АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология
|
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ЭКЗАМЕН НА ЭФФЕКТИВНОСТЬ УСТРАНЕНИЯ СТРАХОВ
Это последнее, весьма непростое занятие по закреплению отсутствия страхов. Ребенок, будучи собой, встречается в ходе экзамена с новыми опасностями, поскольку все участники игры обладают индивидуальностью и не повторяют роли друг друга. Таким образом, на экзамене формируется вариативность поведения в разных, а не одинаковых ситуациях угрозы.
Не имеет особого смысла экзаменовать детей до 5 лет, а после 12 его эффективность уменьшается в такой же прогрессии, как и до 5 лет. Здесь можно провести параллель с наибольшей активностью в рисовании в возрасте от 5 до 12 лет, когда отмечается оптимальное сочетание воображения, фантазии и внушаемости. Воображение развивается раньше фантазии, но ненамного. Уже ребенок 7 месяцев от роду «соображает», куда делась мать, когда ее нет для удовлетворения его насущных потребностей. Фантазии же начинают возникать в возрасте 3 лет и позднее, как правило, у эмоционально чувствительных, впечатлительных и художественно одаренных детей. Внушаемость же отмечается не раньше 3 лет. Тогда детишки безоговорочно верят в то, что Баба-Яга есть на самом деле и что «хороший» дядя заберет «нехороших» детей в мешок. Подобное воздействие на психику детей
возможно именно благодаря эмоциональности, воображению, фантазии и внушаемости, достигающих максимального развития к 10 годам. Все эти психические качества и способствуют наиболее эффективному устранению страхов в данном возрасте.
Психологический экзамен невозможен без подготовки «абитуриентов», т. е. без предварительного проведения с ними лечебных игр № 1—15, драматизации, катарсиса, игровой нейтрализации последствий психических травм. Никто из детей на экзамене не может получить «двойку» — конечно, это тоже испытание, но всегда следует помнить, что данное событие не диагностика, а психотерапия, причем на ее завершающей стадии.
Если психотерапия — не только устранение болезненных, возникших преимущественно на психологической почве нарушений психики, но и восстановление нервно-психических ресурсов организма, мобилизация личностной и социальной активности, то любое испытание должно быть тщательно подготовленным, чтобы не нанести лишней психической травмы и без того травмированному ребенку. Поэтому необходимо скрупулезно анализировать соотношение психотерапии и индивидуальных возможностей детей. Готовы ли к экзамену наши «абитуриенты»? К нему, прежде всего, должны быть готовы сами родители, разобравшиеся в своих отношениях, избавившиеся от невроза и любящие своих детей.
Экзамен может быть безрезультатным или оценивается «двойкой» специалисту, если он проводится в спешке, только из меркантильных соображений. В нашем представлении экзамен — это не просто испытание, он показатель самоутверждения еще недавно неуверенных, боязливых и плохо контролирующих себя детей.
Экзамен раскрывает будущие способности, дает ощущение поддержки, является уроком родителям, продолжающим не доверять детям и предубежденным относительно перспектив их дальнейшего развития.
В 20—30% случаев родители «не дотягивают» до экзамена, но это их право, и специалист не может принудить к дальнейшему сотрудничеству: это всего лишь психология, а не поступление в престижную гимназию, когда родители готовы пойти на все, чтобы их чадо туда приняли. А душа ребенка, его психическое здоровье, эмоциональное благополучие — для них «от лукавого». Часто прерывание родителями процесса психотерапии является следствием душевной глухоты, технократизма и непонимания, а то и игнорирования психологии ребенка.
Очевидно, преодоление неблагоприятных черт характера родителей — одно из существенных условий успешности игровой психотерапии неврозов у детей. Лучше раскрыть положительные характеристики родителей, тогда обязательно будет результат — ребенок избавится от невроза. Чем меньше родители верят специалисту, тем настойчивее пытаются уйти от собственной ответственности и игнорируют его советы.
Экзамен строится в соответствии с нашим списком страхов. Специалист «не знает», прошел страх или нет, еще раз выясняет у ребенка наличие того или иного страха. Родителям предлагается подтвердить или опровергнуть наличие того или иного страха, причем их слово оказывается определяющим. Варианты здесь следующие. Ребенок признает у себя наличие остаточного страха, и это приветствуется рукоплесканием и словами: «Молодец, что не боишься сказать» (скрытое внушение). Родителей при этом «не слышно», да и слова ребенка часто застают их врасплох, так как они не научились понимать переживания детей. В другом варианте наш пациент категорически отрицает страх. Мы, конечно же, верим ему, но в этом случае свое слово могут сказать родители, приведя примеры последних переживаний ребенка по данному поводу. Наконец все единогласны в признании отсутствия страха, может быть, его не было
и вначале или он прошел в результате предшествующих игровых занятий, но тогда сам специалист должен принять решение, удостовериться или нет в его наличии в процессе игры в настоящем и будущем. «Доверяй, но проверяй» — хороший тезис, правда, с паранойяльным оттенком. Именно в этой ситуации и проявляются интуиция и многолетний опыт специалиста. Если не проигрывать некоторые отрицаемые страхи, то это может быть и во благо — доверие окрыляет ребенка и часто является суггестивным воздействием. Однако специалист не должен быть слишком наивным, думая: «Хорошо, страх отрицается, родители молчат, но это же типичный возрастной страх. Как же он может исчезнуть бесследно за столь короткое время? Нужно избавиться от сомнений, проиграв его». Даже если страх действительно не преодолен, это не проблема, так как проводимая по этому поводу лечебная игра подразумевает дополнительные способы его устранения. Если страх отсутствует, игра как раз и будет способствовать закреплению достигнутого эффекта. Повторяем: нужно быть внимательным, чтобы не перестараться и не воевать с ветряными мельницами, но и не оставлять у ребенка непреодоленный страх. Это сложная дилемма, и обычно курсантам, проходящим у нас обучение, весьма нелегко сделать правильный выбор из-за отсутствия соответствующего опыта. Интересно, что по крайней мере три не преодолеваемых в игре страха могут «успешно» способствовать повторному проявлению невроза и сопутствовать ребенку всю оставшуюся жизнь. В первую очередь это относится к таким перинатальным страхам, как страхи темноты, одиночества и замкнутого пространства.
На экзамене детям лучше быть самими собой, чтобы доказать отсутствие страха перед угрожающими образами. Родителям заранее объясняется, что экзамен — весьма непростое испытание и они тоже должны принять в нем участие. Отказ родителей обрекает это мероприятие на
нулевую результативность, поскольку психическое состояние ребенка остается прежним, а родители будут снова «заражать» своих отпрысков беспокойством, мнительностью и страхами. Обратим внимание и на одну неприятную особенность экзамена: чаще, чем при игровой нейтрализации, после экзамена у детей могут появляться (значительно реже — у родителей) преходящие вегетативные пароксизмы. Некоторых родителей это пугает, а то и настраивает против завершения курса психотерапии. В реальности же наблюдается определенный эмоциональный стресс, испытываемый детьми во время экзамена. Мы же лечим не здоровых детей, а, как правило, нервно-соматически ослабленных, у которых и раньше были срыгивания и рвоты, боли в животе от нервных спазмов и ожидания, головные боли от напряжения и просто от раздражения. И неудивительно, когда эмоциональный стресс, сопровождающий экзамен, спровоцировал привычное состояние — вегетативные нарушения. Тем не менее этот стресс дает повод не в меру подозрительным родителям думать о вредности занятий, об их неэффективности.
Ребенку задают сакраментальный вопрос: «Ты боишься или нет, когда остаешься один (одна)?» В отличие от диагностики страхов, когда не выделяются части фразы, на экзамене акцент делается на слове «боишься», т. е. страх провоцируется внушающим образом, как и во время всего экзамена.
Ответы на вопрос специалиста могут быть самыми различными: «Останусь, и не надо меня пугать», «Ну и что?» (подростки), «Хочу к маме» (дошкольники), «Чудовища появятся, Черная рука, инопланетяне» (младшие школьники) и т. д. Во всех этих ответах можно обнаружить след страха или его отсутствие.
Страх одиночества — самый аморфный, неопределенный, экзистенциальный страх. Его подсознательная составляющая может быть еще более глубокой, чем
в страхах темноты и замкнутого пространства, с которыми он образует уже известную читателю триаду: страх темноты, одиночества и замкнутого пространства. Выделим истоки страха одиночества:
1) «заброшенность» плода в утробе матери — неже-ланность беременности, граничащая с отвращением и неотступными мыслями избавления от бремени;
2) отсутствие эмоционального и физического контакта с плодом — никогда будущие матери не гладят свой животик, пряча его за счет тесной одежды;
3) отказ от ребенка в пользу тех же сердобольных бабушек и дедушек, теть, дядей и других родственников;
4) грудное вскармливание ограничено или вообще отсутствует — плотские радости не для принципиальных и деловых женщин. Иногда спасителем Христовым оказывается отец, признавший свое чадо и хоть сколько-нибудь заботящийся о нем;
5) взаимные обиды детей и родителей, действующие подобно ложке дегтя в бочке меда;
6) супружеские конфликты, когда «увлеченные» ими родители напрочь забывают о ребенке;
7) эмоциональная неотзывчивость, душевная слепота и глухота глубоко интровертированных, а то и невротически больных или психопатически измененных родителей.
Чтобы проиграть страх одиночества, необходима многочисленная аудитория (эффективность игры повышается по крайней мере на 50%). Вначале все организовали «дружную» семью — крутились в небольшой комнате, конфликтовали друг с другом, читали мораль детям и постепенно исчезали: кто пошел на работу, кто в магазин, детский сад или школу. Дверь, естественно, закрыли на несколько замков, клятвенно пообещав, что все вернутся — одни через час, другие через сутки или год.
Заранее, до игры, втайне от нашего пациента в комнате спрятали игрушки в соответствии с его интересами. Найти их было непросто, так как они не видны, но если не плакать, оставшись в одиночестве, то эта задача разрешима. Итак, ребенок остался один, дверь закрыта, в коридоре взрослые начинают дружно причитать: «Зачем остался один? Чем все это может кончиться? Он сейчас заплачет, слезы все зальют, будет снова всемирный потоп, мы все утонем, нас можно пожалеть, чем мы виноваты? Что, ему нечем заняться? Пусть поищет в комнате, есть же забытые игрушки». Затем наступала многозначительная пауза — молчание, ожидание всех отсутствующих. Вскоре в закрытой комнате раздавался голос удивленного ребенка, нашедшего одну или несколько из спрятанных игрушек. И только когда он начинал играть с ними, все стоящие в коридоре, включая специалиста, дружно хвалили его: «Какой молодец, неужели перестал плакать? Такого не может быть. Разве он нашел себе занятие? Теперь не будет скучать, скоро все придут, скажут: какой он хороший мальчик (девочка)». Через несколько минут появлялись члены семьи, только в обратном порядке: тот, кто вышел первым, заходил последним, удивлялся поведению ребенка, жал ему руку, говорил, что этОго не ожидал и вообще не видел таких детей, которые бы не рыдали и не вели себя как маленькие в отсутствие родителей. Это мощное групповое внушение решало психологическую проблему одиночества, появившуюся в раннем детстве, из-за тревожности и мнительности родителей, излишней опеки в сочетании с привязыванием ребенка к себе и формированием у него эмоциональной зависимости.
Результат от подобной игры превосходит все ожидания: даже самые пугливые и чрезмерно зависимые от родителей дети могли оставаться одни без страха.
Следующий вопрос экзамена: «А ты боишься нападения или нет?» Страхи оправданны, когда они целесообразны: не следует одному ходить, когда темнеет, гулять
в пустынном парке, чрезмерно увлекаться собиранием ягод и грибов в лесу, входить в лифт с незнакомым человеком и т. д. Но бояться надо не до паралича воли, торможения или полной беспомощности.
Ребенок выходит на лестницу, все участники прячутся в разных комнатах и внезапно пугают кто как может проходящего мимо. Защититься можно любыми способами — убежать, вступить в противоборство, сделать внушение (призвать к порядку) и т. д. Способы защиты не объявляются заранее, иначе это было бы подсказкой. Если нет адекватной, своевременной реакции, то игра повторяется и «наученный горьким опытом» первопроходец пытается дать более верные ответы.
Страх заболеть, заразиться отражается в соответствующем вопросе. Специально не поясняется, чем можно заболеть и заразиться, чтобы избежать подсказки. Страх проигрывается в разных вариантах, объединяющим звеном будет неосторожность, беда, непредсказуемость, угроза для здоровья. В отличие от игровой драматизации и нейтрализации страхов здесь «командует парадом» специалист, он же подбирает роли всем участникам, но как известно, ребенок остается собой, способным в конце концов противостоять опасностям.
Все страхи актуализируются: кто-то забывает помыть руки и сразу возникают боли в животе, приходится «полюбить» горшок; кто-то начинает интенсивно чесаться, поскольку гладил кошку, собаку и других животных, поэтому «заболел». Еще один участник убегает от «собаки», которая все же его «кусает», значит, надо делать болезненные прививки. Вдруг входит «очень больной человек», непрерывно кашляющий, держащийся руками за горло и за грудь, от него «заражается» один из участников и также начинает кашлять и просить помощи у доктора. Эти действия являются прелюдией к игре более длительной, чем обычно.
Дальше наступает кульминация: главное действующее лицо — ребенок, тоже «болеющий» чем-нибудь, начинает
оказывать помощь всем до него «заболевшим». Кем он будет при этом — доктором или просто сочувствующим, не имеет значения, так как он не побоится помочь любому страждущему. Итак, страх исчезает вследствие такого поведения ребенка, который готов избавиться от паники и излишнего беспокойства всех «заболевших». По окончании игры все выздоравливают благодаря «героическим усилиям» доктора, и после всего «содеянного» ему как-то неприлично самому бояться заражения, болезней, поскольку он такой способный, сильный и может помочь не только людям, но и кошкам, собакам, попугаям и всем живым существам на свете.
В перечне ранее диагностированных страхов числятся страхи смерти, своей и родителей. Естественно, этих страхов следует бояться, раз они заслуживают пристального внимания специалиста, но по этическим соображениям не могут быть воспроизведены. Не нужно этого делать по очень простой причине: если они отражаются в других страхах, то уместнее устранить их, прежде чем бороться со страхом, который свойствен каждому эмоционально чувствительному и впечатлительному человеку.
По ходу экзамена возникает непростой вопрос: «Боишься ты. или нет каких-то людей?» Опасность для детей в этом случае существует, но в основном можно говорить о неизвестности, непредсказуемости поведения чужих людей. Если бояться всех без разбора даже в присутствии родителей (подчеркнем это особо), то этот страх можно диагностировать как незащищенность и отсутствие личной безопасности.
Это было продемонстрировано при оказании помощи мальчику 4 лет. Мама у него — замечательная, интеллектуально одаренная женщина, ее главный «недостаток» — молодость. Если бы она родила ребенка позже, то можно предположить, что вероятность ночного недержания мочи у него была бы минимальной. Но у матери не было времени и желания заботиться о сыне: с отцом ребенка она развелась и больше думала не об общении
с сыном, а о встрече с другим мужчиной. Вскоре мечта ее материализовалась в очередном избраннике с «мерседесом». Участвовать в игровых занятиях ее новый муж отказывался под всякими предлогами, поскольку объектом его интереса был не мальчик, а его мать. Тем не менее он исправно оплачивал игровые занятия, хотя и не принимал в них участия, несмотря на наши рекомендации. Поскольку отношения мамы с отчимом развивались стремительно, то ребенок не успел привыкнуть к нему. Каждый раз он горько рыдал перед началом игровых занятий, колотил мать, а дома смотрел на отчима как на врага, хотя тот задаривал его даже в большей степени, чем мать. Но самым необъяснимым, на первый взгляд, был страх перед специалистом. На занятиях мать играла с сыном, чего дома он не мог допроситься. Специалист выходил незаметно, чтобы мальчик мог себя вести естественнее, так же тихо возвращался, «занимался своими делами за столом» и только потом включался в их игру. Это был не столько экзамен, сколько очередное занятие по устранению страхов. Вопрос, требующий ответа: «Почему же ребенок так боялся специалиста и сопротивлялся контакту?» Чувствовалось, что он очень привязан к матери, женщине с повышенной тревожностью, тем не менее ему уже не 2 или 3 года, а 4, когда такие «инфантильные» реакции ослабевают. Тайна открылась, когда мы в доверительной беседе спросили мать: «Где истинный отец мальчика — уплыл, уехал, умер, завел новую семью или с горя запил?» Женщина возмущенно ответила: «Что вы говорите: он же каждый день (1) приходит и гуляет с сыном». (Сама мать если это и делала, то всего несколько раз в своей жизни.) Потом она попросила совета: может, не пускать его на порог, тем более, что ее новый муж, с которым у них еще нет общего ребенка, реагирует на приход отца мальчика не слишком одобрительно? В этом случае специалист столкнулся с непростой ситуацией: в семье нет эксцессов, мама же пришла за помощью к нам, а не наняла кого-либо для «разборки».
Вначале мы «скромно» сказали, что отец есть отец, и он — не самый плохой, если так любит сына, а это нужно только приветствовать. Теперь нам стало понятным, «кто есть кто» и почему мальчик так реагирует на нас: он явно не может адаптироваться к очередной замене «отца» специалистом. Самым «ужасным» для женщины во всей этой истории был не столько наш совет разрешить отцу продолжать встречи со своим сыном, сколько предложение спать раздельно с мужем, временно заменив его на сына. Мать вначале не сделала этого, но с сыном «засыпала», а потом уносила его спать в отдельную комнату, где он и жил после развода родителей. Муж, следовательно, был ей дороже сына. Поскольку мать психологически была готова к экзамену по преодолению страхов у сына, то мы сообщили, что ее траты и наши усилия будут скорее всего не такими эффективными, как можно ожидать, и что ей все же следует перейти на более теплый эмоциональный режим взаимоотношений с сыном: перед сном гладить по головке, говорить ласковые слова, рассказывать какие-либо шутливые истории, компенсируя тем самым недостающую любовь. «Упрямая» мама не сразу согласилась с нашими рекомендациями, но, как только они были выполнены, ночное недержание мочи у сына прекратилось полностью, тем более, что ему был дан наказ при игре (ненавязчиво): раз он ночью находится с мамой, то нельзя «писать на нее».
Матери же мы рассказали о максимально выраженной любви к ней у мальчика в этом возрасте и естественной в какой-то мере ревности даже к родному отцу, не говоря уже о постороннем, кем и являлся отчим. Мать вняла нашим советам, и проблема, с которой она обратилась, была разрешена: у мальчика не только прекратились ночные расстройства, но он стал более добрым, открытым и непосредственным в выражении чувств, главное же, что перестал панически бояться незнакомых людей. Этой историей мы хотим подчеркнуть успешность лечения энуреза посредством игры и изменения отношения матери.
Наиболее часто инсценировка данного страха происходит так. Среди участников игры (но в отсутствие ребенка, которому предложено много увлекательных занятий в соседней комнате) распределяются роли, причем играющие выбирают их сами. Также не говорится, как играть, что делать,— игра является чистой импровизацией, создающей эффект взаимной непредсказуемости, неожиданности действий всех участников. Никто не знает, какой билет попадется экзаменующемуся, какие будут в нем вопросы, какое настроение у экзаменатора: будет ли он сегодня не в духе или, наоборот, все готов простить, даже пропуски лекций и более тяжелые прегрешения. Так и во время игры — никто заранее не знает, как себя вести: нужно ли всех прощать или наказывать, ругать или гладить по головке. Непредсказуемость данной игры и создает интригу, когда увлеченность, эмоциональная включенность, желание каждый раз по-новому решить возникающую проблему, пусть и с риском неудачи, вызывает неподдельный интерес и азарт игры.
Итак, игра о страхе незнакомых людей происходит по предложенному в общих чертах сценарию, активно обсуждаемому взрослыми на «тайном совещании». Кто же может появиться на улице? Да кто угодно (роли, однако, ограничены числом взрослых, принимающих участие в игре): цыганка, пытающаяся предсказать все удачи и несчастья на свете; попрошайка, не отстающая ни на шаг, пока не получит свое; «лохотронщик», предлагающий все блага даром; пьяный, нападающий на ребенка и требующий его уважать и любить во что бы то ни стало; сумасшедший, призывающий полететь с ним в космос, на Другую планету, где не был еще никто из землян. Далее все будет зависеть от количества играющих. Можно быть «вором», «милиционером» или просто любопытным, но очень уж назойливым прохожим, без конца пытающимся узнать, где расположены Эрмитаж, Кунсткамера, Артиллерийский музей или, на худой конец, ближайшее кафе или туалет. На этом встречи могут и не
закончиться. Откуда ни возьмись появляется «слепая», которой нужно немедленно перейти все улицы на свете или переплыть все обозначенные на карте реки, и сделать это она может только с помощью нашего пациента. Самое необычное — встреча с инопланетянами, пытающимися забрать с собой землянина. Участники игры распределяются по отдельным помещениям, в то время как ребенок находится снаружи (обычно на лестнице). Какие-то дополнительные атрибуты игры, например маски злодея, парик цыганки или темные очки слепого, не нужны. Главное — изобразить, представить все живо, используя приемы пантомимы, а ребенок должен догадаться, кто перед ним, и продемонстрировать адекватную реакцию защиты. Специалист не берет на себя никакой роли, сопровождая ребенка на почтительном расстоянии, иной раз обнаруживая эмоциональные реакции, например такие: «Так я и знал», «Посмотрим, чем все это кончится», «Сколько же можно?», «Опять!» и т. д. Расписанные нами «дружеские» встречи продолжаются в течение 30 минут, но для ребенка это «целая вечность», поскольку все это пережить и остаться самим собой, обеспечить защиту — нелегкая задача и для взрослого.
Теперь мы подошли к весьма щекотливой теме — страху наказания родителями. Наказание, с одной стороны, неотвратимо, если проступок не соответствует критериям общепринятой морали. С другой стороны, наказания могут быть и чрезмерными, иной раз жестокими, слишком частыми, по любому поводу, а то и вовсе без оного. Может иметь место и полное отсутствие наказаний, а также понятий «можно» и «нельзя». Как ни странно, страх перед наказаниями в этом случае может быть гораздо большим, чем если бы они были на самом деле. Ко всему можно привыкнуть, даже к систематической порке, при этом страх есть, но после завершения экзекуции тут же проходит, появляется даже облегчение и радость — чем не «катарсис»? У детей с неврозами последствия наказаний непредсказуемы: в одинаковых ситуациях они
могут быть, а могут и отсутствовать, при этом родители еще в большей степени начинают угрожать всяческими карами и невероятными последствиями своему еще не вполне понимающему их крохе. Давать советы надо, учить тем более нужно, но постоянно угрожать и твердить об опасностях — это уже симптом мнительности в сочетании с неадекватной тревожностью и недоверием к возможностям детей. Лучше всего, если ребенка наказывают за проступки, но при этом руководствуются не своим настроением и советами знакомых, а здравым смыслом.
На основании нашего опыта можем сказать, что невроз страха наиболее часто встречается, когда ребенок не знает, что будет с ним в следующий момент — проявят ли родители расположение, накажут ли неизвестно за что или будут своими нотациями стараться вызвать у него угрызения совести и чувство абсолютной вины. Неопределенность порождает страх предчувствия, ожидания, а при длительности этого состояния возникает тревога, аккумулирующая страх наказания — не обязательного, а лишь возможного, поскольку в представлении ребенка возможность легко превращается в неотвратимость.
При другом неврозе — неврастении картина противоположная: родители легко и уверенно наказывают своих детей, а поводом может быть любая оплошность ребенка — не так сказал, не сразу ответил, проявил неблагодарность в ответ на заботу. Дети тоже учатся и привыкают к подобным нравственным уколам. Польза как бы есть, но невроз как нервно-психическое заболевание очевиден.
Другая крайность заключается в убеждении, что никогда по моральным, идеалистическим, гуманитарным и анархическим соображениям нельзя даже пальцем трогать муху, скорпиона, а тем более ударять насильника; не следует не только наказывать ребенка, но и каким-либо образом обижать, ведь ему предстоит сохранить невинность, и вокруг него будут одни ангелы, а злодеи
и просто нехорошие люди останутся где-то далеко. Чем все это заканчивается, читатель и сам может догадаться — истерическим неврозом, когда любые ограничения, запреты, даже справедливые, вызывают жалобы, протесты, обращения во все инстанции, начиная со сверстников и кончая международной комиссией по защите прав ребенка. Эта комиссия может принять «справедливое» решение — лишить отца родительских прав за то, что он однажды не сдержался и как следует «всыпал» отпрыску (независимо от того, по заслугам или нет). Виноват, конечно, не ребенок, а сам отец, до этого взирающий на сына свысока и не способный утихомирить его раньше, когда это вызвало бы совсем иную реакцию.
Представим конкретную игру из трех действий, или сцен. В первом из них воспроизводится обстановка реального детства, когда дети еще несмышленыши — не знают, что делать, не ведают, что творят, идут не туда, не всегда слушаются родителей, раздраженных, недовольных и наказывающих по делу и без.
Во втором действии они подрастают, идут в детский сад, где не менее суровый, чем родитель, воспитатель грозно приказывает срочно съесть манную кашу, забыть о маме, папе, бабушке и вообще о всех близких людях, гулять строем, не делать ни шагу в сторону, сразу лечь в постель и крепко уснуть, реже ходить в туалет — словом, в несколько утрированном виде весь репертуар «лучшего» дошкольного «воспитательно-исправительного» учреждения.
В третьем действии (у школьников) во всей красе предстает школа: здесь и издевательство над новеньким в коллективе и придирки учителя, и вызов к завучу, директору, председателю родительского комитета или в детскую комнату милиции. Во всех этих ролях ребенок остается самим собой и пытается защититься, даже если он ни в чем не виноват. Несмотря на явную абсурдность обвинений, он должен все же дать более или менее
адекватный ответ, иначе это будет игра в рецидив невроза. Тем не менее его никто не поправляет, не подсказывает, как себя вести, что отвечать и как выйти из той или иной стрессовой ситуации. Экзамен есть экзамен, и подсказки (шпаргалки) здесь недопустимы. Выдержав все испытания, герой заслуживает рукопожатия, похлопывания по плечу без лишних слов, поскольку ажиотаж вокруг его достижений может неблагоприятно повлиять на его успехи в дальнейших испытаниях, коих предстоит еще немало.
Наличие страха чудовищ выясняется наиболее дотошно: а кто такие Кощей Бессмертный, Баба-Яга, черти, призраки, скелеты и прочие подобные персонажи? Кого из них можно еще бояться, а кого —* забыть? При отрицательных ответах настаивать не следует, поскольку были рисунки на эту тему, проигрывания в серии игр № 1—15 и драматизация страхов в историях, сочиненных детьми дома. Все же специалист должен почувствовать, есть ли все-таки образы, которых ребенок продолжает бояться, хотя и отрицает это. Помочь может неторопливый анализ сновидений без психоаналитических изысков. Страшные образы могут жить в снах с первых лет жизни. Полностью устранить их в настоящее время можно только при осознанном отношении к ним как к тому, что препятствует достижению лучшего самочувствия и успехов в жизни.
В связи со сказанным формулируется следующий постулат:
полное устранение дневных страхов эффективно только при параллельном устранении ночных страхов.
Почему параллельно, а не последовательно? Дело в том, что ночные страхи являются в большинстве случаев отражением дневных. Нивелируется и эффект устранения ночных страхов после дневных, когда «поезд уже ушел». Лучший вариант — именно одновременность
Дата добавления: 2015-09-27 | Просмотры: 620 | Нарушение авторских прав
|