АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Часть вторая. Глава 24. Allargando.

– Поэтому прошу вас понять: кандидатуры уже выбраны и утверждены учебным советом. Все недовольства и жалобы будут приниматься в виде обоснованных апелляций в течение недели, но лично я не советовал бы вам заниматься ерундой. Это отличный шанс побывать в Нью-Йорке, завести новых знакомых, пообщаться с будущими коллегами. Тем более что все расходы по транспортировке и проживанию университет берёт на себя.

Седой профессор заканчивает речь и грузно спускается по лестнице, покидая кафедру. В зале собраний все довольно и взбудоражено гомонят: никто и подумать не мог, что в этом году именно Оклендскому университету достанется грант на то, чтобы послать своих лучших студентов на масштабную Нью-Йоркскую конференцию и множество связанных с ней семинаров, что будут проходить в течение месяца. Туда съедутся студенты различных направлений из всех получивших грант учебных заведений страны. Это будет грандиозная тусовка, означающая множество дискуссий и бесед, бесконечное общение, к вечеру плавно перетекающее в глобальную пьянку. Лететь на конференцию в Нью-Йорк является заветной мечтой любого уважающего себя студента, и только сердце Фрэнка странно предательски ноет, пока он идёт по длинному многолюдному коридору в сторону выхода.

Майки отказывается сразу: у Элис обнаружились небольшие осложнения, и она иногда проводит дни в больнице. Он не собирается оставлять её одну на целый месяц. Фрэнк злится, очень злится на друга. Но при этом прекрасно понимает его и в целом поддерживает подобное решение.

В толпе кто-то подцепляет его за руку. Повернув голову, обнаруживает Лорен. Героиновую девочку с колибри на запястьях. Та счастливо улыбается и прислоняется слишком близко, чтобы он расслышал сквозь шум:

– Привет, Фрэнки! Тебя не узнать с новой причёской. Очень идёт. Ты в салон?

Тот лишь удивлённо кивает в ответ.

– Я с тобой. Мне нужно увидеться с мастером.

То, как она говорит «с мастером», не нравится Фрэнку. Ему чудится что-то интимное в этом, и он вопросительно смотрит на девушку.

– О, ничего особенного. Я просто наконец собрала долг и проценты. Хочу отдать и забыть уже обо всём этом деле. Мне и так хватает напоминаний.

Они одеваются на ходу в куртки и выходят на мартовский сырой воздух. Солнце светит слишком ярко, ярко до того, что буквально выжигает сетчатку глаза. Ещё обнажённые деревья качаются в стыдливом танце, расчерчивая ветвями голубое, невозможно прозрачное небо. На нём порой появляется белый налёт зарождающихся облаков, но они не успевают собраться во что-то оформленное, как их размазывает тонким слоем по этой ядовитой голубизне.

– Тепло сегодня, – замечает Лорен, так же по-свойски беря парня под локоть.

– Угу.

– А ты неразговорчивый малый стал, – смеётся девушка, чуть наклоняясь вперёд и заглядывая Фрэнку в глаза. Тот вымученно улыбается, чувствуя себя не слишком комфортно. Очень много разношёрстной информации вывалилось на него сегодня, он просто пытается выгрести к свету, туда, где предположительно можно дышать полной грудью.

– У меня отличная идея. Полчаса ничего не решат, а я очень проголодалась. Зайдём по пути в кофейню, выпьем кофе, съедим по куску пирога и немного поговорим. Как тебе?

Идея была на троечку. Фрэнк хотел видеть Джерарда сейчас же. Чтобы посмотреть в безразличные глаза и успокоиться. Или чтобы увидеть в них непривычное тепло или, не дай боже, нежность, и начать корить себя ещё больше. Ему нужно было определиться, а не болтаться меж двумя огнями. Но и есть хотелось неимоверно, пообедать сегодня не удалось.

– Пойдём. Я не откажусь.

В кофейне пыльно и сумрачно. Тяжёлые плотные шторы лишают солнце всяких прав, лишь косо нарезая его ломтями и изламывая по стенам помещения. Тёмные, под дерево, панели ещё пахнут краской – такой еле уловимый резковатый запах, который всегда бывает у новой мебели. Но сказать нечего – очень уютно. И тёмно-зелёные шторы, и деревянные панели, и небольшие столики с мягкими креслами по краям – всё работает на атмосферу. А потому пара студентов чувствует себя в полупустом помещении достаточно свободно.

Фрэнк согласно заказывает «то же самое», потому что не в силах обуздать мысли и начать думать о чём-то насущном. Он слишком взволнован новостями. Как он умудрился оказаться в списках рекомендованных студентов? Он совершенно точно не лучший ученик. И как сказать об этом Джерарду? Это будет катастрофа. Более того, катастрофа всё равно случится. Он сам просто свихнётся за месяц без него. Это слишком.

– Эй, ты тут?

– Да, прости, – чуть виновато улыбается Фрэнк.

– У тебя такой вид, точно ты не рад, что едешь. Это ведь беспрецедентный случай для нашего богом забытого университета. Такие великолепные возможности для будущей карьеры и вообще – чтобы развеяться, глотнуть другого воздуха, других людей.

– Ты права, – просто не спорить и кивать. Лучшая тактика, когда не хочешь открывать рта лишний раз.

– Работаешь всё там же? Не задумывался над тем, чтобы поискать что-то другое? Может, ближе к специальности?

– Нет. Мне слишком хорошо платят, – честно отвечает Фрэнк, не моргнув и глазом. И ведь он не врёт. Более чем хорошо.

– Понимаю тебя. Мне самой пришлось работать на трёх подработках, чтобы… В общем, неважно, – смущённо улыбается Лорен. – Между прочим, я тоже еду. Так что будем общаться и держаться на виду друг у друга.

«Замечательно. Только этого ещё не хватало – личного надсмотрщика».

– Это отлично, Лорен.

Они едят, перекидываясь ничего не значащими фразами. Будто знакомые, что не виделись слишком долго и немного подзабыли, как между собой общаться.

В голове Фрэнка всё путается, лишаясь хронологического порядка. Словно кто-то неумелый пытается собрать кубик Рубика, двигая грани туда-сюда, а в итоге приходит к тому, что начинает воровато отлеплять цветные квадратики, совмещая их на одной стороне. Это мухлёж, но Фрэнк совсем потерян.

Вот он рассказывает Джерарду о знакомых однокурсниках, у которых и жила Ловец снов. Точнее, Софи, как назвал её Джерард. Ребята уехали в археологическую экспедицию на три месяца, а кошка осталась без присмотра. Держать в общежитии животных было запрещено, но её хозяевам это непонятным образом удавалось. Фрэнк никогда не отличался особой благосклонностью фортуны. Комендант узнала о его новом жильце на вторые сутки и пригрозила выселением по причине несоблюдения правил и устава. Он был счастлив, что Джерард и кошка не поубивали друг друга в первый же день знакомства.

Вот он делает первый в своей жизни минет. Или это было перед тем, как произошёл разговор о хозяевах Софи? Не помнит… Ничего не помнит. Невозможно сфокусироваться на последовательности. Он не в восторге, но это определённо было горячо. И единственное, что намертво въелось в голову после – его стойкий горьковатый вкус на языке, заполняющий весь рот. Фрэнк способен вызвать его на рецепторах даже сейчас, что и проделывает, чуть морщась. Это извращение, но с каждым разом это воспоминание доставляет всё больше и больше нездорового удовольствия. Прошла неделя, и Фрэнк согласен повторить – уже по собственной инициативе, без всякого принуждения. Только случая всё не представляется.

Вот они идут по тёмным уже улицам до парикмахерской, где у них запись на девять вечера. Когда же это было? Фрэнку кажется, что Джерард скоро прослывёт самым ненадёжным мастером-татуировщиком в Окленде. Потому что клиент никогда не может быть уверен, не столкнётся ли он с закрытой дверью салона всего лишь в восемь вечера, или же его случайно обслужит после одиннадцати засидевшийся за книгой хозяин. Или, возможно, его просто выгонят на улицу криком «У меня обед». Никто не работал так вдохновенно и по-раздолбайски, как это выходило у Джерарда.

Закрыв салон раньше положенного на час, они идут по тротуару, как всегда, многозначительно молча. И то, что это комфортно им обоим, оказывается сокровищем, за которым долгое время охотился подросток Айеро. Есть много людей, с которыми можно говорить. Говорить много и увлечённо. Но стоит меж собеседниками пробежать чёрной кошке, как разговор обрывается, повисает неловкая тишина, и никак не найти, не связать потерявшиеся концы. Понимаешь: отлично, здорово, но не то. С Джерардом настолько уютно молчать, что часто Фрэнк просто идёт и улыбается своим мыслям. Кидая быстрые неловкие взгляды, мазками скользит по тонкому профилю, ставшему слишком важным. Сначала это густая тёмная бровь. Потом родинки на щеке и носу. Родимое пятнышко под глазом, проявляющееся в моменты волнения или гнева. Закутанный в тени ресниц блеск из-под век. Острый кадык, когда потеплело, и он перестал носить шарф. В подобные моменты Фрэнк сжимает руку, близкую к мужчине, в кармане. Сжимает до боли, до хруста, до кровавых отметин на ладони. Потому что тяжело удержаться. Потому что не имеет права.

Им достаются девушки в качестве мастеров. Джерард в двух словах объясняет мастеру Фрэнка, что нужно сделать с волосами парня. Айеро это раздражает до скрипа зубов, но он молчит. Пусть в этот раз будет, как хочет Джерард. Хотя… кого он обманывает?

Мужчина почти мурлычет в кресле, пока ему наносят состав. Фрэнк может поклясться, что тот успевает даже поспать. Сам же он напряженно следит за тем, как руки его мастера порхают с ножницами, состригая длинноватые волосы с макушки, оставляя лишь небольшую косую прядь, лежащую набок вместо чёлки. Затем его тоже начинают красить.

– Что за цвет? – вяло интересуется он, в зеркале наблюдая за тонкими, переплетёнными на животе пальцами Уэя.

– Ваш родной. Тёмный каштан.

В целом они оба довольны произошедшими изменениями. Джерард даже сетует на то, что краску не надо наносить и держать часа два-три, чтобы «прочувствовать полное расслабление, пока копаются в волосах». Фрэнк просто помнит своё новое отражение в зеркале. Более серьёзное, даже повзрослевшее. И отчего-то очень волнующее. «Если ты продолжишь рассматривать себя таким взглядом, я отымею тебя в служебном туалете», – шепчет ему Джерард, задевая плечом, когда идёт в сторону выхода. Он не собирается делать этого, Фрэнк уверен более чем. Но нормальный, человеческий комплимент Уэю выдать крайне тяжело.

– Ты будто не здесь, Фрэнк. Не вкусно? – заботливо интересуется Лорен, разглядывая своего спутника.

– Нет, нет, прости. Я правда не могу сосредоточиться сегодня. В голове сумбур какой-то…

На деле пирог с курицей и грибами оказывается очень недурен, а кофе – просто неплох. После того, что умеет сотворить с кофе Джерард, Фрэнк редко может сказать, что где-то ему кофе нравится больше. Одеваясь, Фрэнк собирается с силами и его хватает на одну фразу:

– Только не говори в салоне про конференцию, хорошо? Я не уверен, как мой начальник воспримет эту новость, поэтому скажу сам в более удобный момент.

– Договорились.

****

– Две тысячи? Не слишком много? – строго спрашивает Джерард, пересчитывая купюры. Они разные – от пяти до пятидесяти долларов, несколько сотен, но больше мелочи. Мастера это не волнует совершенно. Деньги – это просто деньги.

– Мой долг с процентами, – голос девушки звучит немного с вызовом, а может, парню это лишь кажется из кухни. Подслушивать не хорошо, но он, не отдавая себе отчёта, прекращает все действия и замирает, превращаясь в одно большое ухо.

– У меня не кредитный отдел, что за ерунду ты несёшь?

– Послушайте, – устало говорит девушка, и слышится шорох – вероятно, она присаживается на стул или кушетку. – Я работала и училась, училась и работала почти полгода, без каких-либо выходных. Я почувствовала вкус жизни, успела устать от всего и снова найти радости. Познакомилась с кучей интересных людей. Я же знаю… Я поняла. Если бы не ваши татуировки – меня бы уже не было. Эти две тысячи – это смешно. Просто то, что я успела скопить за это время. По сути – цена моей прошлой жизни. Немного, да? Но они достались мне потом и кровью. И… я больше не могу тянуть. Я чувствую, что подошёл край. Просто заберите их и забудьте уже про меня.

– Я и не вспоминал, – сухо говорит Джерард, и внутри Фрэнка всё обрывается. Что?

– Что? – голос Лорен будто надламывается.

– Девочка, я не веду никаких документов. Подобные твоим татуировки идут мимо кассы, без чеков и отчётности. Мы не заключали договор, а через меня каждую неделю проходят десятки разных людей. Думаешь, я помнил о тебе? Посмотри на меня внимательнее.

– Я-ясно, – отвечает девушка, и Фрэнк чувствует зудом в лёгких, что она на грани срыва. – То есть, я могла бы просто забить и не расплачиваться?

– Вполне.

Снова движение, какое-то резкое шуршание. Должно быть, собирается уйти.

– Только тогда бы ты очень скоро вернулась к тому же, от чего так старательно убегала.

Девушка всхлипывает. В замершем на кухне Фрэнке вскипает злость. Ну зачем?

– За что вы так? Я не сделала вам ничего плохого. Вы каждый раз говорите столько неприятных вещей.

– Просто ненавидь меня. Так будет проще, чем объяснять…

– Объясните. Один раз, я больше не вернусь.

Молчание. Кажется, воздух потяжелел, замедляя само течение времени. Только шум ветра за стёклами был таким же живым, как и минутой ранее.

– Хорошо, – мастер делает несколько глотков. Мастер снова пьёт при клиенте, пускай и бывшем… – Ты пришла сюда с видом победительницы. Ты пришла, чувствуя своё превосходство, гордясь достижениями. Будто все происходящее целиком твоя заслуга. Так вот – дерьмо это собачье. Путь самодовольства и гордости за себя – ох, я такая молодец, я справилась со всем и осталась в живых, ай да я! – это путь в никуда. Он всегда ведёт к разочарованию и – как итог – поиску новых путей ухода от реальности. Ты отчасти обновилась сейчас, но твоё осознание себя осталось прежним – ты всё та же слабовольная девочка на героине, – снова прерывается, чтобы выпить, и Фрэнк вдруг понимает, что непроизвольно держит кулаки сжатыми. – Я не помогу тебе во второй раз, это всё, что я хочу сказать. Умерь гордыню, спустись на землю. Посмотри вокруг. Может, кто-то нуждается в тебе, а ты так горделиво занята собственными преодолениями, что не видишь ничего под самым своим носом. Просто открой глаза и перестань вести себя, как самодовольная идиотка. Деньги я принял, и считаю долг выплаченным. Всё, свободна.

Через пару секунд дверь, дребезжа, грохается о косяк, и Фрэнк понимает, что Лорен ушла. Софи чинно и неторопливо заходит в кухню, трётся о джинсы и вопросительно мурчит. Фрэнк зол, он кипит, как старый чайник, и только железной крышечки не хватает, чтобы пугающе позвякивать.

– Ты так складно говоришь порой, – кидает он, подходя к вешалке и рывками надевая куртку, – а я был совершенно уверен, что ты вообще не умеешь говорить. А потом вдруг – такие длинные философско-обличительные речи.

– Ты далеко? Рабочий день не закончен.

– Куплю Софи еды. Не осталось ничего, – зло говорит Фрэнк, не оборачиваясь, прежде чем выйти на свежий воздух. Он был готов накинуться на Уэя сейчас, так тот его вывел. Хотя по сути… По сути всё сказанное – правда. В Лорен то и дело проскальзывает все то, о чем мастер говорил.

– Это не я… – тихо шепчет Джерард, закутываясь в свои худые руки. – Ты не можешь знать, но… Это не я. Я совсем другой, я… чёрт… – мужчина склоняется к коленям, он выжат и опустошён и отчего-то чувствует себя виноватым. Когда Фрэнк уходит – особенно таким, злым и рассерженным, – на душе становится мерзко. Как давно он стал таким уязвимым?

Кошка приходит и настойчиво протискивается под склонённой вниз грудью, устраиваясь поудобнее на коленях. Приходит и начинает урчать, тарахтя громко, как старый неисправный соседский «Субару». И каждое движение тонких пальцев по шерсти словно залечивает одну кровоточащую царапину где-то внутри.

****
Фрэнк находит Лорен за первым же углом. Девушка сидит на корточках, зябко прижавшись спиной к стене.

– Ты как? Давай я провожу тебя? – парень не часто бывает джентльменом. Но сейчас тот случай, когда он видит Лорен. Видит её, раскрывшуюся навстречу, как на ладони. Чайно-золотистые цвета, очень спокойные и неприхотливо-обычные. Нити смирно оплетают хозяйку, и кое-где ещё заметны лишние – чёрные. Те, которых вообще не должно быть тут. Фрэнк сейчас оголённый нерв. Он чувствует её боль сильнее, чем она сама. Острее, чем она. И причины понимает намного лучше. Одиночество, печаль. Осуждение, бесцельность. Всё, всё такое понятное и обычное, что ему становится искренне жаль девушку.

– Фрэнки? Чёрт, прости… Чувствую себя последней дурой, – Лорен поднимается, опираясь на предложенную руку. – Ты всё слышал?

– Не думаю, что всё. Просто застал момент, как ты уходила в расстроенных чувствах. У мастера иногда случаются приступы жестокосердия… – зачем-то врёт Фрэнк, но тут же видит, как девушка облегчённо вздыхает.

– Тебе не надо работать? – интересуется, рукавом куртки вытирая слёзы.

– Я отпросился до магазина, так что могу немного проводить.

Они идут, не говоря ничего друг другу, Фрэнк останавливается у последнего перед кампусом перекрёстка.

– Зайдёшь ко мне после работы? – робко спрашивает девушка, но в глазах ярко светится всё то, на что она надеется.

– Прости, но не получится. Я заканчиваю очень поздно, «и я часто остаюсь ночевать в одной кровати с Джерардом», – заканчивает про себя Фрэнк.

– Ясно, – разочарованно опускает глаза Лорен. – У тебя девушка есть, так? Но я ни разу ни с кем тебя не видела.

– Лорен… – Фрэнк собирается с мыслями. – Придёшь домой – выпей крепкого сладкого чаю. И ляг спать. Пообещай мне.

Девушка какое-то время смотрит на него с удивлением, а потом мямлит: – Хорошо.

Мягко похлопав Лорен по плечу, разворачивается и идёт обратно. Гнев ушёл, пропал, стёк с него густой грязно-бурой краской. Осталось только желание вернуться, вернуться и обнять. Прижаться, вдавить себя в его хрупкое тело. Понимание некоторых вещей редко приходит сразу, когда так нужно. Теперь не забыть бы купить хоть что-нибудь по пути, не зря же он выходил «до магазина».

****

– Доубирался? – уже одиннадцатый час, но Фрэнк всё равно довольно улыбается, видя Джерарда, опершегося на кушетку с глубокой чашкой еды в руках. Уэй-старший ест так царственно и изящно, словно он – фея, по ошибке рока оказавшаяся в теле мужчины.

– Да. Ты не против, если я останусь на ночь? Не успею в общежитие до комендантского часа.

– Без секса.

– Как скажешь, – говорит Фрэнк, связывая узлом края мешка с мусором. И хоть он это предполагал, всё равно слегка обидно.

– Фрэнк?

– М?

– Почему ты не сопротивляешься? Ты ведь бунтарь. Где твоя настойчивость, инициатива?

– Ты хочешь поиграть в ролевые игры? - усмехается парень, глядя на жующего мастера.

– Дело не в этом. Ты постоянно соглашаешься с тем, что я говорю.

– Если ты скажешь мне броситься под машину – я не соглашусь.

– Это радует.

– Ты хочешь больше инициативы от меня? – открыто, глядя в глаза спрашивает Фрэнк. Он заводится от одного разговора.

Мужчина молчит, уставившись в тарелку. Потом поднимает болотного цвета, словно тину намешали с дёгтем, глаза.

– Я хочу знать причину того, что ты соглашаешься.

Фрэнк вздрагивает под немигающим пытливым взглядом. Мистер ничего-не-скажу-догадайся-сам хочет откровений?

«Потому что не хочу волновать тебя». «Потому что беспокоюсь. Ты такой хрупкий».

– Потому что не хочу злить тебя. Ты бешеный, когда злишься.

– Выходит, это просто страх? – ровным голосом спрашивает Джерард, даже перестав жевать.

«Ты стал слишком дорог мне. Я боюсь потерять тебя. Я не переживу этого».

– Смотря как посмотреть. Отчасти – страх. Отчасти – просто так удобнее. Ты говоришь, я – понимаю. Не нужно ломать голову, кто и на что намекает. Разве не так делают взрослые люди?

Джерард молча смотрит на него, обдумывая ответ. Затем торопливо доедает и уносит тарелку на кухню, снова замыкаясь в себе. Когда возвращается, просит Фрэнка сесть на кресло.

– Хочу закончить уже со скорпионом. Потерпишь ещё двадцать минут?

– Без проблем, – мягко прогоняя кошку, говорит Фрэнк. Он и сам хочет закончить с этой татуировкой, чтобы уговорить Джерарда на новую. – Кстати, почему скорпион?

– Он опасный. Инициативный и дикий. И при этом – прекрасно контролирует себя. Просто он на своем месте.

Двадцать минут Фрэнк недвижно терпит ёрзанье Джерарда на своём реагирующем члене. Это привычно, этакая сладкая пытка. Но когда мастер, наконец, промакивает татуировку салфеткой, внимательно рассматривая свою работу, и удовлетворённо откладывает затихшую машинку, пытка не заканчивается. С ним Джерард работает без перчаток, зато моет руки по несколько минут. Фрэнк не любит эти латексные перчатки. Прикосновение тёплых пальцев напрямую намного приятнее.

Вдруг Джерард берёт его лицо в обе руки и долго, бесконечно долго держит, всматриваясь в каждую черту. Опять что-то непонятное находит на этого странного человека, и Фрэнк просто терпеливо сидит, ожидая какого-либо продолжения. К ночи разражается дождь, капли рьяно выбивают неровные ритмы по жестяному подоконнику снаружи.

Вдруг пальцы мужчины начинают странное и таинственное действо.

Опускаются на лоб, разглаживают чуть сальную кожу. И затем очень нежно, осторожно двигаются, будто вылепливают черты. Вот бровные дуги. Джерард проходится по ним указательными и средними пальцами, несколько раз проводя по изгибу. А потом неожиданно подносит ладони к своему лицу, так же робко ощупывая себя.

«Что он творит? Словно скульптуру лепит…» – с замиранием сердца думает Фрэнк. А глаза Уэя такие серьёзные и туманные, там поселилось осеннее утро. Фрэнк устало запрокидывает голову, укладывая её на мягкий край спинки.

Вот кроткие пальцы выписывают глазницы, мягко проходясь по векам. Обласкивают щёки, оглаживают скулы, несколько раз съезжают по носу и, наконец, робко нажимают на губы. Фрэнк не может удержаться, впуская пальцы внутрь рта. Он посасывает их, чувствуя себя опившимся текилой без соли, и смотрит в глаза Уэя, прикрыв свои тёмными ресницами.

Короткие волосы. Уши. Шея, саднящая со стороны татуировки. Джерард трогает его, словно пытается запомнить пальцами.

– Пойдём наверх? – тихо шепчет Фрэнку на ухо, и тот, не удержав за зубами тихого стона, толкается в его бёдра. – Я погорячился. Я хочу сегодня нечто особенное. Я сделаю тебе приятно. Это будет невыносимо медленно и чертовски долго. Понимаешь, о чём я? – мужчина трётся носом о его ухо, за ним, мягко прихватывает губами край.

Фрэнка хватает только на неопределённое «угу». Его лёгкие устали гонять воздух мелкими рывками, но по другому просто не получается. Фрэнку нравится брать Уэя больше, чем ложиться под него. Но это не имеет никакого значения. Тем более, если Джерард обещает что-то особенное.

– Ты будешь просить меня двигаться быстрее, будешь стонать, но я не сделаю этого. Ты понимаешь? – шепчет мужчина, мягкими толчками раскачивая своё тело на бёдрах парня. – Я буду долго трогать тебя, до тех пор, пока ты не начнёшь плакать. И даже после не прекращу, пока всё это – он поднимает к глазам поплывшего Фрэнка тонкую худую кисть со сложенными вместе пальцами – не будет спокойно входить в тебя.

Фрэнк вздрагивает всем телом и сглатывает, чувствуя обжигающий прилив желания, удивляясь пересохшему горлу и совершенно чужому голосу из его рта:

– Господи, Джи… Что угодно, только… пошли уже наверх?

Кошка не идёт за ними. Эти двое сшибают предметы на своём пути и дрожащими руками хватаются за стены. Они слишком шумно дышат и громко топают по лестнице. Она не очень любит и понимает всё это. Кошка остро чувствует единственно тёплое место в этой комнате – на кресле, где только что сидели Друзья. И неторопливо прогнувшись, занимает его, блаженно свернувшись клубком. Сегодня ей не нужно находиться в спальне. Друг, от которого резковато пахнет сладостью возбуждения, сам прекрасно справится. Он не впустит в комнату тени. Тени – не зло, они просто не умеют себя вести, и никто не может объяснить им, что забираться в чужие головы во сне – это очень и очень некрасиво.

___________________________
*Allargando (ит.) — шире, замедляя; употребляется вместо ritardando (rallentando) особенно в тех случаях, когда вместе с замедлением темпа должна возрастать и сила звука (агогическое нарастание).

Дата добавления: 2015-10-11 | Просмотры: 456 | Нарушение авторских прав