АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава двенадцатая

Я думала, летуны приведут целителя-слуа, но пришедший с ними на вид был человеком – правда, с большим горбом на спине. Красивое улыбающееся лицо, короткие темные волосы. В руке черный докторский чемоданчик.

Я глянула на Шолто.

– Он человек, но пробыл с нами слишком долго, чтобы ступить на смертную почву.

Бывает, что люди попадают в страну фейри. Здесь они не старятся, но если они решат вернуться – все обманутые ими годы обрушатся на них в одночасье. Стоит провести в волшебной стране сколько-нибудь долгое время, и обратно уже не вернешься – по крайней мере оставшись человеком.

– Он был врачом еще до того, как пришел к нам, но в стране фейри прошел долгую учебу. Если ктото из наших целителей может вылечить Повелителя Бурь, то это он.

Вдруг я поняла, что уже довольно долго прикасаюсь к Мистралю только через одежду. Я шагнула так, чтобы заглянуть ему в лицо, и увиденное меня не утешило. Его обычно сияюще-белая кожа стала почти серой, под цвет волос. Многие сидхе, я в том числе, могут менять цвет кожи с помощью гламора, но этот мучнисто-серый цвет – не тот случай.

Неужели Богиня отвлекла меня потоком чудес, только чтобы я потеряла еще одного короля? Нет, конечно нет.

– Царь Шолто, принцесса Мередит, я счастлив служить вам, – сказал целитель. Но приветствие он произнес дежурно – карие глаза уже смотрели скорее на пациента, чем на нас, чему я была только рада.

Ухоженной рукой он проверил пульс у Мистраля. Красивое лицо было очень сосредоточенным, глаза приобрели отсутствующее выражение – он прислушивался к пульсу. Коснувшись одной из полузаживших ран, он спросил:

– Мой царь, эти раны заживила некая магия, но пациент все еще серьезно болен. Какое оружие нанесло ему раны?

– Стрелы с наконечниками из холодного железа, – сказал Шолто.

Врач поджал губы и быстро провел руками вдоль тела Мистраля.

– Мне нужно помещение, где я смогу оказать ему должный уход.

– Перенесем его в мои покои, – решил Шолто.

Врач опешил на секунду, но потом просто сказал:

– Как пожелает мой царь.

Он направился к тому же туннелю, из которого вышел.

– Следуй за врачом, Мередит, – предложил Шолто.

Я собиралась возразить, что не хочу покидать Мистраля, но что-то в лице Шолто заставило меня всего лишь кивнуть. Я пошла следом за врачом и только раз оглянулась – убедиться, что Шолто идет за нами с Мистралем на руках.

Шолто верно поступил. Нет никаких гарантий, что здесь, среди слуа, у меня не найдется врагов. Да, мы решили, что здесь безопасней, но и жители этого холма уже пытались меня убить. Просто мотив был другой. Ведьмы – натуральные, ночные ведьмы, – составлявшие прежде личную стражу Шолто, пытались убить меня из ревности. Ведьмы были для него не просто телохранительницами, как и мои стражи для меня. Они думали, что стоит Шолто отведать плотских утех с сидхе, и он забудет их. Впрочем, те ведьмы, что хотели меня убить, погибли сами. Двоих убила я, защищаясь, а одну – сам Шолто, спасая меня. Но при его дворе еще хватало тех, кто боялся, что общение со мной навеки изменит Шолто и отвратит его от слуа. Что моя магия превратит их царя в бледное подобие Благих сидхе. Тот же страх чувствовала моя тетя Андаис, Королева Воздуха и Тьмы, среди своих придворных.

Так что я шла за целителем, а Шолто за мной. Жизнь Мистраля висела на волоске, а нам приходилось заботиться о моей безопасности. Неужели так будет всегда? Неужели для меня никогда не будет покоя – ни внутри холмов, ни вдали от них?

Я помолилась Богине о безопасности, о напутствии и о Мистрале. Послышался легкий запах роз, а затем – запах пряных трав. Тимьян, мята и базилик – словно мы шли по рассыпанным стеблям, но пол не был ничем покрыт, я посмотрела. Этот холм больше всех других напоминал пещеру: сплошной голый камень, и туннели казались скорее вымыты водой, чем проложены вручную.

– Я чувствую запах пряностей и роз, – сказал Шолто у меня за спиной.

– Я тоже, – ответила я.

Туннель стал шире, показались двойные двери, а перед ними – две фигуры в плащах с капюшонами. Я подумала, что это ведьмы – стража Шолто, как раньше, но двое в плащах повернулись к нам, и я увидела, что это мужчины. Белокожие и мускулистые, они почти не уступали в росте самому Шолто, но лица у них были как будто сглажены, с безгубыми прорезями ртов и прищуренными овалами глаз, темными, как зев пещеры.

– Мои двоюродные братья, – представил Шолто. – Ивар и Чаттан.

Когда я в последний раз видела его со стражей, его охраняли двое дядьев, но оба они погибли, защищая его. Мне стало интересно, не приходятся ли эти двое сыновьями погибшим, но спрашивать я не стала. Не всегда стоит напоминать сыновьям, что ты (то есть я) присутствовал при гибели их отцов. Если рядом с тобой слишком часто кто-то погибает, в этом нередко видят твою вину. Именно эти смерти были не на моей совести, но если нельзя обвинить собственного кузена-царя, то почему бы не взвалить вину на меня?

Я их приветствовала, и мне ответили, весьма официально:

– Принцесса Мередит, мы рады, что вы почтили наш ситхен своим визитом.

Для слуа это было невероятно вежливо.

Я машинально продолжила в том же ключе; годы придворной жизни вырабатывают привычку.

– Для меня честь быть гостем слуа, мощной шуйцы Неблагого двора.

Мы вошли в дверь, а стражи переглянулись у нас за спиной. Один из них – не знаю, который, они казались слишком похожими, – сказал:

– Минули годы с тех пор, как королевские особы Неблагого двора называли слуа этим титулом.

Шолто понес Мистраля к большой кровати у дальней стены спальни. Я повернулась ответить стражу.

– Значит, годы прошли с тех пор, как Неблагой двор отдавал слуа должное. Я пришла сюда сегодня в поисках приюта и убежища, пришла к слуа, а не к Благим или Неблагим сидхе. Пришла, неся нерожденное дитя вашего царя, искать безопасности среди его народа.

– Так слухи верны? Ты носишь дитя Шолто?

– Да.

– Оставь их, Чаттан, – сказал второй страж, Ивар. – Им надо помочь раненому.

Чаттан поклонился и закрыл двери, но закрывая, смотрел на меня со значением. Я смотрела на него в ответ – этот взгляд был чем-то важен. Бывают мгновения, когда я чувствую поблизости не только магию, но и веяние судьбы. Я знала, что Чаттан важен для будущего, а может, не он сам, а тот короткий разговор, который между нами состоялся. Я это чувствовала, и пока двери не затворились, не могла оторваться и пойти к кровати посмотреть на Мистраля.

Шолто вместе с врачом сняли с него одежду. Я его помнила таким сильным, таким живым, а теперь он лежал на кровати будто мертвый. Грудь поднималась и опускалась, но дыхание было неглубоким, а кожа по-прежнему сохраняла нездоровый серый оттенок. Без одежды стало видно, какое множество ран испещрило его тело. Я успела насчитать семь, пока Шолто не подошел ко мне. Он схватил меня за руку, и отвел от кровати.

– Ты побледнела, моя принцесса. Присядь.

Я покачала головой.

– Это Мистраль ранен, не я.

Шолто взял обе мои руки в свои и заглянул мне в глаза. Он смотрел на меня испытующе, потом выпустил одну руку и потрогал мой лоб.

– У тебя кожа слишком холодная.

– Я долго была на морозе, Шолто.

Я попыталась посмотреть на кровать, высунувшись из-за Шолто.

– Мередит, если дойдет до выбора – велеть целителю заниматься тобой и детьми или спасать Мистраля, я выберу тебя и детей. Так что сядь и дай мне убедиться, что ты не впадаешь снова в шок. Мчаться с Дикой охотой – не самое обычное женское занятие, а беременная, будь то женщина или богиня, во главе охоты – дело неслыханное.

Я слышала, что он говорит, но в голове крутилась одна мысль – что Мистраль может умереть.

Шолто до боли сжал мою руку, так что я нахмурилась и попыталась освободиться.

– Ты делаешь мне больно, – сказала я.

– Я бы тебя встряхнул за плечи, но боюсь повредить детям. Мередит, мне нужно, чтобы ты подумала о себе, а мы тогда сможем думать о Мистрале. Ты меня понимаешь?

Он отпустил мою руку и заботливо довел за локоть до кресла, которое здесь, конечно, стояло все время. Я до этого момента будто не видела обстановку, я вообще видела только Мистраля, Шолто, да еще целителя, но и его уже смутно. Неужели у меня шок? Я снова впала в шок, как только ослабла магия? Или просто события этой ночи наконец навалились на меня?

Кресло, в которое меня усадил Шолто, было просторным. Подлокотники резного дерева отшлифованы годами прикосновений. Подушки – мягкие, перекинутая через спинку накидка – шелковая, темнопурпурная, цвета спелого винограда или самого темного вина. Я оглядела спальню: почти все ее убранство было выдержано в пурпурных и винно-красных тонах. Наверное, я ожидала черно-серых тонов, как в покоях королевы Андаис. Шолто так много времени проводил при дворе, стараясь во всем походить на Неблагих сидхе, что я просто решила, будто он и дом свой отделает в черных тонах придворной одежды. Но действительность не имела ничего общего с тем, что я воображала.

Среди пурпурного и винно-красного виднелись сполохи алого и лилового, проблески золота и мазки желтого, переплетенные с более темными цветами. Моя собственная квартира в Лос-Анджелесе была отделана в винно-красных и темно-розовых тонах. До сих пор мне не приходило в голову, что мой супруг, кем бы он ни был, может иметь свое мнение насчет декора интерьера. Я беременна близнецами, но понятия не имею, какие цвета любят их отцы, кроме разве что Галена. Что Гален любит зеленый, я знаю с детства. Но никто больше, даже Дойл и потерянный мной Холод, не успел рассказать мне о своих пристрастиях и вкусах в житейских мелочах. Любимые цвета, гладкое дерево или ковры и подушки – что они предпочитают? Я представления не имела. Мы жили от опасности к опасности, а в промежутках работали без продыха, чтобы свести концы с концами, у нас просто не было времени побеспокоиться о тех мелочах, которые обычно обсуждают влюбленные пары.

Я свои юные годы провела вместе с отцом в мире людей – американцев, если точнее, – так что имела понятие о том, как ведут себя супруги. Но у меня была та же проблема, что у всех королевских особ: мы пытаемся вести себя как обычные люди, но в конце концов понимаем, что это просто невозможно. Что положение, которое мы занимаем, всегда будет нас обязывать.

Передо мной возник Шолто с кубком в руках. Над кубком поднимался пар, распространяя густой, теплый и сладкий аромат. Я различила часть входящих в напиток специй, но не все.

– Глинтвейн. Но я не могу пить, я ведь беременна.

От кровати подал голос целитель:

– Вы видели, как слуга принес вино?

Я удивленно заморгала поверх плеча Шолто.

– Нет.

– Вам нужно что-нибудь принять, принцесса Мередит. У вас снова развивается шок, а сколько раз за ночь вы можете себе позволить впасть в шок, будучи беременной близнецами? На здоровье это состояние отражается плохо, и пусть вы происходите от божеств плодородия, что вам на пользу, но в ваших предках есть и люди, и брауни. И те, и другие не застрахованы от осложнений.

– Вы много знаете о брауни? – спросила я. Шолто в этот момент вкладывал кубок мне в руки. Мне пришлось держать гладкую деревянную посудину двумя руками.

– За время, проведенное у нас, Генри пришлось лечить многих из малых фейри, – пояснил Шолто. – Интерес к нашему разнообразию форм был одной из причин, что привели его к нам. Он надеялся многое узнать.

– Так вы помогали брауни при родах? – спросила я.

Шолто подтолкнул кубок к моим губам. Мои руки держали кубок, но не поднимали его. Я была странно расслаблена, все казалось каким-то не важным. Правы они. Мне нужно что-то принять.

– Да, – ответил доктор. – И заверяю вас, принцесса, что один бокал глинтвейна не повредит ни вам, ни вашим детям. Зато он поможет яснее мыслить и согреет вас после всех ужасов, которые вам довелось увидеть этой ночью.

Голос у него был очень добрый, а карие глаза полны искренности.

– Вы колдун, – поняла я.

– И хороший, не сомневайтесь. Но я на самом деле учился медицине и целитель я настоящий. Я из тех, кого нынешние люди зовут экстрасенсами. В мои времена мое колдовство вкупе с горбом на спине ставили меня в смертельную опасность – меня могли казнить за шашни с дьяволом.

– Прежним царем слуа, – сказала я.

Он кивнул.

– Меня заметили как-то ночью в компании слуа, и моя судьба в мире людей была решена. А теперь выпейте. Пейте и будьте здоровы.

В его словах слышалась не одна только доброта. В них была сила. Пейте и будьте здоровы. Я понимала, что в словах его есть магия и воля, а в вине – не только специи.

Шолто держал мне кубок, и с первым же глотком горячей пряной жидкости я почувствовала себя более собранной. От горла по всему телу приятной волной растеклось тепло. Словно я укуталась зимней ночью в любимый плед, в одной руке чашка горячего чая, в другой – любимая книжка, а на коленях устроил голову любимый мужчина. И все это заключалось в одном бокале горячего вина.

Я допила вино; к концу кубка Шолто уже не приходилось направлять мои руки.

– Лучше? – спросил врач.

– Намного.

Шолто забрал у меня кубок и поставил на поднос на столике у кресла. Тут даже торшер стоял, нависая над спинкой кресла. Торшер вполне современный, а значит, хотя бы в эту комнату проведено электричество. Как бы я ни скучала по волшебной стране в своей ссылке на Западном побережье, а увидеть лампу и знать, что я в любой момент могу включить ее одним нажатием кнопки, было очень утешительно. В последнее время магия вокруг была в таком изобилии, что некоторое количество простой человеческой техники создавало приятное разнообразие.

– Как вы полагаете, вы достаточно оправились, чтобы подойти к нам сюда? – спросил доктор.

Я подумала хорошенько, потом кивнула:

– Да.

– Не мог бы мой царь помочь принцессе подойти сюда? Мне нужна ее помощь.

Шолто помог мне встать. У меня закружилась голова, но его руки держали твердо – одна за руку, другая за талию. Комната перестала вертеться. Не знаю, вино было виновато, магия в вине, ночные события или то, что я ношу внутри себя две жизни. Я знаю, что будь я человеком – полностью человеком, – двойня сказывалась бы на состоянии организма. Но у меня ведь еще слишком ранняя стадия беременности?

Шолто подвел меня к кровати. Кровать стояла на помосте, но вели к ней не ступеньки, а пандус. Наверное, последний царь слуа не любил ступеньки. Чистокровные ночные летуны лестницами не пользуются – у них ноги по-другому устроены, так что пандус им удобнее. Впрочем, летуны по определению умеют летать, так что пандус, возможно, предназначался для кого-то из более древних царей.

Перед глазами кто-то щелкнул пальцами. Я вздрогнула и увидела прямо перед собой доктора.

– Вино должно было убрать эту рассеянность, – сказал он Шолто. – Не уверен, что принцесса будет в силах нам помочь.

Доктор Генри выглядел встревоженным, я чувствовала его беспокойство. Тут я поняла, что он проецирует эмоции. Если он умеет выбирать, какие эмоции передавать пациентам, то ему цены нет у постели больного.

– Что от нас нужно, Генри? – спросил Шолто.

– Я на каждую рану положил припарку. Часть яда они вытянут, но все жители холмов – существа волшебные. Чтобы жить, им нужна магия, в той же мере, как людям нужны вода и воздух. Я давно уже обнаружил, что холодное железо столь опасно для фейри потому, что оно убивает магию. Другими словами, железо в теле этого сидхе разрушает магию, которая поддерживает его жизнь. Нам нужно возместить его потери другой магией.

– Как мы это сделаем? – спросил Шолто.

– Ему нужна магия более высокого порядка, чем имеется в моем небогатом арсенале. Магия сидхе, каковым я никогда не буду.

В его словах было некоторое сожаление, но без горечи. Он давно смирился с тем, что ему не изменить своей природы.

– Но я не целитель, – сказал Шолто.

При этих словах вернулся запах роз и трав.

– Не целители нужны, Шолто, – ответила я. – Твой врач – прекрасный целитель.

Генри поклонился – неглубоко из-за больной спины, но поклон был не менее изящный, чем мне когда-либо случалось видеть.

– Вы крайне щедры в своей оценке, принцесса Мередит.

– Только честна.

Аромат роз усилился. Не тяжелый, приторный запах садовых роз, а легкий сладкий аромат шиповника. Травы оттеняли его теплым и густым запахом – словно стоишь посреди грядок пряных трав, обнесенных живой изгородью из шиповника, чтобы защитить их от потравы.

На стене у кровати возникла вмятина – словно на шкуре громадного зверя, которого отталкивают прочь. Когда движется ситхен Благого или Неблагого двора, уследить за движением не удается. Только что помещение было одной величины, в следующую секунду – больше или меньше, или просто сменилось другим. Но в холме слуа, похоже, виден весь процесс.

Темный камень растянулся будто резиновый, протягиваясь в темноту, что чернее любой ночи. Темно там было как в пещере или даже больше – это была тьма как в начале времен, до того, как возникли слово и свет, до того, как появилось что-то кроме тьмы. Люди забыли, что первой возникла тьма – не свет, не божественное слово, а тьма. Полная, совершенная, самодовлеющая и всеобъемлющая тьма.

Запах роз и трав был настолько натуральным, что я его чувствовала на языке, словно впивала в себя летний день.

Тьму прорезал рассвет. На отдаленном небосводе взошло солнце, ничего общего не имевшее с тем, что сияет в небесах над землей. И когда мягкий свет приобрел яркость, мы увидели сад. Я бы сказала даже – геометрический сад, плод кропотливого искусства посадки растений четкими плавными викторианскими линиями, но мои глаза никак не могли уловить рисунок. Как будто чем дольше вглядываешься в клумбы и вымощенные камнем дорожки, тем меньше порядка видит в них глаз. Геометрический сад, основанный на неевклидовой геометрии; фигуры, невозможные с точки зрения нормальной физики. С другой стороны, здесь и солнце сияет под землей, и сада этого не было минуту назад. Что в сравнении с этим значит несколько нестандартная геометрия?

Весь сад был обнесен живой изгородью. Была ли она секунду назад? Я ее не помнила, но и не помнила, чтобы ее не было. Просто оказалось, что она есть – кольцо кустов шиповника, точно как однажды мне представилось в видении. Видение тогда было странное, наполовину чудесное, наполовину – опасное чуть не до грани смерти. Я отогнала воспоминание о громадном кабане, едва не убившем меня, пока я не залила снег его кровью, потому что когда имеешь дело с магией созидания, мысли могут стать предметными в буквальном смысле.

Я стала думать об исцелении Мистраля. Подумала о моих будущих детях, о мужчине, что стоит рядом со мной. Я взяла Шолто за руку: он вздрогнул, поглядел на меня слишком большими глазами, но улыбнулся в ответ на мою улыбку.

– Отнесем его в сад, – сказала я.

Шолто кивнул и наклонился поднять еще не пришедшего в сознание Мистраля. Я оглянулась на доктора.

– Вы идете с нами, Генри?

Он покачал головой.

– Эта магия не для меня. Берите его, несите и спасайте. Я объясню всем, куда вы пошли.

– Я думаю, сад здесь и останется, Генри, – сказал Шолто.

– Увидим, – улыбнулся Генри, но в глазах у него отразилась печаль.

Я замечала такой взгляд у других людей, оставшихся жить в холмах, у тех, кто знает: никогда, никогда не стать им такими, как мы. Мы можем продлить их жизнь и молодость, но все равно они остаются людьми в стране, где живут не люди.

Я знаю, что такое быть смертной в стране бессмертных. Знаю, что значит стариться, когда другие остаются молодыми. Я отчасти человек, и в такие минуты, как эта, я вспоминаю, что это значит. Даже если я овладею самой мощной магией страны фейри, я все равно буду знать, что такое печаль и смертность.

Я поднялась на цыпочки и поцеловала Генри в щеку. Он удивился, но почувствовал себя польщенным.

– Спасибо, Генри.

– Для меня честь служить монархам этого двора, – ответил он, едва не прослезившись.

Когда я повернулась идти, он дотронулся до места, куда пришелся мой поцелуй, словно все еще его чувствовал.

Я шагнула к Шолто, который держал Мистраля на руках, словно тот ничего не весит, и держать его можно всю ночь напролет. Взяв Шолто за руку, я другой рукой коснулась нагой кожи Мистраля, и мы вошли в сад.

Дата добавления: 2015-08-26 | Просмотры: 578 | Нарушение авторских прав