Глава семнадцатая
Дойл лег навзничь на цветочное одеяло – непроглядно-черная кожа на нежной акварели лепестков. Я призналась самой себе, что выглядит он как черт, нелегально пробравшийся на весенние небеса, но черт был мой, и только он мне был сейчас нужен. Бывали ночи, когда они с Холодом прикасались ко мне одновременно, но сегодня я хотела сосредоточиться только на Дойле. Я не возражала против зрителей, но и отвлекаться на них не хотела. Сейчас я сползла вниз, давая волю рукам и губам.
– Но так ничего не достанется тебе, – запротестовал Дойл.
– Я этим займусь, – сказал Шолто. Все посмотрели на него. Он улыбнулся и показал на свою татуировку. – Если позволишь, я верну услугу, которую ты оказываешь нашему капитану. Ты не останешься без награды.
Кажется, целая жизнь прошла с тех пор, как мы с Шолто организовали первое наше свидание в ЛосАнджелесе. Он тогда доказал мне, что его щупальца способны делать куда больше, чем можно подумать.
– Ты о тех маленьких щупальцах с присосками?
– Да, – кивнул он, и взгляд его потяжелел. Это вовсе не был пустой вопрос. Шолто хотел знать, как я на самом деле отношусь к его лишним конечностям, и времени терять не желал. Мы сексом уже занимались, но он тогда был изуродован и щупальцами пользоваться не мог.
Внимательно на него поглядев, я повернулась к Дойлу. Он смотрел на меня спокойно, едва ли не терпеливо, ждал моего решения. Сейчас он готов был подчиниться любому моему капризу. Столетия службы королеве изменили мужчин, которые при другом порядке вещей были бы склонны командовать, и приучили их подчиняться приказам – что в постели, что вне ее. Дойл умел быть очень властным любовником, но когда доходило до выбора и предпочтений, он, как и большинство стражей королевы, ждал, что я скажу. За мной оставалось право решать, что принесет им следующий миг: добро или зло, ранит гордость или просто доставит удовольствие.
Я дала единственный ответ, который приходит мне на ум, когда мужчина предлагает мне оральный секс: я протянула ему руку и сказала:
– Прекрасно.
Он одарил меня улыбкой, которую я лишь недавно у него увидела впервые, улыбкой, которая его невероятную красоту превращала в чуть более человеческую, чуть более уязвимую. Я ценила эту улыбку: стоило согласиться, чтобы ее увидеть. Все оставшиеся мелкие страхи я задвинула подальше и насладилась зрелищем того, как его экзотическая татуировка становится живой. Не знаю, магия Дикой охоты тому виной, или память о том, как прикасались ко мне щупальца прошедшей ночью, утешая и успокаивая, но я уже не могла воспринимать Шолто во всей его целостности иначе, как нечто прекрасное.
Щупальца так же светились лунной белизной, как и все его тело; самые крупные росли ровно на той линии, где грудь переходит в живот. Толщиной они были с хорошего питона, только белого, с золотой рябью на шкуре. От своего наставника, ночного летуна Бхатара я знала, что этими щупальцами поднимают и носят тяжести. Именно этими щупальцами летун подхватывает человека и уносит прочь. Ниже шел ряд более длинных и тонких щупалец – эквивалент пальцев, только в сотни раз чувствительнее и подвижней. Еще ниже, как раз над пупком, располагалась бахрома из коротких щупалец с темными кончиками. Я знала, что это вторичные половые органы – ну, как груди у женщин, раз уж у мужчин эквивалента нет. Если бы я была женской особью ночного летуна, им нашлось бы немало применений, но и для меня они обещали коечто – как стало ясно из короткой встречи в ЛосАнджелесе. А еще несколькими дюймами ниже находилось нечто прямое, твердое и не менее прекрасное, чем у любого знатного сидхе. Не будь между ним и грудью ничего лишнего, и Шолто с радостью приняли бы в любой постели.
Когда-то меня повергала в ужас мысль обнять его со всеми этими щупальцами, но сейчас он стоял на коленях рядом с нами и тянулся ко мне, а я думала только о том, как много применений можно им найти. Было это действие магии волшебной страны? Или той магии, что делала меня его королевой, а его – моим королем, в том, что я думала лишь об удовольствии, протягивая ему руку? Но если это магия, то магия добрая.
Шолто сжал меня сильными руками и поцеловал – нежно, но уверенно, вот только чувствовалось некоторое напряжение в его теле, готовность отступить. Мне показалось, он ждал, что я отдернусь в ужасе. Но я подалась вперед, в его поцелуй, погрузилась в сплетение щупалец, осмелилась погладить одно из крупных мускулистых щупалец-рук. Шолто прижался ко мне плотнее в ответ на мою страсть и отсутствие страха. Ощущений стало вдруг столько, что мое тело как будто растерялось и не могло выбрать. Толстые щупальца обхватили меня словно лишние руки, тонкие – гладили и щекотали кожу, а самые нижние пробрались между ног. Я ощутила гудение энергии Шолто еще до того, как открыла глаза и увидела, что его кожа сияет силой. Белая поверхность кожи излучала лунный свет, но щупальца играли радугой. На крупных цветными молниями вспыхивали и гасли полосы и зигзаги, на средних золотом горел мраморный рисунок, под стать желто-золотым глазам Шолто. Нижние сияли белым светом, а их головки горели угольками. Меня окружали краски, а у кожи гудела магия, и от одного этого я начала постанывать.
– Я так понимаю, щупальца не только светиться умеют, – сказал Дойл, лежа рядом со мной.
Я сумела только кивнуть.
– Комбинация достоинств сидхе и ночных летунов, – похвастался Шолто.
– Похоже на цветные молнии, – отметил Мистраль, протягивая руку к щупальцам. Но дотронуться не решился.
Шолто вытянул толстое щупальце и коснулся пальцев другого стража. Между ними проскочила крошечная вспышка цветного света, запахло озоном, и каждый волосок у меня на теле встал дыбом.
Дойл сел на кровати.
– Что это было?
Мистраль потер пальцы, словно ощущение не уходило. Шолто отдернул щупальце, лицо его стало задумчивым. Нижние щупальца оставили меня в покое.
– Не могу сказать точно, – ответил Мистраль.
– Когда-то давно, – сказал Шолто, – ночные летуны повиновались небесным богам. Мы летали в их свите и мчались на молниях, которые они призывали. Говорят даже, что ночных летунов сотворили бог неба и богиня смерти.
Мистраль посмотрел на свою руку, затем вскинул голову к царю слуа. Лицо у него было страдальческое, глаза почернели, будто небо за миг до того, как обрушиться на землю грозой.
– Я забыл, – сказал он почти про себя. – Я заставил себя забыть.
– Я не знал, что ты был... – начал Дойл.
Мистраль закрыл ему рот рукой. Думаю, они одинаково опешили от этого жеста.
– Прости, Мрак, – извинился Мистраль. – Не стоит называть это имя вслух. Я другой теперь, не он. – Он убрал руку от губ Дойла.
– Твоя сила взывает к моей, – сказал Шолто. – Возможно, ты снова стал прежним.
Мистраль покачал головой.
– Я творил тогда жуткие вещи. Я безжалостен, а моя королева, моя любовь, была еще безжалостней, чем я. Мы... Мы убивали. – Он опять качнул головой. – Все началось с любви и волшебства, но она полюбила наши творения во всех смыслах этого слова.
– Так значит, это был ты, – сказал Шолто.
Мистраль взглянул на него в полном отчаянии:
– Умоляю, не говори никому, царь Шолто.
– Не каждую ночь выпадает удача повстречать своего создателя, – заметил Шолто. Он смотрел на Мистраля с оттенком то ли гнева, то ли вызова.
– Я – не он. Та личность, что вела себя так самонадеянно, понесла наказание и перестала существовать. Кем бы я когда-то ни был, истинные Боги низвергли меня.
– А наша темная богиня? – спросил Шолто. – Говорят, что боги разорвали ее на куски и скормили нам ее плоть.
Мистраль кивнул.
– Она бы вас не выпустила из рук. Она не дала бы вам возможности стать свободным народом. Она хотела оставить вас себе... ручными зверушками и любовниками.
Увидев, насколько меня потрясли его слова, он обратился ко мне:
– Да, принцесса. Я отлично знаю, как можно применять эти конечности. Мы придумали их вместе с ней, моей прежней любимой, – столько же для наслаждений, сколько для устрашения.
– Ты хорошо хранил свою тайну, – сказал Дойл.
– Если сами боги взялись тебя усмирить, Мрак, разве ты не скрывался бы, устыженный?
– Но твоя магия вызывает мою, – сказал Шолто.
– Даже в мечтах не представлял, что возвращение магии нашей стране пробудит во мне эти силы, – ответил Мистраль с некоторым испугом.
– Кажется, это легенда такая древняя, что мой отец мне ее не рассказывал, – сказала я.
– Один из наших мифов о сотворении, – пояснил Дойл. – Существовавших до того, как пришли христиане и заменили все своими.
Мистраль слез с кровати, покачав головой.
– Не могу оставаться рядом с сиянием Шолто.
– Ты не хочешь посмотреть, что будет дальше? – поинтересовался Шолто.
– Нет, не хочу.
– Оставь его в покое, – сказал Дойл. – В постели у Мередит нет принуждения. И Мистраля никто ни к чему принуждать не будет.
Шолто посмотрел на Дойла с надменностью, которая отличает исключительно сидхе. Не важно, сколько у него щупалец, все равно натуру не скроешь. Я просто видела, как возникла и вспыхнула у него в глазах мысль попробовать. Узнать, что произойдет, если они с Мистралем объединят свою магию.
– Нет, – сказала я, поворачивая Шолто за подбородок лицом к себе.
Надменный вызов еще секунду светился в его глазах, потом он моргнул и взгляд стал просто надменным:
– Как пожелает моя королева.
Я улыбнулась: не поверила. Он запомнит этот миг, он не забудет ощущения силы. Для монарха Шолто – очень симпатичный тип, но монархи все до одного стремятся к власти – такова их природа. Этот монарх тоже не забудет, что «бог», создавший их расу, пробудился к жизни.
Надо было разрядить не в меру серьезную атмосферу, и я сделала единственное, что пришло мне на ум. Я посмотрела на Дойла и сказала:
– Все мои старания из-за этих разговоров пошли прахом. Придется начинать сначала.
Он мне улыбнулся:
– Как я забыл, что тебя ничем не отвлечь от цели?
Я ответила взглядом, в который вложила все свои чувства к нему:
– Когда передо мной такая цель, что может меня отвлечь?
Он подвинулся ближе ко мне и к Шолто, не отпускавшему меня, хотя и не сжимавшему плотно. Но когда Дойл прикоснулся к нам, скачка энергии не произошло. Для нас троих – меня, Дойла и Шолто – была лишь радость плоти и та магия, что обычна для всех сидхе в минуты, когда в воздухе разлито наслаждение. Мистраль уселся на скамью в уголке окружавшего нас сада и очень старался нас не видеть. Мне было неловко оставлять его грустить в сторонке, но нам надо было заняться любовью, причем именно здесь. Сад ждал любви, и я тоже.
Мистраль спросил:
– Я умирал посреди поля. Как я попал сюда и где мы?
– Меня вытащили из больницы Мерри и Шолто, – сказал Дойл и нахмурился. – Вы были в венках и... – Он поднял к глазам мою левую руку и мне на секунду показалось, что рука не моя. На запястье оказалась новая татуировка: шипастая лоза и цветы розы.
Дойл поднялся на колени, но смотрел уже не на меня. Он протянул руку к Шолто. Тот подумал секунду, но подал ему в ответ правую руку. В черную ладонь Дойла легла белая рука Шолто – с той же татуировкой, что у меня, на запястье и на ладони.
Мистраль снова к нам подошел, и мы увидели, что раны от стрел исчезли, как и ожоги у Дойла. Но ни один не радовался своему исцелению – наоборот, оба сильно помрачнели.
Дойл сдвинул наши с Шолто руки, совместив татуировки.
– Значит, мне не приснилось. Вы обручены и повенчаны самой страной фейри.
– Самой Богиней, – поправил Шолто слишком довольным тоном.
Все трое как-то странно себя вели, и я поняла, что чего-то не знаю. Так бывает то и дело, когда тебе едва за тридцать, а тем, с кем ты спишь – сотни лет. Молодость переживают все, но временами мне очень хотелось иметь шпаргалку – чтобы не просить разъяснений.
– Что случилось? – спросила я.
– Ничего дурного, – ответил Шолто с тем же странным самодовольством.
Дойл опустил руку Шолто ниже, чтобы я посмотрела на обе наши руки сразу.
– Ты видишь этот знак?
– Татуировку? Да, – сказала я. – Осталось от роз, которые связали нам руки вместе.
– Ты обручена с Шолто, Мерри, – сказал Дойл, произнося каждое слово медленно и отчетливо, настойчиво глядя темными глазами.
– Обручена... Ты хочешь сказать... – Я нахмурилась. – Хочешь сказать, мы женаты?
– Да, – ответил он. В единственном слове звучал гнев.
– Нам пришлось соединить силы, спасая тебя, Дойл.
– Сидхе имеют только одного супруга, Мередит.
– Но я беременна от всех вас, так что по нашим законам все вы мои короли – или ими будете.
Шолто поднял руку, внимательно ее разглядывая.
– Я слишком молод, чтобы помнить, как земля фейри венчала сидхе. Так оно и происходило?
– Розы – скорее атрибут Благих, – пояснил Дойл, – но да, так брак и совершался. Соединение рук и общий знак.
Красивые розы у меня на руке вдруг показались мне зловещими.
– Так я вправе владеть вниманием Мередит единолично? – спросил Шолто.
Я уставилась на него:
– Думай, что говоришь, царь слуа!
– Нас соединила сама страна, Мередит.
Я помотала головой:
– Чтобы спасти Дойла.
– Мы отмечены супружеским знаком. – Он поднес руку к моим глазам.
– Когда Богиня ставит меня перед выбором, она делает это заблаговременно. А сейчас она не предупредила ни о выборе, ни о возможных потерях.
– По нашим законам...
– Не начинай, – прервала я Шолто.
– Он прав, Мерри, – поддержал его Дойл.
– Не усложняй, Дойл. Мы сделали вчера только то, что нужно было для вашего спасения.
– Но это закон, – возразил Мистраль.
– Да, если б я носила только его ребенка, а это не так. Богине Клотре, забеременевшей от трех мужчин сразу, не пришлось выходить замуж за кого-то одного из них.
– Они были ее братьями, – напомнил Мистраль.
– Это точно известно, или так их определила легенда?
Я спрашивала у тех, кто на самом деле мог это знать.
Мистраль с Дойлом переглянулись. Шолто был слишком молод, чтобы знать ответ.
– Клотра жила во времена, когда богам и богиням позволялись браки с кем угодно, – сказал Дойл.
– Она не первая была бы из богинь, кто вышел замуж за близкого родственника, – добавил Мистраль.
– Но дело как раз в том, что она ни за кого не вышла замуж. А те богини-владычицы, которым приходилось вступать в брак, чтобы править людьми, имели множество любовников.
– Хочешь сказать, что ты – богиня-владычица, живое воплощение самой земли? – спросил Шолто, подняв бровь.
– Нет, но я говорю, что если ты вынудишь меня стать женой тебе одному, результат тебя не обрадует.
Красивое лицо Шолто недовольно искривилось, так живо напомнив привычное настроение Холода, что у меня защемило сердце.
– Я знаю, что ты меня не любишь, принцесса.
– Не надо демонстрировать оскорбленные чувства, Шолто. Не разыгрывай простачка. В прежние времена цари менялись, но богиня оставалась все та же. Помнишь?
Все трое переглянулись.
– Но цари были людьми, богиня просто жила дольше, – сказал Дойл.
– Насколько я слышал, богини-владычицы не отказывались от любовников, выйдя за царя, – признал Шолто.
Дойл посмотрел на меня с непроницаемым лицом.
– Так значит, ты хочешь изменить нашу тысячелетнюю традицию? – спросил он.
– Если придется.
Выражение лица у него стало смешанным. Полугримаса, полуулыбка, смешинка в глазах – но больше всего мне понравилось, что страх из его глаз исчез. Потому что именно страх поселился в нем, когда он увидел знаки на мне и Шолто.
– Я еще раз спрашиваю, – сказал Мистраль, – где мы? Я не узнаю место, давшее нам приют.
– Мы в моих владениях, – ответил Шолто.
– В холме слуа нет таких красивых мест, – уверенно и насмешливо заявил Мистраль.
– Откуда неблагому сидхе знать, что лежит внутри моего холма? С тех пор, как погиб отец Мередит, принц Эссус, ни один из вас у меня и на пороге не появился. Драться за вас – мы хороши, а ходить к нам в гости – увольте?
В голосе Шолто звучала та же злость, что в нашу первую встречу, злость, выкованная годами пренебрежения, сотнями раз, когда ему давали понять, что он не дорос до настоящего неблагого сидхе. Слуа десятилетиями использовали в качестве оружия. Оружием пользуются, но у атомной бомбы не спрашивают, хочет она взрываться или нет. Просто нажимают кнопку, и она выполняет свою работу.
– Я в твоем холме бывал, – сказал Дойл. В его низком голосе слышалась какая-то эмоция. Гнев? Угроза? Во всяком случае, что-то недоброе.
– Это да. Имей в виду, слуа теперь за псом не пойдут, у них охотник есть.
Двое мужчин мерялись взглядами через кровать.
Я знала, что между ними есть давняя вражда, с тех еще пор, когда они оба явились за мной в Лос-Анджелес. Но сейчас я впервые получила намек на ее причину.
– Хочешь сказать, что королева пыталась поставить Дойла царем слуа? – удивилась я. Я села на кровати, разметав лепестки – цветочное одеяло словно рассыпалось вдруг, превратилось в груду лепестков.
Все быстро подняли головы к пологу из веток и лоз.
– Не закончить ли нам разговор где-нибудь в более стабильном уголке земли? – предложил Мистраль.
– Поддерживаю, – сказал Дойл.
– В каком смысле более стабильном? – спросил Шолто, берясь рукой за дерево, образовавшее один из кроватных столбиков.
– Одеяло вернулось в исходный вид. Так бывает с определенного рода магией, – сказал Дойл.
– Это как в сказках – волшебство действует до поры до времени? – спросила я.
Он кивнул.
Издалека донесся голос:
– Мой царь! Принцесса Мередит! Это Генри! Вы меня слышите?
– Говори, – ответил Шолто.
– Вход в ваши новые апартаменты сужается, мой царь. Не следует ли вам покинуть их, пока стена снова не стала стеной?
Он старался говорить спокойно, но тревога в его голосе была отчетливо слышна.
– Да, – согласился Дойл – Думаю, следует.
– Я здесь царь, Мрак. И я скажу, что нам следует или не следует делать.
– Господа! – вмешалась я. – Как принцесса и будущая королева, я прекращаю спор. Уходим, пока стена не закрылась.
– Согласен с принцессой, – сказал Мистраль, протягивая мне руку. Я ее взяла.
Он улыбнулся в ответ на прикосновение, обхватил мою руку своей большой ладонью. В улыбке сквозила нежность, которой я никогда еще в нем не замечала. Мистраль повел меня по дорожке к костяным воротам, и трава на дорожке больше не пыталась меня потрогать. Собственно, и камни дорожки, которые скрепляла трава, подавались под ногой, будто начиная рассыпаться.
Дойл с Шолто продолжали меряться взглядами на кровати. Когда мы окажемся снова в изначальной спальне Шолто, я подробнее расспрошу обоих об этой взаимной вражде.
От прикосновения Мистраля костяные ворота рассыпались кучей обломков.
– Здесь все рушится! – крикнул он этим двоим. – Надо уносить принцессу!
Мистраль поднял меня на руки и пронес через нагромождение костей. За воротами виднелась уже спальня Шолто и встревоженное лицо Генри. Проем, напоминавший зев пещеры, сильно сузился. Я почти видела, как нарастает и соединяется камень стен, словно течет. Это было как смотреть на раскрытие цветка – не уследишь.
Мистраль пронес меня сквозь проем, и мы снова оказались в красно-пурпурной спальне Шолто. Генри нам поклонился и снова повернулся к проему – глядеть на короля. Отверстие все сокращалось, а эти двое будто никуда не спешили. Что это, соревнование самолюбий? Все, что я понимала – это что после всех событий мои нервы не выдержат зрелище их неторопливого шествия к исчезающему на глазах отверстию.
Я крикнула:
– Я с ума сойду, если вы там застрянете навеки. Мы сегодня уезжаем в Лос-Анджелес!
Они переглянулись и пустились рысцой. В другой обстановке я бы, наверное, получила удовольствие, глядя, как они бегут ко мне нагишом, но стена закрывалась, а я была почти уверена, что снова открыть отверстие не смогу. Кое-кто из сидхе обладал рукой власти, которая могла взорвать камни, но ни Шолто, ни Дойл в их число не входили.
– Быстрей! – крикнула я.
Дойл перешел на бег, метнувшись вперед, будто черный гладкий зверь, созданный для бега. Мне не часто доводилось видеть его со стороны, он всегда был рядом со мной. А сейчас я получила напоминание, что когда его не сдерживает моя человеческая скорость, он умеет двигаться по-настоящему. Как ветер, как дождь, как стихия, намного превосходящая живую плоть. А я в этот миг смотрела на него и восторженно думала, что вся эта мощь любит меня. Я все-таки плачевно близка к человеку.
Бледной тенью летел за ним по пятам Шолто. Какие-то секунды у меня перед глазами стоял Холод – это он должен был бежать рядом с Дойлом. Мои свет и тьма, мои мужчины. Шолто красив и двигается хорошо, но с Дойлом ему не сравняться. Он чуть-чуть позади, чуть уступает, чуть более... человек.
Мистраль сказал вдруг:
– Попроси стену не закрываться.
– Что? – Я чуть не вздрогнула, внезапно вернувшись в реальность – где я стояла в его объятиях в спальне Шолто.
Он усадил меня на пол.
– Перестань таращиться на Дойла, будто влюбленная девчонка, и попроси стену не закрываться.
Неизвестно было, послушается ли меня ситхен слуа, но я ничего не теряла.
– Стена, не закрывайся, пожалуйста.
Стена как будто помедлила, раздумывая, не подчиниться ли, но продолжила смыкаться. Чуть медленней, но неумолимо.
Дойл нырнул в проем, проделал изумительный кувырок на ковре, и оказался на ногах – вихрем черных волос и блестящих мускулов. Шолто нырнул следом, но приземлился на ковер ничком, бездыханной лужей светлых волос. Дойл тоже дышал тяжело, но вполне был готов взяться за оружие и защищаться. Шолто, похоже, был счастлив полежать немного на ковре.
– Тропа становилась длинней под нашими ногами? – с трудом выговорил он.
Дойл кивнул:
– Да.
– Но почему? – спросила я.
Шолто поднялся на ноги и посмотрел на потолок своей спальни. Я тоже глянула вверх, но ничего, кроме каменного потолка, не увидела.
– Что-то здесь не то.
Шолто подошел к шкафу на другой стороне спальни и вытащил себе халат. Белый с золотом, совершенно не в тон обстановке, зато идеально в тон глазам и коже Шолто. Царь показался вдруг абсолютным Благим сидхе – если б не каприз генетики, снабдивший его щупальцами, он превосходно вписался бы в круг Неблагой знати. В далеком прошлом и Благой двор рад был бы его заполучить. Но Шолто, как и я, не мог скрыть смешанное происхождение. Ни одна иллюзия не могла сделать нас такими, как они.
Дойл огляделся по сторонам. Он тоже что-то заметил? Что же я не могла ощутить?
– Что здесь?
– Магия. Магия слуа, но не моя, – сказал Шолто и шагнул к двери.
– Мой царь, – сказал Генри. Мы все повернулись к нему. Не то чтобы я забыла, что он здесь... Хотя в каком-то смысле забыла, наверное. – Мой царь, вы провели в очарованном сне несколько дней. Многие боялись, что сон затянется на века.
– Как у Спящей красавицы? – спросила я.
Генри кивнул. Его красивое лицо выражало живейшую тревогу, а я ведь знала его совсем недавно, чтобы так хорошо читать эмоции.
– Сюда приходили, видели сад – он слишком Благой, мой повелитель. Более того, никто из нас не мог войти в его ворота или преодолеть изгородь. Они удерживали нас и защищали вас от всех, кто бы ни подошел.
– Что случилось, пока мы спали, Генри? – Шолто шагнул к нему и взял за плечо.
– Мой повелитель, Благие встали лагерем у нашего холма. Они потребовали переговоров, а мы не могли направить к ним царя. Вы знаете закон – без правителя мы не можем оставаться свободным народом. Нас поглотил бы Неблагой двор, но еще до того нам пришлось бы улаживать дела с Благими, не имея царя.
– И вы избрали нового царя, – сказал Шолто.
– Только наместника.
– Но царская власть оказалась разделена, и тот, кто частично ею завладел, не хотел, чтобы мы – точнее, я – вернулись из-за стены.
– А почему пришли сюда Благие? – спросил Дойл.
Генри посмотрел на Шолто, тот кивнул.
– Они утверждают, что слуа похитили принцессу Мередит и удерживают против ее воли.
– Я принцесса не их двора. С какой стати они решили меня спасать?
– Им нужны и вы, и чаша. Они утверждают, что похищено и то, и другое, – объяснил Генри.
А, вот в чем дело.
– Им нужна моя магия, а не я. Но по какому праву они осаждают холм слуа?
– По праву родства. Ваша мать требует вернуть ей любимую дочь и внуков, которых она носит.
Генри явно чувствовал неловкость.
– Один из детей, которых я ношу, – собственный ребенок Шолто. Права отца превосходят права бабушки.
– Благие заявляют, что это дети короля Тараниса.
Шолто пошел к двери.
– Ждите здесь. Прежде чем нам придется сражаться с безумием Благих, я должен поговорить со своим народом.
– Ты не хотел бы надеть что-нибудь другое, Шолто? – крикнула я ему вслед.
Он остановился и повернулся ко мне, не понимая.
– Зачем?
– Ты в этом халате слишком похож на Благого, а твой народ пугает мысль, что мы с тобой вдвоем превратим их из черных и ужасных слуа в воздушные и красивые создания света.
Он как будто хотел поспорить, но передумал и вернулся к шкафу. Вытащил черные штаны и сапоги, не заморачиваясь рубашкой. И тут же, всколыхнув перед ним воздух, ожили щупальца.
– Я им напомню, что я не только сидхе, но и ночной летун.
– Если я пойду с тобой, это тебе поможет или повредит?
– Скорее повредит. Я поговорю с моим народом и вернусь к вам. Таранис сошел с ума, решившись на осаду слуа.
– А почему на помощь слуа не пришли Неблагие? – спросил Дойл.
– Выясню, – сказал Шолто и взялся уже за дверную ручку, но тут заговорил Мистраль.
– Мои поздравления, царь Шолто, в том, что ты стал королем при королеве Мередит.
Он сказал это почти ровным тоном – почти.
– И тебе поздравления, Повелитель Бурь. Хотя царей вокруг развелось столько, что не знаю уж, какое царство кто с кем разделит.
С этими словами Шолто вышел, и Генри вместе с ним.
– С чем это он меня поздравлял? – спросил Мистраль. – Я так понял, что принцесса носит детей от Шолто и от тебя, Дойл. Заключил из вашей беседы в постели, после нашего пробуждения.
– Что, королева ничего тебе не сказала, Мистраль? – спросила я.
– Сказала, что ты наконец забеременела от когото из стражей. Мне мало что говорили, больше пытали. – Он отвел глаза. – Она страшно разозлилась, когда ты уехала, принцесса. Твой зеленый рыцарь уничтожил ее зал пыток, так что она принимала меня в своих покоях – приковав цепями к стене. Я оставался в ее власти со времени твоего отъезда.
Я тронула его за руку, но он ее отдернул.
– Я боялась, что она отомстит тебе за то, что ты был со мной, – сказала я. – Прости...
– Я знал, что заплачу дорого. – Он почти взглянул на меня, но все же уронил на глаза длинный серый занавес волос и спрятался за ним. – Я готов был платить, потому что надеялся... – Он встряхнул головой. – Поздно было надеяться. – Он повернулся к Дойлу, протягивая руку: – Завидую тебе, капитан.
Дойл шагнул вперед пожать ему руку – тьма и свет, сцепившие ладони.
– Поверить не могу, что королева не сказала двору правды.
– Я освободился от цепей только прошлой ночью, так что понятия не имею, что она говорила двору. Я слишком выпал из фавора, чтобы мне говорили хоть что-нибудь. Освободил меня и выманил наружу, на погибель, один из нас. Онилвина необходимо убить, мой капитан.
– Он тебя предал?
– Он привел меня к засаде лучников Благих, вооруженных стрелами из холодного железа.
– Я об этом еще не слышал. Он понесет свою кару.
– Уже понес, – сказала я.
Оба повернулись ко мне.
– Что ты говоришь, Мерри? – переспросил Дойл.
– Онилвин мертв.
– Но чья рука его убила? – спросил Мистраль.
– Моя.
– Что? – воскликнул Мистраль.
Дойл взял меня за плечо и вгляделся в мои глаза.
– Что произошло, пока я валялся в той больнице?
Я рассказала им самый короткий вариант, какой смогла. Меня забросали вопросами о Дикой охоте, а Дойл обнял меня, когда я подтвердила, что Ба умерла.
– В том, что Благие встали у ворот слуа, есть моя вина. Я отослала тех Благих, что были захвачены Дикой охотой, обратно к Таранису с посланием – что я убила Онилвина собственноручно и что чаша выбрала меня своей хранительницей.
– Почему ты показала им чашу, несмотря на запрет королевы? – спросил Мистраль.
– Пришлось, чтобы спасти твою жизнь.
– Ты спасла меня с помощью чаши?
– Да.
– Не стоило тратить на меня ее магию. Тебе надо было спасать Дойла и Шолто, но я такого риска не стою.
Дойл посмотрел на меня.
– Он не знает, – сказала я.
– Похоже, что нет.
Мистраль переводил взгляд с меня на Дойла.
– Чего я не знаю?
– Я не просто так упомянула имя Клотры, Мистраль. Она родила одного сына от трех отцов, а я рожу двоих детей – от шести мужчин.
– Шесть королей? Что ты будешь делать с ними всеми, принцесса?
– Мередит, Мистраль. Зови меня по имени. Если уж я ношу твое дитя, можем хотя бы обращаться друг к другу попроще.
Секунду Мистраль молча на меня таращился, потом покачал головой и повернулся к Дойлу.
– Она говорит загадками. Если я в числе отцов, королева должна была меня освободить и отпустить в Западные земли.
– Мы узнали обо всем за минуты до того, как король похитил Мередит. Так что тебя не могли отправить в Западные земли, поскольку мы сами были в Сент-Луисе и здесь, в стране фейри.
– А она не знала, что я в числе отцов? – спросил Мистраль.
– Я сообщил ей, что Мередит беременна, и назвал отцов поименно.
– Она сняла с меня цепи, но ничего не сказала.
Он повернулся ко мне. В глазах у него смешалось множество цветов: словно по небу плыли разноцветные облака. Он, видимо, не знал, что и думать, и в чувствах разобраться не мог, и его растерянность отражалась в глазах.
Я шагнула к нему, взяла за руку и заглянула в растерянные глаза:
– Ты будешь отцом, Мистраль.
– Но я был с тобой всего лишь дважды.
Я улыбнулась.
– Разве ты не слышал поговорку – и одного раза хватит?
Он улыбнулся – слегка неуверенно – и глянул на Дойла.
– Это правда?
– Да. Об этом сказало видение, говорившее не с одной только Мередит. Мы оба с тобой будущие отцы. – Дойл блеснул белоснежной улыбкой на черном лице.
Лицо Мистраля осветилось. Глаза стали вдруг голубыми, как ясное летнее небо. Он дотронулся до моего лица – осторожно, словно боялся повредить.
– Беременна моим ребенком?
– Да, – сказала я.
В его глазах появились облака – будто тень настоящих облаков. Глаза приняли цвет дождливого неба, и этот дождь пролился на его очень мужские, бледные щеки. Он плакал – этой реакции я меньше всего ожидала от Повелителя Бурь. И в спальне, и в битве он всегда был яростен и свиреп, а теперь он, единственный из всех, заплакал, узнав, что станет отцом. Каждый раз, когда мне кажется, что я понимаю мужчин, я ошибаюсь.
Голос его звучал слегка надломлено:
– Почему она мне не сказала? Почему пытала, если я совершил то, чего она хотела больше всего на свете, по ее словам? Она мечтала о появлении наследника ее династии, но именно за это она меня пытала. Почему?
Не надо было объяснять, кто эта «она». Я давно заметила, что многие стражи только так и называют королеву Андаис. Она, их королева, полностью распоряжалась их судьбой. Она столетиями была единственной женщиной, к которой они имели шанс прикоснуться.
Мне нечего было сказать, кроме одного:
– Не знаю.
Дойл взял своего товарища за плечо.
– Уже много лет логика не властна над королевой.
Вежливый способ сказать, что Андаис сошла с ума. Это правда, но говорить такое вслух вряд ли мудро.
Я дотронулась до другой руки Мистраля. Он дернулся, словно я его ударила.
– Если она узнает, что страна обручила вас с Шолто, она сочтет это предлогом вернуть себе прочих стражей.
– Она не может отнять у меня отцов моих детей, – сказала я, но в голосе у меня было больше уверенности, чем в сердце.
Мистраль произнес мои опасения вслух.
– Она королева и поступает как хочет.
– Она поклялась отдать вас мне, если я приму вас в свою постель. Она станет клятвопреступницей, а Дикая охота снова существует и клятвопреступникам, даже королевского рода, от нее не уйти.
Мистраль схватил меня за руку, сильно, до боли.
– Не угрожай ей, Мередит. Ради любви самой Богини, не давай ей повода разглядеть в тебе угрозу.
– Ты делаешь мне больно, Мистраль, – тихо сказала я.
Он ослабил хватку, но не убрал руку.
– Не думай, что ты в безопасности, если носишь внуков ее родного брата.
– Я знаю, что безопасности в стране фейри я не найду. Именно поэтому мы как можно скорее должны уехать в Лос-Анджелес. Нам надо выдвинуть обвинения против короля и вытащить его под камеры и микрофоны журналистов. Нам надо уехать из волшебной страны. Та самая магия, что позволяет нам творить великие чудеса, может стать оружием против нас. – Я повернулась к Дойлу, положила ладонь на его руку. – Богиня предупредила меня, что сидхе не вернулись к ее образу мыслей. У нас здесь слишком много врагов. Нам надо уехать в город и окружить себя металлом и техникой. Это ограничит их возможности.
– И наши тоже, – сказал Мистраль.
– Да, но вне магии волшебной страны мои стражи сумеют защитить меня клинками и огнестрельным оружием. Я им доверяю.
– Волшебная страна нашла нас и в Лос-Анджелесе, Мерри, – напомнил Дойл.
Я кивнула.
– Да, но чем ближе мы к волшебным холмам, тем больше врагов может собраться вокруг. Я не уверена, что Благие мне враги, но они и не друзья. Они хотят завладеть мной и магией, которую я несу.
– Значит, нам надо вернуться в Лос-Анджелес, – подытожил Дойл.
– Шолто не может бросить свой народ в осажденном Благими холме, – сказал Мистраль.
– И мы не можем, – согласилась я.
– Что ты намерена делать, Мередит? – спросил Дойл.
Я покачала головой.
– Не знаю точно. Понятно, что мне надо убедить Благих, что слуа меня не похищали. И убедить их в том, что чашу у меня ни отнять, ни похитить не удастся.
– Они требуют и тебя, и чашу, – сказал Мистраль. – Видимо, они понимают, что она приходит лишь в твои руки.
– Верно, – кивнула я. И задумалась: что же мне делать? О Богиня, как я могу это все уладить? И тут ко мне пришла мысль. Очень человеческая, надо сказать. – У них тут есть комната, оборудованная точно как в холме Неблагих. Рабочий кабинет. С телефоном и компьютером.
– Откуда ты знаешь? – спросил Мистраль.
– Я была здесь с отцом, когда ему понадобилось сделать звонок.
– А почему он из Неблагого холма не позвонил?
Я посмотрела на Дойла.
– Он не доверял Неблагим, – пояснил тот.
– В то время, я хочу сказать. Это было за несколько недель до его гибели.
– А о чем был звонок? – спросил Мистраль.
– Он отослал меня с Шолто полюбоваться холмом.
– Полагаю, он опасался царя слуа, – сказал Дойл.
– Это я опасалась. Но отец велел мне идти и вспомнить, что слуа никогда не причиняли мне вреда. Что только в холмах слуа и гоблинов меня не били и не обижали. Он был прав. Теперь слуа боятся, что погибнут как народ, если я стану супругой Шолто, но ведь я дочь Эссуса, а его они любили.
– Его все любили, – сказал Мистраль.
– Не все, – поправил Дойл.
– А кто не любил?
– Тот, кто убил его. Это наверняка воин-сидхе, никто другой не выстоял бы против принца Эссуса.
Я впервые слышала, как Дойл произносит вслух то, что я знала всегда: что среди окружающих меня лиц придворных одно принадлежит убийце моего отца.
Дойл повернулся ко мне.
– Кому ты хочешь звонить?
– В службу спасения. Скажу правду, что Благие пытаются вернуть меня в руки короля. Что они не верят в его виновность, и что мне нужна помощь.
– Они с Благими не справятся, – сказал Дойл.
– Да, но и Благие не могут драться с властями людей. Если станут – потеряют право жить на американской земле. Их прогонят из единственной страны на свете, которая согласилась их принять.
Оба стража посмотрели на меня, потом Мистраль кивнул:
– Умно.
– Ты ставишь Благих в безвыходное положение, – сказал Дойл. – Если они не выполнят королевский приказ, король может их казнить.
– У них есть возможность свергнуть короля. А если им не хватает решительности, то они сами виноваты в своей судьбе.
– Резкое суждение, – тихо заметил он.
– Я думала, что беременность сделает меня мягче, но когда я стояла совсем одна в снегу, понимая, что Онилвин меня убьет, и дела ему нет, что я беременна... – Я помотала головой, собираясь с мыслями. – Вот тогда мной овладела некая жестокая решимость. А может, еще смерть Ба у меня на руках заставила меня понять.
– Что понять, Мередит?
– Что мне нельзя быть слабой или слишком доброй. Время для такой роскоши кончилось, Дойл. Я спасу страну фейри, если удастся, но важнее всего для меня – сохранить моих детей и мужчин, которых я люблю.
– Важнее даже трона? – спросил Дойл.
Я кивнула.
– Ты же видел, как королева представляла меня благородным домам. Меня поддержало меньше половины. Андаис хватит силы усадить на трон выбранного ею наследника, но если ее придворные уже входят в заговоры со знатью Благого двора, это значит, что большую часть влияния она потеряла. Ее трон не будет для меня безопасным, пока мы не приобретем здесь новых союзников.
– Ты отказываешься от короны? – очень осторожно спросил Дойл.
– Нет, но я не могу принять ее без гарантии безопасности для себя, своих детей и своих консортов. Я не хочу новых покушений и новых жертв, я не хочу умирать от рук убийцы, как умер мой отец.
Я приложила руки к животу – совсем плоскому, но я ведь видела крошечные силуэты на УЗИ. Я ни за что их не потеряю.
– Мы уедем в Западные Земли и останемся там до рождения детей или до тех пор, пока не будем уверены в нашей безопасности.
– Мы никогда не будем в безопасности, Мередит, – сказал Дойл.
– Значит, не будем, – сказала я.
– Будь осторожней со словами, принцесса, – забеспокоился Мистраль.
– Я правду говорю, Мистраль. Слишком много вокруг планов, заговоров, врагов, просто тех, кто хочет меня использовать. Моя собственная двоюродная сестра превратила нашу общую бабушку в оружие против меня и послала ее на смерть. Слишком многие сидхе ни во что не ставят малых фейри, и это тоже неправильно. Если я стану здесь королевой, я буду королевой для всех, не только для сидхе.
– Мерри...
– Нет, Дойл. Одни только малые фейри еще не пытались убить меня и моих любимых. Почему я должна сохранять верность тому народу, который постоянно причиняет мне зло?
– Потому что ты сидхе по крови.
– Я по крови еще и человек, и брауни. Пусть нас отведут к телефону, я слишком давно здесь не была. Позвоним в полицию, они приедут и нас вызволят. Сядем на самолет в Лос-Анджелес, а самолет – это сплошной металл и техника, он нас защитит.
– Я летать не слишком люблю, Мередит, – сказал Дойл. Я улыбнулась.
– Я знаю, что для большинства из вас столько металла – проблема, но безопаснее способа передвижения мы не найдем, и к тому же есть гарантия, что в месте прибытия нас будет ждать пресса. Мы откроем объятия журналистам, потому что идет война, Дойл. И оружие в этой войне – мнение людей. Вера смертных укрепляет волшебную страну, и мы дадим им себя – пусть в нас верят.
– И давно ты все это спланировала? – спросил он.
– Нет, но пора уже пользоваться моими сильными сторонами. Я была воспитана как человек, Дойл. Теперь я понимаю, что мой отец ребенком увез меня из волшебной страны по той же самой причине, по которой я уезжаю сейчас – там безопаснее.
– Ты обрекаешь всех нас, включая наших детей, на изгнание из волшебной страны.
Я шагнула к нему, обвила руками, прижалась крепко-крепко:
– Для меня изгнание – если я тебя потеряю.
Он вгляделся в мое лицо.
– Мередит, не отказывайся от трона ради меня.
– Да, на мое решение больше всего повлияло то, что тебя все время пытаются убить, но не только это, Дойл. Магия вокруг меня все ширится, я не могу ею управлять. Я уже не знаю, сколько вернется и что именно. Есть создания, изгнанные из наших земель очень давно, и не по воле людей, а по нашей собственной. Что, если я вызову из небытия силы, которые могут уничтожить нас всех, и людей, и фейри? Слишком опасно мне находиться так близко к волшебным холмам.
– Волшебная страна пришла и в Лос-Анджелес, Мерри, или ты забыла?
– Тот новый кусочек волшебной страны стоил нам Холода, так что нет, я не забыла. Если бы я не находилась в этом новом уголке страны, Таранис не смог бы меня украсть. Мы поставим стражу у двери, и я не стану покидать мир людей, разве что Богиня или Бог велят мне иное.
– Что за сон послала тебе Богиня, что ты приобрела такую решимость? – спросил он.
– Не только сон. Еще и Благие, осадившие холм слуа. Я приношу опасность всем, кто дает мне приют внутри холмов. Пора возвращаться домой.
– Твой дом – волшебная страна.
Я покачала головой.
– Я думала, что сослана в Лос-Анджелес в наказание, но теперь думаю иначе. Это убежище и приют, и я сделаю его нашим домом.
– Я никогда не бывал в этом городе, – сказал Мистраль. – Не уверен, что смогу там жить.
Я протянула ему руку:
– Ты будешь рядом со мной, Мистраль. Увидишь, как созревает мое тело, возьмешь на руки своего ребенка. Есть ли что-то большее в слове «дом»?
И он шагнул ко мне, к нам, и оба стража обняли меня, заключили в кольцо сильных рук. Я погрузила лицо в аромат груди Дойла, спряталась за его телом. Моя решимость стала бы еще тверже, если бы вторая пара обнимавших меня рук принадлежала Холоду. Но возвращаясь в мир людей и отсекая себя от волшебной страны, я отсекала себя от последней ниточки к нему. Белый олень – создание волшебное, он не придет в железный город.
Я отогнала эту мысль. Я правильно решила. Я это чувствовала – твердое «да» у себя в голове. Пора мне признать и принять другую часть своего наследия. Пора вернуться в Лос-Анджелес и сделать его своим домом.
Дата добавления: 2015-08-26 | Просмотры: 594 | Нарушение авторских прав
1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | 48 |
|