АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Death of a Red Heroine 9 страница

Пересекая «островок безопасности», Чэнь легко ступал на зеленую траву.

Майское утро было ярким; несмотря на раннюю жару, воздух был свеж.

Транспорт, стоявший в длинной пробке на улице Хэнаньлу, издавал сердитое рычание. Перейдя улицу перед стоящими машинами, старший инспектор Чэнь похвалил себя за то, что решил прогуляться пешком. Везде ведется новое строительство, и знаки «Объезд» появляются, как грибы после дождя, еще больше осложняя транспортную проблему. Возле книжного магазина «Восток» сносили еще одно старое здание. На его месте скоро появится пятизвездочный отель. Мимо проехала красная иномарка с открытым верхом. Девушка, сидящая рядом с водителем, помахала рукой почтальону, припозднившемуся с утренним обходом.

Шанхай быстро меняется. И люди тоже.

А еще – работа все больше и больше затягивает его. Тем не менее по пути Чэнь не утерпел, зашел в книжный магазин и несколько минут рылся в сборниках стихов. Старший инспектор Чэнь не настолько был поглощен делом – а заодно и его политической важностью для его будущей карьеры.

Наверное, какая-то часть его души всегда была книжной, испытывала ностальгию по прошлому и стремилась к самоанализу. Он сентиментален или даже чувственен в том смысле, какой вкладывали в эти слова авторы классических китайских литературных произведений: «Благоухание красных рукавов толкает к ночному чтению». Но в нем была и другая сторона. Не противоположная романтизму, но, скорее, реалистичная. Хотя он вовсе не так тщеславен, как заявила ему Ван в кафе. В голову пришла строчка, запомнившаяся ему со студенческих лет: «Самое бесполезное существо – это бедный книжный червь». Автор строчки – генерал Гао Ши, прославленный военачальник, живший в эпоху династии Тан, и одновременно первоклассный поэт.

Генерал Гао наблюдал, как некогда процветающий дом Тан разрушался из-за голода, коррупции и войн. Поэт-генерал взял на себя ответственность за страну – в силу своего политического положения.

Сегодня Китай снова переживает эпоху глубинных перемен. Меняются устоявшиеся системы взглядов. На таком историческом перепутье Чэнь также склонен был считать, что он способен добиться большего как старший инспектор полиции, чем просто поэт. Пусть он и не генерал Гао, но в его силах помочь изменить жизнь окружающих его людей к лучшему. Например, раскрывая преступления.

В Китае и, возможно, в других странах тоже помочь ближним легче с позиции силы, думал старший инспектор Чэнь, вставляя ключ в замок комнаты Гуань в общежитии.

К его досаде, надежда, которая побудила его совершить второй визит в комнату Гуань, быстро испарялась. Он стоял под портретом товарища Дэн Сяопина и размышлял. В фотографиях он тоже не усмотрел ничего нового, хотя нашел несколько штук, запечатлевших Гуань в горах. Яркие образы. Яркие цвета. Стоя у знаменитой сосны, она улыбалась в камеру. Подняв взгляд к горной вершине, она воздевала руки вверх, к белым облакам. Сидя на обломке скалы, опустила босые ноги в горный ручей.

Один снимок был сделан в номере отеля. Полуодетая Гуань сидела на подоконнике, грациозно болтая длинными ногами под короткой легкой юбкой. Утреннее солнце просвечивало сквозь ее тонкую хлопчатобумажную блузку, отчего прорисовывались очертания грудей и овал живота. За ней в окне зеленел поросший лесом горный хребет.

Несомненно, она действительно побывала в Желтых горах. Однако Чэнь не увидел ни одного снимка, на котором Гуань была бы снята с кем-то еще. Неужели она до такой степени страдала нарциссизмом?

Как говорила утром Ван, маловероятно, чтобы Гуань путешествовала совершенно одна, без спутников. Но допустим, спутники у нее все же были. Возникает следующий вопрос: кто сделал все эти фотографии? Кто проявил их, напечатал и отдал ей? Некоторые снимки были сделаны с разных углов или со значительного расстояния. Трудно поверить, что ей удалось снять себя самостоятельно. Среди ее вещей не нашлось даже фотоаппарата. Ни единой катушки фотопленки в ящиках комода – ни пустой, ни проявленной.

Чэню показалось, что сам товарищ Дэн Сяопин сочувственно кивает ему, огорченный его неудачей.

В голову пришло сравнение, почерпнутое в переведенном им детективе. Полицейские похожи на заводных игрушечных солдатиков. Они бегают, суетятся, жестикулируют, много дней, месяцев или даже лет носятся по кругу, ничего как будто не делая. А потом их убирают на полку – завод кончился, играть надоело.

Что-то в деле Гуань не давало ему покоя. Смутное, мучительное ощущение, пока необъяснимое. Впрочем, Чэнь подозревал, что возникшее ощущение не связано с его работой.

Неожиданно он ощутил острый голод. Со вчерашнего дня он ничего толком не ел – только утром выпил чашку черного кофе в кафе «Риверсайд». Он направился в захудалый ресторанчик через дорогу. Выбрал скрипучий деревянный столик на тротуаре и снова заказал пампушки с говяжьим бульоном. Сначала ему принесли бульон, на поверхности которого плавал мелконарезанный зеленый лук. Как и в прошлый раз, пампушки пришлось подождать. В ресторане имелся лишь один большой вок для жарки.

Не каждый день полицейским удается чего-то добиться, думал Чэнь, закуривая. В свежем воздухе запахло сигаретами «Пион». Он бросил взгляд на противоположную сторону улицы. Его внимание привлекла старуха, стоявшая у поворота в переулок. Похожая на статуэтку на скрюченных ногах, она продавала мороженое с древней тележки. Морщинистое лицо огрубело на ветру и стало похожим на обломок Великой стены с рекламной открытки. Несмотря на жару, на старухе было черное платье из домотканой материи. Платье походило на закопченное стекло, через которое смотрят на солнечное затмение. На старухе была красная нарукавная повязка, живо напомнившая о прошлом: «Лучшей работнице социалистической уличной торговли». Не иначе как старуха слегка тронулась – иначе не нацепила бы сейчас эту древнюю повязку. Однако лет пятьдесят-шестьдесят назад она вполне могла быть одной из хорошеньких девушек, которые стояли, улыбаясь, прислонившись голыми плечами к голой стене; они увещевали покупателей под яркими газовыми фонарями, запуская в молчаливую ночь тысячу кораблей.

В свое время Гуань, возможно, тоже превратилась бы в старую, сморщенную, похожую на ворону старуху, как эта уличная торговка, утратившую связь с временем и пространством, никому не нужную, никем не замечаемую.

Чэнь заметил, что у дверей общежития собралась небольшая толпа молодых людей. Казалось, они ничего особенного не делают – стоят, скрестив руки на груди, насвистывают разные мелодии, разглядывают прохожих. Потом, увидев, что они толпятся возле пристроенной к общежитию фанерной будки, Чэнь понял: должно быть, молодые люди ждут своей очереди позвонить. В будке хозяйничал седовласый старик. Вот он снял с одного аппарата трубку, передал ее женщине средних лет, стоявшей за дверью, принял от нее несколько монет и бросил их в коробку. Женщина начала разговаривать, а старик уже снимал трубку с другого аппарата. На сей раз он что-то записал. Потом вышел из будки и подошел ко входу в общежитие. В одной руке у него был мегафон, а в другой – клочок бумаги. Наверное, к телефону просили кого-то из жильцов. Поскольку провести личный телефон в Шанхае считалось огромной удачей, такие общественные телефоны оставались нормой. Большинство горожан звонили по телефону именно так.

И Гуань тоже…

Чэнь вскочил, не дожидаясь, пока ему принесут пампушки, и бросился через дорогу, к общежитию.

Старику было уже под семьдесят, но он хорошо сохранился. На нем была приличная одежда; он держался скромно, но с достоинством. В другом окружении он бы мог походить на высокопоставленного партийного работника. На столе, между телефонными аппаратами, лежала книга – «Троецарствие» с бамбуковой закладкой. Увидев Чэня, старик внимательно посмотрел на него.

Старший инспектор Чэнь показал ему свое удостоверение.

– Да, знаю, вы ведете здесь расследование, – кивнул старик. – Меня зовут Бао Гочжан, но все называют меня просто дядюшкой Бао.

– Дядюшка Бао, я хочу задать вам несколько вопросов о товарище Гуань Хунъин. – В будку Чэнь не входил – в ней не было места для двоих. – Буду очень признателен вам за помощь.

– Товарищ Гуань была славным членом партии. Помочь вам мой долг, ведь я вхожу в состав домового комитета, – с серьезным видом проговорил дядюшка Бао. – Сделаю для вас все, что смогу.

В некотором смысле члены домовых комитетов подменяют собой участковых полицейских. Они работают в тесном сотрудничестве с полицейскими участками. Домком занимается вопросами, выходящими за пределы компетенции трудовых коллективов, – обеспечивает явку на еженедельные политсобрания, проверяет, нет ли в какой квартире непрописанных жильцов, организует дневные ясли для малышей, распределяет талоны на продукты, ведает квотами на деторождение, разрешает споры между соседями или членами семьи и, что самое главное, следит за всеми жителями. Комитет обязан сообщать в полицию обо всем подозрительном; в личном деле каждого гражданина обязательно есть характеристика домкома. Таким образом, с помощью членов домовых комитетов осуществляется эффективный надзор за всеми гражданами. Бывали случаи, когда домкомы на самом деле помогали полиции раскрывать преступления и ловить преступников.

– Извините, я не знал, что вы член домкома, – сказал Чэнь. – Иначе обязательно поговорил бы с вами раньше.

– Всю жизнь проработал на 4-м сталеплавильном комбинате. Четыре года назад вышел на пенсию и скоро понял: буду сидеть без дела – мои старые кости совсем заржавеют. Вот я и вызвался ведать телефонной службой. И потом, за мою работу мне немного приплачивают.

В то время как руководили домкомами освобожденные кадровые работники, большинство простых членов комитетов были пенсионерами, старыми рабочими. За свою службу они получали небольшую прибавку к пенсии. В свете высокой инфляции начала девяностых годов доплата была нелишней.

– Вы занимаетесь очень нужным и полезным делом, – сказал Чэнь.

– Да, кроме того, что я обслуживаю телефон, я еще и охраняю общежитие, – закивал дядюшка Бао, – и заодно слежу за безопасностью во всем переулке. В наши дни лишняя осторожность не помешает.

– Да, вы правы. – Чэнь заметил, что зазвонили одновременно два телефона. – Должно быть, вы постоянно очень заняты.

На деревянной полке за маленькими окошками стояли четыре аппарата. На одном красовалась табличка: «ТОЛЬКО ДЛЯ ВХОДЯЩИХ ЗВОНКОВ». По словам дядюшки Бао, маленькую телефонную станцию завели ради удобства только жильцов общежития, но сейчас телефоном могут пользоваться также и жители переулка – всего за десять фэней.

– Когда кому-то звонят, я записываю в блокнот имя адресата и номер, по которому нужно перезвонить, отрываю страничку и передаю записку адресату. Если звонят жильцу общежития, я подхожу ко входу и выкрикиваю номер комнаты в громкоговоритель.

– А если звонят людям, которые не живут в общежитии?

– У меня есть помощница. Она бегает к ним и сообщает о звонке: кричит в мегафон под окнами.

– И они приходят к вам и перезванивают, так?

– Да, – кивнул дядюшка Бао. – Вот когда у всех будут домашние телефоны, придется мне и впрямь уходить на пенсию.

– Дядюшка Бао! – В будку втиснулась молоденькая девушка с серым мегафоном в руках.

– А вот и помощница, о которой я говорил, – оживился дядюшка Бао. – Она передает жителям окрестных переулков, когда им звонят.

– Ясно.

– Сюсю, это товарищ старший инспектор Чэнь, – сказал дядюшка Бао. – Нам со старшим инспектором Чэнем нужно кое о чем потолковать. Ты пока присмотри тут за всем, ладно?

– Конечно, присмотрю.

– Не очень-то подходящая работа для молодой девушки, – вздохнул дядюшка Бао, труся через дорогу. – Но другого места ей сегодня не найти.

Пампушки еще не принесли, а вот бульон уже остыл. Чэнь заказал еще миску супа для дядюшки Бао.

– Как успехи в расследовании?

– Не очень. И ваша помощь может оказаться для нас очень важной.

– Чем могу – помогу.

– Поскольку вы здесь весь день, вы, наверное, знаете, к кому приходят гости. Что можете сказать о товарище Гуань?

– К ней приходили друзья или сослуживцы, но нечасто. Один или два раза я видел ее со знакомыми. Вот, пожалуй, и все – за все три года, что я здесь служу.

– Что это были за люди?

– Знаете, я толком не припомню. Извините.

– Она часто звонила по телефону?

– Да, чаще других жильцов.

– А ей звонили часто?

– Да, я бы сказал, довольно часто, – задумчиво проговорил дядюшка Бао. – Но что тут удивительного? Она – Всекитайская отличница труда; ей часто надо было посещать собрания, съезды…

– Было ли в ее звонках что-то необычное?

– Ничего такого я не заметил. Знаете, звонят часто, и я постоянно занят.

– Может, вы что-нибудь услышали?

– Товарищ старший инспектор, подслушивать чужие разговоры нехорошо. – Дядюшка Бао укоризненно покачал головой.

– Вы правы, дядюшка Бао. Простите за мой неприличный вопрос. Все потому, что дело для нас представляет большую важность.

Разговор прервала официантка, которая принесла пампушки.

– Но… если уж говорить о чем-то необычном… раз вы упомянули об этом, возможно, что-то и было, – заявил дядюшка Бао, откусывая кусок. – Телефон официально работает с семи утра до семи вечера. Ради здешних жильцов, которые работают в вечернюю смену, мы продлили часы работы станции до одиннадцати вечера. Насколько я помню, Гуань часто звонила кому-то довольно поздно – после девяти-десяти вечера. Особенно последние полгода.

– Что здесь не так?

– Все так, просто необычно. Ведь 1-й универмаг закрывается в восемь.

– Ну и что?

– Значит, у тех, кому она звонила, имеется личный телефон.

– А может, она звонила своему начальнику.

– Даже я в такое время не стал бы звонить начальнику. А тем более она – молодая незамужняя женщина…

– Да, вы очень наблюдательны.

Безусловно, подумал Чэнь, у члена домкома есть не только уши, но и мозги.

– Наблюдать за всем, что происходит, – мой долг.

– Значит, вы считаете, что перед смертью у нее кто-то был?

Дядюшка Бао ответил не сразу.

– Возможно… Насколько я помню, чаще всего ей звонил мужчина. Он говорил с сильным пекинским акцентом.

– Дядюшка Бао, а можно ли как-то выяснить, с какого номера ей звонили?

– Когда звонила она – нет. Узнать, какой номер она набирала, невозможно. Но что касается тех случаев, когда звонили ей, номера телефонов легко восстановить по записям. Видите ли, мы записываем номер позвонившего на листе блокнота и дублируем его на корешке. Если кто-то случайно потеряет записку с телефоном, номер звонившего всегда можно восстановить.

– Неужели?! И вы сохраняете все корешки?

– Не все. Иногда сразу выбрасываем. У меня хранятся корешки за несколько последних недель. Я пороюсь – может, что и найду для вас. Но на это понадобится время.

– Это было бы замечательно, – сказал Чэнь. – Большое вам спасибо, дядюшка Бао. Ваши сведения необычайно ценны для нас!

– Всегда пожалуйста, товарищ старший инспектор.

– И вот еще что. Не звонили ли ей десятого мая? То есть в ту ночь, когда ее убили.

– Десятого мая был… четверг, дайте-ка вспомнить. Мне придется проверить корешки. Здесь, в будке, места мало, сами видите; почти все корешки я храню дома.

– Если что-нибудь найдете, сразу звоните мне, – сказал Чэнь. – Не знаю, как выразить вам мою благодарность.

– Не стоит благодарности, товарищ старший инспектор. – Дядюшка Бао покачал головой. – Для чего же еще нужны члены домкома?

На автобусной остановке Чэнь обернулся и мельком увидел, что старик снова трудится в своей будке; приложив трубку к плечу, кивает, что-то помечает на листке бумаги, другой рукой протягивает в окно еще один листок. Сознательный член домкома. Скорее всего, и член партии.

Неожиданный след: все-таки незадолго до смерти Гуань, оказывается, встречалась с мужчиной.

Вот только непонятно пока, почему она держала свою связь в такой тайне. Чэнь больше не был уверен в том, что дело носит политический характер. Он вспомнил Ван, ее зеленый жадеитовый амулет, болтающийся на тонком красном шнурке. Именно после слов Ван он решил заново посетить общежитие. Значит, ее амулет и ему принес удачу! Но в тот миг, когда он с трудом втиснулся в автобус, удача его покинула. Прижатый между другими пассажирами к двери, он подался вперед и врезался в толстуху средних лет, в мокрой от пота, почти прозрачной, цветастой блузке. Чэнь изо всех сил старался держаться от толстухи подальше, но безуспешно. Из-за того, что повсюду велось строительство, состояние дорожного полотна было не из лучших. Бесконечные толчки делали поездку почти невыносимой. Несколько раз водитель вынужден был прибегать к экстренному торможению, и толстая соседка Чэня теряла равновесие и врезалась в него. Это вам не туйшоу! Чэнь слышал, как толстуха ругается себе под нос, хотя в том, что она падала, никто не был виноват.

Наконец он сдался и соскочил на улице Шаньдунлу, не дожидаясь, пока автобус доедет до управления полиции.

Свежий ветерок показался ему божественным.

Семьдесят первый автобус. Возможно, тот самый автобус, на котором Гуань каждый день ездила на работу, а с работы – домой, в общежитие.

И только когда старший инспектор Чэнь вернулся домой, скинул форму и лег на кровать, он вспомнил о том, что могло служить слабым утешением для Гуань. Хотя Гуань не была замужем, в конце жизни у нее явно кто-то появился. Так что ей было не так одиноко. У нее был человек, которому она звонила после десяти вечера. Сам Чэнь никогда не звонил Ван поздно вечером. Она жила с родителями. Дома у нее он был лишь однажды. Старые, не в меру щепетильные, воспитанные по старым понятиям, они не слишком дружелюбно отнеслись к человеку, который явно симпатизировал их замужней дочери.

Интересно, что сейчас делает Ван? Жаль, что нельзя позвонить ей, рассказать, что его карьерные достижения, как бы ни были они благотворны, – не более чем утешительный приз за отсутствие личного счастья.

Была тихая летняя ночь. Лунный свет пробивался сквозь подрагивавшую листву; одинокий уличный фонарь отбрасывал мерцающий желтый свет на землю. Из открытого окна дома напротив слышались звуки скрипки. Мелодия была знакомой, но названия Чэнь припомнить не мог. Не в силах уснуть, он закурил.

Должно быть, Гуань тоже испытывала приступы острого одиночества во время бессонницы в тесной общежитской комнатушке.

В ночи он вдруг вспомнил окончание одного стихотворения Мэтью Арнольда:

Пребудем же верны,

Любимая, – верны любви своей!

Ведь мир, что нам казался царством фей,

Исполненным прекрасной новизны,

Он въявь – угрюм, безрадостен, уныл,

В нем ни любви, ни жалости; и мы,

Одни, среди надвинувшейся тьмы,

Трепещем; рок суровый погрузил

Нас в гущу схватки первозданных сил [10].

Несколько лет назад он перевел это стихотворение на китайский. Ломаные, неровные строки, так же как и обрывистые, почти сюрреалистические переходы, наложения, сопоставления, понравились ему. Перевод появился в «Чтении и понимании» вместе с его сопроводительной статьей, в которой он объявлял «Дуврский берег» Арнольда самым печальным любовным стихотворением Викторианской эпохи. Однако он больше не был уверен в том, что «Дуврский берег» является эхом разочарованного западного мира. По словам Деррида, всякое прочтение неверно. И даже его, старшего инспектора Чэня, можно прочитать и истолковать по-разному.

Суббота в конце мая снова была ясной и погожей.

Семейство Юй поехало на экскурсию в Сад Роскошных зрелищ, что в шанхайском округе Цинпу.

Пэйцинь здесь была в своей стихии; она захватила с собой книгу «Сон в Красном тереме» [11]. Она давно уже мечтала побывать здесь.

– Смотри, там та самая бамбуковая роща, где Сянъюань дремлет на каменной скамье, а Баоюй стоит и смотрит на нее, – сказала Пэйцинь, увлеченно листая страницы в поисках нужной главы.

У Циньциня тоже было хорошее настроение; он носился вокруг, то исчезая в старинном китайском парковом лабиринте, то появляясь вновь.

– Сфотографируй меня у Киноварного павильона, – попросила Пэйцинь.

Юю было грустно, но он всячески старался скрыть свое настроение от жены. Он понимал, как много этот парк означает для Пэйцинь. Группа туристов тоже остановилась у беседки, и экскурсовод начала восхвалять чудо древней архитектуры. Пэйцинь внимательно слушала и на некоторое время забыла о нем. Юй стоял в толпе, кивая, но думая о своем.

В управлении на него сильно давили. Работать с комиссаром Чжаном было неприятно – особенно после последнего совещания особой следственной бригады. Старшего инспектора Чэня еще можно терпеть, но он, очевидно, припрятал в рукаве какой-то козырь. Партийный секретарь, который благоволит Чэню и Чжану, всячески давит на него, Юя, а ведь он даже не главный в следственной бригаде! Не говоря уже о том, что на него свалились все остальные дела бригады.

После нового похода к таксомоторному парку и турагентствам выяснить удалось мало. На объявление о награде всем, заметившим что-то подозрительное в ту ночь в районе канала Байли, так никто и не откликнулся. Впрочем, иного Юй и не ожидал.

Самому Чэню тоже ничего не удалось узнать в версии насчет икры.

– Парк разбит в XX веке в точном соответствии с романом «Сон в Красном тереме», произведением классической китайской литературы, самым известным романом, который пользуется особой славой начиная с середины XIX века, – бойко частил экскурсовод, держа в руке сигарету с длинным фильтром. – Не только резные ставни, двери и деревянные колонны точно соответствуют дизайну, но и мебель отражает удобства того времени. Взгляните только на тот бамбуковый мостик! И на папоротниковый грот. Вы как будто вступаете на страницы романа.

В самом деле, Сад Роскошных зрелищ был настоящим подарком для любителей романа. Пэйцинь уже пять или шесть раз просила мужа поехать сюда. Отложить визит было невозможно.

Поросшая мхом тропинка вела в просторный павильон с продолговатыми витражными окнами. Изнутри внутренний садик казался прохладным и манящим. Но Юю уже расхотелось бродить по парку. Стоя рядом с Пэйцинь в толпе туристов, он казался себе полным идиотом, которому здесь не место. Однако он усердно делал вид, что ему так же интересно, как и всем остальным. Многие беспрерывно щелкали затворами фотоаппаратов. У грота странной формы стояла импровизированная будка фотографа, где желающие могли взять напрокат костюмы и украшения – якобы эпохи Мин. Какая-то девушка позировала в тяжелом древнем золотом головном уборе, а ее приятель переодевался в шелковый халат с вышитыми драконами. Пэйцинь тоже преображалась благодаря великолепию Сада; она деловито сравнивала комнаты, каменные беседки и круглые ворота с картинами, созданными в ее воображении. Глядя на жену, Юй почти поверил в то, что она – одна из героинь романа и ждет, что из бамбуковой рощи вот-вот выйдет Баоюй – молодой и красивый герой.

Пэйцинь не упустила возможности поделиться знанием классической китайской литературы с Циньцинем.

– Когда Баоюю было столько же лет, сколько сейчас тебе, он уже знал наизусть Четырехкнижие [12].

– Четырехкнижие? – переспросил Циньцинь. – В школе нам о нем не рассказывали.

Не получив от сына ожидаемого ответа, Пэйцинь повернулась к мужу.

– Знаешь, ведь это, должно быть, тот ручей, где Дайюй хоронит облетевший цветок! – воскликнула она.

– Дайюй хоронит цветок? – растерялся Юй.

– Помнишь стихотворение Дайюй: «Сегодня я хороню цветок, но кто похоронит завтра меня?»

– Ах, вот ты о каком стихотворении!

– Гуанмин, – Пэйцинь нахмурилась, – твои мысли где-то блуждают!

– Нет, что ты! Я наслаждаюсь каждой проведенной здесь минутой, – поспешил заверить жену Юй. – Но я читал «Сон в Красном тереме» очень давно – когда мы с тобой еще были в Юньнани, помнишь?

– Куда пойдем дальше?

– Если честно, я немного устал, – признался Юй. – Давай сделаем так. Вы с Циньцинем пойдете дальше, во внутренний садик. А я посижу здесь несколько минут, докурю, а потом догоню вас.

– Хорошо, только много не кури.

Юй смотрел, как Пэйцинь ведет Циньциня в привлекательный своей необычностью внутренний дворик через ворота в форме тыквы. Казалось, ноги сами несут ее – как будто она возвращалась в родной дом.

Только вот он не Баоюй и никогда не собирался им становиться. Он – сын простого полицейского. И сам полицейский. Юй раздавил окурок подошвой ботинка. Он старается быть хорошим полицейским, но ему все труднее.

Пэйцинь другая. Нет, она не жалуется. И даже вроде бы довольна жизнью. Трудясь бухгалтером в ресторане, она прилично зарабатывает, вместе с чаевыми выходит около пятисот юаней в месяц. Сидит в крошечном отдельном кабинетике; ей не приходится общаться с посетителями. И дома, как она часто уверяет мужа, ее тоже все устраивает, несмотря на то что комната у них очень маленькая.

Но Юй понимал: жизнь Пэйцинь могла бы сложиться совсем по-другому. Например, как у Дайюй или Баочай, одной из талантливых красавиц из знаменитого романа.

В начале «Сна в Красном тереме» говорится о «Двенадцати шпильках» – двенадцати красавицах, которым суждено выполнить свою любовную карму, ниспосланную каждой из них небесной волей Судьбы. По мнению автора, любовная связь заранее предначертана любовникам, бродящим под луной в Саду Роскошных зрелищ. Конечно, «Сон в Красном тереме» – вымысел. Но ведь и в реальной жизни случаются вещи куда более странные, чем в романах.

Он полез за очередной сигаретой, но в пачке больше ничего не осталось. Он повертел в руках мятую обертку от «Пиона». По карточкам ему в месяц полагалось всего пять пачек высококачественных сигарет, таких как «Пион» или «Великая стена». Он уже выкурил свой лимит. Юй полез в нагрудный карман и достал металлический портсигар, где держал самокрутки, которые скручивал втайне от Пэйцинь: жене не нравилось, что он много курит.

Они с Пэйцинь знакомы с раннего детства.

Друзья детства вместе играют;

На бамбуковых лошадках друг за другом гоняют,

Срывая незрелые цветки со сливы.

Доктор Ся подарил им на свадьбу красиво переписанные на двух красных шелковых лентах эти строки из «Чжанганской песни» Ли Бая.

Их детство вовсе не было таким романтически невинным. Пэйцинь с родителями переехала в тот квартал, где жила семья Юя, в начале шестидесятых. Они вместе ходили в среднюю школу, а потом учились в старших классах. Однако они не искали общества друг друга; предпочитали держаться на расстоянии. В Китае шестидесятые годы были революционным пуританским периодом. И речи быть не могло о том, чтобы мальчики и девочки в школе держались вместе.

Другим разъединяющим фактором было ее буржуазное происхождение. Отца Пэйцинь, до 1949 года владевшего парфюмерной фабричкой, в конце шестидесятых отправили в исправительно-трудовой лагерь. Ему дали несколько лет, не объяснив за что. В лагере он и умер. Еще до того родителей Пэйцинь выселили из собственного дома в районе Цзиньгань; они вынуждены были переселиться на чердак дома в том квартале, где жил Юй. Худая девочка со впалыми щеками, с крошечным хвостиком, перевязанным резинкой… Пэйцинь можно было назвать кем угодно, только не горделивой принцессой. Хотя училась она лучше всех в классе, другие дети из рабочих семей часто обижали и травили ее. Однажды утром несколько маленьких хунвейбинов попытались даже отрезать ей волосы. Дело зашло слишком далеко, и Юй вступился за нее. Он, сын сотрудника народной полиции, пользовался известным авторитетом среди соседских ребят.

И лишь в последний год их обучения в школе старшей ступени случай свел их вместе. В начале семидесятых начался новый период культурной революции. Председатель Мао решил, что «красные охранники» – хунвейбины – прежде его пылкие сторонники – препятствуют усилению его власти. Поэтому Мао объявил: необходимо, чтобы хунвейбины – их тогда стали называть «грамотной молодежью» – ехали в деревню и «учились у бедняков и середняков». Тем самым молодежь удалялась из городов и не могла ему помешать. Общенациональная кампания проводилась под барабанный бой и звуки гонга. Наивно откликнувшись на призыв Мао, миллионы юношей и девушек поехали в отдаленные провинции. В провинции Аньхой, Цзянси, Хэйлунцзян, во Внутреннюю Монголию, на северную границу, на южную границу…

Юй Гуанмина и Цзин Пэйцинь, хотя по возрасту они еще не могли быть хунвейбинами, зачислили в ряды «грамотной молодежи», несмотря на то что они так и не закончили школу. Им выдали красные цитатники председателя Мао. Они, как представители «грамотной молодежи», также должны были покинуть Шанхай, чтобы «перевоспитываться в деревне». Им предстояло поехать в военную сельхозкоммуну в провинции Юньнань – на юг, на границу с Бирмой.

Накануне отъезда мать Пэйцинь пришла в гости к родителям Юя. В ту ночь родители долго проговорили. На следующее утро к Юю пришла Пэйцинь, а ее брат, работавший водителем грузовика на 1-м Шанхайском сталеплавильном комбинате, отвез их обоих на Северный вокзал. Они сидели в кузове на сундуках, в которых уместилось все их имущество, и вместе с ликующей толпой, провожавшей их, пели: «Езжайте в деревню, езжайте на границу, езжайте туда, где вы нужнее родине…»

Как понял Юй, тогда родители устроили им нечто вроде помолвки; однако он согласился почти не думая. Родители хотели, чтобы они, два шестнадцатилетних подростка, посланные за тысячи километров от дома, заботились друг о друге. А Пэйцинь к тому времени расцвела, превратилась в хорошенькую девушку, стройную и почти такую же высокую, как он. В поезде они стыдливо сидели рядом. В деревне они действительно поддерживали друг друга. Иначе они бы не выжили.

Дата добавления: 2015-05-19 | Просмотры: 599 | Нарушение авторских прав