АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Атака на переходное пространство и замена на фантазию

Мы могли бы представить это дьявольское имаго действующим в двух областях опыта для того, чтобы добиться своей цели разделения переживания на части. Одной из этих областей является переходное пространство между эго и внешним реальным миром. Вторая область — внутреннее символическое пространство, разделяющее различные части внутреннего мира. Действуя между эго и внешним миром, дьявольская фигура пытается инкапсулировать личность в некой сфере (buble), препятствующей-установле-нию отношений зависимости и поддерживающей состояние самодостаточности. "Переходная зона" между "я" и внешним миром, в которой действует эта фигура,— именно та область взаимодействия (interfase), где Мэри испытывала свою тревогу до того, как было сформировано ее эго. Винникотт помог нам понять, что в тот момент, когда имеет место "немыслимая" травма, происходит нечто ужасное в этом переходном пространстве. Здесь мы имеем не только расщепление эго (типичная шизоидная позиция), но и соответствующее ему расщепление в "потенциальном пространстве" — там, где личность живет между иллюзией и реальностью. Это "переходное пространство" представляет собой особую область, в которой ребенок учится игре и использованию символов.

Повторяющееся переживание травматической тревоги закрывает возможность использования переходного пространства, убивает символическую активность творческого воображения, заменяя ее тем, что Винникотт назвал "фантазирование" (Winnicott, 1971b). Фантазирование по Винникотту — это диссоциативное состояние, которое не является ни воображением, ни жизнью во внешнем мире, но представляет собой меланхолическое самоублажение, некий компромисс, длящийся вечно,— защитное использование способности к воображению на службе у тревожного избегания. Моя пациентка Мэри не раз была завлечена в это преддверие ада своим тоскующим демоном самоублажения. В печали она создавала воображаемый идеализированный образ матери, какой та реально никогда не была, переписывая историю, стараясь любой ценой отвергнуть свои подспудные отчаяние и ярость.

Учитывая эти соображения, психотерапевт, работая с пациентами типа Мэри, должен быть очень осторожен в различении подлинного воображения и фантазирования, которое является самоублажением, исходящим от демона. Это самоублажение, на самом деле, равносильно гипнотическому трансу — бессознательное соскальзывание в состояние недифференцированности, бегство от осознания своих чувств. В данном случае тяжелая работа сепарации, необходимая для достижения "целостности"', подменяется уходом в "одиночество". Это не защитная регрессия, обслуживающая эго, как нам хотелось бы думать, это "злокачественная регрессия"², которая удерживает часть "я" пациента в ауто-гипнотическом сумеречном состоянии3 для того, чтобы (как полагает дьявольская фигура) обеспечить выживание пациента в качестве человеческой личности.

В материале сновидений пациентов, перенесших психическую травму, охраняемый личностный дух часто представлен в образах невинного "ребенка" или животного, которые появляются в тандеме с оберегающей стороной нашей системы самосохранения. Например, это может быть выражено образом умирающего ребенка, призывающего свою мать, тот же образ воплощается ночным рандеву Мэри с ее демоном обжорства. Если встать на точку зрения выживания пациентки, то даже ее демон обжорства предстанет неким ангелом-хранителем, оберегающим депривированную часть и заботящимся о ней (питая ее суррогатами) до тех пор, пока беззащитное существо уже больше не захочет покинуть свою комфортабельную тюрьму и вступить во внешний мир (или снизойти в тело). В данном случае мы имеем дело со структурой психики, которая является инфантильной и, в то же время, весьма зрелой, невинной и искушенной одновременно.

Психотерапевты, которые работали с пациентами, похожими на Мэри, подтвердят, что, с одной стороны, эти пациенты крайне уязвимы, безынициативны и инфантильны, а с другой — высокомерны, надуты, самонадеянны, все на свете знают и проявляют сильное сопротивление. Сложившаяся в результате инфляции (inflated) внутренняя защитная структура типа "король-дитя" или "королева-дитя" представляет собой неосвященный (unholly) брак между заботящимся "я" и его инфантильным объектом. В отсутствии подлинно удовлетворительного раннего опыта зависимости задача отказа от внутреннего всемогущего союза "я"/объект представляется для пациентов чрезвычайно трудной⁴.

Применительно к нашему случаю это означало бы, что Мэри должна была бы отказаться от своих самоохранительных иллюзий, в которых она и ее мать существовали в неком блаженном двойственном союзе, погруженные в благостность и невинную "любовь", не нуждающиеся в ком-то еще (включая и психотерапевта). Она должна была бы позволить ужасающей реальности действительного отвержения ее реальной матерью, так резко контрастирующей с иллюзорной Хорошей Матерью, которой у нее никогда не было и не будет, войти в мир комфортной иллюзии, созданный в ее мечтах. Она должна была бы также отгоревать по поводу своей непрожитой жизни, которую ее система самосохранения отсекла от нее. Это означало бы, что она должна принести в жертву как свою богоподобную самодостаточность, так и требования невинности, связанные с ней. Используя терминологию Ме-лани Кляйн, она должна была бы оставить свои маниакальные защиты и начать горевать по потере объекта, вступив в "депрессивную позицию".

Однако нам известно, что для начала этого процесса требуется освобождение большой массы ярости и агрессии — именно это я чувствовал в своей реакции контрпереноса на эпизод с перееданием Мэри. Можно сказать, что я начал борьбу с ее демоном, с нашей дьявольской фигурой. Я чувствовал хватку, с которой он удерживал Мэри, его ненависть и подозрение по отношению ко мне. Я смог увидеть его также в образе дьявольского доктора-Трик-стера из сновидения Мэри про больницу с живыми мертвецами: то, как он завлек сновидческое эго в мнимое место исцеления, которое превратилось в зону концентрационного лагеря, наполненную обескровленными духами, утратившими свою человеческую сущность, отравленными "зомбирующей сывороткой"⁵, уничтожающей человеческое начало.

Дата добавления: 2015-05-19 | Просмотры: 703 | Нарушение авторских прав