Глава четырнадцатая
Я испугалась на миг, пока мы шли по коридору. Как я отыщу Дойла? Но в ответ на мою мысль запульсировал знак у меня на животе. Этот знак поначалу был живой бабочкой, но к счастью, превратился в татуировку. Если когда-нибудь я заведу личный флаг или герб, на нем непременно будет эта небольшая ночная бабочка с яркими нижними крыльями. Называется она тополевой ленточницей, а у народа – ночной возлюбленной. Она стала моим знаком, и некоторые мои стражи носят его на теле. Один из них – Дойл. Знак пульсировал, когда мы перемещались – как в игре в «холодно-горячо». Будь Дойл здоров, я просто его позвала бы, но сейчас я боялась. Если его раны опасны для жизни, то поднять его с постели и заставить идти ко мне – возможно, значило убить.
Так испытывать судьбу я не могла. Мы прошли через больницу, ведомые знаком на моем теле. Я все ждала, что кто-то закричит, показывая на нас пальцем, но все вели себя так, будто нас нет.
– Ты нас прячешь? – спросила я.
– Да.
– Мне никогда не удавалось отводить людям глаза, не погружая в транс.
– Я царь слуа, Мередит. Я могу войско в чистом поле спрятать – иначе от вида моей армии у людей, мимо которых мы идем, мозги вскипели бы.
Я глянула на вылизанный пол и увидела, что мы оставляем дорожку из капель крови. Рука, связанная с рукой Шолто, уже не болела, как будто я притерпелась, но кровь еще шла. Я видела капли отчетливо, но люди наступали на них совершенно спокойно, словно их не было.
Мы нарушили стерильность больницы. Не создаст ли наша кровь проблем? Так часто бывает с магией. Она решает задачу, но потом бывают непредвиденные последствия. Кровавый след – это не будет загрязнением?
Моя псевдотатуировка затрепетала крылышками по рубашке. Рисунок снова стал бабочкой, вмурованной в мое тело, будто вмерзшей в него ножками и тельцем, и только крылья остались бессильно биться на свободе. От этих ощущений у меня желудок сворачивался узлом – или так мне казалось. Во всяком случае, забившиеся крылья дали мне понять, что Дойл где-то наверху и нам нужно к лифту. Пульсацию расшифровывать было трудно, с крыльями стало понятней. Время у нас кончалось. В холмах я бы раздвинула материю реальности как занавес и нашла бы Дойла вмиг, но здесь реальность будет сопротивляться сильнее, пусть даже в моих жилах – и на полу на моих следах – есть человеческая кровь.
Лифт остановился на каком-то этаже – там нажали кнопку вызова, – ожидавший лифта врач не захотел войти, хотя нас он не видел. Шолто по-прежнему расчищал нам путь. Двери закрылись, и мы поехали дальше.
Новая остановка, но когда Шолто попытался выйти, бабочка так забила крыльями, словно хотела вырваться из моего тела, мне стало больно. Я втащила Шолто обратно, мы подождали, пока двери закроются. Поводив пальцем над кнопками, я нажала ту, которая вроде бы пришлась по вкусу бабочке.
Никогда еще я не прокладывала курс таким способом, к тому же в здании, набитом человеческой техникой. Бабочке здесь тоже приходилось трудно, но она – часть моего тела, а значит, неприродная среда не должна ослаблять ее магию. Приходилось верить, что вся моя магия будет здесь работать, и работать хорошо.
Лифт открылся, и бабочка потянула вперед. Я пошла туда, куда она рвалась. Ее лихорадочные движения заставили меня перейти на бег: мы были уже близко. Неужели мы бежим прямо в ловушку? Или раны Дойла вот-вот отнимут его у меня?
Шолто рысцой бежал рядом. Словно подслушав мои мысли, он сказал:
– Я могу скрывать нас от всех других фейри, пока мы не обратимся к ним напрямую.
– Я знаю только, что он в опасности, но не знаю, в какой, – сказала я.
– Я безоружен, – предупредил он.
– Наша магия здесь действует. Это не у всех фейри так.
– Рука власти, что ранила меня и Дойла, подействовала отлично.
Это верно. Но я возразила:
– Брауни всегда могли творить магию вблизи людей и их машин. Именно потому Кэйр и выбрала Ба. Чтобы здесь творить мощную магию, надо иметь кровь людей и брауни.
Меня скрутило болью. Бабочка словно вырваться пыталась вон из моей кожи. Только рука Шолто удержала меня на ногах. Я показала на дверь слева:
– Туда.
Он не спорил – только проверил, что я могу стоять самостоятельно, и взялся за дверную ручку. Гламор скрывал нас, но скрыть, что дверь открылась сама по себе, почти невозможно. Если хочешь оставаться незамеченным, приходится ждать, пока нужную тебе дверь откроет кто-нибудь другой. Но у нас не было времени: в голове у меня бился панический страх, а бабочка на животе готова была поломать себе крылья.
Врач, сестра и полицейский в углу – все дружно посмотрели на открывшуюся дверь. Я рванулась вперед, но Шолто меня удержал. Он был прав. Если мы не хотим себя выдать, надо войти потихоньку и дать двери закрыться самой. А иначе нас могут увидеть, несмотря на всю магию.
Но мне стоило всех моих сил не побежать к Дойлу через всю комнату. Он лежал на белых простынях – так неподвижно, что глаза отказывались верить. Вокруг – сплошные трубки и мониторы, в руки воткнуты иголки, приклеенные пластырем, и по трубкам в него бежали лекарства.
Я готовилась увидеть результат нападения, действие чар, но забыла главное: Дойл – создание волшебной страны. В нем нет ни капли смертной крови, ни даже крови брауни. Ничего, кроме самой древней магии фейри.
– Показатели по-прежнему падают, доктор, – сказала сестра.
Доктор отвел взгляд от закрывшейся двери и посмотрел в медицинскую карту Дойла.
– Все ожоги обработаны. Ему должно становиться лучше.
– Но не становится, – констатировала сестра.
– Вижу, – огрызнулся врач.
Полицейский все смотрел на дверь.
– Вы хотите сказать, что на капитана Дойла ктото воздействует смертельной магией?
– Не знаю, – сказал врач. – А я в незнании нечасто расписываюсь.
– Я знаю, – сказала я.
Все повернулись на мой голос, недоуменно хмурясь: они никого не видели. Будь это мой гламор, моя речь разбила бы чары и открыла нас взглядам, но магия Шолто была попрочней.
– Вы слышали, доктор? – спросила сестра.
– Не пойму.
– Я слышал, – сказал коп.
– Я могу его спасти, – сказала я.
– Кто здесь? – спросил коп, вскочив на ноги и нащупывая пистолет.
– Принцесса Мередит Ник-Эссус. Я пришла спасать капитана своей стражи.
– Покажитесь, – потребовал коп.
Шолто одновременно сделал две вещи: втянул щупальца, превратив их в татуировку, и сбросил гламор. Для людей в палате мы просто возникли из пустоты.
Коп начал поднимать пистолет, но остановился на полпути, заморгал и встряхнул головой, словно в глазах у него помутилось.
– Какие красивые, – сказала сестра, глядя на нас с неподдельным восторгом.
А врач испугался. Он пятился от нас, пока не наткнулся на кровать, и выставил карту Дойла, словно щит.
Я попыталась представить, какими мы им кажемся – в коронах из живых цветов, одетые магией Богини... нет, не получится. Мне никогда не увидеть то, что видят они.
Мы пошли к постели. Полицейский пришел в себя настолько, что попытался взять нас на мушку, но пистолет опять опустился к полу.
– Не могу, – сказал коп сдавленным голосом.
– Уберите от него иглы и трубки, – сказала я. – Вы пытаетесь лечить его, как людей, и этим убиваете.
– Но почему? – сумел произнести доктор.
– Он существо из мира фейри, в его жилах нет смертной крови, которая помогла бы ему справиться с чудесами нынешних дней.
Я прикоснулась к руке Дойла – кожа была холодная.
– Нам надо спешить, доктор. Надо убрать его из искусственного окружения, или он умрет. – Я взялась за иглу капельницы. – Помогите мне.
Доктор смотрел на меня так, словно у меня вторая голова выросла – голова монстра. Но на помощь пришла сестра.
– Что мне делать? – спросила она.
– Отсоедините это все. Мы должны унести его обратно в страну фейри.
– Я не могу позволить вам забрать раненого из больницы, – сказал врач. Его голос обретал утраченную уверенность, словно человек почувствовал себя лучше, имея дело с конкретным фактом. Больных нельзя увозить из больницы – такова инструкция.
Я повернулась к полицейскому:
– Вы не могли бы помочь сестре отключить капитана Дойла от приборов?
Он убрал пистолет в кобуру и пошел помогать сиделке с другой стороны кровати.
– Вы же полицейский, – сказал врач. – У вас квалификации нет!
Коп взглянул на него.
– Вы только что сказали, что ему становится хуже, и вы не знаете почему. Посмотрите на них, док: они магией всю комнату залили. Если этот их капитан живет так же, как они, то что ему толку в этих приборах?
– Есть определенные формальности, наконец. Нельзя же просто прийти в больницу и унести пациента! – обратился он к нам.
– Он капитан моей стражи, мой любовник и отец моего ребенка. Вы на самом деле считаете, что я могу специально подвергнуть его опасности?
Сестра и коп уже не обращали внимания на врача. Сестра подсказывала копу, и вдвоем они все отключили и отсоединили, оставив Дойла на постели освобожденным от всех игл и датчиков.
Теперь мы могли к нему прикоснуться. Магия словно знала, что прежде всего его надо освободить от того, что причиняет ему боль, и только потом браться за исцеление.
Я прикоснулась к плечу Дойла, Шолто – к ноге. Его тело среагировало, как на удар тока: спина выгнулась, глаза распахнулись, дыхание вырвалось с шумом. Секундой позже он поморщился от боли, но он смотрел на меня, он меня видел!
Он улыбнулся и прошептал:
– Моя Мерри.
Я улыбнулась в ответ, чувствуя, как щиплют глаза слезы счастья.
– Да, – сказала я. – Да.
Его взгляд затуманился, потом веки закрылись. Врач проверил его пульс, подойдя с другой стороны кровати. Он нас боялся, но не настолько, чтобы не делать свою работу. Я стала думать о нем лучше.
– Пульс стал отчетливей. – Врач посмотрел на меня и Шолто: – Что вы с ним сделали?
– Поделились с ним магией страны фейри, – сказала я.
– А на людей это подействует?
Я покачала головой, корона из роз и омелы шевельнулась у меня в волосах, устраиваясь поудобней, будто ручная змея.
– При таких ранах людям помогли бы ваши лекарства.
– У вас правда корона только что пошевелилась? – спросила сестра.
Я промолчала. Лгать сидхе не позволено, а правду ей слышать не стоит. Она и без того смотрит на нас как на чудо из чудес. Выражение ее лица и – в меньшей степени – лица полицейского напомнило мне, почему президент Томас Джефферсон настоял на запрете: чтобы мы никогда не позволяли себя обожествлять. Ни Шолто, ни я не хотели становиться объектом почитания, но как предотвратить такие взгляды, когда стоишь коронованная самой Богиней?
Я думала, что связавшая наши руки роза расплетется, и мы сможем поднять Дойла, но лоза удобно устроилась и никуда деваться не собиралась.
– Давай поднимем его с той стороны кровати, – предложил Шолто. – Тогда ты понесешь его за ноги, это легче.
Я не стала возражать. Мы просто перешли на другую сторону кровати – доктор поспешно отступил, не желая, видимо, чтобы мы до него дотронулись. Его можно понять. Благодать, которой осенила нас Богиня, так сильна, что совершенно непонятно, что случится со смертным, который нас сейчас коснется.
Шолто наклонился, подсунул руки под плечи Дойла. Я завела руку под его колени – мне наклоняться пришлось совсем не так низко. После некоторых маневров, похожих на приспосабливание к бегу на трех ногах – только в нашем случае связаны были руки – нам удалось его поднять. Он лег нам на руки, как будто так и должно было быть – или так я это чувствовала. Словно он у меня не только в руках, но и в сердце, и во всем теле. Как я могла оставить его на волю людской медицины, без присмотра хотя бы одного стража?
Да, а где же остальные стражи? Не сам же пришел сюда этот полицейский.
– Мередит! – окликнул меня Шолто. – Ты задумалась, а нам с тобой надо двигаться слаженно, чтобы его нести.
Я кивнула:
– Прости. Я просто задумалась, где теперь другие стражи. С ним должен был кто-то остаться.
Мне ответил полицейский:
– Они ушли с Рисом и тем, которого зовут Фален... нет, Гален. Они забрали тело вашей... – Он запнулся, словно уже наговорил лишнего.
– Моей бабушки, – договорила я за него.
– У них были лошади, – сказал коп. – Лошади внутри больницы, и никому дела не было.
– Они были белые и сияющие, – вздохнула сестра. – Такие красивые!
– Они все были верхом, кажется. Так на лошадях и уехали, – заключил коп.
– Их захватила магия, – сказал Шолто, – и они забыли прочие свои обязанности.
Я прижала Дойла к себе и вгляделась в его лицо, склоненное к груди Шолто.
– Я слышала, что выезд фейри может заставить сидхе забыться, но не понимала насколько.
– Это очень похоже на Дикую охоту, Мередит, только не жуткую, а мирную или даже веселую. Этот выезд был скорбным – твою бабушку увозили домой, но будь это праздничный выезд, с песнями и музыкой, и они могли бы всю больницу за собой увлечь.
– Они казались такими мрачными, такими горестными... – сказала сестра.
– Для вас это было только к добру, – сказал Шолто.
Я глянула на сестру: она смотрела на Шолто во все глаза и казалась чертовски близка к эльфову шоку – так называют состояние, когда человек настолько очарован одним из нас, что готов на все, только бы находиться рядом с предметом обожания. Очароваться можно и самой волшебной страной, но сейчас перед глазами людей не сияли волшебные подземные чертоги, так что этой проблемы не возникало. Зато лицо Шолто не уступало красотой ни одному лицу в стране фейри, и в короне из цветущих трав с нежной россыпью ярких бутонов он казался выходцем из легенд и сказок. Наверное, ко мне это тоже относилось.
– Нам пора, Шолто.
Он кивнул, словно понимая, что я не только о здоровье Дойла забочусь. Надо было уйти от людей, пока они совсем не потеряли голову.
Мы пошли к двери, поддерживая Дойла и связанными, и свободными руками. Тонкая рубашка на Дойле сползла, и мы касались голой кожи. Должно быть, шипы его кололи, потому что он постанывал, ерзая в наших руках, как потревоженный во сне ребенок.
– У вас течет кровь, – сказала сестра, глядя на пол. За нами тянулась дорожка из капель крови. Почему она смогла увидеть кровь, когда розы прикоснулись к Дойлу? Ладно, с этим потом, сейчас надо скорей возвращаться. Я вдруг почувствовала себя Золушкой, услышавшей звон часов.
– Нам надо немедленно добраться до сада и постели.
Не сказав ни слова, Шолто ускорил шаг. Он попросил полицейского придержать нам дверь, что тот и сделал без возражений.
Из открытой двери крикнул врач:
– Принцесса Мередит, вы в своей палате стены растворили!
Да, как-то нехорошо вышло. Но не могла же я указывать первозданной магии, что ей делать с той палатой, где я очнулась всего лишь сегодня вечером – хотя казалось, что уже дни прошли.
Услышав эту фразу, все, кто был рядом, повернулись к нам. Мы шли сквозь море потрясенных взглядов и открытых ртов. Поздно было прятаться.
– Найди еще кого-нибудь, кто стоит на грани, – попросила я Шолто.
Он направился к пациенту в кислородной палатке. Женщина у постели подняла к нам заплаканное лицо:
– Вы ангелы?
– Не совсем, – сказала я.
– Помогите ему, пожалуйста!
Я глянула на Шолто и начала уже говорить, что не смогу, но тут на кровать упала белая роза из моей короны. Она легла на одеяло – сияющая, неимоверно живая. Женщина взяла ее дрожащими руками и расплакалась снова.
– Спасибо, – сказала она.
– Уведи нас домой, – прошептала я Шолто. Он повел нас вокруг кровати, и внезапно мы оказались на краю сада, снаружи от костяных ворот. Мы вернулись, мы спасли Мистраля и Дойла, но меня преследовало лицо той женщины. Почему упала роза, почему женщине стало лучше при виде нее? Почему она нас благодарила? Целитель-горбун – Генри – отворил нам ворота. Нам пришлось протискиваться в них боком. Ворота закрылись за нами без помощи Генри. Смысл был ясен: пройти в сад можно было только нам. На меня навалилась вдруг усталость, страшная усталость. Дойла мы положили рядом со спящим Мистралем, сняли с него больничную рубашку и забрались на постель. Наши с Шолто руки так и оставались связанными, что было очень неудобно, но оба мы как будто знали, что лечь нам нужно по обе стороны от раненых. Я думала, что не засну с шипастым браслетом на руке и пышной короной в волосах, но сон накатил на меня волной. Я успела еще увидеть с другой стороны от Мистраля Шолто, тоже в цветущей короне, тесно-тесно прижалась к Дойлу, и сон охватил меня в одну секунду. Сон и сновидения.
Дата добавления: 2015-08-26 | Просмотры: 526 | Нарушение авторских прав
1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | 48 |
|