АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Наблюдение № 5

М. — 47 лет. Обвиняется в умышленном убийстве. АСПЭК Костромской областной психиатрической больницы от 9 февраля 1996 г. Акт № 90.

Из материалов уголовного дела, со слов испытуемой известно: наследственность психическими заболеваниями не отягощена. Родители спокойные, тихие по характеру. Отец в прошлом офицер, участник В. О. В., мать — главный бухгалтер. Испытуемая роилась от нормальных беременности и родов. Знает со слов матери, что в детстве росла спокойной, здоровой, практически не болела. В школу пошла своевременно, с 1 и до последнего класса была отличницей. Формировалась общительной, коммуникабельной, всегда стремилась быть лидером, нравилось находится в центре внимания, организовывала различные мероприятия. Легко увлекалась, занималась музыкой, настольным теннисом, хореографией, была секретарем комсомольской организации в школе. Месячные начались в 13-летнем возрасте, установились сразу, протекали без каких-либо неприятных явлений. После окончания школы из Приморского края, где проживала семья в то время, поехала в Москву с решением поступить в Менделеевский институт. Однако, испугалась большого конкурса, уехала в г. Кострому к родственнице и поступила в Костромской технологический институт в 1967 г., где училась хорошо, хотя отличницей уже не была. Оставалась общительной, охотно бралась за различные поручения, была командиром строительного отряда. На 4 курсе института в 1972 г. в возрасте 22-х лет вступила в брак. Муж также был студентом. Относился он к ней заботливо. В 1974 г. родила дочь. Беременность и роды у испытуемой протекали нормально. В 1978 г. муж уехал в Якутию на заработки, откуда вскоре ей пришло письмо, что он встретил другую женщину и расстается с ней. В 1979 г. оформили развод. Переживала все это болезненно, стала раздражительной, плохо спала, ничего не хотелось делать. Однако, в последующем смирилась со случившимся, чувство к мужу сохранилось. С 1973 г. стала работать на электромеханическом заводе в должностях — инженера, старшего инженера, руководителя группы, начальника технического бюро, начальника ОТК. Согласно характеристики, показала себя грамотным специалистом. В основе ее работы лежали претензионно-рекламационные вопросы, в решении которых проявляла профессиональную гибкость, оперативность. В общении с людьми была коммуникабельной, доброжелательной. Но предпочитала быть лидером. К чужим советам была нетерпима, активно бралась за общественную работу, добросовестно исполняла ее вначале, затем, однако, наступал период снижения активности. В такие периоды начала употреблять спиртное, в основном вино. Запоев не было. Переносила небольшие дозы спиртного, не более 200 г водки. В 1982 г. познакомилась с М., который работал водителем, возил руководителей различных уровней. С первых дней знакомства оказывал ей много внимания, встречал после работы на машине с цветами, вел себя корректно, красиво ухаживал. Со слов свидетелей, тогда они производили впечатление «красивой пары». В 1987 г. расписались. С этого времени стала замечать, что муж не такой, каким он ей казался во время кратких свиданий. Многие свидетельствовали, что он крайне жестокий, некоторые даже считали его садистом. После вступления в брак начал издеваться над испытуемой постоянно, избивал ее до крови, без видимых на это внешних причин, выкручивал руки, ноги, чтобы соседи не слышали ее криков — накрывал лицо подушкой, запирал в подвале, травил собакой, бил дубинкой и топором по телу, синяки у нее не проходили. Нижняя губа последнее время у нее постоянно была разбита, не заживала. Его жестокость проявлялась и к окружающим. Ему доставляло удовольствие забивать домашний скот, тут же мог попробовать свежей крови умирающего животного. Перебил всех котов, не только своих, но и соседских. Муж ее полностью поработил, разговаривал с ней только в повелительном наклонении: «Сидеть... стоять... пошла...». Из показаний свидетелей, он не лучше разговаривал и с окружающими, никогда не смотрел человеку в глаза и производил впечатление «ненормального». Испытуемая ненавидела его и боялась, и уходить тоже боялась. Говорила соседям, что он ее все равно найдет. Побои от окружающих скрывала. Жалела его, в милицию не обращалась. Со слов испытуемой, в 1992 г. она была сокращена на работе в связи с ликвидацией производства. Некоторые говорили, что к этому времени она стала чаще употреблять алкоголь, что раньше за ней не замечали. Некоторое время работала в маркетинге, затем около 3-х месяцев — вахтером, стыдилась этого, пряталась от знакомых. Ушла с работы. Муж последнее время также не работал, да и не стремился. Жили за счет сдачи квартиры в городе. Переехали в деревню. Согласно показаний соседа по деревне Д., оба они опустились, в квартире было грязно, муж часто избивал испытуемую. Со слов М., совместно жить с мужем последнее время стало практически невозможно: к побоям он стал добавлять различные унижения, обращался с ней как с скотиной. Когда испытуемая разговаривала с соседями (что муж считал недопустимым), то он захватывал полотенцем ее язык и тянул на себя, выкручивал. После такого она по несколько дней не могла разговаривать. Выкручивал уши, пальцы, заставлял стоять на коленях. Особенно ее угнетали сексуальные издевательства: заставлял ее голую онанировать баночкой из-под специй, при этом сам онанировал, наблюдая за ее действиями. Причем ему требовалось, чтобы она получала от этого удовольствие или создавала правдоподобную видимость удовольствия. В противном случае истязал, загонял под кровать, где она могла просидеть всю ночь, резал ножом кожу на животе. Последние 2 месяца она жаловалась на головные боли, у нее повышалось артериальное давление, ходила подавленной, стала невнимательной, рассеянной, появились мысли о самоубийстве, как способе избавления от страданий. В декабре 1995 г., со слов испытуемой, наступил предел. Возникла мысль убить мужа, другого способа избавиться от него она не находила, обдумывала различные способы, но никаких конкретных планов не возникало. Появилось равнодушие ко всему. Все думали, что она заболела, спрашивали, что с ней. За медицинской помощью не обращалась. На учтете у психиатра и нарколога не состояла. Из материалов уголовного дела известно, что в ночь с 2 на 3 декабря 1995 г. в своем доме в деревне К. Костромского района М., в состоянии алкогольного опьянения нанесла несколько ударов топором своему мужу. От полученных повреждений он скончался. Затем она разрубила труп и частично сожгла. В ходе следствия испытуемая своей вины не отрицала, давала подробные показания, детально описывала свои действия в момент совершения правонарушения и в последующем. Показала, что накануне все продукты в их доме кончились, сварила постные щи. В тот день они не ругались. Помылись в бане. Она предложила выпить. Распили бутылку водки на двоих, затем муж уснул. Она ходила по комнате, злоба на мужа не проходила. Подумала: «Сейчас я тебя пришибу». Взяла веревку, но испугалась, что удушить не хватит сил. Взяла полено, но представила, что после ее удара он встанет и, что он тогда с ней сделает? Выбежала в «летник», схватила топор и бегом побежала обратно, ударила мужа в правый висок, затем еще раз. Муж продолжал храпеть. Тогда она еще больше разозлилась: «Какой живучий». Перевернула топор и лезвием ударила его 3 раза в различные места, после чего он храпеть перестал, пошла кровь. Было 2 часа ночи. Вышла на улицу, обошла всю деревню, но все спали, будить никого не стала. Вернулась домой, поняла, что наделала, стало страшно. Пыталась уснуть, но не смогла. Положила рядом с собой собаку. Проснувшись в 6 часов утра, почувствовала себя вдруг легко, стало радостно оттого, что мужа больше не будет рядом. Решила выполнить его просьбу: не раз просил сжечь его после смерти. Сначала стащила труп с кровати на пол и стала отрубать голову, подложила доску — подставку для горячего — (жалко было пол портить), кожа не поддавалась, отрезала ножом, бросила голову в печь, туда же полетели и подушки. Затем отрубила левую руку по локоть и бросила в печь. После этого пошла к соседям П. и сказала, что убила мужа и теперь сжигает. Из показаний П.: 3 декабря 1995 г. к ним в дом пришла М., попросила сигарет, сказала, что зарубила мужа и сжигает, от нее пахло спиртным, сосед не поверил, пришел к ней в дом, увидел расчлененный труп, испугался и ушел. Оставшись одна, М. отрубила у мужа и вторую руку по локоть, две ноги по колено, засунула все это в печь и пошла к соседям С. Сказала им: «Идите, посмотрите, что я наделала». Привела их к себе, где женщинам стало плохо. Свидетельница С. показала, что от испытуемой пахло алкоголем, а когда она спросила ее «Что она наделала?», та ответила: «Сколько можно терпеть издевательства». По ней было видно, что она не в себе, не просто выпившая, а было что-то другое: улыбалась, глаза неестественно блестели, отвечала как-то невнятно: «Я сама себе праздник сделала на всю жизнь». Когда приехала милиция, спросила: «А вы зачем тут. Вас разве звали?» Показаний других соседей о ее психическом состоянии на тот момент нет. В 12 час. 15 мин. проведено медицинское освидетельствование испытуемой, установлено алкогольное опьянение. В материалах дела имеется справка участкового инспектора, в которой указано, что М. в последние полгода часто появлялась в селе в нетрезвом состоянии, ходила неопрятной, полураздетой даже в холодное время года. Постоянного места работы не имела. Акта о вскрытии останков трупа М. в материалах уголовного дела нет.

При освидетельствовании на СПЭ 12 января 1996 г. испытуемая была в пониженном настроении, жаловалась на головную боль, плохой сон, навязчивые мысли о содеянном. При обсуждении темы произошедшего плакала, моторной заторможенности не выявлялось. В беседе была активной. Подробно и детально описывала взаимоотношения с мужем, а также ситуацию правонарушения, не ссылаясь на запамятывание событий. Причиной убийства считала бесконечные издевательства со стороны мужа, сказала, что последние годы кроме злобы к мужу ничего не испытывала, «он меня полностью сломал». Мысль о его убийстве созревала постепенно. Обдумывала и способы убийства. Испытывала подавленность, ни о чем не могла больше думать. Мысли о своем самоубийстве также были, но подумала о детях, как будет выглядеть покойницей и от этого отказалась. Свое состояние в момент убийства называет «исступлением». Когда наносила мужу удары топором, повторяла: «Это тебе за то... это тебе за это...». После не спала, был страх, лежала с собакой. Полагала, что в тот момент пьяной она не была, выпивали они вечером, а убийство произошло около 2-х часов ночи, она посмотрела на часы. Причину сожжения мужа объяснила тем, что муж при жизни просил кремировать его, она привыкла беспрекословно выполнять все его просьбы, поступила так и в этот раз. Во время беседы с испытуемой не прослеживалось каких-либо защитных тенденций с ее стороны. Говорила подробно, открытым текстом в соответствии с показаниями в ходе следствия. Отмечала, что, несмотря на случившееся, испытывает облегчение, в душе довольна, что смогла решиться на такое. Бродовой трактовки событий не прослеживалось. Не обнаруживала снижение памяти, интеллектуальных функций. Считала себя психически здоровой. Экспертные вопросы 12 января 1996 г. решены не были.

При амбулаторном обследовании в настоящее время установлено следующее. Физическое состояние: невысокого роста, правильного телосложения. Кожные покровы и видимые слизистые чистые, обычной окраски. В легких дыхание везикулярное. Тоны сердца ясные, ритмичные. АД 140/80 мм рт. ст. Живот мягкий, безболезненный. Нервная система: зрачки равномерные, реакция на свет живая. Подвижность яблок в полном объеме. Сухожильные рефлексы живые, равномерные. Чувствительно-двигательных расстройств нет. Координация не нарушена.

Психическое состояние: ориентирована правильно. Настроение не снижено. Жалоб на психическое здоровье не предъявляет. Во время беседы активна, говорит много, обстоятельно, детально описывает свои взаимоотношения с мужем, также обстоятельно с массой малозначимых фактов, сведений рассказывает о своей работе, об отношениях с окружающими, особенностях своего характера. По ее словам, до встречи с М. она всегда имела успех, была лидером — окружающие группировались вокруг нее, продвигалась по службе, неплохо зарабатывала. После женитьбы муж стал избивать ее, а позже — издеваться, она не могла пожаловаться в милицию, т. к. отчасти жалела его, отчасти боялась еще больших избиений. Не могла пожаловаться родителям, было стыдно из-за потери успеха. Полагает, что часть характера у нее от матери — она такая же веселая, заводная, подвижная, а часть от отца — он размеренный, педантичный. Обращает на себя внимание инфантилизм высказываний испытуемой, ориентированность на внешнее окружение, а также обстоятельность мышления в сочетании со своеобразием оценок, пространными рассуждениями при обсуждении тех или иных ситуаций жизни. Тема отношений к ней мужа остается для нее болезненной, плачет. Разговор об убийстве мужа вызывает меньший эмоциональный резонанс. Отмечает, что остается чувство жалости к нему, но чувства вины нет. С ее слов, последние месяцы перед правонарушением она была «сломлена», настроение было сниженным, ходила растерянной, все «валилось из рук». Обдумывала, как можно разрешить ситуацию, однако, ничего разумного не приходило в голову, это ее раздражало, наступала апатия. Мысль об убийстве мужа созревала, но на убийство решилась неожиданно для самой себя, в тот день злоба переполняла ее. Когда убивала была в исступлении, но, тем не менее, действия свои помнит. Удивляется своему хладнокровию при расчленении трупа и сжигании, но отмечает, что он категорически запретил ей хоронить его, приказал сжечь. Правонарушение она не скрывала, ходила к соседям, разговаривала с ними. В дальнейшем после ареста испытывала подавленность, казалось, что это сделала не она, а кто-то другой, постепенно пришло успокоение, стала лучше спать, прошли головные боли. Понимает противоправность своих действий, понимает социальную и юридическую значимости содеянного. Бредовой трактовке событий не прослеживается. Не обнаруживает снижение памяти, интеллектуальных функций. Критические способности в целом сохранены. 9 февраля 1996 г. консультирована доктором медицинских наук сотрудником Государственного Научного Центра социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского — Шумским Н. Г. Заключение: общественно опасное деяние совершено психопатической личностью на фоне хронической психогении. В личности испытуемой обращает внимание постоянно повышенный фон настроения и по анамнезу и по беседе с испытуемой. Можно с уверенностью сказать, что ей свойственен психический инфантилизм. Среди других характерологических черт — истероэпилептоидный радикал. Само ООД было совершено в состоянии легкого алкогольного опьянения. Совершено не только убийство, но требующее координации движений и силы, расчленение трупа. Такое поведение может быть объяснено состоянием аффективного напряжения: «била мужа неистово». В статусе обращает на себя внимание монолог, необычная многословность, напоминающая таковую при эпилепсии. До сих пор сохраняется чувство отчужденности и опустошенности, есть чувство жалости к жертве, но нет чувства вины. На основании изложенного комиссия приходит к заключению, что М. в настоящее время каким-либо хроническим психическим заболеванием не страдает, как и не страдала им в период времени, относящийся к совершению инкриминируемого ей деяния. Обнаруживает признаки психопатии мозаичного типа. Об этом свидетельствуют истерические, эпилептоидные черты в ее характере в сочетании с явлениями психического инфантилизма, что прослеживается по анамнезу испытуемой, нашло свое подтверждение и при настоящем обследовании. В момент совершения инкриминируемого ей деяния М. обнаруживала признаки временного болезненного расстройства психической деятельности в форме реактивной депрессии непсихотического уровня. На это указывает появление у нее на фоне длительной психотравмирующей ситуации, стойкого депрессивного фона настроения со снижением продуктивности в работе, истощаемости психических процессов, вегетативными проявлениями, суицидальными мыслями. Однако, указанные особенности психики испытуемой и расстройства, обусловленные реактивной депрессией в момент совершения инкриминируемого ей деяния и в настоящее время не являлись и не являются столь выраженными, чтобы лишать ее возможности отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими. Как видно из материалов уголовного дела, испытуемая в момент совершения правонарушения верно ориентировалась в окружающей обстановке, сохранила воспоминание, действия ее строились с учетом конкретно складывающейся ситуации, поведение не обнаруживало признаков каких-либо психотических расстройств. В отношении инкриминируемого ей деяния М. следует считать ВМЕНЯЕМОЙ. Признаков хронического алкоголизма у М. при настоящем обследовании не выявлено. В принудительном противоалкогольном лечении она не нуждается.

Дополнение к акту № 90. Психологическая часть комплексной психолого-психиатрической экспертизы проведена 19 февраля 1996 г.

Через 2,5 месяца после правонарушения при психологическом исследовании выявлены признаки дезорганизации психической деятельности, связанные с особенностями состояния М. Отмечались проявления регрессивного поведения, повышенной откликаемости, недостаточной целенаправленности психической деятельности и ее неравномерности. Снижена была прогностическая и регуляторная функции мышления. Судя по отдельным решениям, интеллектуальные возможности М. были относительно сохранны. Способность к самоанализу снижена. Отдельные недостатки познавательной деятельности М. замечала, но не могла исправить. Отмечались черты незрелости личности, снижение критических способностей, например, М. верила, что муж обладает «гипнозом», не могла сказать ему «нет», хотя всегда легко командовала другими людьми. Из беседы с М. выяснилось, что с 1992 г. она стала чаще употреблять спиртные напитки, но влечения к алкоголю не испытывала. С лета 1995 г. М. стала выпивать больше, так как казалось, что алкоголь поможет выйти из того тягостного душевного состояния, в котором она находилась. Алкоголь помогал заснуть. В это время она испытывала опустошенность, не слышала людей, не запоминала телевизионные передачи, стала тупой, безразличной, не было желания что-то делать. 2 октября состояние М. было настолько невыносимым, что она решила повеситься, но передумала, так как стало жаль мать, дочь. Потерпевший, узнав об этой попытке, избил М. 16 ноября после замечания в адрес потерпевшего он стал «выдергивать М. язык, крутил пальцы, синяков старался не оставлять». Со слов М. «это был предел», «внутри как будто что-то лопнуло», «не знала что сделаю конкретно, но бред сидел в голове туманом». Постоянно плакала, появилась злоба, ненависть, мысль убить мужа не покидала. М. считала ситуацию безвыходной. Развестись не могла, так как боялась угроз мужа, к матери не могла вернуться, так как скрывала реальные обстоятельства своей жизни.

2 декабря 1995 г. М. «окончательно решила, что сегодня она мужа убьет». Вместе с тем, она продолжала заниматься повседневными делами. Надеялась, что мысль убить мужа «уйдет». В этот же вечер во время ужина выпили бутылку водки. Около 23 часов потерпевший заснул. В это время «со мной что-то случилось, возникла злоба на мужа», появилось желание избавиться от него, «с места меня сорвала какая-то сила», «казалось, что все произошло молниеносно, в одну секунду», «тела своего не чувствовала», «казалось, что кто-то понес меня». Я подумала: «Сейчас я тебя пришибу». «Прошла под веревкой — возникла мысль придушить, тотчас представила, что веревка скользит и сил не хватит», «бросила взгляд на поленья, взяла полено, замахнулась, но обуял страх, что потерпевший встанет и что-то с ней сделает», «выбежала в летник — в глаза бросился топор». Схватила его, бегом побежала в комнату и «неистово» стала наносить удары, приговаривая: «это тебе за то..., это за это...». Конкретное чем шла речь, вспомнить не могла. Помнит, что ударила потерпевшего обухом по правому виску. Крови не было. Потерпевший продолжал храпеть. Удивилась, что он такой живучий, перевернула топор и лезвием нанесла несколько ударов в различные места. Предполагает, что нанесла не менее 8—10 ударов. Обошла всю деревню. Когда вернулась домой, увидела то, что наделала, стало страшно. Рыдала навзрыд, была «истерика», пыталась выпить, но рвало после каждой стопки. «Часть головы казалось, чужой, мыслей не было, была чернота и ужас». В руках и ногах была слабость. Тело как будто «съехало вниз». «Тело воспринималось как контур». Состояние было неестественным, боролось много чувств: «счастье, радость, что больше никто не увидит насколько я унижена, горе, что потеряла любимого человека, обида, что столько лет потрачено напрасно». Сон был больше похож на забытье, «сознание продолжало работать». В 6 утра М. встала с чувством облегчения, прошло состояние физической слабости. Вспомнила слова мужа: «Если не сожжешь меня, буду приходить к тебе и смотреть, что ты делаешь». До сих пор у М. остается чувство недоумения почему она, расчленяя труп мужа, не испытывала никаких чувств, «пол в доме пожалела, а его нет». Понимала, что о случившемся надо сообщить. Соседи, к которым М. приходила и сообщала, что убила мужа, а теперь сжигает его, отмечали, что она выглядела необычно, иначе, чем в состоянии опьянения, «она улыбалась, неестественно блестели глаза, на вопросы отвечала невнятно, удивилась, когда приехала милиция». При проведении психологической экспертизы у М. сохранялось чувство отчужденности и опустошение по отношению к содеянному. Ей казалось, что видит все со стороны как фильм, было чувство жалости к потерпевшему, но не было чувства вины.

Анализ вышеизложенного показывает, что длительное время М. находилась в условиях психотравмирующей ситуации, нарастающей по интенсивности. Из создавшегося положения М. выхода не находила в силу особенности характера, в т. ч. и своей незрелости. За два месяца до правонарушения у нее возникли мысли о самоубийстве и почти одновременно появились мысли об убийстве мужа. Перед самим правонарушением состояние М. неожиданно для нее изменилось. Возникло резкое эмоциональное напряжение. Оно сопровождалось колебаниями: совершить убийство или не делать этого. Иступленное нанесение ударов сопровождалось словами, отражавшими прошлую психогению. Эти явления могли свидетельствовать о наличии аффективной реакции. Постаффективная разрядка произошла постепенно. Частичная разрядка произошла, когда увидела то, что наделала, испытывала страх, сопровождаемый вегетативными расстройствами, истерическими симптомами. О том, что полной разрядки не было, говорит наличие страха, о том же могут свидетельствовать особенности последующего ночного сна: сон был похож на забытье. Разрядка, сопровождавшаяся чувством легкости и счастья, возникла в утренние часы. Обращал на себя внимание внешний облик М. — она улыбалась, глаза блестели.

В момент совершения правонарушения М. находилась в состоянии аффекта (психолог К-я).

Катамнез: суд приговорил М. к 6 годам лишения свободы. После этого члены АСПЭК и психолог направили в судебные инстанции письмо, в котором был сделан акцент, что М. совершила правонарушение в состоянии аффекта и обосновали свой вывод. При повторном рассмотрении суд приговорил М. к 3 годам лишения свободы.

Весной 2002 г. акт № 90 (от 9.02.96 г.) АСПЭК и дополнение нему (от 19.02.96 г.) были представлены экспертам и психологам больницы. Ниже приводятся ретроспективные анализы психологов.

Ретроспективное заключение психолога К-а. В первую очередь, обращает на себя внимание, что когда М. описывают до второго замужества и после, то говорят как бы о двух разных людях. Если сначала это лидер, социально активный человек, непримиримый, нетерпимый к чужому мнению, хороший организатор, человек с разносторонними интересами, любящий быть в центре внимания, то в конце — это слабое, забитое существо, зависимое, находящееся в постоянном страхе, как бы не имеющее собственных потребностей, деградирующее социально, живущее вразрез со своими прежними установками. В личности у М., сочетаются демонстративность и ригидность. Интеллектуально она многих выше, а эмоционально очень незрела. Интересно, что на рациональном уровне М. понимала свое положение. Еще 6 лет назад осознала, что муж «ненормальный». Четко описывала, почему сделала такой вывод: «делал мне больно, видел это, но не реагировал. С наслаждением убивал скот, был жесток с животными». И выход из ситуации М. искала на рациональном уровне, надеялась изменить мужа в лучшую сторону. Создается впечатление, что с осознанием собственных переживаний у нее были проблемы. Даже при психологическом исследовании (непонятно, какое у нее в тот момент было состояние) она очень много решений давала двойственных: «логических, правильных» и эмоциональных, «как мне хочется». По ходу делала замечания о том, что в ней всегда присутствует раздвоенность: «изменяя себе, поступаю логически, а в мыслях иное — жили по эмоциям». Часто говорит о ненависти к мужу, но в реальной жизни это никак не проявляла и находила рациональные объяснения тому, что остается рядом с ним (как будто ее переживаниям не хватало глубины, чтобы пересилить эти логические доводы). Ее решение убить мужа также было рассудочным, вынашивала его месяц, даже, казалось бы, импульсивно приняв решение об осуществлении намерения, успела по ходу отвергнуть другие варианты, которые могли привести к неуспеху. Совершал преступление стеничный, ригидный, рациональный радикал ее личности, а реагировала на содеянное другой своей стороной — инфантильной, незрелой. То есть в личности обращает на себя внимание раздвоенность на рациональную, которая двигает по жизни, и незрелую эмоциональную часть. Думаю, что в момент деяния вступила в силу ее рациональная часть. На мой взгляд, в момент экспертизы М. была в остром состоянии, так как по результатам выполнения психологических методик выражена нецеленоправленность мышления, некритичность и непродуктивность.

Таким образом, если отсутствует решение о невменяемости испытуемой в момент содеянного по клиническим критериям, то ее действия, на мой взгляд, определялись существенным влиянием индивидуально-психологических особенностей: дисгармоничность с наличием одновременно эмоциональной незрелости и рационалистичности, которые на фоне длительной психотравмирующей ситуации и легкого алкогольного опьянения достигли степени эмоциональной неадекватности и снижали способность М. в полной мере осознавать свои действия и руководить ими. Однако, это не состояние аффекта.

Ретроспективное заключение психолога М. Совершению правонарушения предшествовала длительная кумуляция конфликта, ставшего хроническим. Накопление неотреагированых внутренних переживаний привело к росту эмоционального напряжения, что способствовало возникновению аффективного взрыва. Аффективный взрыв имел свою специфику. Он был отсрочен во времени и произошел под влиянием непроизвольных представлений от перенесенного ранее насилия. В момент правонарушения сознание подэкспертной было изменено. Доминировали аффективно насыщенные переживания. Поведение подэкспертной в этот момент было необычным для нее, отсутствовала эмоциональная адекватность ситуации даже после правонарушения. Свидетели описывают внешний вид М. на тот момент так: глаза блестели, на вопросы отвечала невнятно, удивлялась, что приехала милиция. Присутствовали элементы дереализации — казалось, что это было не с ней, как в кино. Последующее за содеянном чувство опустошенности говорит о наступившем истощении.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что в момент совершения правонарушения М. находилась в выраженном аффективном состоянии. Точнее квалифицировать в каком, в настоящий момент затрудняюсь.

Ретроспективное заключение психолога С. На первый план при анализе личности М. выступает ее незрелость. При этом проявляется она (незрелость), противоречиво, двойственно, даже прямо противоположно, в зависимости от внешних обстоятельств. Так, до встречи с М. испытуемая была активна, уверена в себе (во всяком случае внешне), стремилась быть на виду, не боялась лидировать в общении, способна была к принятию самостоятельных решений относительно себя и окружающих. Любила себя, хотела нравиться, стремилась устроить свою женскую судьбу, не останавливалась перед достаточно эгоцентричными действиями (мало занималась воспитанием дочери, переложила ответственность за ребенка на свою мать) В союзе с М. стала другой. То, что раньше было свойственно быстро перешло в другую свою крайность: стала проявляться как пассивная, безвольная, крайне забитая, несамостоятельная, несчастная, но не желающая признать свое положение, ищущая что-то светлое в безвыходной ситуации. Пыталась забыться с помощью вина, неосознанно жила иллюзией прошлых положительных воспоминаний. Личность испытуемой словно бы исчезла, стала тенью. Все привычные роли и связи ослабли: испытуемая жила словно бы один на один со своим мучителем, практически отстранилась от близких людей: не выполняла обязанности дочери по отношению к пожилой матери, слабо поддерживала свою материнскую роль. Дезадаптировалась в более широком социальном смысле: потеряла работу, социальные связи и статус. Вместо всего этого возникла всепоглощающая зависимость в отношениях с одним человеком. М. еще могла понимать смысл происходящего, но уже не способна была принять самостоятельное решение перевести намерение в действие. Была в «оцепенении» от страха, постоянного насилия, ощущения безвыходности.

В ситуации правонарушения находилась в выраженном эмоциональном состоянии, характеризующемся растянутостью состояния во времени; элементами дереализации, деперсонализации; эмоциональной изменчивостью (обращала внимание на мелочи, словно бы не замечала главного — боялась повредить пол при расчленении); стереотипностью и нецеленаправленностью действий (ходила по деревне, все спали, затем ходила ко всем, чтобы рассказать о своих действиях); фиксацией не на реальных действиях, а на субъективных представлениях, страхах, связанных с убитым (вспомнила, что он требовал сжечь его после смерти, боялась, что она окончательно не избавиться от него; длительным состоянием последействия не вполне адекватным сложившейся ситуации (на обследовании была в приподнятом настроении, легко все излагала, эйфорично оценивала исход своих действий, продолжала находиться в зависимости от убитого, так как больше думала о том, что его нет, чем о собственной участи).

Принимая во внимание измененность и тяжесть состояния, а также иную, чем при аффекте феноменологию, можно предположить, что состояние М. более глубокое, чем аффект.

Ретроспективное заключение психолога Ч. В личности М., прежде всего, обращает на себя внимание выраженная личностная незрелость и зависимость ее поведения, образа жизни от внешних обстоятельств, непосредственного окружения. В ней нет личностного стержня, стремления формировать события своей жизни, она «плывет по течению». Так, в старших классах школы она была на хорошем счету, отлично училась, была секретарем комсомольской организации, на этом фоне поехала поступать в ВУЗ в Москву. Но в Москве, оказавшись среди многих абитуриентов, видимо не получая непосредственной поддержки от родственников, испугалась, отказалась от своих намерений, поехала к тете в провинцию, где поступила в ВУЗ. Далее в различных жизненных ситуациях она легко регрессировала, отказывалась от взрослых ролей, например, передала материнскую роль своей матери. Была зависимой от мужей. Так, одной фразы первого мужа при разводе («Ты холодная как рыба») было достаточно для формирования комплекса у нее о своей сексуальной неполноценности. Мужа не выбирала сама (по крайней мере, второго, как сформировалась пара в ее первом браке, мы не знаем), а он выбрал ее, познакомился, активно ухаживал, очень быстро «закабалил, поработил», лишил общения с подругами, контролировал общение с соседями, а она «не могла сказать нет». Зависимость М. от мужа проявлялась и после совершения ею правонарушения, она стала сжигать его труп, выполняя его волю и боясь, что иначе не избавится от него окончательно. Обращают на себя внимание выраженные аффективные колебания у М. После правонарушения длительно пониженное настроение сменилось отчетливо повышенным (по данным тестов психологического обследования и по данным наблюдений за ней).

Такое состояние как у М. в момент правонарушения я, как правило, расцениваю как аффект, учитывая юридическое значение этого вопроса, но добавляю, что многие феномены в состоянии больной в момент правонарушения свидетельствуют о более выраженном изменении состояния сознания, чем при физиологическом аффекте. Для меня об этом свидетельствуют: выраженная откликаемость М. на вещи, попадавшие в ее поле зрения в момент возникновения побуждения на реализацию убийства и интерпретация этих вещей как возможных орудий убийства; ощущение М., что наблюдала за всем со стороны, что «как фильм смотрела»; эмоциональная глухота, хладнокровие (другим женщинам стало плохо от увиденного в ее доме, а она не реагировала); инверсия ценностей при совершении правонарушения («пол пожалела повредить, дощечку подложила, а его — нет»); нарушения восприятии тела (тело воспринималось как контур, как будто съехало вниз, часть головы казалось чужой); непоследовательность, не полная понятность ее речи для соседки, видевшей ее в день после правонарушения («Что же ты наделала такая. Сама себе праздник устроила»); не осознание значения содеянного на следующий день после правонарушения (по-детски приглашала соседок посмотреть, что она совершила, удивилась, зачем приехала милиция).

Ретроспективное дополнение к экспертному заключению.

М. в прошлом была веселой, жизнерадостной, общительной, энергичной, т. е. у нее отмечались циклоидные черты характера. Слова «однако затем наступал период снижения активности» свидетельствует о возникновении у М. периодов сниженного настроения. Это подтверждает мнение об отнесении М. к циклоидным личностям. Вместе с тем ей были свойственные астенические реакции: поведение при неудачном поступлении в Московский ВУЗ, непротивление родителям, забравшим у нее после развода дочь, чувство сексуальной неполноценности». Мысль о «гипнозе», которым обладал муж, отражала ее выраженную подчиняемость, связанную с инфантилизмом.

Отнесение М. к истероэпилептоидным личностям неверно. Такое заключение было сделано на том основании, что у М. был отмечен монолог, ошибочно расцененный, как проявление обстоятельности мышления. Позже и эксперты, и психолог согласились с тем, что М., говоря много, не «увязала» в деталях, а лишь монотонно, обычно в одних и тех же выражениях рассказывала о случившемся. О том, что в характере М. не было отчетливых истерических и эпилептоидных черт свидетельствует ее покорность садистически-агрессивным поступкам мужа¹.

За весь многолетний период семейной психогении во время второго брака, у М. не разу не возникло протестной реакции. В последнее время она реагировала на ситуацию лишь постепенным учащением употребления алкоголя и бытовым регрессом (обстановка в доме, внешний облик М.).

Такие высказывания М., как «тупая, безразличная, опустошенная», вегетативные симптомы — колебания цифр АД, ухудшение сна, головные боли, суицидальные мысли — свидетельствуют о развитии у нее субдепрессии. Появление поздней осенью 1992 г. суицидальных и гомицидных мыслей, равнодушия — свидетельство усиления подавленного настроения.

Правонарушение было совершено ночью (в 23 часа). Внезапно, вскоре после приема примерно 200 мл алкоголя. У М. возникла злоба и гомицидные мысли. Столь же внезапно появились симптомы деперсонализации: «С места сорвала какая-то сила, кто-то понес меня, казалось, что все произошло молниеносно». Слова «тела своего не чувствовала» могут означать возникновение сомато-психической деперсонализации, но могут быть расценены и по-другому, т. к. вслед за ними возникли иные симптомы: «Часть головы казалась чужой, тело съехало вниз, тело воспринималось как контур», т. е. возникло расстройство схемы тела (аутометаморфопсия). Так как она касалась не только части, но и всего тела, то ее можно определить как тотальную аутометаморфопсию; одновременно существовали проявления психической («мыслей в голове не было») и аффективной («была чернота и ужас») Деперсонализации. К последней можно отнести и слова М. о наличии «счастья и радости», т. е. у нее одновременно существовал смешанный аффект в форме «страха-счастья». Такому состоянию обычно сопутствует аффект недоумения (растерянность). Действительно, на утро уже после убийства, М. «по виду была как бы не в себе, отвечала как-то невнятно, не понимала, почему приехала милиция». Этот симптом (растерянность) сопровождался экстатическим настроением.

Нозологическая оценка состояния М. во многом зависит от точки зрения психиатра. Можно допустить, что в момент совершения правонарушения М. находилась в состоянии шизоаффективного психоза. Его остаточные симптомы были выявлены и при АСПЭК.

¹ О том, как ведут себя в подобных ситуациях лица с истеро-эпилептическими чертами характера — см. наблюдения № 6 и 7.

Дата добавления: 2015-10-19 | Просмотры: 401 | Нарушение авторских прав