтобы не мешать разговору сидящих по разные стороны людей. Белый фарфор с белым же, но другого оттенка орнаментом покойно расположился на накрахмаленной белой скатерти, вокруг стола чинно выстроились белые дубовые стулья с высокими спинками и сиденьями из приторно-белой замши (на такую и не сядешь!), на полу расстилался роскошный белый ковер. Торжественные белые свечи в белых фарфоровых подсвечниках струили лучи откуда-то изнутри букетов (однако не поджигая их!), и весь стол был залит мягким, ненавязчивым белым светом. И лишь по стенам висели многоцветные свитки: яркая, сочная синева, зелень, золото – сцены из жизни Древнего Египта. Белоснежный стол был намеренным, продуманным контрастом с этими бесценными полотнами, и это делало всю картину поистине совершенной.

Я вертела головой, впитывая этот контраст белого и цвета (ну Роберт, он и вправду гений!), и тут я увидела красную фигуру. Прямая и тонкая, как стрела, в красном, расшитом бисером платье от Шанель, заказанном специально для этого вечера, подогнанном по фигуре и прошедшем профилактическую обработку, в полутемном углу стояла Миранда. И хотя я знала, сколько денег ушло на то, чтобы создать такую великолепную картину, при взгляде на нее у меня замерло сердце. Она сама была произведением искусства: дрожащая, как натянутая струна, с выпяченным вперед подбородком – ожившее неоклассическое изваяние в красном шелке от Шанель. Она не была красива – слишком узкими были ее сощуренные глаза, слишком строго уложены волосы, слишком жестким было выражение ее лица, – но она была потрясающе эффектна, и, как бы ни пыталась я изобразить равнодушие и переключить внимание на зал, мой взгляд вновь возвращался к алой фигуре.

И снова звук ее голоса прервал мои мысли.

– Ан-дре-а, вам ведь известны имена и внешность моих гостей, не так ли? Я надеюсь, сегодня вечером вы не обманете моих ожиданий, – объявила она просто в воздух, ни к кому конкретно не обращаясь, и лишь мое имя доказывало, что ее слова адресованы мне.

– Да, я занималась этим, – ответила я, подавляя желание отдать ей честь и остро чувствуя, что глазею на нее, как девчонка, – мне нужно несколько минут, чтобы убедиться, что я никого не забыла.

Она посмотрела на меня, словно говорила: «Иди, тупица, убеждайся», – а я с трудом отвела взгляд и вышла из зала. Вслед за мной вышла Илана.

– О чем это она? – шепнула Илана, придвигаясь поближе. – Внешность? Она что, рехнулась?

В темном коридоре мы сели на неудобную деревянную скамейку: нам обеим хотелось спрятаться.

– А, ты об этом. Да вообще-то мне нужно было не меньше недели, чтобы найти фотографии гостей и запомнить их лица, – объясняла я до крайности удивленной Илане, – но она только сегодня объявила, что я должна прийти на этот банкет. Вот и пришлось просмотреть фотографии в машине, пока ехала сюда. Что, – продолжала я, – думаешь, в этом есть что-то странное? Да для Миранды это самое обычное дело.

– Но ведь, наверное, сегодня не будет никаких знаменитостей, – сказала Илана, имея в виду предыдущие банкеты Миранды в Метрополитен-музее. Учитывая внушительные масштабы ее благотворительной деятельности, администрация музея частенько делала ей скидку на аренду музейных залов для семейных торжеств. Мистеру Томлинсону стоило только заикнуться, и Миранда стала из кожи вон лезть, чтобы сделать вечер в честь помолвки своего деверя самым шикарным из всех, какие только видели стены Метрополитен. Она рассудила, что ужин в Mетрополитен-музее произведет впечатление на этих богатеев-южан и их «призовых кобылок». И она не ошиблась.

– Да уж, там не будет таких, кого можно сразу узнать, зато соберется толпа миллиардеров с поместьями южнее линии Мейсона – Диксона [17]. Обычно, если мне нужно запомнить лица приглашенных, я могу найти их фотографии в Интернете, в «Женской одежде» или еще где-нибудь. Сама понимаешь, при желании нетрудно отыскать снимки королевы Hyp, Майкла Блумберга или Йоджи Ямамото. Но попробуй-ка найти изображение мистера и миссис Пакард из Сан-Франциско, или где там они живут, – это совсем не так легко. У Миранды есть еще одна секретарша, так вот она и искала их фотографии, пока меня готовили для этого мероприятия, и нашла-таки почти всех: кого – в разделе сплетен местных газет, кого – на веб-сайтах их компаний, но работа эта была, скажу тебе, еще та.

Илана не сводила с меня широко раскрытых глаз. В глубине души я чувствовала, что говорю как заведенная, но остановиться уже не могла. От ее удивления мне стало еще хуже.

– Одну только пару мы так и не опознали, так что, думаю, я вычислю их методом исключения, – добавила я.

– Господи, как же ты справляешься? Меня не обрадовало, что приходится работать в пятницу вечером, но я даже представить себя не могу на твоем месте. Но как же ты это терпишь? Почему ты позволяешь так с собой обращаться?

И этот вопрос застал меня врасплох: никогда еще никто не говорил мне дурного слова о моей работе. Я привыкла думать, что я единственная – из всех тех воображаемых девушек, которые готовы на что угодно ради такой работы, как у меня, – смею быть еще чем-то недовольной. И сейчас видеть шок в ее ясных глазах было ужаснее, чем день за днем замечать смехотворность моей работы; она смотрела на меня с такой искренней жалостью, что что-то во мне не выдержало и сломалось. Я сделала то, чего не делала ни разу за долгие месяцы работы в нечеловеческих условиях на бесчеловечную хозяйку, сделала то, что до сих пор мне как-то удавалось отложить до более подходящего времени. Я заплакала.

Илана пришла в смятение.

– Ох, голубушка, ну не надо! Прости, пожалуйста. Я не хотела тебя огорчать. Ты просто святая, раз до сих пор терпишь эту ведьму, слышишь? Ну-ка пойдем со мной. – Она взяла меня за руку и полутемными коридорами повела куда-то в глубину здания. – Ну вот, посиди здесь немножко и постарайся не думать о том, как выглядят все эти болваны.

Я шмыгнула носом и почувствовала себя ужасно глупо.

– И не стесняйся меня, слышишь? Я вижу, ты носила это в себе так долго, что тебе просто необходимо выплакаться.

Я оттирала со щек потекшую тушь, а Илана рылась в ящиках своего стола.

– Вот, – гордо объявила она, – я ее сейчас же порву, и тебе не поздоровится, если ты кому-нибудь об этом скажешь. Но ты только посмотри, какая классная фотка. Она протянула мне конверт с наклейкой «конфиденциально» и улыбнулась.

Я сорвала наклейку и достала из конверта зеленую папочку. Внутри была фотография – точнее, цветная копия с фотографии – Миранды, разлегшейся на диване в ресторане. Я сразу же узнала этот снимок – он был сделан одним из самых известных фотографов на вечере в честь дня рождения Донны Каран в «Пастисе». Он уже появился в журнале «Нью-Йорк» и, несомненно, появится где-нибудь еще. На нем Миранда была в бело-коричневом полупальто из змеиной кожи – я всегда думала, что в этом полупальто она похожа на змею.

И я явно не была одинока, потому что на этом снимке кто-то вместо ног очень искусно добавил к пальто хвост гремучей змеи. И получилась самая настоящая змея: локоть на диване, сложенная лодочкой ладонь подпирает точеный подбородок, тело вытянулось по всей длине дивана, хвост с погремушкой завивается полукругом и свисает вниз. Снимок был что надо.

– Ну как, здорово? – спросила Илана, глядя на фото из-за моего плеча. – Это мне сегодня принесла Линда. Она целый день проговорила с Мирандой по телефону, они решали, в каком зале устраивать ужин. Линда предлагала большой и красивый зал, но Миранде во что бы то ни стало надо было получить Египетский, рядом с которым находится магазин сувениров. Целый день тянулась эта волынка, и после нескольких отказов Линда все-таки выбила из администрации разрешение сдать Миранде этот зал. И вот она звонит ей, страшно довольная, и хочет сообщить новость… Угадай, что было дальше?

– Наверняка она передумала, – тихо проговорила я, чувствуя раздражение Иланы, – решила сделать все так, как ей предлагали. Просто сначала ей надо было заставить эту Линду вместе с дирекцией плясать под ее дудку.

– Точно. Да, я здорово разозлилась. Я еще не видела, чтобы музейное начальство так перед кем-нибудь стелилось – да, Господи, если бы сам президент Соединенных Штатов попросил у них этот зал для приема в честь главы иностранного государства, они и то бы не согласились. А твоя хозяйка думает, что может командовать направо и налево и вертеть нами как хочет. В общем, чтоб поднять Линде настроение, я и придумала эту симпатичную картинку. И знаешь, она сделала себе маленькую копию для бумажника. Тебе, похоже, хуже всех, но ты не одна.

Я снова положила картинку в конверт и отдала его Илане.

– Ты просто молодец, – сказала я, дотронувшись до ее плеча, – я очень тебе благодарна. Обещаю, что, если ты мне ее пришлешь, я никому не скажу, откуда она. Просто она не влезет в сумочку, но если ты будешь так добра и пришлешь ее мне домой… я этого никогда не забуду. Ну пожалуйста!

Она улыбнулась и записала мой адрес, а потом мы встали и пошли в фойе музея (я прихрамывала). Было как раз семь часов, гости могли нагрянуть в любую минуту. Миранда и Глухонемой Папочка разговаривали с женихом, при первом взгляде на которого становилось ясно, что он в прошлом большой любитель футбола, регби и хоккея на траве – в общем, всех тех видов спорта, где за игроком увиваются воркующие блондинки. Одна такая блондинка, девушка лет двадцати шести, его будущая жена, стояла рядом и с обожанием смотрела на него. В руках у нее был бокал шампанского, и она хихикала над каждой шуткой, которую отпускал ее жених.

Миранда держала Папочку под руку, лицо у нее расплылось в фальшивейшей из улыбок. Мне не нужно было слышать, о чем они говорят, – я и так знала, что она отвечает: в основном первое, что приходит в голову. Миранда не была сильна в светских любезностях и не терпела пустой болтовни, но сегодня явно настроилась лицедействовать. К этому времени я уже поняла, что ее «друзья» делятся на две категории. Одних она втайне считала «выше» себя и стремилась произвести на них впечатление. Этот список был невелик, но включал в себя таких людей, как Ирв Равиц, Оскар де ла Рента, Хиллари Клинтон, и всех наиболее известных голливудских звезд. Другие были «ниже» ее, и с этими людьми следовало обходиться покровительственно и высокомерно, чтобы они не забывались. В эту категорию входили все сотрудники «Подиума», все члены семьи, родители всех подружек ее дочерей – если они вдруг, по стечению обстоятельств, не оказывались в первой категории, – почти все дизайнеры и редакторы других журналов, а также весь обслуживающий персонал, с которым ей приходилось иметь дело – не важно, здесь или за границей. Меня всегда забавляли те нечастые случаи, когда Миранда пыталась произвести впечатление на окружающих ее людей, – может, оттого, что она была напрочь лишена естественного обаяния.

Я почувствовала, что приехали первые гости, прежде, чем их увидела. В фойе вдруг возникло такое напряжение, что его можно было потрогать пальцами. Припомнив лица на снимках, я бросилась к прибывшей паре и приняла у дамы меховое манто.

– Мистер и миссис Уилкинсон, мы так рады вас видеть. Будьте добры, я возьму ваше манто. Это Илана, она проводит вас к коктейлям. – Я надеялась, что не слишком таращусь на них, но зрелище и вправду было из ряда вон. На прежних вечеринках Миранды я, бывало, встречала женщин, одетых как шлюхи, и мужчин, одетых как женщины, и манекенщиц, вовсе не одетых, но никогда еще не видела, чтобы люди одевались так. Я и не ожидала ничего похожего на стильную нью-йоркскую публику, но думала, что они будут напоминать персонажей «Далласа», а они скорее смахивали на лесных дикарей из старого фильма «Избавление».

Даже брат мистера Томлинсона, импозантный мужчина с серебристой шевелюрой, допустил ужасный промах, надев белый фрак – и это в конце апреля! – причем аксессуарами ему служили клетчатый носовой платок и бамбуковая трость. На его невесте было наверчено что-то ужасающее из зеленой тафты. Это что-то пузырилось, топорщилось и вздымало кверху ее силиконовые груди так, что, казалось, она вот-вот задохнется, не вынеся их величины. С ушей свисали бриллианты размером с голубиное яйцо, и еще один, гораздо больший, сверкал на безымянном пальце левой руки. Волосы, выжженные пергидролем, белизной сравнялись с мелом, а каблуки были такими высокими и тонкими, что она ковыляла на них, как многократно травмированный ветеран американского футбола.

– Да-ра-гие мои, я так рада, что вы нашли время для нашего скромного вечера. Что за пре-е-елесть эти вечера! – фальцетом тянула Миранда. Будущая миссис Томлинсон находилась в полуобморочном состоянии от восторга. Прямо перед ней стояла единственная и неповторимая Миранда Пристли! Ее ликование всех несколько смущало, и почтенная публика под предводительством Миранды Пристли решила двинуться в Египетский зал.

Продолжение вечера не слишком отличалось от его начала. Я узнала всех гостей и сумела-таки не ляпнуть ничего особенно оскорбительного. Парад белых смокингов, шифона, пышных причесок, огромных бриллиантов и женщин, многие из которых были еще почти девочками, скоро перестал производить на меня впечатление, но снова и снова мои глаза обращались к Миранде. Она была настоящей леди и объектом зависти всех приглашенных женщин. И хотя они понимали, что ни за какие деньги в мире нельзя купить ее вкус и ее элегантность, все они страстно жаждали этого.

Я улыбнулась с искренней признательностью, когда она отпустила меня с половины вечера, как обычно, не сказав ни «спасибо», ни «до свидания» («Ан-дре-а, сегодня вы нам больше не понадобитесь. Можете идти»). Я поискала глазами Илану, но она уже улизнула. Машина подъехала через десять минут после того, как я ее вызвала. Я было вначале хотела поехать на метро, но не была уверена, что мое платье и мои ноги это выдержат. Усталая, но спокойная, опустилась я на заднее сиденье.

Когда я шла мимо Джона к лифту, он извлек откуда-то из-под своего стола конверт.

– Только что получили. Написано «срочно».

Я поблагодарила его и присела в углу вестибюля. Интересно, кто это пишет мне в десять вечера в пятницу? Я вскрыла конверт и достала записку.

Дорогая Андреа!

Было так приятно сегодня с тобой познакомиться. Встретимся как-нибудь на следующей недельке, сходим в суши-бар или еще куда-нибудь? Я завезла это тебе по дороге домой, подумала, вдруг тебе понадобится поднять настроение после такого вечера, как сегодня. Всего доброго.

Илана.

Внутри была фотография Миранды-змеи, Илана лишь немного ее увеличила. Несколько минут я внимательно рассматривала фото, растирая онемевшие ступни, заглянула в Мирандины глаза. Она была все такая же наводящая ужас стерва, какую я видела каждый день. Но сегодня она вдруг показалась мне еще и грустной, одинокой женщиной. Я могу добавить эту фотографию к моей коллекции и посмеяться над ней с Алексом и Лили, но мои ноги не станут от этого болеть меньше и это не вернет мне потерянный пятничный вечер. Я порвала фотографию и побрела к лифту.

– Андреа, это Эмили, – раздался в трубке хриплый голос.

Давно уже Эмили не звонила мне домой среди ночи. Должно быть, что-то стряслось.

– Привет. Ну и голос у тебя. – Я села в постели; в голову сразу пришло, что не иначе как Миранда сделала ей какую-нибудь гадость. В прошлый раз она звонила так поздно, когда Миранда в одиннадцать часов вечера в субботу заставила ее заказывать для них с мистером Томлинсоном чартерный рейс из Майами, потому что рейс по расписанию отменили из-за плохой погоды. Эмили как раз собиралась уходить на празднование своего собственного дня рождения и перезвонила мне, умоляя, чтобы я взяла это на себя. Но я получила ее сообщение только на следующий день, и когда перезвонила ей, она все еще плакала.

– Я пропустила свой любимый праздник, Андреа, – причитала она, – не пришла на собственный день рождения, потому что должна была искать ей самолет!

– Они что, не могли переночевать в гостинице, как все нормальные люди? – спросила я, пытаясь уложить происшедшее в рамки здравого смысла.

– Думаешь, я это ей не говорила? Уже через семь минут после ее звонка я зарезервировала пентхаусы в «Шор-клубе», «Альбионе» и «Делано» – я и представить себе не могла, что она и вправду хочет, чтобы я заказывала ей чартер, ведь это была ночь с субботы на воскресенье. Ведь просто невозможно заказать чартер в ночь с субботы на воскресенье.

– Она, похоже, думала по-другому? – спросила я мягко, искренне жалея, что не смогла помочь, но и радуясь, что не на мою голову выпало такое страшное испытание.

– Да, еще бы. Звонила каждые десять минут, спрашивала, почему я копаюсь, а я как раз разговаривала с нужными людьми, и мне приходилось переводить их в режим ожидания, а они обижались и вешали трубку. – Она судорожно всхлипнула. – Это был кошмар.

– И чем все закончилось? Даже спрашивать страшно.

– Чем закончилось? А как ты думаешь? Я обзванивала все частные авиакомпании штата Флорида, и они не отвечали на мои звонки, ведь, сама понимаешь, была ночь с субботы на воскресенье. Я звонила пилотам, работающим по частному договору, звонила в компании Нью-Йорка, чтобы узнать, нет ли у них каких-нибудь рекомендаций, я даже дозвонилась до какого-то ночного диспетчера международного аэропорта Майами. Сказала ему, что в ближайшие полчаса мне нужен самолет для отправки двух пассажиров из Майами в Нью-Йорк. И знаешь, что он ответил?

– Что?

– Он засмеялся. Захохотал как ненормальный. Говорил, что я не иначе как террористка или перевожу наркотики. Сказал, что мне легче увидеть без зеркала собственные уши, чем в такое время получить самолет с пилотом, и ему было плевать, сколько я готова за это заплатить. Сказал, что если я еще позвоню, то он будет вынужден сообщить о моей настырности в ФБР. Представляешь! – Она уже кричала. – Нет, ты представляешь?! В ФБР!

– Миранде это наверняка не понравилось?

– Нет, ей еще как понра-а-авилось! Двадцать минут она отказывалась верить, что достать для нее самолет невозможно. Я убеждала ее, что это не оттого, что все самолеты уже расхватали, а оттого, что просто ночь с субботы на воскресенье – неподходящее время.

– И что же дальше? – Я уже знала, что ничего хорошего.

– В половине второго она наконец смирилась с тем, что этой ночью она домой не попадет – страшного в этом, конечно, ничего не было, потому что девочки были со своим родным отцом, да и Аннабель могла подъехать в любое время, и тогда она велела заказать билеты на первый утренний рейс.

Странное дело. Если ее рейс отменили, авиакомпания сама должна была отправить ее первым же утренним рейсом; памятуя о ее супер-пупер-статусе и тех сотнях тысяч миль, которые она уже проделала самолетами этой авиакомпании, я в этом даже не сомневалась. Я так и сказала Эмили.

– Да, «Континентал» предоставила им места на первый же рейс, в шесть пятьдесят утра. Но Миранда где-то услышала, что кто-то полетит «Дельтой» в шесть тридцать пять, и пришла в ярость. Назвала меня некомпетентной идиоткой и снова и снова бубнила, что раз я не могу сделать даже такой пустяк, как заказать частный самолет, значит, я никуда не годная секретарша. – Она всхлипнула и глотнула чего-то, наверное, кофе.

– Господи, я знаю, что было дальше. Скажи мне, что ты этого не делала!

– Я сделала.

– Да нет, ты шутишь! Из-за пятнадцати минут?

– Я сделала! Разве у меня был выбор? Она была так расстроена, и все из-за меня… По крайней мере так казалось. На это ушло еще несколько тысяч баксов, но какая разница! Под конец она была уже почти довольна, так чего же еще надо?

И мы обе засмеялись. Я и без слов знала – и Эмили знала, что я знаю, – что она действительно приобрела два билета в бизнес-класс на рейс авиакомпании «Дельта», два дополнительных и совершенно ненужных билета – только для того, чтобы заставить Миранду наконец заткнуться.

Я уже задыхалась от смеха.

– Подожди-ка. К тому времени, как ты нашла машину, чтобы отвезти ее в «Делано»…

– …было уже почти три утра, и с одиннадцати до трех она позвонила мне на мобильник двадцать два раза. Водитель подождал, пока они примут душ и переоденутся, а потом повез их назад в аэропорт, на их ранний рейс.

– Перестань! Да перестань ты! – давилась я, смакуя каждое слово. – Ты все это выдумала!

Эмили перестала смеяться и притворилась серьезной.

– Да неужели? Так это все только цветочки. Ты еще не знаешь, какие были ягодки.

– Ох, давай, давай скорее ягодки! – Я была в восторге оттого, что мы с Эмили наконец-то нашли общий язык. Наконец-то мы одна команда, плечом к плечу против общего врага. Я вдруг впервые почувствовала, что этот год мог быть совсем другим, если бы только мы с Эмили сразу подружились и доверяли бы друг другу, защищали и подстраховывали бы друг друга и вместе давали отпор агрессору. И вполне вероятно, жизнь тогда стала бы намного легче и радостнее, но за исключением таких вот редких моментов, как этот, мы на все смотрели разными глазами.

– Так тебе нужны ягодки? – Она помолчала, растягивая удовольствие. – Она этого, конечно, не знала, но хотя самолет «Дельты» улетал раньше, садился он на восемь минут позже, чем ее родной «Континентал»!

– Перестань! – застонала я, наслаждаясь этим новым известием, как великолепным вином. – Ты меня разыгрываешь!

Когда мы наконец распрощались, я была удивлена, увидев, что мы проболтали больше часа, словно закадычные подруги. Конечно, уже в понедельник мы вернулись к привычной, едва скрываемой неприязни, но с тех пор я стала чуть теплее относиться к Эмили. Разумеется, до этого звонка. Несмотря на вышеупомянутую тень симпатии, я вовсе не была расположена выслушивать назойливые требования, которые она собиралась обрушить на мою бедную голову.

– Ну и голос у тебя. Ты что, больна? – Я честно попыталась придать голосу оттенок сочувствия, но вопрос прозвучал агрессивно и подозрительно.

– Да, – выдавила она и разразилась сухим, надсадным кашлем, – очень больна.

Я никогда не верила тем, кто утверждал, что они очень больны: если врач не определил какое-нибудь непосредственно угрожающее жизни заболевание, значит, на работу идти ты можешь. Поэтому, когда Эмили перестала кашлять и заявила, что она очень больна, у меня и мысли не возникло, что в понедельник ее не будет на рабочем месте. Кроме того, двенадцатого октября она должна была лететь с Мирандой в Париж на весенние дефиле, а до двенадцатого оставалось всего четыре дня. Да и сама я перенесла на ногах две ангины, несколько бронхитов, множество пищевых отравлений и привыкла не обращать внимания на частые мучительные приступы «кашля курильщика».

Единственный раз я улизнула к врачу во время ангины, когда мне отчаянно нужны были антибиотики (я прошмыгнула мимо очереди и попросила осмотреть меня сразу же, без предварительной записи, а Миранда и Эмили думали, что я поехала искать новую машину для мистера Томлинсона). Для какой бы то ни было профилактики времени вовсе не оставалось. Я получила с дюжину многообещающих намеков от Маршалла, несколько записок от администраторов различных курортов, которым бы секретарша Миранды оказала честь своим посещением, и множество приглашений от специалистов по маникюру, педикюру и макияжу, но уже год не была даже у гинеколога и дантиста.

– И что я могу сделать? – спросила я, стараясь, чтобы это прозвучало непринужденно, но терялась в догадках, с чего это она звонит мне и говорит, что больна. Ведь мы и так обе знаем, что это совершенно не важно. Больна или нет, а в понедельник она должна быть на работе.

Она тяжело закашлялась, и я услышала, как булькает мокрота у нее в горле.

– Да, сейчас скажу. Господи, и ведь надо же, чтобы это случилось именно со мной!

– Да что? Что случилось?

– Я не могу поехать в Европу с Мирандой. У меня мононуклеоз.

– Что?

– Ты слышала. Ехать я не могу. Врач звонил, готовы анализы крови. Мне три недели нельзя выходить из дому.

Три недели! Это шутка, не иначе. Мне было не до сочувствия – я уже несколько месяцев только и жила мечтой о том, что обе они – Эмили и Миранда – уедут и оставят меня в покое.

– Эм, да она убьет тебя – тебе придется ехать! Она вообще знает?

На другом конце провода воцарилось зловещее молчание. Потом прозвучал ответ:

– Да, она знает.

– Ты ей звонила?

– Да. То есть на самом деле ей звонил мой врач, потому что мне бы она не поверила. Он сказал, что я могу заразить ее и всех остальных, и, в общем… – Она помедлила; по ее тону можно было предположить самое худшее.

– Что «в общем»? – ляпнула я, забыв об осторожности.

– В общем, она хочет, чтобы с ней поехала ты.

– Она хочет, чтобы с ней поехала я? Надо же! Что именно она сказала? Она не угрожала тебя уволить?

– Андреа, я… – Эмили судорожно закашлялась, и на мгновение я подумала, что она запросто может умереть там, на другом конце провода. – Я не шучу… Не шучу. Она сказала, что ей там всегда в помощники дают таких тупиц, что даже ты справишься лучше, чем они.

– Ну если так, то я, конечно, не против! Нет ничего лучше старой доброй лести, чтобы заставить человека что-нибудь сделать. Нет, правда, ей не стоило так меня нахваливать. Я вся краснею! – Я не знала, что сейчас для меня важнее: что Миранда хочет, чтобы я ехала с ней в Париж, или что она хочет этого только потому, что я чуть менее безнадежная идиотка, чем изможденные французские секретарши.

– Да хватит тебе, – прохрипела она, надсадно кашляя, что теперь уже начало меня раздражать, – ты просто счастливица. Я два года – целых два года – ждала этой поездки, и вот я не еду. Ты хоть понимаешь, какая это несправедливость?

– Еще бы! Это всеобщий закон подлости: эта поездка – твоя мечта, а для меня она – несчастье, и вот еду я, а не ты. Весело, да? Мне так смешно, прямо до чертиков, – бубнила я, не ощущая никакой радости.

– Ну хорошо, я понимаю, что тебе это не очень приятно, но ты же все равно ничего не можешь поделать. Я уже позвонила Джеффи, чтобы он заказывал для тебя одежду. А тебе много чего понадобится – для показов, ужинов, приема, который Миранда дает в отеле «Костес», – каждый раз все новое. Элисон займется косметикой. Стеф – обувью, сумочками и украшениями. У тебя всего четыре дня, так что завтра прямо с этого и начни, ладно?

Дата добавления: 2014-12-11 | Просмотры: 579 | Нарушение авторских прав