АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Death of a Red Heroine 13 страница. Она принесла бутылку белого вина

Она принесла бутылку белого вина. Отличный подарок по такому случаю. В баре у него нашлись подходящие бокалы.

– Поразительная чистота для занятого старшего инспектора!

– У меня был стимул, – объяснил Чэнь. – Когда заходит друг, приятно, если в доме чисто.

Стол был накрыт белой скатертью; на нем лежали свернутые розовые салфетки, палочки красного дерева и серебряные ложки с длинной ручкой. Чэнь решил, что не станет изобретать ничего сложного. В центре стола, на спиртовке, стояла кастрюлька, в которой кипела вода. Вокруг спиртовки были разложены закуски: тонюсенькие кусочки ягнятины, пиала со шпинатом, блюдо с дюжиной устриц, переложенных дольками лимона. На столе также стояли маринованные огурчики и маринованный чеснок – в маленьких плошках. Кроме того, для каждого из них было приготовлено блюдце с соусом.

Они опускали ломтики мяса в кипяток, держали секунду-другую, а потом окунали мясо в соус, приготовленный по особому рецепту, которому Чэня научил Лу Иностранец. Надо смешать соевый соус, кунжутное масло, тофу и молотый перец; добавить горсть мелконарезанной петрушки. Еще розоватое мясо было нежным и таяло во рту.

Он откупорил вино. Перед тем как выпить, они чокнулись; пузырьки игристого вина плясали в приглушенном свете.

– За тебя, – сказал он.

– За нас.

– За что? – спросил он, поворачивая в соусе кусочек мяса.

– За сегодняшний вечер.

Она вскрывала устричную раковину. Ее маленькие нежные пальчики ловко орудовали ножом; вскоре она отделила устрицу от раковины и поднесла ее ко рту. К раковине пристала зеленая нить водорослей. Он увидел влажно блестящую внутреннюю поверхность раковины; ее несравненная белизна подчеркивалась алым цветом ее губ.

– Как вкусно! – с наслаждением выдохнула Ван, откладывая пустую раковину в сторону.

Он любовался ею поверх своей пиалы, следя, как ее губы прикасаются к устрице, а потом к чашке. Она отпила вина, промокнула губы бумажной салфеткой и взяла следующую устрицу. К его удивлению, окунув устрицу в соус, Ван подалась вперед и предложила устрицу ему. Ее жест был исполнен поразительной интимности. Почти как молодая жена. Он раскрыл рот и позволил ей положить туда устрицу. Устрица тут же растаяла у него на языке.

Все было для него внове. Он впервые находился наедине с женщиной, которая ему нравилась, в комнате, которую он считал своим домом. Они о чем-то разговаривали, но Чэню казалось, что можно вообще ничего не говорить. Видимо, Ван тоже так считала. Иногда оба замолкали и просто смотрели друг на друга.

Заморосил мелкий дождик, но и большой город ночью тоже казался более мирным, уютным; уличные огни сверкали, уходя в бесконечность.

После ужина Ван предложила помочь ему с уборкой.

– Я на самом деле люблю мыть посуду после того, как вкусно поела.

– Тебе не нужно ничего делать.

Но она уже встала, сбросила сандалии и отняла у него фартук, который он снял с дверной ручки. Приятно было наблюдать, как она без особых усилий скользит по комнате – как будто живет здесь уже очень давно. В белом фартуке, повязанном вокруг тонкой талии, она казалась очень домашней.

– Сегодня ты моя гостья, – настаивал Чэнь.

– Не могу же я стоять сложа руки и смотреть, как ты возишься на кухне.

Собственно, кухней крошечное помещение назвать было сложно – просто небольшая ниша с газовой плитой и раковиной. Здесь было так тесно, что вдвоем они, пожалуй, и не поместились бы. Они стояли близко друг к другу, соприкасаясь плечами. Чэнь открыл окошко над раковиной. Ему было хорошо. Во-первых, от сознания того, что они только что вкусно поели и выпили вина, а во-вторых, приятно было находиться у себя дома.

– Давай просто оставим здесь все как есть, – предложил он, снимая фартук. – И так сойдет.

– Скоро в твоей новой квартире заведутся тараканы, – с улыбкой возразила она.

– Уже завелись. – Он отвел ее назад, в комнату. – Давай еще выпьем – по стаканчику на ночь.

– Как скажешь.

Чэнь сходил на кухню за вымытыми бокалами. Вернувшись, он увидел, что Ван сидит в кресле-качалке у кровати и раскачивается взад-вперед. Когда она откидывалась назад, короткое платье задиралось и виднелась белая полоска кожи.

Чэнь подошел к комоду и положил руку на ручку ящика, в котором лежала коробочка с жемчужным колье.

Казалось, Ван поглощена тем, что любуется игрой вина в бокале.

– Ты не посидишь рядом со мной минутку?

– Мне проще смотреть на тебя отсюда, – сказал Чэнь. Он остался стоять с бокалом вина в руке. «Стаканчик на ночь». Как трудно перевести эту идиому на китайский! Он узнал о романтическом значении этого выражения из американского фильма, в котором супружеская чета выпивает по бокалу вина перед тем, как лечь в постель. Интимная атмосфера, возникшая между ними, одурманила его.

– Кстати, а свечи ты забыл, – заявила Ван, отпивая вино.

– Можно зажечь их сейчас, – предложил Чэнь. – И поставить диск с «Болеро».

Это тоже было в кино. Пара занималась любовью под музыку – волнующую, возбуждающую…

Ван пристально смотрела на него, приложив тонкий палец к щеке, – как если бы видела его впервые. Потом закинула руки за голову, стянула резинку со своего хвостика и встряхнула головой, распуская волосы по плечам. Вид у нее был расслабленный; ей явно было здесь хорошо и уютно.

Чэнь опустился на колени у ее ног:

– Что это?

– Что?

Он провел пальцем по ее босой ступне. На мизинце ноги осталось пятно от соуса. Он вытер его пальцами.

Ее рука скользнула вниз, поймала его руку. Чэнь поднял голову и, посмотрев на безымянный палец Ван, увидел тонкую полоску более белой кожи под суставом – там, где раньше было обручальное кольцо.

Они сидели, держась за руки.

Глядя на ее вспыхнувшее лицо, Чэнь подумал, что смотрит в открытую, манящую книгу. Или, может, он просто зачитался?

– Сегодня все так чудесно, – сказала Ван. – Спасибо тебе.

– Лучшее еще впереди, – отозвался Чэнь, вспоминая полузабытое стихотворение.

Он так долго ждал этой минуты.

Под легким платьем без труда угадывались изгибы стройного тела Ван. Она снова показалась ему незнакомкой – зрелой, женственной и соблазнительной.

Сколько же в ней прячется разных женщин?

Ван качнулась назад; кресло чуть отодвинулось. Потом погладила его по щеке. Рука у нее была легкой, как облачко.

– Ты опять думаешь о том деле?

– Нет. Сейчас – нет.

Он ответил правду, но сам себе удивился. Почему дело об убийстве Гуань так занимало его мысли? Оттого ли, что в нем обнажились неприкрашенные человеческие чувства? Возможно, его собственная личная жизнь настолько прозаична, что ему просто необходимо разделять чужие страсти. Или, может быть, ему просто страстно хочется драматических перемен в своей жизни?

– Я хочу попросить тебя об одной услуге, – вдруг сказала она.

– Проси что угодно, – ответил Чэнь.

– Пожалуйста, пойми меня правильно. – Она глубоко вздохнула и некоторое время помолчала. – Между нами что-то происходит, правда?

– А ты сама как думаешь?

– Я поняла это с нашей первой встречи.

– И я тоже.

– Знаешь, до знакомства с тобой я была помолвлена с Яном, но ты никогда не спрашивал меня об этом.

– Ты тоже у меня ничего не спрашивала. – Он сжал ее руку чуть крепче. – Это не так уж и важно.

– Но у тебя впереди многообещающая карьера. – Ее тонкие черты едва заметно исказились. – Она очень важна для тебя – и для меня тоже.

– Многообещающая карьера… ну, не знаю… – Ее слова были похожи на прелюдию, предисловие. – К чему сейчас говорить о моей карьере?

– Я заранее заготовила целую речь, но все оказалось труднее, чем я думала. А сейчас, когда ты так добр ко мне, мне еще хуже… гораздо хуже.

– Ван, в чем дело? Объясни!

– Ладно… Сегодня я ездила в Шанхайский институт иностранных языков. Институт требует возмещения средств, затраченных на обучение Яна – ну, ты понимаешь… Они требуют компенсации за его учебу, медицинскую страховку, за все, чем он пользовался во время учебы. Иначе мне не выдадут паспорт. Сумма большая, двадцать тысяч юаней. Может, ты сумеешь замолвить за меня словечко в паспортном отделе? Тогда мне выдадут паспорт и без справки из института иностранных языков.

– Ты хочешь получить паспорт… чтобы уехать в Японию? Все обернулось совсем не так, как он ожидал.

– Да. Несколько недель назад я подала заявление.

Чтобы уехать из Китая, ей нужен паспорт. Для получения паспорта необходимо написать заявление и приложить характеристику из трудового коллектива. А поскольку считается, что она замужем за Яном – пусть их брак чисто номинален, – ей нужно представить также справку из трудового коллектива мужа.

То, о чем она просит, трудно, но не невозможно. Раньше для получения паспорта никакого согласия трудового коллектива не требовалось. Старший инспектор Чэнь вполне в состоянии тут помочь.

– Значит, ты едешь к нему. – Он встал.

– Да.

– Зачем?

– Он получил для меня все необходимые документы; теперь я могу к нему приехать. Он даже договорился о том, что меня возьмут на работу – на китайский телеканал в Токио. Канал небольшой, никакого сравнения с тем, что есть здесь, но все же это работа по моей специальности. Между ним и мной особенно ничего нет, но такую возможность упускать нельзя.

– Но ведь у тебя здесь тоже многообещающая карьера.

– Многообещающая карьера… – губы Ван скривились в горькой усмешке, – ради которой я должна громоздить горы лжи.

Все так – в зависимости от того, как воспринимать журналистику в Китае. Будучи сотрудницей партийного печатного органа, Ван должна была писать статьи, которые не шли бы вразрез с линией партии. Интересы партии – превыше всего. О другом даже речи быть не может.

– Все-таки и у нас ситуация постепенно налаживается, – сказал Чэнь, потому что надо ведь было что-то сказать.

– С такой черепашьей скоростью… Может, лет через двадцать я и смогу писать то, что хочу. Но через двадцать лет я буду старая и седая.

– Нет, я так не думаю. – Чэнь хотел сказать, что она никогда не будет старой и седой – по крайней мере, для него. Но он не докончил фразу.

– Ты другой, Чэнь, – продолжала Ван. – Ты не такой, как я. Ты в самом деле способен что-то сделать здесь.

– Спасибо за то, что ты мне это говоришь.

– Тебя зачислили на курсы повышения квалификации при Центральной партийной школе! Ты, наверное, высоко взлетишь. А я… вряд ли поспособствую твоему взлету. – Помолчав, она добавила: – Я имею в виду, что едва ли послужу на пользу твоей карьере. И даже хуже…

– Главное, – медленно проговорил он, – ты уезжаешь в Японию.

– Да, уезжаю, но некоторое время – по крайней мере пару месяцев – я еще пробуду здесь, пока мне не выдадут паспорт и визу. И мы будем вместе – как сегодня. – Она подняла голову и приложила руку к правому плечу, как будто хотела спустить бретельку платья. – И однажды, когда здешняя политическая карьера перестанет быть для тебя такой важной, ты, может быть, приедешь туда ко мне.

Он отвернулся и посмотрел в окно.

Улица расцвела многочисленными пестрыми зонтиками. Прохожие спешили по делам или домой, а может, шли в гости. Чэнь все время внушал себе, что брак Ван закончился крахом. Невозможно разрушить брак, если он не треснул изнутри. И то, что муж остался в Японии, подставив жену, – явное тому доказательство. И тем не менее она по-прежнему хочет уехать к своему мужу. С ним, Чэнем, она не останется.

А два месяца ничего не решают. И ничего не изменят.

Не этого он ожидал. Совсем не этого.

Отец Чэня, выдающийся представитель неоконфуцианской школы, исподволь внушил сыну свой моральный кодекс; его усилия не пропали втуне.

Да и многолетнее членство в партии не спишешь со счета.

Она чужая жена – и продолжает оставаться чужой женой.

Есть граница, которую он не может переступить.

Чэнь повернулся к ней.

– Раз ты собираешься воссоединиться с мужем, – сказал он, – по-моему, нам с тобой не стоит больше встречаться так, как сейчас. Конечно, мы останемся друзьями. А твою просьбу я постараюсь выполнить. Сделаю все, что от меня зависит.

Ван словно застыла на месте. Она безмолвно стиснула кулаки, а потом закрыла лицо руками.

Он вытащил из мятой пачки сигарету и закурил.

– Мне так трудно, – прошептала она. – И ведь я поступаю так не только ради себя самой!

– Понимаю.

– Нет, не понимаешь! Я много думала. Так будет неправильно – для тебя.

– Не знаю. – Чэнь пожал плечами. – Но обещаю сделать все возможное, чтобы тебе дали паспорт.

Больше он ничего не мог сейчас сказать.

– Я знаю, сколь многим тебе обязана.

– Для чего же еще нужны друзья? – спросил он, как будто в голове у него включилась пластинка с набором шаблонных фраз.

– Тогда я пойду.

– Да, уже поздно. Давай я вызову тебе такси.

Она подняла голову; в глазах у нее стояли слезы. Лицо побледнело, черты заострились.

Краешком сознания Чэнь отметил, что она стала еще красивее.

Ван наклонилась, собираясь надеть туфли. Он подал ей руку и помог встать. Они молча посмотрели друг на друга. Вскоре приехало такси. Они услышали из-за дождя, как таксист нажал на клаксон.

Чэнь заставил ее надеть дождевик. Неуклюжий черный полицейский дождевик с большим капюшоном.

На пороге она помедлила, повернувшись к нему. Под капюшоном ее лица почти не было видно. Чэнь не видел ее глаз. Потом она отвернулась. Ван была почти одного роста с ним; в черном полицейском плаще ее могли принять за него. Чэнь смотрел, как высокая фигура, закутанная в плащ, скрывается за пеленой дождя.

Ему вспомнились строки, написанные Чжан Цзи, поэтессой эпохи Тан. Насвистывая, Чэнь выдвинул верхний ящик комода. У него даже не было случая достать жемчуг раньше. Сейчас колье красиво сверкнуло под лампой.

Слезы блестят на глазах. Возвращаю тебе жемчуга;

Жаль, что не встретился ты раньше, еще до замужества.

Некоторые критики считали, что стихотворение было написано в тот момент, когда Чжан решила ответить отказом на предложение премьер-министра Ли Юаня, правившего во времена императора Дэчжуна в начале VIII века. Отсюда и политическая аналогия.

Потирая кончик носа, Чэнь думал: все дело в интерпретации. Какой же он дурак! Ван ведь выразилась предельно ясно. Сейчас у них могла быть первая ночь, которой он так страстно жаждал; и она не стала бы единственной. При этом он бы не был связан никакими обязательствами.

Но он сказал: «Нет».

Наверное, он никогда не сумеет дать рациональное объяснение своему поступку.

Ночную тишину нарушил велосипедный звонок.

Он может логично рассуждать о чужих жизнях, но не о своей собственной.

Возможно ли, чтобы на его решение повлияла кассета с записью допроса, которую он прослушал утром? Видимо, в подсознании сработали какие-то параллели. Он вспомнил о желании Гуань отдаться Лаю перед разлукой; и вот теперь – Ван перед отъездом в Японию, к мужу, фактически предлагает ему то же самое.

Старший инспектор Чэнь успел совершить множество ошибок. Наверное, сегодняшняя – еще одна, о которой он потом будет горько сожалеть.

В конце концов, человек – это сделанный им выбор.

Некоторые вещи мужчина сделает; некоторых вещей мужчина не сделает никогда. Еще одно конфуцианское изречение, которому научил его отец. Возможно, в глубине души он консервативен, придерживается традиционных взглядов, даже старомоден – или политически грамотен. Не важно. Главное – он отказал ей.

Что бы он ни сделал, кем бы ни стал, он дал себе зарок: он обязательно найдет убийцу Гуань. Только так он, старший инспектор Чэнь, искупит свои грехи.

Перед званым ужином Юй пришел домой довольно поздно.

Пэйцинь уже заканчивала готовить на общей кухне.

– Тебе помочь?

– Нет, иди в комнату. Циньциню сегодня лучше; помоги ему сделать домашнее задание.

– Да, из-за болезни он не ходит в школу уже два дня. Должно быть, пропустил много уроков.

Но Юй ушел не сразу. При виде Пэйцинь, деловито хлопочущей на кухне, он почувствовал себя виноватым. На кухне было жарко. Даже белая рубашка с закатанными рукавами прилипла к телу. Присев на корточки у бетонной мойки, Пэйцинь перевязывала живого краба соломинкой. Несколько янчэньских крабов шумно ползали по усыпанному кунжутом днищу деревянной бадьи.

– Их надо связывать, – пояснила Пэйцинь, заметив его непонимающий взгляд, – иначе клешни в кипятке оторвутся.

– А зачем ты насыпала в бадью кунжут?

– Чтобы крабы не худели. Кунжут для них питателен. Мы купили крабов сегодня, рано утром.

– В наши дни крабы – большая редкость.

– Да и старший инспектор Чэнь нечасто к нам заглядывает.

Именно Пэйцинь предложила пригласить Чэня на ужин. Юй ее, конечно, поддержал. Она предложила званый ужин ради него, ведь именно ей предстояло все приготовить в их единственной комнатке площадью одиннадцать квадратных метров. И тем не менее она настояла на ужине.

Накануне вечером Юй рассказал жене о заседании парткома управления. Комиссар Чжан выразил недовольство его, Юя, равнодушием и халатностью. Недовольство Чжана было Юю не в новинку. Однако на собрании Чжан дошел до того, что предложил парткому отстранить Юя от дела. Предложение Чжана поставили на голосование. Юй не входил в состав парткома, поэтому не мог защищаться. Поскольку следствие зашло в тупик, многие считали, что можно сменить лошадей – по крайней мере, перепоручить ответственное задание другому. Казалось, секретарь парткома Ли готов с этим согласиться. Юй занимался убийством Гуань неохотно, но его отстранение от дела могло сработать по принципу домино. Его судьба была бы предрешена – по словам лейтенанта Лао, который присутствовал на заседании, – если бы не заступничество старшего инспектора Чэня. Чэнь удивил членов парткома, произнеся целую речь в защиту Юя. Он уверял, что наличие разных мнений по делу – явление совершенно нормальное. Такой подход отражает демократизм нашей партии и совершенно не умаляет достоинств следователя Юя, способного сотрудника полиции.

– Если кому-то не нравится работа особой следственной бригады, – заявил в заключение Чэнь, – то ведь ее возглавляю я. Я и несу за все ответственность. Увольте меня.

Именно благодаря эмоциональному заступничеству Чэня Юй остался в составе особой следственной бригады.

Юй с удивлением выслушал рассказ Лао; он не ожидал, что его начальник окажет ему такую поддержку.

– Твой старший инспектор умеет разговаривать на партийном языке, – спокойно заметила Пэйцинь.

– Да уж. К счастью, сейчас он был на моей стороне, – сказал Юй.

– Давай пригласим его к нам на ужин! – предложила Пэйцинь, выслушав рассказ мужа. – В наш ресторан привезут живых крабов из озера Янчэнь по госцене. Я возьму дюжину; к крабам можно приготовить лишь несколько закусок.

– Хорошая мысль. Но тебе придется столько возиться!

– Нет, мне даже приятно, ведь у нас так редко бывают гости. Я приготовлю такой пир, который твой старший инспектор не скоро забудет.

Чэнь, опять-таки к удивлению Юя, охотно принял приглашение, сказав, что после ужина хочет кое-что обсудить с ним.

Стоя рядом с женой и печально глядя на нее, Юй думал о том, какая жизнь ей досталась. Пэйцинь деловито сновала в тесном кухонном закутке, где умещались только угольная печка и столик, над которым висел бамбуковый шкафчик. На столе едва хватало места для того, чтобы она могла расставить все миски и тарелки.

– Иди в комнату, – повторила Пэйцинь. – Не стой и не смотри на меня.

Стол в комнате, накрытый к ужину, являл собой внушительное зрелище. Палочки, ложки и закусочные тарелки были украшены свернутыми бумажными салфетками. Посреди стола располагались крошечный медный молоточек и стеклянная миска с водой. Однако это был не совсем обеденный стол, потому что за ним же Пэйцинь также шила и штопала, Циньцинь делал уроки, а Юй просматривал папки с делами.

Юй заварил себе зеленого чая, пристроился на ручке дивана и отпил маленький глоток.

Они жили в старомодном трехэтажном доме стиля шикумэнь, популярного в начале тридцатых годов. Только в тридцатых годах в таком доме жила одна семья. Сейчас, шестьдесят лет спустя, в доме жило больше двенадцати семей. Все комнаты поделили перегородками, чтобы вместить побольше народу. Прежней осталась только выкрашенная в черный цвет входная дверь. Войдя в дверь, жильцы попадали в маленький внутренний дворик, заваленный всяким хламом, – нечто вроде общественной помойки. Оттуда можно было пройти в холл с высоким потолком, от которого отходили два крыла – восточное и западное. Некогда просторный холл давно превратили в общую кухню и кладовую. Два ряда угольных печей и горы угольных брикетов обозначали, что на первом этаже обитает семь семей.

Комната Юя находилась в восточном крыле, на первом этаже. Старого Охотника поселили сюда в начале пятидесятых. Ему даже была дарована роскошь в виде дополнительной комнаты – гостиной. Теперь, в девяностых годах, в четырех комнатах, отведенных когда-то Старому Охотнику, жили четыре семьи: сам Старый Охотник с женой; две их дочери: одна с мужем и дочерью, вторая, тридцатипятилетняя, незамужняя; и его сын, следователь Юй, который жил с женой Пэйцинь и сыном Циньцинем. В результате каждая комната одновременно служила спальней, гостиной, столовой и ванной.

До уплотнения в комнате Юя была столовая; площадь ее составляла около одиннадцати квадратных метров. Комната была не идеальной, так как в северной стене было всего одно окно не больше бумажного фонаря. Особенно трудно было принимать в ней гостей, так как, чтобы попасть туда, нужно было пройти через комнату Старого Охотника, некогда гостиную, выходившую в холл. Вот почему семейство Юй редко приглашало к себе гостей.

Чэнь пришел в половине седьмого. В одной руке он нес керамическую бутылочку с шаосинским рисовым вином «Красная дева». Такое вино отлично сочетается с крабами! В другой его руке был, как обычно, черный кожаный кейс.

– Добро пожаловать, старший инспектор, – встретила его Пэйцинь, идеальная шанхайская хозяйка, вытирая руки о фартук. – Как гласит пословица, «ваше общество осветило наше скромное жилище».

– Любое жилище, в котором устраивают пир с крабами, – великолепное жилище, – возразил Чэнь. – Спасибо вам за вашу доброту.

В комнате вокруг стола едва разместилось бы четыре стула. Поэтому они втроем сели на стулья, а с четвертой стороны тихо сидел на кровати их сынишка Циньцинь.

Циньцинь был длинноногий, большеглазый, круглолицый; впрочем, увидев гостя, он от смущения спрятал мордашку за книгой с картинками. Стесняться он перестал, только когда на столе появились крабы.

– Где ваш отец, Старый Охотник? – спросил Чэнь, кладя палочки на стол. – Я еще не поздоровался с ним.

– Его нет дома; он патрулирует рынок.

– По-прежнему в строю?

– Да, это долгая история. – Юй покачал головой.

Выйдя в отставку, Старый Охотник записался в добровольную народную дружину. В начале восьмидесятых, когда частные уличные торговцы были вне закона или, на политическом жаргоне, считались «капиталистами», старик взял на себя ответственность по охране святости государственного рынка. Однако вскоре частную торговлю узаконили и даже провозгласили необходимым дополнением к социалистическому рынку. Правительство больше не вмешивалось в частный бизнес – если предприниматели исправно платили налоги. Но старый сыщик все равно продолжал ходить на рынок, как на работу, хотя дел у него там теперь не было. Ему просто приятно было чувство, что он может принести хоть какую-то пользу социалистическому строю.

– Поговорим за едой, – вмешалась Пэйцинь. – Крабы ждать не могут!

Крабовый пир удался на славу. Круглые красно-белые крабы в маленьких бамбуковых пароварках красиво смотрелись на фоне белоснежной скатерти. Среди сине-белых блюдец лежал медный разделочный молоточек. Рисовое вино было подогрето до нужной температуры. Оно стояло под лампой и оттого горело, как янтарь. На подоконнике в стеклянной вазе стоял букет хризантем – пусть он слегка поредел, поскольку был срезан два-три дня назад, он все еще смотрелся выигрышно.

– Жаль, что я не догадался захватить мой «кэнон». Надо бы сфотографировать стол, крабов и хризантемы, – сказал Чэнь, потирая руки. – Как будто иллюстрация из «Сна в Красном тереме».

– Вы ведь имеете в виду двадцать восьмую главу? Баоюй и его «сестры» сочиняют стихи на крабовом пиру. – Пэйцинь вынула из крабовой ножки мясо для Циньциня. – Увы, нашу комнату не сравнишь с Садом Роскошных зрелищ.

Юю было приятно, что они только что побывали в том Саду. Теперь он тоже в состоянии оценить сравнение.

– Но ведь наш старший инспектор – настоящий поэт. Он прочтет нам свои стихи.

– Не просите меня читать, – возразил Чэнь. – Когда я ем крабов, мне не до стихов!

– На самом деле для крабов сейчас еще не сезон, – словно извиняясь, проговорила Пэйцинь.

– Да нет, они очень вкусны.

Очевидно, Чэню понравилась изысканная стряпня Пэйцинь. Особенно он налегал на соус чжису, который ему то и дело приходилось подливать. Доев золотистую пищеварительную железу самки, Чэнь вздохнул от удовольствия:

– Однажды Су Дунибо, поэт эпохи Сун, сказал: «О, если бы я мог наслаждаться крабами без того, чтобы рядом не сидел винный надзиратель!»

– Что еще за винный надзиратель? – Циньцинь первый раз подал голос во время ужина, выказав интерес к истории.

– Винный надзиратель был мелким чиновником в XV веке, – пояснил Чэнь, – как в наши дни офицер полиции среднего звена. В его обязанность вменялось лишь одно: следить за поведением других чиновников на парадных пирах и праздниках.

– Ну, вам не нужно об этом беспокоиться, старший инспектор Чэнь. Пейте в свое удовольствие, – засмеялась Пэйцинь. – Ужин у нас не парадный, а начальник тут вы – ведь вы начальник Юя.

– Госпожа Юй, я в восхищении от вашего ужина. Крабовый пир! Я долго, очень долго мог только мечтать о нем.

– Все благодаря Пэйцинь, – сказал Юй. – Ей удалось достать крабов по госцене.

Все отлично знали, что купить крабов по госцене – неслыханная удача. По крайней мере, по официальной цене. Так называемые госцены еще существовали, но в основном в газетах и в данных государственной статистики. На свободном рынке цены были выше в семь-восемь раз. Однако государственным ресторанам время от времени, в начале и в конце сезона, привозили одну-две бочки крабов. Вот только до посетителей эти крабы почти никогда не доходили. Как только их привозили, их распределяли между сотрудниками ресторана.

– Чтобы покончить с ужином, съедим еще лапшу. – Пэйцинь держала в руках огромную супницу; на поверхности бульона плавали кусочки розовой ветчины Цзиньхуа.

– Что это?

– Лапша «из-за моста», – пояснил Юй, помогая жене водрузить на стол супницу, полную прозрачной рисовой лапши, а также расставить тарелочки с закусками: нарезанной тонкими ломтиками свининой, рыбным филе и зеленью.

– Ничего особенного, – улыбнулась Пэйцинь, – просто блюдо, к которому мы привыкли, когда как представители «грамотной молодежи» жили в провинции Юньнань.

– Лапша «из-за моста»… Кажется, я слышал об этом необычном блюде. – В голосе Чэня слышалась радость истинного гурмана. – А может, читал о нем. Его называли очень специфическим, но пробовать его мне еще ни разу не доводилось.

– Вот что о нем рассказывают. – Юй, неожиданно для себя, пустился в разъяснения. – В эпоху династии Цин один образованный муж занимался в уединенном домике на острове, готовясь к экзамену на должность чиновника. Жена приготовила мужу одно из его любимых блюд, куриный суп с лапшой. Чтобы принести суп мужу, жене нужно было перейти длинный деревянный мост. Когда она дошла до острова, лапша остыла и утратила свой свежий, хрустящий вкус. Поэтому в следующий раз жена понесла две чаши: одну с горячим бульоном, сверху которого она налила масло, чтобы суп не остыл, а в другой миске она несла промытую лапшу. Она не смешивала лапшу с бульоном, пока не доходила до домика. Естественно, суп получился изумительный; ее муж, ощутив после обеда прилив сил, хорошо подготовился и успешно сдал экзамен.

– Счастливчик, – заметил Чэнь.

– А Пэйцинь готовит еще лучше, – хихикнул Юй. Юю тоже очень понравилась лапша; суп оживил воспоминания о днях, проведенных в Юньнани.

Потом Пэйцинь подала чай в глиняном терракотовом чайнике на черном лакированном подносе. Чашки были изящными, как плоды личжи. Сервиз был предназначен специально для чая сорта «Черный дракон». Все оказалось именно так великолепно, как и обещала Пэйцинь.

За чаем Юй ничего не спрашивал у гостя о заседании парткома. И Пэйцинь не заговаривала об их работе. Они без труда поддерживали светский разговор. Старший инспектор Чэнь держался просто, как будто и не был начальником Юя.

В его маленькой красноватой чашечке медленно распускались чайные листья.

– Какой прекрасный ужин! – воскликнул Чэнь. – Я почти забыл о том, что я полицейский.

Следователь Юй понял: начальник тонко намекает на то, что пора поговорить о другом. Наверное, сейчас старший инспектор Чэнь раскроет истинную причину своего прихода. Но в присутствии Пэйцинь обсуждать подобную тему может быть неудобно.

– Сегодня я ушел довольно рано, – сказал Юй. – На работе что-нибудь случилось?

– Я только что раздобыл ценные сведения – по нашему делу.

– Пэйцинь, ты не оставишь нас ненадолго?

– Конечно. Мы с Циньцинем прогуляемся. Ему, кстати, нужно купить точилку для карандашей.

Дата добавления: 2015-05-19 | Просмотры: 583 | Нарушение авторских прав