АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Death of a Red Heroine 10 страница. Они с Пэйцинь знакомы с раннего детства

Прочитайте:
  1. A. дисфагия 1 страница
  2. A. дисфагия 1 страница
  3. A. дисфагия 2 страница
  4. A. дисфагия 2 страница
  5. A. дисфагия 3 страница
  6. A. дисфагия 3 страница
  7. A. дисфагия 4 страница
  8. A. дисфагия 4 страница
  9. A. дисфагия 5 страница
  10. A. дисфагия 5 страница

Они с Пэйцинь знакомы с раннего детства.

 

Друзья детства вместе играют;

На бамбуковых лошадках друг за другом гоняют,

Срывая незрелые цветки со сливы.

 

Доктор Ся подарил им на свадьбу красиво переписанные на двух красных шелковых лентах эти строки из «Чжанганской песни» Ли Бая.

Их детство вовсе не было таким романтически невинным. Пэйцинь с родителями переехала в тот квартал, где жила семья Юя, в начале шестидесятых. Они вместе ходили в среднюю школу, а потом учились в старших классах. Однако они не искали общества друг друга; предпочитали держаться на расстоянии. В Китае шестидесятые годы были революционным пуританским периодом. И речи быть не могло о том, чтобы мальчики и девочки в школе держались вместе.

Другим разъединяющим фактором было ее буржуазное происхождение. Отца Пэйцинь, до 1949 года владевшего парфюмерной фабричкой, в конце шестидесятых отправили в исправительно‑трудовой лагерь. Ему дали несколько лет, не объяснив за что. В лагере он и умер. Еще до того родителей Пэйцинь выселили из собственного дома в районе Цзиньгань; они вынуждены были переселиться на чердак дома в том квартале, где жил Юй. Худая девочка со впалыми щеками, с крошечным хвостиком, перевязанным резинкой… Пэйцинь можно было назвать кем угодно, только не горделивой принцессой. Хотя училась она лучше всех в классе, другие дети из рабочих семей часто обижали и травили ее. Однажды утром несколько маленьких хунвейбинов попытались даже отрезать ей волосы. Дело зашло слишком далеко, и Юй вступился за нее. Он, сын сотрудника народной полиции, пользовался известным авторитетом среди соседских ребят.

И лишь в последний год их обучения в школе старшей ступени случай свел их вместе. В начале семидесятых начался новый период культурной революции. Председатель Мао решил, что «красные охранники» – хунвейбины – прежде его пылкие сторонники – препятствуют усилению его власти. Поэтому Мао объявил: необходимо, чтобы хунвейбины – их тогда стали называть «грамотной молодежью» – ехали в деревню и «учились у бедняков и середняков». Тем самым молодежь удалялась из городов и не могла ему помешать. Общенациональная кампания проводилась под барабанный бой и звуки гонга. Наивно откликнувшись на призыв Мао, миллионы юношей и девушек поехали в отдаленные провинции. В провинции Аньхой, Цзянси, Хэйлунцзян, во Внутреннюю Монголию, на северную границу, на южную границу…

Юй Гуанмина и Цзин Пэйцинь, хотя по возрасту они еще не могли быть хунвейбинами, зачислили в ряды «грамотной молодежи», несмотря на то что они так и не закончили школу. Им выдали красные цитатники председателя Мао. Они, как представители «грамотной молодежи», также должны были покинуть Шанхай, чтобы «перевоспитываться в деревне». Им предстояло поехать в военную сельхозкоммуну в провинции Юньнань – на юг, на границу с Бирмой.

Накануне отъезда мать Пэйцинь пришла в гости к родителям Юя. В ту ночь родители долго проговорили. На следующее утро к Юю пришла Пэйцинь, а ее брат, работавший водителем грузовика на 1‑м Шанхайском сталеплавильном комбинате, отвез их обоих на Северный вокзал. Они сидели в кузове на сундуках, в которых уместилось все их имущество, и вместе с ликующей толпой, провожавшей их, пели: «Езжайте в деревню, езжайте на границу, езжайте туда, где вы нужнее родине…»

Как понял Юй, тогда родители устроили им нечто вроде помолвки; однако он согласился почти не думая. Родители хотели, чтобы они, два шестнадцатилетних подростка, посланные за тысячи километров от дома, заботились друг о друге. А Пэйцинь к тому времени расцвела, превратилась в хорошенькую девушку, стройную и почти такую же высокую, как он. В поезде они стыдливо сидели рядом. В деревне они действительно поддерживали друг друга. Иначе они бы не выжили.

Военная сельхозкоммуна, куда их послали, находилась в отдаленной местности под названием Сишуанбаньна, затерянной в дебрях южной провинции Юньнань. Почти все тамошние бедняки и середняки были дайцами, представителями нацменьшинства; они говорили на своем языке и придерживались собственных обычаев. Из‑за частых тропических ливней земля в тех краях была заболоченной, влажной. Поэтому дайцы строили себе дома на прочных бамбуковых сваях; внизу, между сваями, бегали свиньи и куры. «Грамотную молодежь» из города поселили в армейские казармы, где они изнемогали от духоты и жары. И речи быть не могло о том, чтобы городские юноши и девушки чему‑то учились у дайцев. Правда, кое‑что они все же узнали – только не то, к чему призывал председатель Мао. Например, они усвоили дайские понятия о любви. Пятнадцатого числа четвертого месяца по китайскому лунному календарю в тех краях отмечается Праздник обливания; его смысл заключался в смывании грязи, смерти и демонов предыдущего года. Однако у праздника имелся и другой смысл. В тот день любая дайская девушка имела право назвать своего возлюбленного – им становился тот, кого она обливала водой. Той же ночью избранник приходил петь и танцевать под ее окно. Если девушка открывала дверь, счастливец мог провести с ней ночь.

По прибытии Юй и Пэйцинь были шокированы, но быстро адаптировались. Выбора у них все равно не было. Все те годы они нуждались друг в друге, потому что в Юньнани не было ни кино, ни библиотеки, ни ресторана; в общем, там не было никаких развлечений. После долгих часов работы у них были только они сами. Как и многие «грамотные» юноши и девушки, они начали жить вместе. Официально расписываться они не спешили. И не потому, что не испытывали друг к другу никаких чувств. Дело в том, что у неженатых сохранялась хотя бы крохотная возможность когда‑нибудь в будущем вернуться в Шанхай. В соответствии с политикой правительства, поженившись, молодые должны были навсегда поселиться в деревне.

Оба – и Юй, и Пэйцинь – скучали по Шанхаю.

В конце культурной революции все снова переменилось. Теперь они могли вернуться домой. Хотя официально о прекращении движения «грамотной молодежи» не объявляли, больше городских юношей и девушек не посылали в деревню «на перевоспитание». Как только Юй и Пэйцинь вернулись в Шанхай, они поженились. Юй, так сказать, получил место в полиции по наследству – по возвращении сына отец вышел в отставку. Пэйцинь распределили на работу в ресторан, бухгалтером. Это было не то, что она хотела, но ее работа оказалась довольно выгодной. Через год после рождения сына Циньциня их брак превратился в спокойную обыденность. Юю почти не на что было жаловаться.

Однако иногда он, как ни странно, скучал по тем годам, проведенным в Юньнани. Он вспоминал, как они вместе мечтали вернуться в Шанхай, устроиться работать на госпредприятии, начать новую жизнь, родить детей и жить совсем по‑другому. Сейчас он достиг такого возраста, когда больше не мог себе позволить непрактичных мечтаний. Полицейский первого ранга – скорее всего, им он и останется до конца дней своих. Юй не то чтобы махнул на себя рукой, просто трезвел, становился большим реалистом.

Главное же, не получив хорошего образования и не имея нужных связей, следователь Юй находился не в том положении, когда можно мечтать о карьере офицера народной полиции. Отец прослужил двадцать шесть лет, но вышел в отставку всего лишь сержантом. Возможно, таков и его удел. Правда, в свое время Старый Охотник хотя бы мог гордиться тем, что был частью диктатуры пролетариата. В девяностых годах термин «диктатура пролетариата» исчез с газетных полос. Он, Юй, – всего лишь ничего не значащий полицейский низшего звания, получающий минимальную зарплату, почти не имеющий права голоса в управлении.

И последнее дело лишь подчеркивает его незначительность.

– Гуанмин!

Он вздрогнул и отвлекся от своих мыслей. К скамейке вернулась Пэйцинь – одна.

– Где Циньцинь?

– Развлекается в зале электронных игр. Не начнет нас искать, пока не потратит все деньги.

– Хорошо ему, – сказал Юй. – Тебе не нужно за него беспокоиться.

– Тебя что‑то тревожит. – Пэйцинь присела рядом с мужем на краешек валуна.

– Нет, ничего. Правда ничего. Просто вспоминал о том, как мы жили в Юньнани.

– Из‑за Сада?

– Да, – сказал он. – Разве ты не помнишь – Сишуанбаньна тоже называется садом?

– Да, Гуанмин, только не пытайся сбить меня с толку. Не забывай: мы с тобой женаты уже очень давно. На работе что‑то не ладится, верно? Если бы я знала, не потащила бы тебя сюда!

– Все в порядке. – Юй легонько погладил жену по голове.

Некоторое время Пэйцинь молчала.

– У тебя неприятности?

– Трудное дело, вот и все. – Юй пожал плечами. – Не идет у меня из головы.

– Ты замечательно умеешь раскрывать трудные дела. Все так говорят.

– Не знаю.

Пэйцинь вдруг сжала его руку:

– Знаю, сейчас не самый подходящий случай, но все равно… Если тебе не нравится твоя работа, почему не бросишь ее?

Юй изумленно воззрился на жену.

Пэйцинь не отвела взгляда.

– Да, но… – Он не знал, что сказать.

Он знал, однако, что еще долго будет думать над ее предложением.

– Что, дело не движется? – спросила Пэйцинь, меняя тему.

– Не слишком.

Юй вкратце рассказывал жене о деле Гуань, хотя редко распространялся дома о работе. Ловить преступников трудно и опасно. Не нужно делить свои трудности с семьей. И потом, Чэнь не раз в разговоре подчеркивал, что убийство Гуань – дело щекотливое. Юй не то чтобы не доверял собственной жене; вопрос касался его профессионализма. Просто он сильно огорчен и раздосадован.

– Поговори со мной, Гуанмин. Как часто говорит мой свекор, а твой отец, Старый Охотник, облегчи душу.

И Юй начал рассказывать жене все, что его смущало; он остановился на том, как ему не удалось раздобыть сколько‑нибудь ценных сведений о личной жизни Гуань.

– Она жила как рак‑отшельник. Только ее раковину составляла политика.

– Я совершенно не разбираюсь в том, как нужно вести следствие, но не говори, будто симпатичная женщина – сколько ей было, тридцать, тридцать один? – могла вести такую жизнь.

– Что ты имеешь в виду?

– Неужели у нее никогда не было любовников?

– Она все время была занята партийной работой и собраниями. Ей, в ее положении, нелегко было найти спутника жизни; да и где она могла познакомиться с подходящим мужчиной?

– Гуанмин, можешь смеяться надо мной, но я женщина, и я не верю в такое. Сейчас, в наши дни, все гораздо проще.

– В твоих словах есть смысл, – согласился Юй. – Но я еще раз допросил сослуживцев Гуань после того, как Чэнь выдвинул версию с икрой; все лишь подтвердили то, что говорили раньше. Сотрудники говорят, что перед смертью у Гуань никого не было; насколько они помнят, у нее вообще не было постоянного друга. Если бы он был, они бы непременно это заметили.

– Но ведь это противоестественно. Она, получается, как Мяоюй из «Сна в Красном тереме».

Юй удивился:

– Кто такая Мяоюй?

– Мяоюй, красивая молодая монахиня, посвятила жизнь абстрактным идеалам буддизма. Гордясь своей религиозностью, она считала себя выше романтического влечения красной пыли.

– Извини, что опять перебиваю, но что такое красная пыль?

– Просто наш земной мир, где живут обычные люди вроде нас с тобой.

– А, ну тогда это еще куда ни шло.

– Ближе к концу романа Мяоюй, медитируя однажды ночью, пала жертвой собственной сексуальной фантазии. Не в силах даже говорить в порыве страсти, она становится легкой добычей и жертвой группы бандитов. Умирает она не девственницей. Критики считают, что образ Мяоюй – сложная метафора: только демон в ее сердце мог приманить демона к ее телу. Она – жертва долгого подавления сексуальности.

– Ну и что?

– Может ли человек, особенно женщина, всю жизнь питаться одними идеалами? Наверное, в последние секунды Мяоюй горько сожалела о попусту растраченной жизни. Уж лучше бы она наводила чистоту в собственном доме, каждый вечер ложилась с мужем в постель, каждое утро отправляла детей в школу…

– Но Мяоюй – всего лишь персонаж из романа!

– Зато очень жизненный. Роман демонстрирует блестящее знание психологии. То, что верно для Мяоюй, может оказаться верным и для Гуань.

– Понимаю, – кивнул Юй. – Ты тоже блестящий психолог.

Действительно, политика на первый взгляд составляла для Гуань всю жизнь, но хватало ли ей одной политики? Статьи из «Жэньминь жибао» не могли ответить ей любовью на любовь.

– Поэтому, – продолжала Пэйцинь, – я и не представляю, чтобы Гуань жила только ради политики – если только в ранней юности не пережила жестокого разочарования.

– Такое возможно, но ни одна из ее сослуживиц ни разу не упоминала об этом.

– Да ведь большинство сослуживиц работали вместе с ней не так и долго – разве ты сам мне не рассказывал?

– Да, ты опять права.

Гуань проработала в универмаге одиннадцать лет, но никто из тех, с кем он беседовал, не работал там так же долго. Генерального директора Сяо перевели сюда из другой компании всего пару лет назад.

– Женщины неохотно рассказывают о своем прошлом, особенно незамужние – более молодым.

– Ты умница, Пэйцинь. Кроме тех, кто работает в 1‑м универмаге сейчас, мне следовало расспросить нескольких работниц, вышедших на пенсию.

– Кстати, как твой старший инспектор?

– У него свои идеи, – ответил Юй, – но тоже никаких результатов.

– Нет, я имею в виду его личную жизнь.

– О ней я понятия не имею.

– Ему ведь за тридцать, верно? Старший инспектор полиции в его возрасте – очень выгодный жених.

– Да. Поговаривают, он встречается с женщиной‑репортером из «Вэньхуэй дейли». Он же уверяет, будто она просто пишет о нем репортаж.

– По‑твоему, он бы сказал что‑нибудь, если бы между ними что‑то было?

– Ну, он все‑таки занимает ответственный пост. Все за ним наблюдают. Конечно, он ничего не скажет.

– Совсем как Гуань, – вздохнула Пэйцинь.

– Между ними есть разница.

– Какая?

– Она была более известна.

– Тем больше причин ей ничего не сообщать окружающим.

– Пэйцинь, ты просто неподражаема!

– Нет, я самая обычная женщина. Мне просто повезло с мужем.

Поднялся легкий ветерок.

– Ах, Гуанмин, я так отчетливо помню те дни в Сишуанбаньне. Лежа одна по ночам, я вспоминала, как ты поспешил мне на помощь в школе первой ступени, и готова была расплакаться. Я говорила тебе об этом или нет?

– Ты не перестаешь меня удивлять. – Юй сжал руку жены.

– Твоя рука в моей руке, – сказала она, и глаза ее сверкнули, – вот и все, о чем я прошу в Саду Роскошных зрелищ! Я так счастлива сидеть рядом с тобой и думать о судьбе несчастных героинь романа.

На старинный дворец спускался туман.

– Посмотри, что написано на Лунной двери, – сказала Пэйцинь.

 

За горою – другая гора; вьется и вьется дорога.

Плачут ивы, пестреют цветы; впереди деревня другая.

 

 

 

Утром в субботу старший инспектор Чэнь пришел в управление раньше обычного. Старый привратник, товарищ Лян, высунулся из будки у железных ворот:

– Тут вам кое‑что пришло, старший инспектор Чэнь! «Кое‑что» оказалось электронным почтовым переводом на три тысячи юаней – солидный аванс за перевод из издательства «Лицзян». Одолжив деньги Лу Иностранцу, Чэнь написал Су Ляну, главному редактору. Он упомянул о своем повышении и новой квартире, которая требует дополнительных расходов. Но три тысячи юаней все равно стали приятным сюрпризом. К переводу Су приложил короткую записку:

 

«Поздравляю!

Учитывая сегодняшний уровень инфляции, мы решили, что справедливо будет дать автору – особенно такому маститому, как ты, – наибольший возможный аванс.

Что касается твоих волнений по поводу нового назначения, они беспочвенны. Если ты откажешься от места, за него с удовольствием ухватятся какие‑нибудь молокососы. И кому от этого будет лучше? Вот что я твердил себе, соглашаясь занять пост главного редактора.

Мне понравилось твое стихотворение в «Вэньхуэй дейли». Слышал, ты наслаждаешься «ароматом красных рукавов, который побуждает тебя к ночному чтению». Су Лян».

 

Помимо того, что Су являлся главным редактором издательства, он еще был старинным другом Чэня.

Чэнь позвонил Ван, но ее в кабинете не оказалось. Положив трубку, он понял, что у него нет никакого предлога для того, чтобы звонить ей. Просто после того, как он прочел записку Су, ему вдруг захотелось услышать ее голос. Наверное, после упоминания об «аромате красных рукавов», хотя об этом лучше не заговаривать. Ван решит, что он опять думает о расследовании. Но это не так.

Юй на сегодня взял выходной. Чэнь решил посвятить день рутинной работе. Он уделяет слишком много времени Гуань. Сейчас же нужно постараться, сделать над собой усилие – хотя бы на полдня – и расчистить бумажные завалы, скопившиеся на столе. А потом можно будет вернуться к делу. Он получал какое‑то странное удовольствие оттого, что, запершись в кабинете, быстро расправляется со скучными административными делами; не читая, расписывается на партийных циркулярах, быстро просматривает скопившиеся за неделю письма.

Его хватило всего на пару часов. Он занимался бюрократической работой, не вкладывая в нее душу. За окном было прекрасное солнечное утро. Чэнь снова поехал к общежитию Гуань. Дядюшка Бао до сих пор не звонил, но ему не терпелось узнать, нет ли чего нового.

Летняя жара и отсутствие кондиционеров уже с утра выгоняли людей на улицы. При входе в переулок несколько стариков пенсионеров играли на бамбуковом столе в мацзян. Дети толпились вокруг глиняного горшочка, в котором дрались два сверчка. Сверчки стрекотали, дети радостно кричали. Вблизи от здания общежития пожилая женщина склонилась над общей мойкой и отчищала сковородку.

В телефонной будке хозяйничала молодая девушка. Чэнь вспомнил, как ее зовут, – Сюсю. Дядюшки Бао не было видно. Сначала он хотел было спросить у Сюсю адрес дядюшки Бао, но потом передумал. Старик заслужил в субботу день отдыха; наверняка сейчас радуется общению с внуками. И Чэнь решил еще раз осмотреть комнату Гуань.

Снова он пролистал все фотоальбомы. На сей раз ему удалось обнаружить еще один снимок, засунутый под обложку самого последнего из них. На снимке была запечатлена не Гуань. Это была сделанная поляроидом фотография седовласой женщины, стоящей под знаменитой сосной.

Чэнь вынул фотографию и перевернул ее. На обратной стороне он увидел надпись: «Товарищу Чжаоди – Вэй Хун, октябрь 1989 г.».

Кто такая товарищ Чжаоди?

Может быть, так называли Гуань?

Чжаоди – нечто вроде распространенного ласкового прозвища, которое означает «за тобой придет младший братик». Вполне понятное желание, если учесть, что Гуань была единственным ребенком у родителей. Некоторые китайцы верят в силу подобных имен. Как сказал Конфуций, «самое важное на свете – дать имя».

Дата подходящая. Фотография сделана в том самом месяце, когда Гуань отдыхала в Желтых горах. Да и знаменитую сосну, которая встречает гостей, трудно перепутать. Если снимок предназначался для кого‑то другого, почему Гуань хранила его в своем альбоме?

Чэнь закурил, стоя под портретом товарища Дэн Сяопина, а потом сунул снимок в свой портфель. Внизу он бросил взгляд на окошко телефонной будки. Там по‑прежнему сидела Сюсю.

– Дядюшка Бао сегодня не работает? – спросил он.

– Наверное, вы – товарищ старший инспектор, – сказала девушка, разглядывая его форму. – Товарищ Бао все ждал вас. Он просил позвать его, как только вы придете.

Не прошло и трех минут, как навстречу Чэню уже спешил дядюшка Бао с большим конвертом в руке.

– У меня кое‑что для вас есть, товарищ старший инспектор.

– Спасибо, дядюшка Бао.

– Я пару раз звонил вам, но было занято. Извините, надо было дать вам номер моего домашнего телефона.

Нам с вами надо где‑нибудь поговорить. Знаете, я живу недалеко, но квартира у меня довольно маленькая.

– Можно выпить чаю в ресторане напротив.

– Неплохая мысль.

Утром в субботу посетителей в ресторане было мало. Они выбрали столик внутри. Видимо, официант хорошо знал дядюшку Бао; он почти сразу же принес им чайник «Лунцзина».

Старик извлек из конверта несколько квитанционных книжек – на корешках значились даты с февраля до начала мая. Оказалось, что Гуань больше тридцати раз звонили с номера 867‑831; довольно часто звонили после девяти вечера. Фамилия звонившего была У.

– Значит, все звонки сделаны с одного и того же номера, – уточнил Чэнь.

– И спрашивал ее всегда один и тот же мужской голос, – кивнул дядюшка Бао. – В этом я уверен.

– Вам известно что‑либо о номере телефона или о том человеке?

– Нет, о номере я ничего сказать не могу. Что же касается мужчины – кажется, я уже говорил вам. Он среднего возраста, говорит с ярко выраженным пекинским акцентом, но он не из Пекина. Скорее всего, он шанхаец, который часто говорит на пекинском диалекте. Держался вежливо; меня называл дядюшкой. Вот почему я запомнил, что большинство звонков было от него. А записи это подтверждают.

– Дядюшка Бао, вы нам очень помогли. Сегодня же мы проверим номер.

– И вот еще что. Не знаю, кому звонила Гуань, но тот человек не пользуется общественным телефоном. Скорее всего, номер домашний. Всякий раз стоило ей набрать номер, как ее тут же соединяли. И часто она звонила после девяти или десяти вечера.

– Да, – кивнул Чэнь, – это тоже очень важно… А десятого мая?

– Я кое‑что нашел.

Дядюшка Бао протянул старшему инспектору маленький конверт, в котором лежал всего один корешок.

Там была простая записка: «Встретимся, как договорились». Фамилия звонившего была У, хотя своего номера он не оставил.

– Возможно, он выразился как‑то по другому, – сказал дядюшка Бао, – но смысл его слов был именно такой.

Значит, за пару часов до отъезда Гуань звонил мужчина по фамилии У; очевидно, тот же самый, кто звонил ей более тридцати раз в период с февраля по май.

– Почему на корешке от десятого мая нет номера телефона?

– Потому что звонивший не хотел, чтобы ему перезванивали, – пояснил дядюшка Бао. – В таких случаях мы просто записываем, что передать.

– Помните, что еще он говорил в тот вечер?

– Нет, извините.

– Что ж, вы нам все равно очень помогли, – сказал Чэнь. – Мы получили важную зацепку. Не знаю, как вас и благодарить.

– Когда раскроете дело, – сказал дядюшка Бао, – позвоните мне.

– Обязательно. И все подробно вам расскажу, не сомневайтесь.

– И мы с вами выпьем еще чайку. В чайной «Усинтин», что на озере. Я угощаю.

– Да. До свидания… – Чэнь встал. – В чайной на озере.

 

 

Старший инспектор Чэнь поспешил в управление.

Первым делом он позвонил в Шанхайское телефонное бюро и попросил выяснить, кому принадлежит номер 867‑831.

– Номера нет в справочнике, – заявила телефонистка. – Я не уполномочена раскрывать фамилию владельца.

– Это очень важно для следствия.

– Извините. Вам придется подъехать к нам лично с официальным письмом из управления, где будет сказано, что сведения нужны для раскрытия уголовного преступления. Иначе мы ничего вам не скажем.

– Нет проблем. Я приеду с официальным письмом.

Однако проблема возникла. Пань Хуэйчжэнь, сотрудница у которой хранилась печать, взяла выходной. Чэнь понял, что придется ждать до понедельника.

Потом он вспомнил о фотографии седовласой дамы, спрятанной в альбоме Гуань. Может, она и есть Вэй Хун?

По крайней мере, можно попробовать отыскать хотя бы ее.

Следователь Юй составил подробный список проверенных им бюро путешествий с телефонами и адресами. У Чэня имелась копия списка. Необходимо просто сузить круг поисков.

Чэнь позвонил в Шанхайское бюро путешествий. Ему пришлось подождать минут десять, пока к телефону подошли. Однако нужные сведения он получил. Экскурсиями в Желтые горы уполномочены заниматься пять турагентств.

Он обзвонил их все. Сотрудники турагентств были заняты; и речи быть не могло о том, чтобы они сразу же, без промедлений, предоставили ему те сведения, которые он запрашивал. Некоторые обещали перезвонить, однако Чэнь подозревал, что ждать звонков ему придется несколько дней. Однако через двадцать минут ему перезвонила сотрудница турбюро «Восточный ветер». Она нашла в компьютере имя Вэй Хун.

– Не знаю, та ли она, кого вы ищете, – заявила девушка, – но можете приехать и посмотреть.

– Спасибо, уже еду, – ответил Чэнь, вставая из‑за стола.

Турагентство «Восточный ветер» располагалось в нескольких комнатах на третьем этаже дома в колониальном стиле на улице Чэндулу. Перед стойкой толпились люди с чемоданами и дорожными сумками, отчего комната казалась еще теснее. На лацканах у всех были прикреплены пластмассовые бирки с именами. Похоже, только что прибыла тургруппа; они ожидали гида. Несколько человек курили. В кабинете было душно; воздух спертый.

Девушка‑менеджер, словно извиняясь, издали всплеснула руками. Однако она, не теряя времени даром, протянула Чэню компьютерную распечатку.

– Вот имя, дата и адрес. Фотографий в базе данных мы не храним. Поэтому мы и не можем сказать, та ли это Вэй Хун, кого вы ищете.

– Огромное вам спасибо за информацию. Кроме того, я ищу еще одного человека. – Он показал девушке фотографию Гуань. – Гуань Хунъин.

– Пару недель назад из вашего управления уже наводили о ней справки, но в наших архивах ее имени не значится. – Девушка покачала головой. – Всекитайская отличница труда – мы бы сразу ее узнали. Вы считаете, она путешествовала вместе с Вэй Хун?

– Возможно.

– Ту группу сопровождала Малышка Се. Возможно, она бы сообщила вам, была ли среди ее туристов Гуань. К сожалению, Малышка Се больше у нас не работает.

– А Чжаоди? – наугад спросил Чэнь. – Была ли в группе женщина по имени Чжаоди?

– Боюсь, вам придется проверить самостоятельно. – Девушка несколько раз постучала по клавиатуре и жестом пригласила его сесть. – Вы же видите, у меня здесь столько народу.

– Все в порядке, я понимаю.

Хорошо, что в компьютере сохранились все данные. Чэнь начал проверку по дате. После того как он извлек данные за октябрь прошлого года, он обнаружил в списке группы, посетившей Желтые горы, некую Чжэн Чжаоди. Однако информация была неполной. Ни адреса, ни рода занятий указано не было. В группе имелось еще несколько человек, не указавших своего домашнего адреса и места работы. Ввести все данные на китайском – дело довольно долгое.

Вэй Хун значилась в составе той же группы.

Прежде чем уйти, Чэнь также попросил адрес Малышки Се. Она жила на улице Цзяньголу (дом 36, квартира 303). Ее звали Се Жун. Поскольку жила она недалеко, он решил вначале заглянуть туда.

Вскоре Чэнь оказался перед небольшим жилым комплексом, построенным в стиле середины пятидесятых годов. Лестница была темной, сырой, ступеньки крутые. Не желая в темноте свернуть себе шею, Чэнь стал искать выключатель. Поиски его не увенчались успехом. С трудом добравшись до нужной квартиры, он постучал. Дверь чуть приоткрылась, хотя изнутри она оказалась закрытой еще на цепочку. На площадку выглянула седовласая женщина в очках с золотой оправой.

Он объяснил, кто он такой, показал через дверь удостоверение. Хозяйка взяла удостоверение и, прежде чем впустить его, внимательно изучила. Ей было лет шестьдесят с небольшим; на ней была перламутрового цвета блузка с высоким сборчатым воротником‑стойкой, длинная юбка, чулки и полуботинки. В руке у нее Чэнь заметил книгу на иностранном языке.

Мебели в комнате оказалось мало, однако на Чэня произвели сильное впечатление стеллажи с книгами, которыми были уставлены все стены.

– Чем я могу вам помочь, товарищ старший инспектор?

– Я ищу Се Жун.

– Ее здесь нет.

– Когда она вернется?

– Не знаю. Она уехала в Гуанчжоу.

– В путешествие?

– Нет, работать.

– Вот как? И кем же?

– Не знаю.

– Вы ведь ее мать, не так ли?

– Да.

– Тогда вы должны знать ее адрес в Гуанчжоу.

– Чего вы от нее хотите?

– Хочу задать ей несколько вопросов. Речь идет о расследовании убийства.

– Что… Неужели она замешана в убийстве?!

– Нет, она свидетель, но важный свидетель.

– Извините, ее адреса у меня нет, – заявила женщина. – Я получила от нее всего одно письмо, сразу после того, как она приехала в Гуанчжоу. Дочь оставила адрес отеля, где она остановилась. Она писала, что собирается вскоре выехать оттуда и сообщит мне свой новый адрес. С тех пор я ничего о ней не знаю.

– Значит, вы не знаете, чем занимается там ваша дочь?

– Трудно поверить, да? – Женщина покачала головой. – Она моя единственная дочь!

– Извините.

– Не извиняйтесь, товарищ старший инспектор, – возразила хозяйка. – Сейчас настали новые времена.

– Да, верно, – согласился Чэнь. – Но сейчас мы просто переживаем переходный период.

– С исторической точки зрения переходный период короток, – последовал ответ. Хозяйка оживилась – впервые за все время разговора. – Но с точки зрения бытия данный период не так короток для отдельной личности.

– Да, вы правы. Тем важнее сделанный нами выбор, – кивнул Чэнь. – Кстати, где вы работаете?

– В университете Фудань, на кафедре сравнительной литературы. – Помолчав, хозяйка добавила: – Но кафедра уже практически не существует. А я уже на пенсии. В сегодняшних рыночных условиях никто не хочет изучать мой предмет – компаративистику.


Дата добавления: 2015-05-19 | Просмотры: 539 | Нарушение авторских прав



1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 |



При использовании материала ссылка на сайт medlec.org обязательна! (0.028 сек.)