АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Массаж для ребенка (детей). Как правильно делать массаж детям (ребенку). Массаж грудным детям (грудному ребенку) 10 страница

— Думаю, ты им нравишься. Особенно Габриелю.

Габриель! Пронзительный взгляд голубых глаз и рев разыгравшейся стихии. Распахнутые руки. Вот он меня ловит. Уют его объятий. Потом темнота.

— Это он меня нашел.

— Тебя полдома искало, — говорит она. — Комендант Линден и тот присоединился к поискам. Всюду летали ветки, сучья. Так что ему тоже досталось.

Линден. В синяках. Спит рядом. Капля крови в уголке рта. Вытираю ее пальцем.

— Я думала, ты погибла, — признается она. — Когда Габриель принес тебя на кухню, на тебе живого места не было.

— Это недалеко от правды.

— Сесилия орала как резаная. Ее слуги до спальни буквально волоком тащили. Втроем. Распорядитель сказал, что, если она не успокоится, у нее будет выкидыш. Ну да все с ней в порядке. Ты же ее знаешь.

— А что с Габриелем? — спрашиваю я.

С тех пор как очнулась, ни разу его не видела. Не знаю даже, сколько времени я уже в сознании.

Линден что-то бормочет во сне, и я вздрагиваю от неожиданности. Он утыкается лицом мне в плечо, и кажется, еще секунду и откроет глаза, но дыхание его остается глубоким и размеренным.

С внезапно посерьезневшим видом Дженна наклоняется еще ниже. Мы и так едва шепчем, но она хочет быть уверенной, что нас никто не услышит.

— Не знаю, что там между вами происходит, но будь, пожалуйста, поосторожней. Ладно? Мне кажется, Распорядитель Вон что-то подозревает.

Вон. От одного упоминания его имени кровь стынет у меня в жилах. Я никому не говорила о том, что он рассказал мне о Роуз. В голове все перемешалось, и я не могу отличить свои видения от реальности. Вдобавок я боюсь того, как он может со мной поступить. Заставляю себя переключиться с мыслей о нем.

Не знаю, что ответить Дженне. Я ведь сама не понимаю, что происходит между мной и Габриелем. Все, о чем могу сейчас думать, так это о паническом страхе, который охватывает Габриеля всякий раз, когда Вон поблизости. Может, ему угрожают?

— Он в порядке? — судорожно сглотнув, спрашиваю я.

— В полном. Так, пара царапин. Он к тебе заходил несколько раз, но ты спала.

В достоверности ее отчета можно не сомневаться — она до мелочей знает обо всем, что происходит в этом доме. Тихая и незаметная как мышка, Дженна ничего не упускает из виду. Вспоминаю слова Вона о том, что неплохо было бы отправить ее на корм рыбам, о ее сестрах, которых расстреляли в том фургоне, и глаза сами наполняются слезами, горло перехватывает от рыданий.

— Не волнуйся, — шепчет она. — Я поищу его. Все будет хорошо.

— Не будет, — срывающимся голосом шепчу я в ответ.

Боюсь сказать лишнего. Вдруг услышит Распорядитель Вон. Он и так все про всех знает. У этого ужасного человека повсюду глаза и уши. Ему не стоит большого труда дергать нас за веревочки. И он прав. Я проведу в этом доме остаток своей жизни. Есть смысл устроиться здесь поудобней. У меня закрадываются подозрения, что он и есть мой настоящий тюремщик, а мужчина, посапывающий рядом, находится в столь же незавидном положении пленника, что и его жёны.

Дженна остается со мной некоторое время. Наконец у меня не остается сил даже на слезы, боль стальным обручем стягивает грудь, ноги, голову, и я проваливаюсь в небытие.

Первое, что я вижу, открыв глаза на следующее утро, это Сесилия, которая неловко мнется у двери. Беременность уже не скрыть. Руки и ноги девушки стали такими худенькими, что на их фоне изрядно округлившейся живот кажется просто огромным.

— Привет, — говорит она высоким детским голосом.

— Привет, — хрипло отвечаю я.

Мои слова звучат так, будто я пригоршню битого стекла проглотила, но откашляться я не решаюсь — знаю, что будет очень больно. Вспоминаю, что сказала мне о Сесилии Дженна. Мол, орала как резаная, когда меня принесли.

— Как ты? — спрашивает Сесилия.

Не успеваю я и рта открыть, как она вытаскивает из-за спины руку и демонстрирует мне вазу с белыми, похожими на звезды цветами.

— Лилии, как те, о которых ты рассказывала.

Они и вправду точь в точь как те, что выращивала мама, — с розово красными, напоминающими след от разлитых чернил полосками по всей длине лепестка. Сесилия ставит вазу на прикроватный столик и кладет мне руку на лоб.

— У тебя небольшая температура.

Прямо как маленькая девочка, играющая в дочки матери. Наверное, это все побочный эффект болеутоляющих, но я ее в данный момент просто обожаю.

— Обними меня, — говорю я ей и протягиваю руку, к которой подключена капельница.

Она, не колеблясь ни секунды, бросается ко мне в объятья. Проявляя осторожность, чтобы не задеть ребра, Сесилия сжимает в пальцах мою ночную сорочку. Шея становится мокрой от ее слез.

— Я так перепугалась, — признается она.

Этот особняк для нее все равно что сказочный кукольный домик. Здесь никому не положено болеть. И все должны жить долго и счастливо.

— Я тоже, — говорю я.

Мой страх никуда не делся.

— Могу ли я для тебя что-нибудь сделать? — спрашивает она, немного успокоившись и вытирая заплаканные щеки.

Кивком указываю на спящего подле меня Линдена.

— Вытащи его отсюда хотя бы ненадолго, — прошу я. — Ну кому польза от того, что он целыми днями сидит здесь взаперти и квохчет надо мной, как наседка? Может, уговоришь его сыграть во что-нибудь, или, ну не знаю, придумай сама.

Обрадовавшись моей просьбе, она кивает в ответ, мол, не подведет. У нее великолепно получается поднимать настроение нашему мужу. Кроме того, она никогда не упускает возможности насладиться безраздельным вниманием Линдена.

Ей требуется несколько часов, чтобы убедить Линдена в том, что она по нему ужасно соскучилась и что, если он не сыграет с ней в шахматы, слезная сцена ему гарантирована. Он не хочет, чтобы она плакала, потому что опасается выкидыша.

Получаю наконец свою ограниченную свободу.

Некоторое время наслаждаюсь тишиной. Меня охватывают детские летние воспоминания. Купаюсь в тепле и свете. Мамины руки. Отец играет на фортепиано. Голос соседской девочки, гулко звучащий в бумажном стаканчике.

Вдруг в мое сознание проникает звук постороннего голоса, и я мгновенно распахиваю глаза. Комната вокруг меня перестает вращаться только через несколько секунд.

— Рейн?

Нет на свете места, откуда бы я не услышала зов Габриеля. Его голос сильнее ураганного ветра.

Он стоит в дверях. Лицо разукрашено синяками и царапинами. В руках что-то держит, вот только что именно — рассмотреть не могу. Пытаюсь сесть, но получается у меня плохо. Он подходит ко мне и садится рядом. Открывает рот, но я его опережаю:

— Прости меня, пожалуйста.

Положив загадочный предмет на кровать, он берет меня за руку и сжимает ее в ладонях. У меня возникает удивительное чувство безопасности, так же, как в тот момент, когда я упала с маяка в его объятия.

— Ты в порядке?

Вопрос несложный. Он спас мне жизнь, какой никчемной бы она ни была, и поэтому заслуживает честного ответа.

— Нет.

Он смотрит на меня долгим, пристальным и словно невидящим взглядом. Жалкий же, наверное, у меня вид. Но, судя по его отсутствующему выражению лица, мыслями он сейчас где-то очень далеко отсюда.

— Что с тобой? — спрашиваю я. — О чем задумался?

Немного помолчав, он отвечает:

— Ты чуть не умерла.

То, что я чуть не сбежала, остается за скобками.

Думаю о том, что, может, стоит снова извиниться, но тут он берет мое лицо в руки и прижимается своим лбом к моему. Он так близко, что я чувствую тепло его дыхания. Могу думать лишь о том, что больше всего на свете хочу разделить с ним его следующий вдох.

Наши губы едва соприкасаются, так нежно, осторожно, будто мне все это снится.

Он накрывает мои губы своими, потом отстраняется в нерешительности и снова приникает к моему рту. По моему измученному телу прокатывается жаркая волна. Я совсем не чувствую боли. Обнимаю его за шею, льну к нему что есть сил. В этом доме начинаешь ценить каждое счастливое мгновение.

Шум в коридоре заставляет нас отпрянуть друг от друга. Габриель поднимается с кровати и выглядывает за дверь, затем смотрит в окно. Мы совершенно одни. Никак не можем прийти в себя от испуга. Куда делась моя хваленая осторожность?

Сердце бешено стучит. Тяжело дышать. Но винить в этом надо не боль или злость, а радостное упоение, охватившее все мое существо. Габриель нервно откашливается. Щеки его заметно порозовели, а в затуманенных, как после сна, глазах появилось мечтательное выражение. Оба избегаем встречаться друг с другом взглядом.

— Я тебе тут принес кое-что, — говорит он, стараясь не смотреть в мою сторону, и протягивает мне свой таинственный подарок.

Им оказывается толстенная книга в черной обложке, на которой красным выгравирован земной шар.

— Ты принес мне атлас Линдена?

— Да, но ты только взгляни.

Он открывает книгу на странице, испещренной картами. Все они выполнены в коричневых и бежевых оттенках, но кое-где встречаются длинные синие линии. Разворот озаглавлен «Реки Европы». Сбоку приведен список обозначений, включающий названия всех крупных географических объектов, в том числе и рек. Габриель указывает на третью строчку снизу. Рейн. Он проводит пальцем по длинной синей линии.

— Есть река под названием Рейн, — говорит он.

Была, если уж точно, еще до того, как мир затрещал по швам. Впервые об этом слышу. А вот мои родители ученые, должно быть, знали. Им нравилось окружать себя тайнами, но о многом они нам с братом рассказать так и не успели.

Прочерчиваю пальцем маршрут, уже проделанный Габриелем, отслеживаю каждый изгиб давно не существующей речной артерии. Мне все же кажется, что она не могла исчезнуть полностью. Где-то далеко, за коваными воротами моей тюрьмы, увенчанными остроконечным цветком, моя тезка однажды вышла из берегов и обрела свободу, став частью необъятного океана.

— Я и не подозревала, — признаюсь я. — Понятия не имела, что мое имя что-то значит.

Так вот что имела в виду Роуз, когда, услышав, как меня зовут, сказала, что она была очень живописной.

— Здесь написано только, что река была судоходной. И больше ничего. — В голосе Габриеля сквозит разочарование.

— Ничего страшного.

Коротко рассмеявшись, я обнимаю его за шею и привлекаю к себе, чтобы выразить свою благодарность невинным поцелуем в щеку. Оба заливаемся малиновым румянцем.

Габриель даже не представляет, что эта новость для меня значит, но, судя по выражению его глаз, понимает, что угадал с подарком. Откинув непослушную прядь с моего лба, заглядывает мне в лицо. Рейн. Далекая река, что стала свободной.

Всю ночь мне снятся реки, дно которых выстлано сверкающими остроконечными цветами.

— Ты улыбалась во сне, — сообщает мне Линден, едва я открываю глаза.

Он сидит на моем широком подоконнике, в руках карандаш, на коленях незаконченный рисунок. Судя по высоте лежащей рядом стопки бумаг, он провел здесь уже какое то время. Вспоминаю слова Вона о том, что благодаря мне Линден опять занялся своими проектами. Не знаю, какую цель Вон преследовал, когда говорил мне об этом, но он не соврал. Линден в последнее время и вправду много работает. Может статься, это действительно моя заслуга.

— Мне снилось, что мы живем с тобой в том доме с твоего рисунка. Ну того, где на подоконнике стоял пирог, а во дворе были качели, — придумываю я на ходу.

Вот только голос мой звенит неподдельным счастьем. За окном стоит прекрасный день.

Линден улыбается мне. С заметным облегчением, но несколько неуверенно. Он не привык видеть меня в таком настроении. Думает, наверное, что за меня говорят обезболивающие. Пытаюсь привстать и обнаруживаю, что двигаться мне теперь не так больно, как раньше. Сажусь без посторонней помощи и подкладываю себе под спину пару подушек.

— Мне сказали, что, когда налетел ураган, ты пошел меня искать.

Отложив набросок в сторону, Линден ложится ко мне на кровать. Из-за своего почти затянувшегося пореза на губе он выглядит точь в точь как послушный мальчик, ввязавшийся в драку на школьном дворе. Стараюсь представить себе его стройную изящную фигуру среди бушующего урагана. В моих фантазиях долго ему под натиском стихии не продержаться: либо его уносит ветром, либо кто-нибудь приходит к нему на помощь, либо он погибает.

— Я думал, что потерял тебя, — говорит он со странной полуулыбкой то ли радости, то ли неодобрения.

— Когда поднялся ветер, я поняла, что заблудилась, — оправдываюсь я. — Не смогла найти дорогу обратно. Хотя и очень старалась.

— Я знаю.

Он слегка похлопывает меня по руке. В глазах плещется бесконечная печаль. Я начинаю ненавидеть себя за то, что приходится ему лгать. Похоже, Линден всегда будет оказывать на меня такое воздействие.

— Хочу тебе кое-что показать, — говорит он.

Линден рассказывает мне, что я неделю почти не приходила в сознание. Удар лопастью одной из ветряных мельниц пришелся мне по затылку. Другие ранения я получила от огромного количества обломков, которые ураган разметал по всей территории, от теннисного корта до конюшен. Линден просит меня не волноваться. Его отец специально нанял людей, чтобы они там все убрали. Работы им уже осталось немного. Повторяет, что это все ерунда, главное — мое здоровье. Говорит, что иногда в полузабытьи я бормотала что-то о крысах и терпящих крушение кораблях. Часто упоминала какие то взрывы и все твердила о том, что надо остановить кровь.

Я рада, что не помню ничего из своих кошмаров.

Но он-то все слышал. Не отходил от меня ни на шаг, но помочь мне никак не мог, поэтому попытался запечатлеть мои видения на бумаге. Он медлит перед тем, как показать свои рисунки, словно мне предстоит увидеть фотографии с места убийства или что похуже.

Наконец я смотрю в лицо своим кошмарам. Темные силуэты домов. Одни завалились набок, другие зияют дырами, проделанными в стенах толстыми ветвями проросшего внутри их дерева. Окна сочатся кровью. Двор, полный дохлых крыс. Я почти девять месяцев пробыла замужем за этим мужчиной и все это время думала, что он ничего обо мне не знает, а ему так мастерски удалось изобразить мои самые сильные страхи. Не хватает только Роуэна. Но я уверена, брат прячется на одном из этих рисунков. Он, похоже, в том кровоточащем доме, глядит, не отводя глаз, на желтый диск луны. Я же торчу здесь, в миленьком кукольном домике, и всматриваюсь в эту же луну. И все наши мысли только друг о друге.

К горлу подкатывает тошнота, темнеет в глазах. Увидеть, как оживают твои кошмары, — дело малоприятное. На последнем рисунке изображена беседка, в которой проходила наша брачная церемония. Она вся в паутине, на светлом дереве кровавые отпечатки, в крышу воткнута лопасть ветряной мельницы.

— Это не твой, — говорит он. — Я нарисовал его, когда ты была без сознания. Когда не знал, очнешься ли ты.

Не свожу глаз с полуразвалившейся беседки, символизирующей кончину нашего брака. Самым страшным горем, что выпало на долю Линдена, была потеря его первой жены. В ночь накануне моего побега он забрался ко мне в постель и горько плакал, уткнувшись лицом в мою сорочку. Его горячие слезы больно жгли мне сердце. Я, хоть и поставила себе цель стать его любимой первой женой, даже не подозревала, что дорога ему ничуть не меньше, чем моя покойная сестра. Но почему? Неужели только из-за внешнего сходства?

Не говорю ни слова, только все перелистываю рисунки, подолгу рассматривая каждый. Они поражают фотографической точностью. Внутрь домов можно заглянуть. Одна комната доверху завалена Джун Бинз, стенами другой служат дорожные карты.

— Сердишься? — спрашивает Линден. — Не стоило, наверное, тебе их показывать.

Он протягивает руку, что забрать свои рисунки, но я в них буквально вцепляюсь.

— Нет, — упрямлюсь я, зачарованно уставившись на дом, под завязку забитый рыбой.

На первый взгляд Линден изобразил точную копию моей любимой голограммы. Я часто плаваю с ней в бассейне, но у акул с рисунка из пасти торчат человеческие конечности — кровавые обрубки рук и ног.

— Они просто… жуткие. Я и подумать не смела, что ты можешь представить себе нечто подобное.

— З-зря я это. — Он заметно бледнеет и отворачивается. — Отец говорит, мне следует рисовать что-то более…

— Да забудь ты про своего отца, он ошибается, — не выдерживаю я.

Линден смотрит на меня с нескрываемым изумлением. Я удивлена не меньше. Откровенничать я не собиралась, но раз уж привлекла его внимание, к чему останавливаться?

— Не держи все это в себе. У тебя настоящий талант. Согласна, скорее всего, мало кому захочется жить в доме, полном деревьев или акул людоедов.

— Да я и не думал о том, кто там будет жить, — говорит он, кивая на стопку материализовавшихся кошмаров в моей руке.

— Это и так ясно.

— Вот именно. Все дело в тех, кто там жил раньше.

Он указывает на скрупулезно прорисованный порог акульего дома. Он не забыл даже про дверной молоток и ставни. Сейчас они ветхие, обшарпанные, но когда то все здесь было новым и сияло чистотой. Перед домом, двор которого завален крысиными трупиками, декоративная решетка, оплетенная жалкой тенью некогда пышного куста вьющихся роз.

— В какой-то момент все пошло не так. И жизнь переменилась к худшему.

Мне нетрудно догадаться, что он пытается сказать. Перед глазами один за другим всплывают образы: чудесный дом, в котором родилась моя мама, посреди красивейшего города, вскоре павшего жертвой химического загрязнения. Цветы и те проиграли битву за жизнь. Вижу земной шар. Его поверхность делили когда-то сотни стран. Линден всматривается в мое лицо затуманенными от волнения глазами: смогу ли я понять его? Я киваю, потому что и в самом деле понимаю. Доподлинно знаю, что зашифровано в этих рисунках и почему они заставляют его плакать.

— Я понимаю, — говорю я. — Действительно понимаю.

Дома так изменились, потому что мир стал другим.

Линден делает еще несколько набросков. На этот раз он рисует дома, в которых можно жить. Спрашивает мое мнение. Говорит, что скоро попробует их продать. Удивительно, как этот парень, проведший всю жизнь в одном месте и редко контактирующий с внешним миром, умудряется придумывать такие разнообразные и уютные жилища.

Днем к нам заходит Сесилия и забирает Линдена. Я ей благодарна, потому что мне хочется побыть одной. К тому же Линдену полезно немного прогуляться. Иногда мне кажется, что постельный режим прописан не мне, а ему.

Однажды днем ко мне в комнату заглядывает Сесилия. Она ищет Линдена.

— Я думала, он с тобой, — отвечаю я.

Ни Габриель, ни Дженна не знают, куда он запропастился. Остальные слуги тоже в полном неведении. Распорядитель Вон также исчез без следа. Новостей нет и после обеда. Сесилия не находит себе места. Она залезает ко мне в кровать с какой-то толстой книжкой. На ее твердой обложке изображение ультразвукового снимка.

— Что это за слово такое? Г-е-с-т-а-ц-и-я.

Произношу слово целиком. Она объясняет, что оно означает, хотя мне это и так известно. Потом увлеченно демонстрирует мне какие-то схемы и графики, описывает, чем сейчас занят ее малыш. Я узнаю, что на таком сроке он уже может сосать свой большой палец и даже икать! Она дважды прижимает мою ладонь к своему животу, и я чувствую, как внутри ее толкается ребенок. Это встряхивает меня, возвращает к реальности. Переживаю за предстоящие Сесилии роды. Волнуюсь, что этот ребенок, как и первенец Линдена, появится на свет мертвым. Боюсь, что малыш, все равно, живой или нет, окажется в итоге на каталке Вона в подвале.

Сесилия находится в середине своего повествования об отходе плаценты, когда на пороге комнаты возникает Линден. На нем костюм. Кудрявая шевелюра прилизана на манер Вона, но Линден с такой прической выглядит не столь зловеще.

— Где ты был? — хмурится она.

— Встречался с подрядчиком. Моими эскизами заинтересовались, — отвечает он, не сводя с меня горящих глаз. — Есть одна компания. Они хотят, чтобы я поработал над проектом небольшого торгового центра, который они скоро открывают.

— Здорово! — не скрывая радости, восклицаю я.

Линден сидит на моей кровати, между нами Сесилия. Он даже пахнет как то иначе, внешним миром — выхлопными газами и полированными мраморными полами.

— Я подумал, что через месяц другой, когда ты будешь себя чувствовать получше, мы могли бы сходить на очередную выставку архитектуры и дизайна. Особого веселья не обещаю, но это замечательная возможность показать всем мои проекты. Ну и мою красавицу жену, конечно.

Протянув руку, он откидывает волосы с моего лица. По какой-то неведомой причине чувствую себя польщенной. И взволнованной. Я смогу выбраться из этого особняка!

— Глупость какая-то! — встревает Сесилия. — Да кому есть дело до хождения по таким магазинам? Там, где я выросла, не было никаких торговых центров.

— Это и не торговый центр в обычном смысле этого слова, — терпеливо объясняет Линден. — Это скорее оптовый склад, работающий с узким кругом заинтересованных компаний, а не с широкой публикой. Там продается медицинское оборудование, швейные машинки и прочее в том же духе.

Мне не составляет труда понять, о чем он говорит. Я приняла не один заказ от оптовиков, когда работала на телефоне, и иногда сопровождала брата, пока он развозил товар.

— А по телевизору эти выставки показывают?

— Нет, их обычно не снимают. Больно уж они скучные. Не выдерживают никакого сравнения с церемониями открытия или перерезания ленточки.

— Что за открытия такие? — интересуется Сесилия, напоминая нам о своем присутствии.

Линден разъясняет ей, что в сегодняшней ситуации в мире (имеется в виду наше вымирание) возведение каждого нового здания, будь то больница или автосалон, служит поводом для празднования. Как символ того, что люди продолжают делать вклад в развитие общества и не утратили еще надежду на лучшее. Поэтому то человек или фирма, построившие здание, организуют церемонию открытия, на которую приглашаются все, кто был задействован в строительстве.

— Похоже на новогоднюю вечеринку, — уточняет Линден. — Только в честь нового здания.

— А мне можно пойти на такую церемонию? — спрашивает Сесилия.

Линден кладет ей руку на живот.

— Но, любимая, у тебя сейчас другие обязанности. Разве ты не видишь, насколько они важнее всего остального?

— Ну а после рождения ребенка? — не сдается она.

Он улыбается и целует ее. Она принимает его поцелуй. Видно, что подобные проявления чувств им не внове.

— Тогда тебе придется заботиться о маленьком.

— С ребенком время от времени может посидеть Эль.

У Сесилии портится настроение, и Линден обещает вернуться к этому разговору, когда они останутся наедине. Но она и слушать не хочет.

— Нет. Давай сейчас, — настаивает она с блестящими от слез глазами.

Она начисто забывает о своей книге для беременных, которая остается лежать у меня на коленях.

— Сесилия… — начинаю я.

— Это нечестно! — возмущается она и, повернувшись ко мне, продолжает: — Я все для него сделала и заслуживаю пойти на вечеринку, если мне этого хочется. А что сделала ты? Чем ты пожертвовала?

Слишком многим, Сесилия. Ты даже и представить себе не можешь.

От гнева, что клокочет у меня в груди, ломит все тело. Стараюсь не поддаваться на ее провокации. Мне надо успокоиться. Обязательно надо. Иначе я не сдержусь, выложу все как на духу и до конца жизни останусь пленницей в этом доме. Не дождется она от меня такого подарка: ни эту ярмарку, ни последующие вечеринки я ей не отдам. Не откажусь от своей единственной возможности дать брату о себе знать и попробовать найти способ сбежать отсюда. Я это заслужила. Я, а не она.

Сесилия рыдает взахлеб. Из ее широко раскрытых глаз ручьем катятся слезы. Линден подхватывает на руки хрупкую фигурку с огромным животом и выходит с ней из комнаты. Ее плач пополам с причитаниями эхом разносится по всему коридору.

Сижу в своей кровати и, кипя от возмущения, сверлю взглядом вазу с лилиями. Цветы, которым всего несколько дней, уже начали вянуть. Столик под вазой усыпан съежившимися лепестками, похожими на клочки папиросной бумаги. Все равно что смотреть в открытые глаза симпатичного трупа.

Благие намерения Сесилии не живут долго.

Мы с Габриелем соблюдаем все меры предосторожности. Я могу целое утро вспоминать наш единственный поцелуй, но, когда Габриель приносит мне обед, мы беседуем исключительно о погоде. Он говорит, что на улице холодает и, вероятно, скоро выпадет снег, затем ставит мне на колени поднос.

— Ты уже отнес обед Сесилии? — спрашиваю я.

Нам сложно видеться, пока я прикована к постели. Не могу быть рядом, когда он работает, или ненадолго уединиться с ним в саду.

— Да, — отвечает он мне ворчливым тоном. — Она швырнула в меня соусник.

— Не может быть, — я не могу удержаться от смеха.

— Она, видите ли, хотела, чтобы картофель был запечен дважды, а не один раз. На удивление меткий удар для девушки в ее положении, — язвительно замечает он.

Мы оба знаем, что Сесилия далеко не хрупкий, нежный цветок, каким ее считают Вон и Линден.

— Настроение у нее просто чудесное.

— Это, наверное, я виновата, — решаю признаться я. — Вчера вечером Линден сказал, что подумывает, не взять ли меня на одно мероприятие, связанное с его работой. Так у нее истерика случилась, потому что он пригласил меня, а не ее.

Скорчив кислую мину, он садится на край кровати.

— Ты действительно хочешь пойти на эту церемонию?

— Габриель, — тихо говорю я, — у меня может не быть другой возможности сбежать.

Некоторое время он разглядывает меня с непроницаемым видом.

— Пожалуй, не худший из твоих планов побега, так ведь? — спрашивает он, опустив глаза.

— Тут с тобой не поспоришь. Особенно когда лежишь на кровати, как привязанная, с переломами в четырех местах.

— Неужели тебе здесь настолько плохо? — спрашивает он и через секунду уточняет с встревоженным видом: — Комендант Линден принуждает тебя к чему-нибудь — ну, ты знаешь, — в постели?

На последних словах щеки его вспыхивают румянцем.

— Нет! — с негодованием отметаю подозрения Габриеля и, накрыв его руку своей, стараюсь объяснить: — Между нами все совершенно не так. Просто я не могу остаться в этом доме до конца жизни.

— Но почему? — не понимает он. — Что такого особенного может предложить тебе внешний мир, чего ты не могла бы получить здесь?

— Моего брата, для начала, — отвечаю я. — Мой дом.

Сжимаю его руку. Он смотрит на нее в недоумении.

— Что с тобой?

— Мне кажется, это рискованная затея, — отвечает он. — Думаю, тебе лучше остаться здесь.

Не могу разобрать выражение его лица. Он не кажется отстраненным и сердитым, как в тот день у бассейна. Не выглядит разозленным. Тут что-то другое.

— А что, если бы я предложила тебе бежать вместе?

— Что?

— Тем вечером, во время урагана. Ты нашел меня, когда я забралась на маяк, и я прокричала «Бежим вместе!», но ты ничего не слышал. Я увидела ограду. Собиралась рискнуть и попробовать до нее добраться.

— Это было за несколько секунд до того, как тебя оглушило здоровенной лопастью ветряной мельницы, — продолжает он мой рассказ ровным голосом. — Рейн, это опасно. Я знаю, ты не будешь больше пытаться сбежать во время урагана, ну и какой у тебя план? Надеешься, он возьмет тебя на вечеринку, а ты просто уйдешь с нее через открытые двери?

— Ну, вообще-то да, — подтверждаю я его догадку.

До того как он ее озвучил, задумка мне казалась весьма неплохой.

Габриель отодвигает в сторону разделявший нас поднос, берет меня за обе руки и наклоняется ближе. Дом полон людей, а дверь в мою комнату распахнута настежь, но сейчас это словно не имеет значения.

— Не важно, что ты выберешь — ураган или вечеринку, бежать тебе все равно слишком рискованно. Ни Комендант, ни Распорядитель тебя просто так не отпустят. Прошли месяцы, прежде чем тебе разрешили открывать окно в собственной комнате и выходить из дома. И что ты думаешь? А теперь угадай что? Распорядитель поговаривает о лишении тебя этих привилегий.

— Откуда ты об этом знаешь? — спрашиваю я.

— Он сказал всем слугам, что если ты, Сесилия или Дженна захотите воспользоваться нашей картой от лифта, мы обязаны прежде получить на это его личное разрешение.

— Когда это произошло?

— Когда ты была подсоединена к пяти различным аппаратам, которые боролись за твою жизнь.

— Я за свою жизнь не боролась, — говорю я, сжимая его руку. — Будь моя воля, прямо там бы и умерла, и обсуждать сейчас было бы нечего. Я не сдаюсь только по одной причине. Знаешь какой? Та река. Рейн. Думаю, мои родители не случайно меня так назвали. Наверное, мое имя значит, что мне нужно куда-то ехать, к чему то стремиться. Так я и собираюсь бороться за свою жизнь.

— Ехать? Но куда?

— Да не знаю я!

Неприятно, когда твои фантазии пытаются загнать в рамки логики. Чувствуешь себя пустой мечтательницей.

— Только бы убраться отсюда. Неважно куда, главное — подальше. Ладно, решай, ты со мной или нет?

Вскидывает бровь.

— А что, ты бы ушла без меня?

— Нет, — признаюсь я и с широкой усмешкой добавляю: — Скорее возьму тебя за шкирку и потащу за собой силком.

Наконец он сдается и одаривает меня одной из своих редких улыбок.

— Ты просто чокнутая, тебе это известно?

— Тем и спасаюсь, — парирую я.

Он наклоняется ко мне поближе, и по приятному возбуждению, охватившему все мое тело, я догадываюсь, что мы сейчас поцелуемся. Глаза как то сами собой закрываются, он нежно проводит ладонью по моей щеке. Нас прерывает легкий стук по дверному косяку.

Дата добавления: 2014-12-11 | Просмотры: 723 | Нарушение авторских прав