АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Часть первая. Глава 9. Con rammarico

«Профессор сошёл с ума. Или я сошёл с ума? А может, это мир сошёл с ума. Это бы всё объяснило...»

Распределение тем для доклада проходит быстро и без фактического участия мозга Фрэнка. Телом он присутствует там, но вот уже несколько дней не участвует в протекающей мимо него жизни. Не может.

«Ушёл в себя. Съебался из реальности».

Ему достаётся то, что никто не захотел брать. Детская сказка? «Охеренно. Уайльд и сказки писал. Боюсь открывать первую страницу». Но ему приходится, выступление на конференции по малым формам литературы через два дня.

Он сидит в самом дальнем углу полутёмной университетской библиотеки. Тут всё такое... невозможно серьёзное. «Не говорить. Не дышать. Не пускать газы». И всё в этом духе... По идее, эта серьёзность должна настраивать на определённый лад. На работу мозга. Он пытается читать в старой потрёпанной книге выпавшую по жребию небольшую историю. Рассматривает иллюстрации к «Счастливому принцу». Старается складывать в осмысленные предложения разрозненные и тяжёлые слова. Его мироощущение зациклено, оно раз за разом возвращается к отравляющему чувству вины.

Сначала оно будто бы забывается на какое-то время. Но потом Фрэнка резко окатывает жаром отчаяния, так горячо, что от этого кипятка выступает испарина и потеют ладони. Он усилием воли прогоняет эту муть из своего нутра, но это ненадолго. Делает вид, что может так и дальше, да как нехрен делать, сколь угодно долго. В голове ни единой мысли. Только разъедающее кишки чувство сотворённой громадных размеров херни.

Фрэнка преследует эта миссия - творить херню. Почти что с рождения. Он в этом грёбаный Моцарт. Но ещё никогда - в таких масштабах. Фрэнк не силён в классике, но начитан и эрудирован. Можно сказать, что неделю тому назад был написан его личный Реквием. Его лучшее произведение. Грандиозное. Можно теперь и сдохнуть для приличия, не дело отходить от великого жизненного пути гениев.

Неделя, как не ходит в салон. Неделя, как всеми правдами и неправдами избегает Майки. Неделя, как желудок и внутренности несколько раз в сутки обжигает ядовитая кислота накатывающего осознания.

Сука... Эта сказка - его личный ад. Кипяток ошпаривает его слабое тело почти от каждой фразы. Слова, наконец, складываются в осмысленные построения, и они доставляют почти физическую боль.

«Я жил во дворце Sans Souci*, куда скорби вход воспрещён», - Фрэнк мысленно стонет, читая эти строчки. И дальше, дальше...

«Нет у меня больше рубинов, увы! - молвил Счастливый Принц. - Мои глаза - это всё, что осталось».

«- Я могу остаться с тобою ещё на одну ночь, но выклевать твой глаз не могу. Ведь тогда ты будешь совсем слепой».

«- Теперь, когда ты слепой, я останусь с тобой навеки».

«- Не в Египет я улетаю. Я улетаю в Обитель Смерти. Смерть и Сон не родные ли братья?»

«И свергли статую Счастливого Принца. - В нём нет красоты, а стало быть, нет и пользы!»

«- Это разбитое оловянное сердце не хочет расплавляться в печи. Мы должны выбросить его прочь. - И швырнули его в кучу сора, где лежала мёртвая ласточка».

Глаза парня наполняются слезами. Они не проливаются, потому что Фрэнк чувствует себя тупым идиотом. «Растёкся от дурацкой сказки...» Он делает над собой усилие и неизвестно как, но загоняет влагу внутрь.

Эта история является сейчас персональным адом для него. Странная. Не детская. Наполненная образами и иносказаниями. Она увесиста и тяжела. И бьёт точно в цель. «Отдай другим всё самое лучшее, светлое, доброе, что есть в тебе. Отдай - и не заметишь, как безразличные свиньи смешают это с кучей дерьма». Является ли последнее доказательством того, что надо хранить свою ценность и красоту в неприкосновенности? Этот вопрос был явно не про Фрэнка. Тому уже давно пора было найти свою кучу мусора и персональную дохлую ласточку. Вот только Ангел вряд ли придёт за его сердцем... Парень считал, что если в нём и было что-то, то уже давно закончилось. И не по вине обильного милосердия или чрезмерной отзывчивости. Не по причине того, что истратилось. А по вине банального безразличия. Любой может убить в себе самое хорошее, просто не дав ему должного внимания. Оно умрёт внутри, так и не родившись. Тихо. От безысходности.

- Привет. Не ожидала тебя тут увидеть.

Поднимает красные глаза от старой книги. Неожиданно. Девушка с колибри. Что она делает в университетской библиотеке?

- Я не помешаю? Ты выглядишь странно. Тебе плохо?

- Привет, - наконец выдавливает Фрэнк, разорвав слипшиеся и пересохшие губы. - Всё в порядке. Какими судьбами?

- О, я взялась за ум, как сказали бы родители. Если бы были в курсе, - она показывает ему стопку книг и научных журналов по Западно-Европейской культуре.

- Круто, - вяло отвечает Фрэнк. Нет никакого желания говорить с ней сейчас. И вообще ни с кем.

- Я - Лорен.

Тот с немым вопросом смотрит на девушку.

- Мы ведь так и не познакомились. Я слышала, как мастер называл тебя Фрэнк. А я - Лорен.

- Очень приятно. Слушай, может пойдём отсюда? - это место уже угнетает парня, и ещё он краем сознания надеется, что девушке как раз надо остаться, и он снова окажется в одиночестве.

- Да, я всё взяла. Позанимаюсь дома. Надо нагонять курс. Не появлялась на учёбе с начала года, - она неловко осекается, следуя за вставшим и идущим между рядов столов и кресел Фрэнком.

- Кофе? Спустимся в столовую?

- Я была бы рада, - Лорен смущённо улыбается в спину парню, он нравится ей отчего-то, хотя она выше его на целую голову.

Они сидят за столиком. Девушка оказывается лёгкой и приятной собеседницей, Фрэнк даже отвлекается от своего бредового состояния, от своей комы, и оживляется. Ему кажется, что он уже целую вечность не говорил ни с кем вот так - ни о чём. Разговор не ради информации, а ради процесса. Колибри на её активно жестикулирующих руках блестят чёрными бусинками глаз, перья на маленьких тельцах переливаются. Они будто движутся. Сейчас, если не приглядываться и не останавливать взгляд, можно совершенно уверенно сказать, что они живые.

Девушка замечает его задумчивость и немного смущается, перестаёт так легко и живо рассказывать что-то и опускает руки на стол запястьями вверх. Миниатюрные, мастерски и с душой набитые птички тут же застывают, когда взгляд Фрэнка весомо останавливается на них. Ему снова становится тяжело и едко внутри - совсем недавно к этим татуировкам в придачу неотрывно шли пальцы и тело Уэя-старшего. Чёрт!

На девушке блузка, и рукава её еле доходят до локтя. Сейчас руки, повёрнутые змейками вен вверх, бесстыдно и смело открыты парню. Он медленно скользит по этим синеватым нитям от запястья вверх, к сгибу руки и вдруг резко замирает. Его лицо меняется. Девушка смотрит с вызовом, но ничего не говорит. Наблюдает. Фрэнк переводит взгляд на её лицо.

- Уже проходят. Не так уж и заметно, правда? Сначала вообще не оставалось следов, но постепенно они становились всё явнее и темнее. Мои героиновые проколы... - она зло ухмыляется. - Меня до сих пор ломает. Это больно, и я кричу. Но они, - проводит большим пальцем, приглаживая мелкую птичку, - не дают мне принять ничего. Не помню, сколько раз после того, как они появились, я готовила состав и наполняла шприц. Я даже приставляла иглу к коже, и меня скручивала судорога или тошнота. Они смотрят осуждающе и печально на меня. Как он делает это, Фрэнк? Он нарисовал мне стражей и наполнил их душой. Я должна была умереть. Я чувствовала это так явно, как сейчас вижу тебя. Можешь смеяться, можешь не верить. Все последние месяцы, уходя в героин всё больше, я чувствовала Её дыхание за спиной. Она просто ждала удобного момента. И только переступив порог его проклятого салона я поняла, что Она больше не дышит мне в спину. Я ненавижу его. Ненавижу. Он - дьявол, или не знаю кто. Он спас меня, и я ненавижу его за это. Он спас мне жизнь, и теперь я обязана ему всем, но пока что не могу даже заплатить. Заплатить за свою жизнь, понимаешь? Он делает вид, что ему это важно, - она задумчиво хмыкает своим мыслям. - Только это не так. Я бы отдала ему всё. Отдала душу. А она не нужна ему. Ему вообще плевать, кто я, и что он сделал для меня. Это понимаешь, просто заглянув в глаза. Ненавижу...

Она выговаривается. Слова льются непрерывным эмоциональным потоком. И потом неожиданно прекращаются. Становится тихо, только за соседними столиками в отдалении переговариваются другие посетители. Фрэнк тоже молчит. Он боится снова смотреть ей в глаза, поэтому продолжает разглядывать обездвиженные татуировки. Всё, что она говорила, странно. Интересно. Он хочет понять, как это всё вообще может происходить. Но реальность такова, что он больше не собирается переступать порог салона. Легче умереть на месте после случившегося, чем снова увидеть его взгляд и услышать голос. Парня передёргивает от нахлынувших воспоминаний, он начинает искать по карманам сигареты, но курить тут нельзя.

- Возьми вот. Я брала для себя, но уже прочитала то, что хотела, сегодня, пока сидела в библиотеке. Может, тебе будет интересно. - «Ну и ещё один повод встретиться, почему бы и нет», - думает девушка, пододвигая небольшую книгу к Фрэнку. - Пока, была рада поговорить.

«Любопытные выдержки из Библии, издание Лютера, 1534 год» - читает парень, автоматически попрощавшись с собеседницей.

****

Наушники, музыка. Тёмная комната. Кровь тяжело бухает в мозгу, отдаваясь где-то сзади шеи. Сколько ещё он протянет в таком режиме?

Дверь неожиданно распахивается, и в свете коридорных ламп вырисовывается фигура. Фрэнк щурит глаза. Чёрт. Кажется, сегодня охеренно хуёвый день...

Майкл закрывает дверь и подходит к кровати, садится сбоку и выжидающе смотрит на Фрэнка. На окне нет штор, и сумрачный ломаный свет от уличных фонарей позволяет видеть это достаточно хорошо. Парень вздыхает. Прикрывает глаза и снимает наушники. Ответно смотрит на Майкла. Они уже здоровались сегодня. Быстро, издалека, как и всю неделю.

- Что у вас произошло? - Майки не любит ходить вокруг да около, о нет. Этот человек сразу начинает с сути.

- Ничего. Просто я больше не работаю у твоего брата, не срослось, - тяжёлая горячая волна горечи захлёстывает внутренности Фрэнка, и он даже морщится от этого.

- Не знаю, что там за херня между вами, но Джерард реально плохо выглядел сегодня. Я ничего не добился от него. Мне не важно, что происходит. Я знаю только, что когда ты работал в салоне, он был счастлив. Может, тебе этого не было видно, но я-то знаю брата как облупленного. Не бросай его, Фрэнк? Не знаю, зачем ты ему, но... Просто, не бросай его сейчас? Не так резко, хотя бы.

Майки выглядит умоляюще, хотя его безэмоциональное строгое лицо почти никак не меняется. Зато глаза говорят более чем понятно. Он очень переживает.

Фрэнк снова мысленно стонет. «Чувак, я изнасиловал твоего брата. И мне это понравилось. Я был дико счастлив, как голодное животное, почуявшее кровь. Ты просишь меня вернуться к нему?»

- Хорошо, - губы с сухим шелестом произносят короткое слово. Майки смотрит ещё несколько секунд, затем встаёт и выходит из комнаты.

****

Через полчаса ноги уже несут задыхающегося Фрэнка к углу Аделин-стрит и Четырнадцатой улицы. Он сразу заходит с чёрного входа и стрелой взлетает на второй этаж. Дверь, как всегда, не закрыта. Внутри сумрачно, все шторы наглухо задвинуты. Тихо... Парень не помнит, где включается свет. Ждёт немного, чтобы глаза привыкли к этому сумраку. У кресла лежит что-то белое и бесформенное, и на мгновение у него перехватывает дыхание. Подходит ближе, замирает...

Джерард лежит ничком перед своим любимым креслом. На нём только расстегнутая рубашка. Фрэнк даже не понимает сразу, дышит ли он. В крепко сцепленных пальцах горлышко пустой коньячной бутылки.

Оцепенение спадает так же резко, как накрывает, Фрэнк суетливо прощупывает еле слышный пульс. Просто спит, Господи, он просто спит. Тащит тяжёлое тело в спальню, на никогда не заправляющуюся кровать. Укладывает. Не без труда распрямляет пальцы, чтобы вынуть бутылку. Почему-то именно сейчас кипящий внутренний яд отпускает его, и впервые за всю неделю ему спокойно. Господи, слава тебе! Парень уже искренне начал думать, что сдохнет от этого чувства. Накрывает тело лёгкой простынёй. Лицо Джерарда в сумраке выглядит острым и осунувшимся. Он глубоко дышит, и Фрэнк разворачивается, чтобы уйти домой. Вломиться сюда посреди ночи было не самой умной идеей.

- Уже уходишь? - хриплый голос сонного мужчины останавливает его в полушаге от двери. Не поворачивается. Не может.

- У меня важный доклад через пару дней. По «Счастливому принцу» Уайльда. Мне надо готовиться, - вся ложь плюс один. Кому какая разница?

Мужчина молчит, а Фрэнк так и стоит в дверях спальни спиной к нему. Тихий голос выводит его из оцепенения, обрушивая на голову целый мир:

- Ласточка, Ласточка, маленькая Ласточка, - произносит Джерард, с трудом проговаривая слова. - Не останешься ли ты до утра?

___________________
Con rammarico (муз. термин)- "с сожалением", обозначение характера игры, авторская ремарка к произведению.

*Беззаботности (фр.) - тут и дальше цитаты из перевода К. Чуковского.

от автора: да, я смело надеюсь на то, что вы прочитаете краем глаза эту небольшую сказку.-----> http://www.lib.ru/WILDE/wild_prince.txt_with-big-pictures.html

Дата добавления: 2015-10-11 | Просмотры: 367 | Нарушение авторских прав