АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

МИНИСТЕРСТВО ЗДРАВООХРАНЕНИЯ УКРАИНЫ 8 страница

Имперское правительство, – объяснил Дермод, – обвинило Корпус мониторов во вторжении на Этлу. Оно заявило, что местных жителей под видом оказания им медицинской помощи безжалостно использовали в качестве подопытных кроликов, проверяли на них различные типы бактериологического оружия. В доказательство приводился тот факт, что буквально через несколько дней после отлета мониторов на Этле вспыхнули новые эпидемии. Подобную бесчеловечность невозможно было оставить безнаказанной, и император выразил уверенность, что народ поддержит решение, которое ему пришлось принять. А от разоблаченного агента захватчиков стало известно, что жестокость врагов не имеет предела. Их появлению на Этле предшествовало прибытие туда инопланетянина – глуповатого и безвредного существа, задачей которого было изучить оборонительную систему планеты, безвольного инструмента в руках свирепых мониторов, причем последние в переговорах с властями Этлы отрицали, что он послан ими и как-то связан с их гнусной деятельностью. Отсюда можно заключить, что они вовсю пользуются услугами инопланетных форм жизни, эксплуатируют их, ставят на них эксперименты, быть может, употребляют в пищу…

Их прибежище расположено в космосе, это одновременно военная база и исследовательская лаборатория, где творятся ужасы, подобные и даже превосходящие этланские. Агент захватчиков, у которого служба безопасности хитростью выудила пространственные координаты базы, признался, что его товарищи держат в плену значительное число инопланетян и разрабатывают все новые и новые способы устрашения и подчинения себе непокорных. Император объявил, что считает своей обязанностью покончить с омерзительной тиранией, однако оговорился, что вынужден полагаться только на имперские войска, ибо, к сожалению, между империей и теми инопланетянами, которые попадают под её влияние, не раз происходили стычки. Но если кто-нибудь вызовется добровольцем, он с радостью примет его услуги.

– Это многое объясняет, – продолжил Дермод. – Они ограничиваются химическим оружием потому, что в их задачу входит не уничтожить госпиталь, а сделаться его полновластными хозяевами. Император должен узнать местонахождение планет Федерации. А упорство, с каким они сражаются, вызвано, очевидно, страхом попасть в плен, ибо для них госпиталь – космическая камера пыток. Последнее же бестолковое нападение было, вероятно, организовано инопланетными дружками Империи – сорвиголовами, которых, скорее всего, не предупредили о наших средствах обороны.

Естественно, их гибель на руку Империи: теперь те, кто колебался, воевать или нет, отбросят всякие сомнения. И пойдут в союзники Империи, – подытожил он мрачно.

Командующий флотом умолк. Конвей не стал ничего говорить потому, что читал имперские материалы, которые посылались Вильямсону, и знал, что Дермод ничуть не преувеличивает. О'Мара, обладавший доступом к той же информации, тоже хранил угрюмое молчание. Но доктора Маннона как прорвало:

– Что за вздор! – воскликнул он. – Они же все переврали! Наш госпиталь вовсе не камера пыток! Они обвиняют нас в том, в чем виноваты сами…

Дермод притворился, будто не слышит, и сказал:

– Политическая ситуация в Империи нестабильна. При достатке времени мы могли бы сменить нынешнее правительство на более лояльное к нам. Я думаю, население рано или поздно так и поступит. Но времени у нас нет. К тому же нам нужно предотвратить распространение войны вширь и вглубь. Если к Империи присоединятся инопланетяне, положение станет чересчур запутанным, чтобы можно было с ним справиться, а истинные причины развязывания военных действий утратят всякое значение. Время мы можем выкроить, если продержимся тут достаточно долго, а вот что касается второй задачи – будем надеяться.

Он надел шлем и принялся закреплять его, но лицевой щиток пока не опускал. Маннон задал вопрос, который давно вертелся у Конвея на языке, но он помалкивал из опасения, что его сочтут трусом:

– А вы уверены, что мы продержимся?

Дермод на мгновение замялся, выбирая, как видно, между успокоительной ложью и правдой.

– Хорошо оснащенная во всех отношениях база в форме шара является с тактической точки зрения идеальной для обороны. И потом, если враг проникнет внутрь, её легко превратить в ловушку…

Останки доставленного Дермодом существа были переданы Торннастору, тралтану, диагносту и заведующему отделением патологии, который с жаром взялся за их изучение. Главный психолог отправился приводить в чувство тех, кто впал во временное безумие, а Маннон с Конвеем вернулись в свои палаты. Медицинский персонал откликнулся на сообщение о возможности нападения на госпиталь инопланетян двояко: здесь присутствовали и озабоченность тем, что война перестанет быть пустяковым конфликтом, и любопытство по поводу методов лечения раненых, принадлежащих к неизвестным опока видам.

Но, как ни странно, на две недели установилось относительное затишье.

К госпиталю подоспела подмога: новые корабли мониторов выстреливали своих навигаторов в спасательных капсулах, которые должны были возвратить их домой, и занимали отведенные позиции. При взгляде через госпитальные иллюминаторы складывалось впечатление, что флот заслоняет небо, что госпиталь – центр огромного звездного скопления, где вместо звезд боевые звездолеты. Зрелище было впечатляющее и успокаивало даже маловеров, а потому Конвей старался смотреть в иллюминатор по крайней мере раз на дню.

Однажды, возвращаясь с очередного любования величественной армадой, он столкнулся в коридоре с группой келгиан. Столкнулся – и поначалу не поверил своим глазам. Ведь все келгиане-ДБЛФ эвакуированы, он лично проводил последнего из них, и на тебе – около двадцати гусениц-переростков! Он пригляделся к ним повнимательнее и заметил, что ни у кого из них нет обычных нарукавных повязок с эмблемой медицинского или обслуживающего персонала. Серебристый мех келгиан испещряли круглые и ромбовидные пятна красного, синего и черного цветов, то есть ДБЛФ были солдатами. Конвей помчался в кабинет О'Мары.

– Я как раз справлялся о том же, доктор, – проговорил майор, показывая на экран видеофона, – только не в столь оскорбительных выражениях. Сейчас попытаюсь связаться с Дермодом, так что усмирите свой пыл и сядьте!

Несколько минут спустя на экране появилось лицо Дермода.

– Империя тут не при чем, господа, – голос командующего был ровным, но в нем сквозило нетерпение. – Мы не могли не сообщить правительству Федерации о том, что у нас происходит, хотя о нападении инопланетян сочли возможным не упоминать. Но почему вы отказываете нашим инопланетянам в патриотических чувствах? Те, кто находится в госпитале, и те, которые улетели, поняли, что должны нам помочь. Что вас так встревожило?

– Но вы утверждали, что не желаете распространения войны! – воскликнул Конвей.

– Я их сюда не приглашал, доктор, – резко ответил Дермод, – однако поскольку они здесь, я охотно воспользуюсь их услугами. По сообщениям разведки, следующая атака может быть решительной…

Маннон, которому Конвей за обедом передал свой разговор с командующим флотом, потемнел лицом. Увы, сказал он Конвею, все хорошее быстро кончается; теперь ввиду очевидности поступления инопланетных пациентов придется снова вспомнить о мнемограммах. Приликла, который поглощал спагетти, заметил, как удачно, что медики-инопланетяне все же не покинули госпиталь, причем на Конвея он в этот момент не смотрел. Сам же Конвей отмалчивался.

Следующая атака, сказал Дермод, может быть решительной…

Нападение произошло спустя три недели, в течение которых не случалось ровным счетом ничего, за исключением прибытия в госпиталь добровольческого отряда тралтанов и прилета корабля с планеты, о которой Конвей никогда раньше не слышал и на которой обитали существа класса ХЦХЛ. Постепенно выяснилось, что в госпитале они впервые, поскольку лишь недавно вступили в Федерацию. Конвей на всякий случай приготовил для них маленькую палату, наполнил её ядовитым туманом, который они именовали воздухом, и распорядился установить лампы, светившие ослепительно голубым светом, от которого ХЦХЛ были в полном восторге.

Атака началась как-то нехотя. Конвей наблюдал за сражением на видеопанели. Враги наступали тремя клиньями, которые были перехвачены на дальних подступах к госпиталю. На экране видны были лишь три сверкающих пятнышка, из которых вырывались порой отдельные искорки – корабли, ракеты, торпеды и вспышки взрывов. Все перестроения совершались как будто бы медленно, но эта медлительность была обманчивой, ибо звездолеты маневрировали при минимум пяти g, и только антигравитаторы спасали экипажи от участи быть размазанными по стенкам отсеков чудовищным ускорением, а ракеты набирали разгон до пятидесяти g. Огромные отражательные экраны, отводившие от кораблей известное число ракет и торпед, были невидимы, так же, как и захватные лучи, которые останавливали практически все реактивные снаряды, что сумели миновать защитные экраны. Впрочем, схватка была всего-навсего пробой сил, столкновением патрулей, прелюдией, увертюрой…

Конвей отвернулся от панели и направился на свой пост. Даже в мелких стычках без раненых не обходилось, да и, собственно говоря, нечего ему пялиться в небо. Если уж на то пошло, в палатах он получит куда менее искаженное представление о коде битвы.

В последующие двенадцать часов раненые прибывали тоненькой струйкой, потом, очевидно, дело приняло иной оборот, и струйка обернулась ручейком, а с начала сражения как такового словно хлынул потоп.

Конвей потерял счет времени, не замечал, ни кто ему помогает, ни сколько операций он уже проделал. Он чувствовал, что ему необходим стимулятор, чтобы руки не тряслись, а в голове прояснилось, но стимуляторы теперь были запрещены к применению вне зависимости от обстоятельств, поскольку у медиков забот хватало и без того, чтобы отхаживать своих перетрудившихся коллег. Поэтому Конвей работал так, хотя и сознавал, что не делает всего, что должен, а отвлекаться на еду и сон позволял себе лишь тогда, когда чувствовал, что у него нет сил держать в руке скальпель. Бок о бок с ним трудились то тралтан, то медик-монитор, то Мэрчисон – чаще, чем другие. Она то ли не спала, то ли валилась на свою койку, в одно время с ним, то ли просто бросалась ему в глаза, когда он их разлеплял, тогда как прочих он практически не различал. Во всяком случае как правило именно она всовывала Конвею еду и уговаривала передохнуть и вздремнуть.

На четвертый день обороны ярость нападавших ничуть не ослабела.

Захватные установки на внешней поверхности госпиталя стреляли почти без перерывов, и колебания в цепях заставляли тревожно мигать осветительные приборы. Действие оружия обеих сторон – отражательных экранов, первоначально – экранов метеоритной защиты, захватных установок и излучателей – основывалось на том же принципе, что и работа систем искусственной гравитации. Лучи захватных установок выметывались из стволов с ускорением в зависимости от узости фокусировки до восьмидесяти g.

Сначала толчок силой восемьдесят g, потом такой же рывок, и так несколько раз в течение минуты. Разумеется, корабли перемещались, маневрировали, уклонялись от лучей, да и те не всегда попадали точно в цель, но когда попадали – срывали наружную обшивку, а малые звездолеты разносили на куски.

Имперские эскадры волнами накатывались на флот мониторов, прижимая его к госпиталю. Сражение велось только лучами захвата, потому что давать в такой сутолоке ракетные залпы было слишком рискованно. Вернее, риск сохранялся для кораблей, а стрельба по госпиталю ничем подобным не угрожала. Пол под ногами Конвея вздрагивал раз, наверно, пять или шесть, а ракеты все летели и летели.

При оперировании тех, кого удалось спасти с разрушенных вибрацией звездолетов, особого искусства не требовалось. У всех у них налицо были множественные переломы, кое у кого в теле не оставалось ни единой целой кости. Неоднократно, вырезая человеческую плоть из скафандра, Конвей испытывал желание крикнуть: «Зачем вы притащили это?» Но это, тем не менее, было живо, а обязанность врача – сотворить чудо, но не допустить смерти пациента.

Конвей справился при помощи тралтана и Мэрчисон с очередным тяжелораненым и тут заметил, что в отсеке присутствует ДБЛФ. Он уже наловчился разбираться в цветовых пятнах, которые обозначали у келгиан чины, а потому разглядел у вновь прибывшего символ принадлежности к медицинскому персоналу.

– Меня послали сменить вас, доктор, – сообщил ДБЛФ через транслятор. – Я имею опыт лечения ваших сородичей. Майор О'Мара просит вас подойти к шлюзу двенадцать.

Конвей наспех представил ему Мэрчисон и тралтана – в операционную как раз внесли ещё одною раненого, и ДБЛФ предстояло сразу же включиться в работу, – а потом спросил:

– Зачем?

– Доктор Торннастор ранен, – пояснил келгианин, напыляя на щупальца пластик, который являлся для ДБЛФ эквивалентом перчаток. – Нужен кто-то, кто мог бы присмотреть за пациентом Торннастора и теми ФГЛИ, которых доставили к шлюзу двенадцать. Майор О'Мара советует вам побыстрее определиться с тем, какие вам понадобятся мнемограммы. И наденьте скафандр, доктор, – сказал ДБЛФ в спину Конвею. – На верхнем уровне падает давление.

Шагая по коридорам к шлюзу номер двенадцать, Конвей думал о том, что с начала эвакуации отделение патологии оказалось как бы не у дел, однако заведующий им диагност доказал свою полезность, взявшись за лечение собратьев ФГЛИ, а также ДБЛФ и землян. Те пациенты, которые попадали к огромному, вспыльчивому, поистине гениальному тралтану, могли считать себя счастливчиками. Сильно ли он ранен? Келгианин не сумел ответить на этот вопрос. Конвей мельком глянул в иллюминатор. Картина, запечатлевшаяся у него перед глазами, напомнила ему о рое светлячков. Внезапно его отшвырнуло к стене – в госпиталь угодила уже неизвестно которая по счету ракета.

У шлюза номер двенадцать Конвея поджидали двое тралтанов, нидианин, облаченный в скафандр ХЦХЛ и вездесущие мониторы. Нидианин объяснил, что корабль тралтанов развалился на части, но экипаж удалось спасти едва ли не целиком. Тяговые установки госпиталя подтянули звездолет к шлюзу, и теперь…

Нидианин вдруг залаял.

– Хватит! – прикрикнул на него Конвей.

Нидианин вздрогнул – и залаял снова. Несколько секунд спустя оглушительно заревели тралтаны, а ХЦХЛ засвистел в радиофон скафандра. У мониторов, которые занимались переноской раненых внутрь шлюза, был откровенно озадаченный вид. На лбу Конвея выступил холодный пот. Ещё одно попадание! Он не ощутил его, потому что ни за что не держался, но, похоже, знал, куда попала ракета. Конвей покрутил рукоятки транслятора, в бессильной злобе стукнул по прибору кулаком и прыгнул к интеркому. Но на какой бы канал он не переключился, всюду слышался вой, стоны, хриплый лай и пронзительный визг.

Конвей чуть было не оглох. Он увидел мысленным взором операционную, где ни келгианин, ни тралтан, ни Мэрчисон не понимают друг друга.

Распоряжения, просьбы, советы – все смешалось в неразборчивый лепет, слилось в чудовищную какофонию. И так по всему госпиталю… Общаться между собой могли лишь представители одного и того же вида, и то не всегда.

Среди землян, к примеру, имелись такие, кто не говорил на универсальном и пользовался транслятором даже в беседах с сородичами. Внезапно обостренный напряжением слух Конвея различил в шуме и гаме слова знакомого, родного языка. По всей видимости, ему повезло услышать переговоры мониторов: «Три торпеды, сэр, одна за другой. От главного транслятора ничего не осталось. Последняя торпеда взорвалась в компьютерном отсеке…»

В интеркоме и рядом раздавались самые разные звуки. Конвею следовало бы сейчас провести предварительный осмотр раненых, решить, где их разместить, и проверить операционную отделения ФГЛИ, но все пошло прахом, ибо ни санитары, ни медсестры не поймут ни единого слова.

Конвей долго – хотя, может статься, всего лишь пару-тройку секунд не мог заставить себя оторваться от интеркома, а мыслями, которые одолевали его в тот миг, при иных обстоятельствах наверняка заинтересовался бы главный психолог госпиталя. Однако он совладал с паникой, не бросился очертя голову прятаться, а принудил себя подойти к ФГЛИ, которых набилось в шлюз столько, что их можно было складывать штабелями. Знания Конвея в области физиологии тралтанов были весьма ограничены, но это его мало беспокоило, поскольку он в любой момент мог принять мнемограмму ФГЛИ. Вся сложность состояла в том, что нужно было действовать незамедлительно. У него никак не получалось сосредоточиться: мониторы желали знать, что произошло, а тралтаны, многие из которых были в сознании, оглашали воздух жалобными стонами.

– Сержант! – гаркнул Конвей и указал на ФГЛИ. – Палата четыре-Б, двести семидесятый уровень. Знаете?

Монитор кивнул. Конвей повернулся к своим помощникам-инопланетянам. С нидианином и ХЦХЛ у него ничего не вышло, сколько он не размахивал руками, и только когда он обхватил руками передние лапы одного ФГЛИ и грубо вывернул отросток, на котором у того помещались органы зрения, так, что глаза обратились в сторону двери, то сумел добиться хоть какого-то результата. В конце-концов ему, как он надеялся, удалось растолковать тралтанам, что они должны сопровождать раненых и разместить их в палате.

Поскольку и пациенты и врачи принадлежали к классу ФГЛИ, особых проблем не предвиделось. О менее удачных раскладках Конвей старался не думать. Ему поручили что? Правильно, палаты Торннастора. Вот с ними он и будет разбираться.

О'Мары в его кабинете не оказалось. Исполнявший обязанности адъютанта Кэррингтон доложил, что майор пытается распределить пациентов и персонал по видам и что он хотел встретиться с доктором Конвеем, как только тот освободится. Кэррингтон сказал еще, что, раз системы связи или не работают, или содрогаются от нечленораздельных воплей, не будет ли доктор Конвей настолько любезен, чтобы зайти попозже или немного подождать.

Десять минут спустя Конвей вышел от О'Мары с мнемограммой и направился обратно в палату четыре-Б. У него уже был кое-какой опыт работы с мнемограммами ФГЛИ. Он чувствовал себя слегка не в своей тарелке от того, что передвигался на двух ногах вместо шести, а также от того, что постоянно норовил вытянуть шею, чтобы посмотреть на движущийся предмет, вместо того, чтобы просто проводить его глазами. Но лишь очутившись в палате, он осознал, какой частью его сознания завладела мнемограмма! Он готов был немедленно бросить все и заниматься исключительно ранеными и подумал мимоходом, отчего медсестры-ФГЛИ в таком ужасе и почему он их не понимает. Что же касается медсестер-землянок – тщедушные, малопривлекательные создания, вечно суетятся и мельтешат под ногами!

Конвей приблизился к группе тщедушных созданий – впрочем, на взгляд человека, двое из медсестер были очень даже ничего – и сказал:

– Послушайте меня, пожалуйста. Мнемограмма ФГЛИ позволит мне приступить к лечению пациентов, но из-за поломки транслятора я не могу говорить ни с ними, ни с тралтанами медиками. Поэтому вам, девушки, придется во всем мне помогать.

Они глядели на него широко раскрытыми глазами, их страх постепенно улетучился, потому что некто, наделенный властью, объяснил им, что нужно делать, пускай он и требует невозможного. В палате насчитывалось сорок семь ФГЛИ, причем восьмерых только-только привезли и их следовало осмотреть в первую очередь. Медсестер же было всего трое.

– С санитарами ФГЛИ вы теперь общаться не можете, – продолжил Конвей после секундного колебания, – но система медицинской нотации у нас с ними одна и та же, поэтому, я думаю, постепенно дело наладится. Разумеется, о схватывании с лета речи не идет, но вы должны растолковать им, что от них требуется. Машите руками, рисуйте, но прежде всего пользуйтесь своими прелестными головками.

«Подсластил пилюлю», – подумал он с раскаянием. А как еще? Он ведь не психолог, не О'Мара…

Конвей прооперировал четверых раненых, и тут появился Маннон с очередным ФГЛИ на носилках. Пациентом оказался Торннастор. С первого взгляда становилось ясно, что тралтан-диагност обречен на продолжительное пребывание в неподвижности. Маннон кратко описал ранение Торннастора и свои действия, потом прибавил:

– Раз уж вы присвоили себе монополию на тралтанов, поразмыслите на досуге о послеоперационном уходе. Черт возьми, ваша палата – самая тихая во всем госпитале. Ну-ка, признавайтесь, чем вы их очаровали? Может, у вас припрятан действующий транслятор?

Конвей рассказал ему о своих попытках добиться взаимопонимания с инопланетянами.

– Не скажу, что перспектива обмениваться с медсестрами писульками во время операции особенно меня вдохновляет, – устало сострил Маннон, лицо которого посерело от утомления. – Но, похоже, какой-то смысл в этом есть. Я позабочусь, чтобы все узнали о ваших происках.

Они переложили массивную тушу Торннастора на специальную опору, подобные которой служили койками для ФГЛИ в условиях невесомости. Маннон сказал:

– Кстати, я тоже принял мнемограмму ФГЛИ – ради Торни. Сейчас у меня на очереди двое ХЦХЛ. Я и знать не знал, что бывают такие твари, но О'Мара сумел где-то раскопать их мнемограмму. Придется влезть в скафандр: та дрянь, которой они дышат, способна прикончить кого угодно, кроме них самих. Они оба в сознании, так что, чувствую, хлопот не оберешься.

Внезапно он ссутулился, уголки рта опустились книзу.

– Придумайте что-нибудь, Конвей, – проговорил он глухо. – В палатах вроде вашей, где пациенты и персонал принадлежат к одному виду, все не так плохо. Но в других, там, где смешались чуть ли не половина рас галактики, а врачи из-за ранений превратились в пациентов, творится сущий ад.

Конвей знал, что госпиталь подвергается бомбардировке: металлическая наружная обшивка гудела так, словно кто-то с чрезмерным усердием колотил в гонг. Он старался не обращать на эти звуки внимания, ибо догадывался, сколь малоприятным могут быть последствия взрывов.

– Представляю, – буркнул он. – Но у меня и так работы по горло…

– Работы по горло у всех! – перебил Маннон. – Однако должен найтись кто-то сообразительнее остальных!

«Что ему от меня нужно?» – подумал Конвей, глядя в спину Маннону, потом отвернулся и занялся следующим раненым.

Последние несколько часов в мозгу Конвея происходило нечто странное.

Сначала возникло ощущение, будто он понимает, о чем говорят тралтаны-санитары. Он решил, что причиной тому – мнемограмма ФГЛИ, которая, будучи записью мозговой деятельности медицинского светила тралтанов, снабдила его сознание множеством сведений относительно манеры речи шестиногих исполинов. Раньше он ничего подобного не замечал – может статься, из-за того, что ему никогда не доводилось лечить одновременно столько тралтанов, да и транслятор всегда был под рукой. А сейчас создались благоприятные условия для того, чтобы мнемограмма ФГЛИ больше, чем обычно, потеснила в его мозгу человека. Какой-либо борьбы за верховенство при столкновении двух личностей не наблюдалось. Все случилось как бы само собой, поскольку Конвей вынужден был много размышлять по-тралтански. Когда к нему обращались люди, он принуждал себя сосредоточиться, иначе же воспринимал их слова как бессвязный, невразумительный лепет. А ФГЛИ он понимал все лучше и лучше.

Разумеется, до совершенства было ещё далеко. Прежде всего, слоноподобные уханья и завывания достигали разума ФГЛИ, поместившегося в сознании Конвея, через человеческие уши, что приводило к неизбежным искажениям. Звуки сливались друг с другом, но все-таки он частично разбирал их, из чего следовало, что он обзавелся собственным, пускай слабеньким, транслятором, который, правда, действует лишь в одном направлении. А в одном ли? Готовясь к операции, Конвей попробовал ответить санитарам. Его второе «я» – ФГЛИ знало, как произносить слова, сам он, разумеется, умел управляться со своей артикуляцией, а голос землянина, к тому же, признавался в галактике едва ли не самым гибким и универсальным инструментом. Конвей глубоко вздохнул и открыл рот.

Первая попытка провалилась с треском. Она закончилась приступом кашля и всеобщим беспокойством в палате. Но с третьей он сумел кое-чего добиться – санитар-тралтан откликнулся на его просьбу! Остальное было делом времени. Лечение пошло намного быстрее, и шансы пациентов на благоприятный исход резко повысились. Медсестры-землянки почтительно прислушивались к диковинным звукам, которые вырывались из горла Конвея, однако, похоже, ситуация казалась им не столько напряженной, сколько потешной.

– Так, так, – изрек знакомый голос за его спиной, – пациенты на седьмом небе от счастья, а добрый доктор поддерживает их дух, изображая из себя двуногое животное. Какой ерундой вы тут занимаетесь?

Конвей осознал, что О'Мара действительно зол, поэтому предпочел ответить на вопрос и проигнорировать вступительную фразу.

– Лечу пациентов Торннастора и несколько вновь прибывших, – доложил он. – С мониторами и ФГЛИ все в порядке, и я как раз собирался попросить у вас мнемограмму ДБЛФ для раненых келгиан.

– Я лучше пошлю к ним келгианского врача, – фыркнул О'Мара, – а о других позаботятся ваши медсестры. Позвольте напомнить вам, доктор Конвей, что в госпитале триста восемьдесят четыре уровня, что множество пациентов нуждается хотя бы в предварительном осмотре и лечении, которых не может получить, потому что персонал свистит, а они чирикают! В шлюзах и даже в коридорах с пробитыми стенами накапливаются раненые, а давление падает, и им там отнюдь не весело.

– Что вы от меня хотите? – перебил его Конвей.

О'Мара почему-то разозлился ещё сильнее.

– Не знаю, доктор Конвей, – язвительно ответил он. – Я психолог. От меня сейчас толку мало, ибо большинство моих подопечных не понимает того, что я им говорю. А тех, кто понимает, я прошу придумать, как нам выбраться из этой заварухи. Но они слишком заняты своими палатами, чтобы беспокоиться о госпитале в целом. Они перекладывают ответственность на «важных шишек»…

– При данных обстоятельствах, – прервал его Конвей, – разумнее всего было бы спросить совета у диагноста.

Гнев О'Мары вполне объясним, подумал он, представляя себя на месте психолога, который не может ни выслушать пациента, ни поговорить с ним. Но за что майор сердится на него, ведет себя так, будто он, Конвей, где-то здорово напортачил?

– Торннастор не в счет, – произнес О'Мара, слегка понизив голос. – Вам, вероятно, было недосуг узнать, что двое других диагностов убиты. Что касается старших врачей, Харкнесс, Иркултис, Маннон…

– Маннон! Он не…

– Я полагал, вы знаете, – проговорил майор чуть ли не мягко, – он ведь находился всего через два уровня от вас, оперировал ХЦХЛ. Ракета раскроила стену, и кусок металла распорол ему скафандр. Тяжелая декомпрессия. Вдобавок, он успел наглотаться той отравы, которой дышат ХЦХЛ. Но жить будет.

Конвей только теперь сообразил, что затаил дыхание.

– Я рад, – сказал он.

– Я тоже, – буркнул О'Мара. – Из вышеперечисленного следует, что диагносты выбыли из строя в полном составе, а из старших врачей остались один вы. Так что будьте любезны как главный медицинский чин на текущий момент сообщить мне, что вы намерены делать.

Он выжидательно уставился на Конвея.

Конвей мысленно упрекнул себя в наивности: он-то считал, что после поломки главного транслятора ничего хуже быть просто не может. Сама мысль о том, чтобы взвалить на свои плечи такой груз, пугала его чуть ли не до смерти. Впрочем, ему вспомнились времена, когда он мечтал о том, что станет когда-нибудь начальником космического госпиталя и будет распоряжаться всей деятельностью, которая имеет отношение к медицине.

Однако в мечтах госпиталь отнюдь не виделся ему умирающим гигантом, парализованным из-за отсутствия связи между жизненно важными органами; он и не предполагал, что вокруг развернутся боевые действия, места хворых пациентов займут раненые, а медиков будет катастрофически не хватать. Но, пожалуй, признал Конвей грустно, нынешнее положение дел – единственный случай для врача, вроде него, сделаться начальником госпиталя. Он не лучший из достойнейших, он всего лишь последний, кто уцелел. Чувства его были смешанными: страх, раздражение, гордость; ему предстояло командовать госпиталем до конца его – или своих дней.

Конвей огляделся, посмотрел на ровные ряды коек, на деловитых санитаров и медсестер. В том, что в палате царит порядок, несомненно, его заслуга, однако, он начал понимать, что пытался спрятаться за хлопотами о тралтанах, пытался уйти от ответственности.

– У меня есть одна идея, – сказал он О'Маре, – но она вряд ли вам понравится, поэтому я и предлагаю пойти в ваш кабинет, чтобы вы своими громогласными возражениями не потревожили раненых.

О'Мара пристально поглядел на него. Когда майор заговорил, обнаружилось, что его голос обрел обычные саркастические нотки:

– Учтите, доктор, ко всем вашим идеям я испытываю предубеждение, потому что мой дисциплинированный рассудок не приемлет их дикости.

По дороге они встретили группу высокопоставленных офицеров-мониторов.

О'Мара сообщил Конвею, что это посланцы Дермода, которым поручено подготовить помещения для размещения штаба. Пока Дермод командовал флотом с «Веспасиана», но, едва не разлетевшись на куски заодно с «Домицианом», решил не искушать судьбу.

– Моя идея была не слишком привлекательна, – заявил Конвей, войдя в кабинет главного психолога. – Встреча с мониторами натолкнула меня на другую. Что, если мы попросим Дермода одолжить нам корабельные трансляторы?

– Не пойдет, – О'Мара покачал головой. – Я уже думал об этом. Трансляторы того типа, который нам нужен, имеются лишь на больших кораблях и являются тем элементом, удаление которого превратит звездолеты в небоеспособные единицы. Кроме того, нам понадобится как минимум двадцать таких компьютеров, а крейсеров же осталось куда меньше. А какая глупость пришла вам на ум сначала?

Дата добавления: 2014-12-11 | Просмотры: 821 | Нарушение авторских прав