 |
|
АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология |
Часть третья. Глава 33. La terza.
ميريام
Джерард уже неделю пытается привыкнуть к тому, что Фрэнк пропал. Окончание второго курса надвигается так резко и неотвратимо, что оба мужчины оказываются не готовы к этому. И если Уэй испытывает больше собственнические чувства и скуку без него, Фрэнк расхлёбывает свою неподготовленность сполна: с раннего утра и до самых занятий пропадает в библиотеке, после лекций посещает многочисленные дополнительные конференции и семинары, затем рысью летит в салон, чтобы хоть немного помочь мастеру с уборкой. Затем, выпив кофе в тёплой и немногословной компании, устало бредет домой, спотыкаясь и оббивая носки кед об асфальт. Потому что знает наверняка: останься он ночевать у Уэя, и наутро не то, что не встанет, а яро захочет послать на несколько крепких букв не только зачётные недели, но и всю учёбу в целом. Джерард не вмешивается. Он считает, что дело каждого мужчины справляться со своими проблемами так, как он считает нужным. Тем более, у Фрэнка неплохо получается. Хотя он, всё же, изнывает от того, насколько меньше парня стало сейчас в его жизни. Мужчина почти привыкает, что Айеро живёт с ним. Что постоянно рядом, и это воспринимается как должное. Наступившая сессия открывает глаза и напоминает о том, что всё не совсем так, как было вымечтал Джерард. Ему не стоит обманываться. Потому что обманываться – это всегда больно впоследствии. Но это всё не мешает каждый раз вечером, после того, как кофе выпит, забираться пальцами в жестковатые тёмные волосы и, прижимая голову Фрэнка к своему впалому животу, скользить пальцами по тёплой коже, путаться, надавливать и гладить, заставляя парня выгибать шею и постанывать, закрыв глаза. Он не знает, что нужно говорить в подобных ситуациях. И понятия не имеет, как правильно поддержать, чтобы не оказаться глупым и навязчивым. Поэтому просто делает то, что всегда неплохо у него получалось. И чуть погодя шея Фрэнка расслабляется, плечи опускаются и не кажутся уже такими стальными, будто сведёнными судорогой. Пальцы Джерарда прохладные и чуткие. Он может лишь догадываться, насколько приятно Фрэнку чувствовать их в своих волосах. Джерард сидит в кресле и смотрит за широкое витринное окно, на котором открыты горизонтальные жалюзи. Солнце косо и резко бьёт через них, разрезанными золотистыми лентами спускаясь на пол, чтобы улечься на деревянном паркете. Сейчас в салоне тихо, и кроме тиканья механических часов на письменном столе, ничто не нарушает тёплую ленивую негу июня. Мысли текут вяло и неохотно, вновь и вновь пробивая новые русла в голове мужчины. Но скоро обеденное время закончится, и в салоне снова будет наплыв – Джерард предчувствует это. Лето – пора обнажения. Пора признаний и более смелых шагов. Лето требует откровенности и открытости, и именно поэтому самый большой пик работ приходится на тёплое время года. Джерард делает десятки татуировок в день, учитывая то, что работает один. Его мастерство, скорость и точность поражают. Он почти не устаёт. Потому что особенных татуировок нет. Летом на них – мёртвый сезон. Особые татуировки – не то, что хочет выставиться напоказ. Они ждут осени и зимы, чтобы быть спрятанными, укрытыми слоем ткани. Они любят одиночество. Джерард ухмыляется, на мгновение сильнее впиваясь пальцами в кошачий загривок. Софи неприязненно фыркает, но почти не обращает внимания на подобную мелочь. Неожиданно за окном темнеет. Резко, почти за секунды. Даже через дверь слышатся внезапные порывы ветра, будто с побережья снова притащило обрывок потерявшегося циклона. За какую-то пару минут становится так темно, будто на город опустился вечер. По железному подоконнику грубо и навязчиво ударяют первые капли. Джерард вздрагивает от этого механического стука и, словно очнувшись, смотрит на свои руки. Шипит не хуже кошки, пытаясь избавиться от шерсти, и Софи, отлично зная этот звук, отчаянно ретируется с острых коленей. «Нужна ещё чашка кофе, – думает Джерард, ставя на кухоньке небольшую турку с водой на плиту. – От этих перепадов давления у меня разболится голова». И едва кофе – самый обычный крепкий чёрный кофе – оказывается готов, колокольчик на входной двери надрывно звякает, возвещая о посетителе. Джерард с удивлением выглядывает из-за косяка двери. У него ещё десять минут законного перерыва на обед. Но, едва выглянув, забывает о своих ворчливых мыслях. У двери, вглядываясь за стекло, стоит женщина. Со спины не определить, сколько ей лет и насколько она хороша собой. Её осунувшееся – отчего-то Джерард считает, что раньше оно было более округлых форм – тело скрыто под светлым платьем до лодыжек, а на ступнях простые плетёные босоножки. Совершенно обычная женщина, вот только волосы. По плечам разливается тусклая в нынешнем свете, но совершенно нереального оттенка рыжая медь. Пряди спускаются ниже плеч и замирают в нерешительном беспорядке, гипнотизируя мастера. А ещё посетительнице нет никакого дела до того, что происходит внутри салона. Она увлечённо смотрит в окно. Стекло взвякивает от первого раската грома. Грубый, настойчивый стук капель по подоконнику убыстряется, убыстряется до тех пор, пока не сливается в единый всепоглощающий шум. Гроза… Первая, летняя с проливным дождём, -накрывает собой городок. Она не будет долгой, но сейчас от бесконечных потоков воды по стеклу мир снаружи совершенно размывается, теряется и сливается во что-то единое и совершенно неделимое. – Так я и думала, – хмыкает женщина с низким грудным голосом, прислоняясь лбом к стеклу. Небольшая сумочка висит в безвольно опущенной книзу руке, в то время как другая неосознанно выписывает узоры на стекле тонким пальчиком. Этот голос так не подходит хрупкой фигуре, что Джерард вздрагивает. Однозначно, у женщины раньше было совсем другое тело. Что-то произошло… И, присматриваясь к ней внимательнее, напрягая глаза до рези, мужчина едва слышно охает и отшатывается обратно – на кухню. Кофе стынет в турке, распространяя вокруг дурманящие бодрящие ароматы. – Вы пришли за татуировкой? – говорит он негромко, вынося из закутка две дымящиеся кружки. Слова произносятся негромко, но посетительница всё равно вздрагивает, резко оборачиваясь. Знала бы она, что всего пять секунд назад отстранённый и безучастный огненноволосый мужчина стоял перед порогом кухни очень долго, чтобы собраться с силами и выйти к ней. – Простите, если напугал вас. Это мой салон. – Ох, это вы меня простите, – улыбается женщина. У неё острый, излишне длинный нос и столь же отточенные косточки под кожей на щеках. Глаза женщины кажутся почти чёрными и очень большими, а кожа – слишком бледная, только подчеркивающая тщательно замаскированные круги под глазами. Джерарду этот оттенок кажется почти голубоватым. Но женщина привлекательная, даже несмотря на свою странную, болезненную красоту. Мастер не знает, сколько ей лет. Любая цифра в диапазоне от двадцати пяти до сорока. Он никогда не дружил с числами. – Я зашла без разрешения и хоть какой-то мысли о татуировках, – улыбается она, прикрывая губами зубы. – Дождь? – почти утверждает Джерард, ставя обе кружки на кушетку для татуировок. – О нет, разве это дождь?! – восклицает женщина с восторгом, снова поворачиваясь к размытой картине за окном. – Это разверзлись хляби небесные, чтобы устроить новый Потоп! – Соседняя дверь ведёт в неплохое кафе, там вам было бы комфортнее переждать непогоду, если вы не думали о татуировках, – как можно спокойнее говорит мужчина, чтобы не выдать своего волнения. Женщина снова оборачивается, чтобы цепко и изучающе окинуть взглядом владельца салона. – Вы выгоняете меня? – нахмурившись, спрашивает она. – Что? Конечно, нет, – Джерард удивляется такому ходу её мыслей. – Меня привлекла ваша вывеска, – смягчается женщина, едва улыбаясь краешками губ. – Она смотрится воплощением безумия на этой спокойной консервативной улице. Именно то, что мне сейчас нужно. Джерард только хмыкает в ответ, пригубливая из своей кружки. – Может, всё же подумаете о татуировке? Раз всё равно зашли сюда и застряли на некоторое время? – спрашивает он, стараясь сделать это ненавязчиво. – Я работаю быстро и могу набить вам что-нибудь симпатичное и небольшое не дольше, чем за час. Женщина улыбается чуть шире, не размыкая губ. Её тонкий палец мерно барабанит по стеклу. – Вы так зазываете меня сделать татуировку, у вас что, совсем плохо с клиентами? – интересуется она. – Наоборот. Просто мне показалось это забавным, и жаль отпускать вас без рисунка. Он бы вам очень пригодился. Будете кофе? – Джерард взглядом указывает на вторую чашку, ждущую рядом с ним на кушетке. – Мы даже не знакомы, а пить кофе с незнакомцами не входит в мои правила жизни, – парирует женщина, чуть прищуривая глаза. – Джерард. Джерард Уэй, владелец салона и тату-мастер, – запросто представляется мужчина. Он сам поражается, как просто текут из него слова сейчас. Он должен заставить её сделать татуировку. Для неё это единственный шанс. – Мириам. Просто Мириам, – улыбается женщина и, наконец оторвавшись от стекла, подходит ближе, чтобы взять небольшую кружку с кофе. Она подносит её к носу и с наслаждением затягивает в себя крепкий аромат. Глаза закрываются против воли, не в силах устоять против великолепия запаха. – Приятно познакомиться, Мириам, – отвечает Джерард. – У вас редкое и красивое имя. Вы еврейка? Женщина распахивает глаза и на несколько секунд разражается глухим смехом. – Вы первый, кто задаёт мне подобный вопрос, – отвечает она чуть погодя. – И нет, я не еврейка. Я родилась в Сербии и жила там долгое время, прежде чем очутиться здесь, в США. Но вы правы, моя прабабка была еврейкой и именно она выбрала мне имя. Вы знаете, что оно означает? – с интересом спрашивает женщина, решаясь отпить из кружки. – Отвергнутая? – предполагает Джерард, вспоминая некоторые прочитанные им давным-давно книги. – Не совсем, – мягко улыбается женщина и делает шаг к кожаному креслу. – Вы не против, если я присяду? Слабость… – Конечно, без проблем, – быстро отвечает мастер. – Родители говорили, что в детстве я почти не улыбалась. Ни одной улыбки, можете себе представить? Они считали, что всему виной имя, потому что в другом толковании оно означает «горькая, печальная». Но сейчас всё не так, как вы можете заметить. – У вас красивая улыбка, – бессознательно подтверждает Джерард, прежде чем понять, что это, должно быть, похоже на флирт. Мириам улыбается и пьёт кофе. Больше они не произносят ни слова под шум ливня и порывы сильного ветра за окном. Через несколько неимоверно тягучих минут кофе заканчивается, и кружки возвращаются на кухню. Вернувшись в салон, Джерард застаёт задумчивую посерьёзневшую женщину, вглядывающуюся в ручейки, стекающие по стеклу двери. – Я бы очень хотел набить вам татуировку, Мириам, – снова говорит Джерард, возвращаясь на своё прежнее место у кушетки. Он хочет оставить между ними достаточно личного пространства, чтобы не выглядеть навязчивым. – На память о сегодняшнем ливне. – Вы не сдаётесь, – улыбка приподнимает уголки губ женщины, и Джерард замечает сеть мелких морщинок в этих местах. Ей точно не двадцать пять. – У меня с собой даже нет достаточно денег, а судя по тому, насколько хороши ваши работы, – женщина поводит головой на стены, где в рамках развешены примеры сделанных ранее татуировок, – вы стоите недёшево. – Я мог бы сделать вам татуировку бесплатно. В смысле, под честное слово, что вы расплатитесь позже, – поправляется Джерард, замечая, как глаза женщины подозрительно сужаются. – Вы знаете, что вы очень странный мастер, Джерард? – спрашивает Мириам, немного сведя длинные тёмные брови к переносице. – Я слышал подобное, – соглашается мужчина, тут же вспоминая Фрэнка. – Меня это не напрягает. – И всё же мой ответ – нет, – твёрдо говорит женщина, возвращаясь взглядом к окну. – Это было бы интересно, но не в данной ситуации. Просто не вижу смысла менять хоть что-то в себе сейчас. – Никогда не поздно что-то изменить в себе, если это позволит жить дальше и снова дышать полной грудью, – Джерард говорит прежде, чем может осознать сказанное. Он досадливо морщится внутри от своей настойчивой несдержанности, когда в него упирается подозрительный взгляд женщины. – О чём вы? – тихо спрашивает она, и мастер чувствует, что женщина близка к тому, чтобы встать и уйти. Он провалился. Из него всегда был никудышный оратор. Значит, остается последний козырь, и надо идти ва-банк. Джерард вымученно вздыхает и, ища ответы под носками своих лёгких домашних туфель, нервно проводит руками по волосам. – Вы больны, Мириам, – говорит он после долгого молчания. – Больны смертельно и, похоже, потеряли всякую надежду. Не спрашивайте меня, как. Я просто вижу это, и всё. Женщина выдыхает, словно решается избавиться от всего воздуха в своей груди. Она бледнеет, а её глаза становятся ещё больше. – Как… Да как вы смеете? – тихо говорит она, находясь в недоумении. – Рак? – снова спрашивает Джерард, поднимая глаза от пола. – Не нужно бояться меня и не нужно уходить. Вы ничего не теряете, если поговорите со мной ещё немного. Я просто один из тех редких людей, что видят болезни. На самом деле, в этом нет ничего слишком уж удивительного. Такое случается, – говорит он запросто, словно рассуждает о нахлынувшей на Окленд грозе или внезапном снеге, выпавшем недавно уже тогда, когда деревья выпустили новую свежую листву. Женщина молчит, какое-то время пристально глядя на этого странного красноволосого мастера. Он не отпугивает и не страшит её, просто разговор этот настолько болезнен и неприятен, что больше всего женщина хочет исчезнуть отсюда и очутиться где-нибудь подальше, чтобы эти каре-болотного цвета глаза больше не вгрызались в неё так бесстыдно. Чуть подумав, она всё же соглашается с тем, что ничего не теряет, и, вздохнув, размыкает губы. – Периферический рак лёгкого, – подтверждает она. – Последняя стадия. Моё время идёт на недели, если не на дни. Поэтому я не понимаю, зачем вы прицепились ко мне со своей татуировкой. Мне уже не нужно всё это. Когда тело становится пеплом, ему все равно, сколько на нём было татуировок и были ли они вообще. – Знаете, наверняка это прозвучит глупо, но… Если вам нечего терять, почему бы не принять моё предложение насчёт татуировки? Это будет моим вкладом в вашу будущую жизнь, – спрашивает Джерард. Он сам не понимает, почему всё это так важно. Что-то подталкивает его изнутри, принуждая бороться за этого совершенно не знакомого ему человека. Раньше он никогда не испытывал подобного. – Вы говорите это, словно ваши татуировки – чудодейственное средство для борьбы с раком, – хмыкает Мириам, доставая из сумочки пачку крепких – Джерард узнаёт по этикетке – сигарет. – Вы не против, если я закурю? – Разве это не делает вам только хуже? – интересуется мужчина, ища по карманам зажигалку. Он и сам давно хочет курить. – Мне уже давно всё равно, – Мириам благодарно улыбается, когда напротив её сигареты возникает огонёк. – Спасибо. Она начинает глухо и надрывно кашлять уже после третьей затяжки, судорожно ища что-то в сумочке. Достав платочек, закрывает им рот, но Джерард успевает заметить красные разводы на её ладони: – Простите, – извиняется она, туша сигарету в пустой пепельнице. – Кажется, я всё же переоценила свои силы. Покурите для меня? Хоть что-то… Джерард кивает, принимая предложенную новую сигарету, и с удовольствием затягивается, откинув волосы с лица одним плавным движением головы. Он медленно курит, выдыхая густой дым в сторону женщины, а та лишь дышит им, стараясь делать вздохи как можно менее глубокими. Она благодарна просто за то, что ей в кои-то веки не читают нотации. – Вы очень красивый, когда курите, – говорит она вдруг и смущённо улыбается, получая удивлённый взгляд Джерарда из-под изогнутых бровей. – Это вам месть за ту фразу про улыбку, – находится она прежде, чем между ними повиснет неловкость. Мастер улыбается одной половиной губ, и Мириам, отчего-то проникнувшись, начинает говорить. Тихо и вымученно, но при этом достаточно чётко, чтобы быть услышанной: – Мы испробовали всё. Вы представить себе не можете, каково это, но я уже прошла все свои круги ада. Я лечилась всеми возможными методами, они даже вырезали у меня часть лёгкого, но это не помогло. Ничего не помогает, а моё тело слишком устало. Я больше не могу так. Нет, даже по-другому. Я больше не хочу так. Сил нет… – Мы могли бы просто попробовать… – начинает Джерард, почти докурив, но его прерывает гневный взгляд женщины. – Вы меня слышите?! Я говорю, что мне всё равно, даже если мы представим на минутку, что всё, что вы несёте, – не бред сивой кобылы, и вы и правда добрый волшебник, исцеляющий проклятых! Мне всё равно, понимаете? Я больше не хочу. Я не могу больше – ни верить, ни пробовать, ни пытаться. Разочарование убьёт меня, а я никогда не была склонна принимать за чистую монету бред случайного встречного! Мириам замолкает, выдыхается, будто становится ещё тоньше и прозрачнее. А Джерард смотрит на неё и видит ту, прежнюю: с округлыми бёдрами и длинными каштановыми волосами, со щеками, на которых плясали ямочки, когда она задорно смеялась. – Но ведь настоящая причина не в этом, так? – он докуривает и тушит сигарету в пепельнице рядом с почившей там же недокуренной сигаретой Мириам. – Таких людей, как вы, сложно сломить страданием и болью. Тем более, если вы и правда сербка с еврейскими корнями. Женщина усмехается, и лицо её вдруг разглаживается, успокаивается и становится недвижным. Одной рукой она берёт край волос и тянет их вниз, отчего причёска кренится, скашивается, пока шевелюра с совершенно пугающим видом не соскальзывает ей на колени. Перед Джерардом оказывается совершенно истаявшая женщина, голова которой обтянута нежнейшей тонкой кожей прямо по кости. На ней нет ни единого волоска, а мраморно-голубоватый оттенок заставляет мастера залюбоваться. Медно-рыжий парик цветным пятном распластан на белом платье, не вызывая больше никакого восторга. – Вы слишком много видите, Джерард, – произносит Мириам. – Наверное, вам очень тяжело жить с этим… – и, потому что Джерард не отвечает ничего, она продолжает: – Мне сорок три, и я уже пять лет борюсь со стремительно убивающим меня раком. У меня была семья, прекрасный муж и двое сыновей. Они погибли прошлым летом, так вышло. У меня больше нет причин бороться, я просто хочу поскорее встретиться с ними, и вы… Если вы и в самом деле видите меня, как утверждаете… вы должны понять то, о чём я говорю. Джерард молчит, пытаясь осмыслить сказанное. Впервые кто-то, настолько полный света, при нём отказывается от жизни потому, что уже слишком заждался объятий смерти. Это странно, даже страшно. Но почему-то это кажется мужчине красивым. Он уверен, что бесполезно переубеждать кого-либо снова полюбить жизнь. Порой сама жизнь ценится и сверкает всей палитрой красок безумного художника только тогда, когда её остаётся совсем немного. Он молчит столько, что не замечает, как ливень заканчивается, и в полосы жалюзи снова начинает светить наглое летнее солнце. – Я понимаю вас, – говорит он тихо, наконец, отталкиваясь от кушетки и подходя к столу, чтобы взять ручку и листок. – Вы оставите мне номер своего телефона, Мириам? Не подумайте ничего странного, но я бы хотел ещё встретиться с вами и поговорить. Это… интересно, – заканчивает Джерард, вызывая своей искренностью усталую улыбку у женщины. Она, чуть замешкавшись, всё же диктует последовательность цифр и, снова надевая на голову растрепавшийся парик, неторопливо поднимается с кресла. Джерард придерживает женщину за плечи, потому что ему кажется: ещё немного, и она упадёт. Они прощаются спокойно и так, словно знакомы уже несколько лет. Весь оставшийся день и вечер мастер работает с клиентами, но его мысли всё крутятся вокруг истории Мириам. Почему-то от неё веет не тоской, а лёгкой сладкой грустью. Женщина не выглядела несчастной или уставшей, когда пришла. Она не была таковой, когда уходила. Словно внутри её измождённого химией и процедурами тела упрямо сверкает стальной стержень, не дающий ей сломаться. Это вдохновляет и заставляет Джерарда думать. Думать много и исступлённо, пока руки делают свою работу, почти не требуя присутствия мозга. Фрэнк приходит в половине десятого и напоминает собой призрак отца Гамлета – такой же невидимый и эфемерный. Но сегодня кое-что меняется. Всегда спокойный и прохладный, Джерард встречает его буквально у входа и, ловко переворачивая табличку на двери и одним движением опуская жалюзи, жарко обхватывает парня руками, крепко, до боли и хрустящих рёбер вжимая его в своё тело. Жадно вдыхает запах волос, быстро, глубоко втягивая выдохшийся за день аромат парфюма у шеи. Он словно одержимый. Он отстраняется, заглядывая в удивлённые глаза цвета молочного шоколада, чтобы тут же впиться в едва розовеющие губы, чтобы терзать их и пить с них тихий стон, идущий из самой глубины тела Фрэнка. Он ведёт себя совершенно ненормально для себя обычного, приводя Айеро в замешательство. Джерард отстраняется только тогда, когда язык Фрэнка в третий раз побеждает за первенство и несыто скользит внутри его рта, заставляя гореть и плавиться, лишая всех скопившихся за день мыслей, а руки дерзко забираются под футболку и оглаживают поясницу, опускаясь всё ниже и вызывая дрожь и мурашки вдоль позвоночника. – Уау… – выдаёт Фрэнк, чуть кривя обкусанные мастером губы, когда его мягко отталкивают. Он тяжело дышит, его джинсы чересчур тесны сейчас, а в глазах ещё слишком туманно. – Ты в порядке, Джи? Джерард смотрит до боли пристально в карие глаза напротив и молчит, а потом, выдохнув, отвечает: – Теперь – да.
Дата добавления: 2015-10-11 | Просмотры: 351 | Нарушение авторских прав |