АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология
|
Врожденные болезненные состояния
В ряде сменяющихся поколений предрасположения каждой отдельной личности определяются самыми различными влияниями. С одной стороны, мы видим, что индивидуальные особенности предков, хорошие и плохие, здоровые и патологические, снова проявляются в детях; с другой стороны, личные особенности потомков под влиянием разнообразнейших причин развиваются своим особым путем, и таким образом, наряду со сходством с производителями постоянно возникают и многочисленные несходства. Результатом всего этого может явиться или усовершенствование или ухудшение, “вырождение” рода. В последнем случае, когда неблагоприятные и болезненные влияния приобретают перевес, новое поколение будет нести в себе зародыш гибели, если в дальнейшем ходе развития, благодаря примеси более здоровой крови, не произойдет выравнивания процесса вырождения и ослабления, нецелесообразных особенностей. Клинические формы вырождения крайне разнообразны. Мы знаем прежде всего, что вырождение в общем представляет благоприятную почву для всех вообще душевных заболеваний; затем мы уже познакомились с целым рядом душевных расстройств, которые предпочтительно развиваются на почве болезненного предрасположения, как-то: маниакально-депрессивный психоз, истерия, паранойя. Формы, в которых проявляется вырождение, представляют то постепенное развитие болезненных черт в течение всей жизни или колебание силы их проявления в различные моменты жизни, то длительно нецелесообразную переработку всех жизненных раздражений, начиная с самого детства. Может быть следует поэтому различать с одной стороны врожденные болезненные состояния, с другой — патологические личности в зависимости от того, служат ли расстройства выражением болезненных процессов или являются ненормальными индивидуальными особенностями; проводить здесь резкие границы является, конечно, невозможным.
Из первой группы Вы имеете перед собой сначала учителя 31г. (случай 61), который 4 недели тому назад по собственному почину пришел в клинику, чтобы здесь лечиться. Этот человек стройного, худого сложения при телесном исследовании, кроме низкого лба, небольшой разницы зрачков, живых коленных рефлексов не обнаруживает достойных внимания расстройств, однако пульс его во время исследования достиг 120 ударов, признак большой эмоциональной возбудимости. И на самом деле, больной, когда собрался сюда прийти, пришел в живейшее возбуждение, беспомощно упал на кровать и был того мнения, что демонстрация на лекции будет стоить ему жизни. Он просил, чтобы ему позволили уже до начала лекции сесть в аудитории, чтобы слушатели постепенно приходили при нем, так как он не в состоянии так внезапно очутиться перед таким множеством людей.
Больной совершенно рассудителен, ориентирован, последователен в своих показаниях. Он сообщает нам, что одна из его сестер больна так же, как он. Начало своей болезни больной относит ко времени лет 11 тому назад. Так как он был очень одарен, то сделался учителем, и ему приходилось много работать умственно, чтобы сдать свои экзамены. Постепенно у него стала возникать боязнь, что у него какая-то тяжелая болезнь и что он умрет от разрыва сердца. Никакие врачебные заверения и исследования не в состоянии были его успокоить. Однажды он 7 лет тому назад внезапно вернулся со службы домой, потому что испугался, что он скоропостижно умрет. Потом он обращался ко всевозможным врачам, много раз брал продолжительный отпуск, и действительно поправлялся немного, но каждый раз опасения очень скоро появлялись снова. Мало-помалу к этому присоединилась боязнь перед собраниями людей; он также не мог один идти по большим площадям или широким улицам. Далее, он избегал ездить по железным дорогам из страха перед столкновениями и крушениями, не хотел ехать в лодке, потому что она может опрокинуться. На мостах, при катании на коньках на него нападал страх; наконец, это был страх перед самим страхом, который при всевозможных обстоятельствах вызывал у него сердцебиение и чувство стеснения. Это не улучшилось и после его женитьбы, 3 года тому назад. Он жил в семье хорошо, был уживчив и покорен, “но только слишком мягок”. По дороге сюда, когда он, наконец, решился искать помощи у нас, он дрожал от смертельного страха.
Больной сам называет себя трусом, и говорит, что он при значительной умственной трудоспособности всегда боялся всевозможных болезней, чахотки, разрыва сердца и т. п. Он понимает всю болезненность этих опасений, но не может от этого освободиться. Эта боязливость очень сильно проявлялась и во время наблюдения в клинике. При каждом врачебном назначении, ваннах, обертываниях, лекарствах он начинал опасаться, не было бы это слишком сильно для него и не подействовало бы ослабляющим образом; всегда вблизи должен был находиться служитель на случай, если он забеспокоится. Вид других больных сильно волновал его; когда он гулял в саду с запертой калиткой, его мучил страх, что он не будет в состоянии выйти оттуда, если с ним что-нибудь случится. Наконец, при прогулках он не осмеливался далеко отойти от здания, дверь за ним всегда должна была оставаться открытой, чтобы в случае необходимости можно было броситься туда. Он просил для успокоения давать ему с собой бутылочку “синего электричества”, которую он принес с собой. Иногда у него внезапно делалось сильнейшее сердцебиение, хотя он сидел. Несколько небольших amie повергли его в такой страх, что он из-за них не мог ни гулять, ни спать. Ему казалось, что его взгляд стал как-то мутен; он думал, что это начало душевного расстройства, которое у него здесь наверное разовьется.
Многочисленные ипохондрические опасения нашего больного несколько напоминают, на первый взгляд, жалобы истериков. Однако, у него нет не только телесных иррадиации эмоционального напряжения, но и радостного мученичества истериков; кроме того, его страхи распространяются на всевозможные и при том самые разнообразные обстоятельства жизни. Это последнее обстоятельство отличает эту картину болезни от “невроза ожидания” там, тревожное напряжение проявляется только при определенном требовании, предъявляемом жизнью к собственной работоспособности пациента. Здесь мы имеем скорее дело со случаем чрезвычайно распространенного и многообразного “невроза навязчивых состояний”, который характеризуется главным образом крайне тягостным возникновением мучительных представлений или опасений то того, то другого рода. Содержание этих тревожных опасений составляют, во первых, разнообразные опасности, которые в действительности могут угрожать людям, не внушая однако им обыкновенно особенного беспокойства: страх перед грозой, животными и людьми, несчастными случаями, ножами и иголками, грязью, заразой и болезнью, перед опасными жизненными положениями всякого рода. Другая большая группа опасений имеет своим источником чувство ответственности за свои действия, неуверенность, не сделал ли что-нибудь неверно, не забыл ли, не спрятал ли, не украл ли, не упустил ли что-нибудь существенное или важное. Еще группа опасений связана с обстоятельствами общения людей между собой: страх перед экзаменом, боязнь людей, опасение покраснеть. Наконец, и обыкновенные представления, особенно неприличные и богохульственные, некоторые навязчивые привычки мышления, “навязчивость вопросов и чисел” насильственно возникают у больного и беспокоят его. Страх перед возможностью расстройства постоянно выдвигает заболевание в центр внимания.
Невроз навязчивых состояний может, как в приведенном случае, сильно стеснять свободу действий. Хотя больные большей частью ясно сознают всю болезненную природу и даже смешную сторону своих опасений, однако они чувствуют себя вынужденными применяться в своем образе жизни к этим своим навязчивым страхам. Так, наш больной не может один идти по открытому месту, путешествовать, находиться в закрытом помещении, быть в большом обществе. Другие принуждены несколько раз повторить каждое действие, только с большим трудом могут приступить к какому-нибудь делу или закончить его, должны бесконечное количество раз мыться, собирают каждый кусочек бумаги, не могут одеться или раздеться, не могут отсчитать деньги. Некоторые больные стараются при помощи суеверных действий или различных словесных формул помочь себе победить свой страх. Именно с этим влиянием невроза навязчивых состояний на поведение больного, которое иногда может достигать большой силы, следует бороться с самого начала. Лучшим, можно сказать единственным средством, которое помогает больным до известной степени овладеть своими болезненными состояниями, является упорядоченная работа; рядом с этим отвлечение при помощи разных занятий и развлечений, занятий искусством, общество, путешествия. Безусловно вредно влияют обыкновенно специальные курсы лечения, так как они ослабляют и без того незначительную уверенность больного в самом себе и увеличивают чувство беспомощности. Благотворное влияние имеют повторяемые время от времени исповеди перед внушающим доверие врачом, который со своей стороны может известными предписаниями помогать больному планомерно бороться со стеснениями свободы действий, но не столько при помощи напряжения воли, как посредством мер отвлечения и успокоения. Можно иногда для этой цели употребить и гипнотическое внушение, но большей частью лишь с преходящим успехом. Наш больной сначала почувствовал от этого облегчение, но вскоре стал опасаться, что это лечение плохо на нем отражается. Мы по возможности в ближайшем будущем вернем его к его обычной деятельности и в его семью1.
При неврозе навязчивых состояний мы нередко слышим от больных, что они чувствуют себя вынужденными совершить какой-нибудь страшный поступок, например, убийство человека. На самом деле, мы имеем здесь обыкновенно дело лишь с опасениями, которые никогда не ведут к действительно предосудительным действиям. Существуют, однако, и такие формы болезненного предрасположения, которые характеризуются склонностью к “импульсивным действиям”, иногда чрезвычайно опасного рода.
Если Вы посмотрите на бледную нежного сложения старушку 54 л. (случай 62), которая вежливо кланяясь, садится и дает на наши вопросы ясные последовательные ответы, то Вы вряд ли заподозрите, что эта женщина уже 6 раз обвинялась в поджоге и провела не менее 21 х/4 лет в тюрьмах и каторжных работах; в течение последних 20 лет она находилась на свободе едва 15 месяцев. На основании судебных актов и ее собственных рассказов, мы получаем удивительную и вместе с тем необыкновенно грустную картину ее жизни. Мать ее умерла рано; сестра матери будто бы была душевнобольной. Ее отец был пьяница и вор; братья и сестры, за исключением одного брата, который был осужден за прелюбодеяние и воровство и сделался “пропойцей”, эмигрировали и пропали. Воспитание было плохое; больную рано начали приучать к воровству, и 19 лет она впервые была осуждена за воровство. Дальнейшие наказания за воровство, обман и проституцию последовали в ближайшие же годы. 23 лет она была заражена сифилисом. Первый поджог она совершила 24 лет. Она тогда подожгла избушку в саду своей мачехи, которая, в то время как отец больной отбывал каторжные работы, жила с мужем другой каторжанки. Произошла ссора и ей запрещено было являться в дом; тогда у нее явилось решение сжечь дом, чтобы и мачеха не могла в нем больше жить. Как и обычно при своих преступлениях, она очень скоро во всем откровенно созналась и была присуждена к 4V2 годам каторжной тюрьмы.
Через четыре месяца после выхода из тюрьмы она произвела свой второй поджог, а через 2 года добровольно, призналась в этом, чтобы снять подозрение с невинного. Она тогда хотела найти своего мужа, который оставил ее после короткого счастливого брака, когда узнал о ее прошлом. Она не нашла его на его родине и пришла, по ее описанию, от этого в такой гнев, что решилась поджечь дом одного из его родственников. Сгорела конюшня, владелец которой не имел никакого отношения к ее мужу. И снова через 3 месяца после отбытия трех лет каторги, к которым она была присуждена, она в Страсбурге сама показала, что некий Штейн рано утром поджог две рыночных палатки, но при допросе добровольно призналась, что поджог совершила она сама, а Штейн является вымышленной личностью. Она собрала бумагу из мусорной кучи и таким образом сложила ее под будками, что они должны были загореться. “Я сделала это в полном сознании и здравом рассудке из одного озорства”. После того как она некоторое время стояла и смотрела на пылающее пламя, она ушла, но вернулась опять. И тогда на нее напала “неуверенность, чувство, как будто она обнаружена, как будто все оглядываются на нее”, и поэтому она не спрошенная рассказала, что она была при поджоге и что ей известен злоумышленник. В то же время она осведомлялась, нет ли каких-либо известий из ее квартиры. Расследование показало, что она поселилась под чужим именем и бросила свою комнату 2 дня тому назад, заплатив сколько была должна за нее и оставив там все свои вещи. Так как она долгое время стояла на углу и смотрела обвернувшись на окно, ее хозяйка обратила на это внимание и заметила, что она при помощи стеариновой свечки подожгла свою кровать. “Почему я совершила этот поджог, я, собственно, сама не знаю”, сказала она “эти люди не дали мне никакого повода, чтобы причинить им вред”. Она была присуждена к 8 годам каторжной тюрьмы, так как нельзя было дать утвердительного ответа на вопрос об обусловливающем невменяемость душевном заболевании.
Следующий поджог последовал через 4 года в каторжной тюрьме. В 3 часа ночи вспыхнул пожар в кладовой, где днем находилась и работала больная. Она сама обратила на себя внимание тем, что была очень неспокойна и ночью сидела одетая на постели. На настойчивые вопросы она созналась: “я видела пылающие угли в печке; мысль о поджоге всплыла в моем мозгу; я не могла противостоять и взяла одновременно с водой и три горящих угля на старом черепке с собой в кладовую. Там я бросила их в задний ящик полный тряпок и накрыла его тремя или четырьмя пустыми ящиками”. “Мотива для моего поступка я не могу указать. Я при представившемся мне удобном случае не могла удержаться; у меня было чувство, как если бы невидимая сила принуждала меня совершить этот поступок. Да спасет меня Бог”. Впоследствии она отказалась от этого признания и теперь тоже не хочет ничего об этом сказать. Она еще сделала несерьезную попытку к самоубийству, поранив себе сустав запястья ножницами, но снова была присуждена к 5 годам каторги.
После этого она немногим больше года была на свободе и служила у хозяина. Затем, однажды, она поссорилась с хозяйкой и убежала. При осмотре ее сундука нашлись некоторые, по-видимому, украденные вещи. Когда она, возвратясь, узнала о грозящем доносе, она в ту же ночь подожгла свое жилище и убежала, но при задержании тут же призналась в своем деянии. По ее показаниям, она сперва думала покончить с собой и чувствовала большое беспокойство, а потом ее брат ей посоветовал сделать “это”. Она совершила гораздо больше поджогов, чем ей приписывают, наверное около 20, первый раз ребенком лет 5—6. Для нее было всегда большою радостью играть с огнем. “И теперь еще у меня всегда сейчас же является мысль, что если бы то или другое сгорело; это у меня как навязчивая мысль”, “особенно, когда у меня спички в кармане, тогда я думаю об этом, меня толкает на это как бы невидимая сила”. Мысль находит на нее, как молния, совершенно внезапно; “если бы я только поразмыслила, я бы этого не сделала”. Несколько раз она перед преступлением была слегка выпивши, другие же разы действовала в гневе.
Знания, которые больная, несмотря на свое недостаточное школьное образование, приобрела в каторжной тюрьме, превышают средний уровень ее среды; кроме того, она умеет очень картинно рассказывать. Ее настроение, в общем, одинаково приветливое, замечались, однако, и частые колебания. Иногда она бывала раздражительна и гневлива, за это она в каторжной тюрьме часто подвергалась наказанию; в другое время она бывала весела, задорна или, наоборот, плаксива и впадала в отчаяние с оттенком некоторой театральности. Она много раз угрожала самоубийством и делала часто в тюрьме, один раз и у нас попытку повеситься. Несколько раз она рассказывала о сноподобных галлюцинациях: ночью ее дергали два черта; перед окном стояли люди и кричали ей, что она убила 7-ых детей и подожгла пару домов. О своем будущем она мало задумывается. Душевнобольной себя не считает; точно также она, собственно, не чувствует раскаяния по поводу своих преступных действий. “Мне еще и до сегодня это не совсем ясно”, говорит она, “я все думаю, что я этого не сделала, я не в состоянии причинить страдания даже животному”.
При телесном исследовании, кроме среднего состояния питания, находим отсутствие реакции обоих зрачков на свет и повышенные коленные рефлексы, далее несколько беловатых рубцов на груди и утолщение надкостницы на правой голени. Определенных расстройств чувствительности, несмотря на ее настойчивые, часто меняющиеся жалобы на всяческие боли и неприятные ощущения в различных частях тела, установить нельзя.
Самой выдающейся чертой приведенного жизнеописания является все вновь возникающая склонность к поджогам, склонность, которая самым роковым образом повлияла на судьбу этой женщины. Полное отсутствие доступного уму повода для ее поступков в одних случаях, недостаточность их в других, далее неисправимый рецидивизм должны с самого начала возбудить подозрение в болезненности этого явления. Это впечатление еще усиливается импульсивностью поджогов, как это следует из описаний больной, в правдивости которых мы не имеем основания сомневаться. Мы в действительности знаем небольшую группу патологических личностей, которые характеризуются импульсивным влечением к определенным социально-опасным деяниям без разумного на то основания. В некоторых случаях наблюдается такая склонность именно к поджогам, но и те ужасные отравительницы, которые хладнокровно убивают целый ряд безразличных для них или даже любимых ими людей, должны быть отнесены сюда же. Больше сомнения возбуждают склонные к воровству или так называемые клептоманы, уже потому, что здесь обыкновенно нельзя исключить мотива своекорыстия. Далее, сюда же относятся люди с импульсивной наклонностью тратить деньги, делать долги; может быть так же можно трактовать и некоторых игроков, хотя обычно двигающим началом здесь может служить и страсть к наживе. Иногда можно установить связь предосудительных склонностей с половым инстинктом. Душевные волнения и алкоголь, как и всегда, по-видимому, и здесь понижают способность сопротивления болезненным влечениям.
Сноподобные галлюцинации нашей больной позволительно рассматривать как одну из истерических черт, которые мы часто встречаем при самых разнообразных формах болезненного предрасположения; это же относится к колебаниям в настроении и к несерьезным угрозам самоубийством. Отсутствие реакции зрачков на свет, равно как, вероятно, и кожные рубцы, а также утолщение надкостницы очевидно являются остатком перенесенного луеса, который, однако, безусловно не имеет причинного значения для существовавшего уже с детства импульсивного влечения к поджогам. Так как эта в течение всей жизни существующая склонность к поджогам таит в себе большую угрозу собственной безопасности, то избавить больную от длительного заключения в больнице для душевнобольных не представляется возможным.
К сфере импульсивных влечений относятся точно также те болезненные расстройства, которые привели 22-х летнего химика (случай 63), в подследственную тюрьму, а оттуда в нашу клинику. Его обвиняют в том, что он совершил ряд непотребных действий с целым рядом мальчиков в возрасте от 10 до 14 лет. Обыкновенно он с ними заговаривал на улице, давал им небольшие поручения и брал их к себе в комнату, где старательно закрывал двери и ставни. Поговорив с ними некоторое время, он затем начинал привлекать их к себе, целовать, трогать за половые органы, расстегивать панталоны и мастурбировать их; несколько раз дело доходило до взаимной мастурбации и до действий похожих на coitus, хотя мальчики, обыкновенно, мало шли этому навстречу. Под конец он делал им подарки, просил их молчать и просил приходить опять на один из следующих дней. В открытом письме, направленном из места предварительного заключения одному из мальчиков, он просил у последнего прощения, уверял что он его “так сильно любил” и посылал ему “привет сердечный и поцелуй”.
Необычайные обстоятельства этого случая дали повод к исследованию прошлого обвиняемого. Его отец, по полученным сведениям, был очень вспыльчив; маленький брат будто бы умер от судорог, сестра “нервна”. Во время беременности больным мать пережила сильное душевное волнение; роды были трудные. Мальчик был необыкновенно слабый, только 4-х лет стал говорить понятно, переставлял и позднее слоги, напр., Ungzeit вместо Zeitung. При этом он страдал частыми головными болями, был очень пуглив и робок. Вследствие своего недостатка речи и своих плохих умственных способностей, он не мог учиться в народной школе, а учился в частной. Впоследствии он много раз менял школы, у него бывали серьезные ссоры с учителями, много времени он уделял гребле и катанью на парусах. С трудом удалось ему сдать экзамен на вольноопределяющегося. Он хотел поступить на военную службу, но не был принят вследствие уродства правой руки. После этого он учился в политехникуме, тратил очень много денег, выдавал себя за графа и сделал попытку к самоубийству, когда его обман был раскрыт. Попытки и старания устроить его на той или другой фабрике не удавались, так как он днями и неделями не являлся на работу, но постоянно требовал денег. Тогда он отправился в Бремен, чтобы уехать оттуда в Америку в Бремене он выдавал себя за доктора химии и пропустил свой пароход. Возвратившись домой, он был в очень возбужденном состоянии, сносился с родителями только письменно, требовал больших сумм для выполнения своих планов, не давая, однако, более точных указаний, каковы они. Он писал о “голосе, которого никто не слышит”, о “тайном стремлении к чему-то, чего я не могу уловить, и что все-таки заставляет верить и надеяться, что это нечто удовлетворит душу и ум, когда оно будет угадано и понято”. Ему доставит удовольствие заниматься опасными, но важными опытами как, скажем, воздухоплавание, так как стремление к деятельности, требующей отваги, у него в крови. В своих неудачах до сего времени он виноват лишь отчасти; учителя ведь не знали, что делать с учеником, который “не так испечен, как толпа”.
Уже давно родители замечали, что наш больной очень охотно бывал в обществе молоденьких мальчиков и делал им без всякого повода дорогие подарки. Он почти ежедневно отправлялся, вооружившись биноклем, ко времени окончания школьных занятий в сад и залезал на дерево, чтобы оттуда наблюдать за мальчиками, которые возвращались домой из школы, лежавшей напротив. Много раз он старался войти с ними в более близкое общение, приглашал их в отцовский сад, совершал с ними прогулки. Ряд записок, которые случайно попали в руки отца, должны были возбудить большую тревогу. В них больной сначала описывает, как два знакомых ему мальчика лежат в его “прекрасно убранной коврами и зеркалами комнате” на ковре с мягким высоким изголовьем, довольно тесно связанные друг с другом, так что они могут видеть себя в зеркале, но не могут встать. Они кричат; тогда он опускается на колени сначала рядом со старшим мальчиком, “чтобы доставить другому возможно больше моральных страданий”, вытаскивает его penis “Amor” с “мошонкой” и мастурбирует его, оставляя его потом лежать, “брюки вниз, рубашка вздернута, Amor наружу”; и делает тоже самое с другим “с громадным наслаждением”. С помощью двух других мальчиков эти действия продолжаются с самыми разнообразными изменениями от 1 часу 35 минут до 6 часов, причем продолжительность каждого акта как и “укрепляющих пауз” указывается с педантичной точностью. Там же имеются в таблицах обозрения половых переживаний с целым рядом мальчиков, причем подробности каждого случая приводятся самым тщательным образом, не упущено также и внимательное описание их телесных достоинств. Особенно замечателен подробный рассказ поездки из Гейдельберга в замок Монфор на Боденском озере, которую больной совершает в качестве графа в купе первого класса. В Штутгарте, где появляется камердинер, чтобы дать “отчет”, удается принудить войти в вагон мальчика очень красивой наружности, гуляющего по перрону, и ему предлагается поехать вместе. Ему дают вина со снотворным, он засыпает и тогда его мастурбируют, а “белое” собирается в вазочке, предназначенной для “истечений Amor”, которая потом запирается. Все эти происшествия также разрисовываются с поражающей тщательностью во всех подробностях. Далее, имеется обширный перечень вилл и дворцов в самых различных частях Европы и Америки с подробным перечнем богатого штата прислуги, начиная с “дворецкого”, опись лошадей, лодок, кораблей и пр. Их общая стоимость 41.380.000 марок; к этому присоединяются еще имения и фабрики стоимостью 15 миллионов; собственный банкирский дом с 7 отделениями, океанский пароход и большие яхты стоимостью в 12.821.000 марок. Дополнение ко всему этому составляет описание назначения в Киль по тайному приказу кайзера, результатом которого является принятие во флот и повышение в чин капитан-лейтенанта в течение 2-х лет и дарование “очень высокого” ордена.
Находка этих записок дала отцу повод обратиться за советом к психиатру. Несмотря на сильное противодействие, больной все-таки был доставлен в нашу клинику, но воспользовался оплошностью служителя, чтобы через несколько дней убежать. Так как он упрашивал отца и давал самые лучшие обещания, то его отец сделал еще попытку и послал его изучать химию; едва два месяца спустя, последовал арест за преступление против нравственности.
Сам больной спокоен, рассудителен и ориентирован. Он рассказывает о своих жизненных перипетиях нерешительно, часто запинаясь и внезапно обрывая, но по порядку. Его память не нарушена, его настроение ровно; по временам можно заметить смущенную улыбку. Поведение его в общем естественно, может быть, однако, слегка слащавое. Свои подлежащие наказанию деяния он признает без всяких уверток, объясняет их тем, что он всегда тепло и страстно интересовался своими товарищами; вследствие этого постепенно получила развитие “плохая сторона его страсти”, которая в конце концов заставила его, несмотря на сильную внутреннюю борьбу, искать забвения неудачной жизни в чувственных наслаждениях. Уже давно он был научен онанировать в одном из пансионатов, точно также несколько раз имел эротические забавы с товарищами, но после больше об этом не думал. Наоборот, его мысли были заняты молодой родственницей, на которой он бы и теперь охотно женился. В Берлине он вступил в половые сношения с женщиной, но потерял склонность к этому, после того как познакомился с одним 13-ти летним мальчиком, к которому он почувствовал сильное влечение. Только за последнее время его постепенно все растущая страсть усилилась до такой степени, что он, не задумываясь над безнравственностью своих поступков, совершал свои преступления. Теперь он сам себя не понимает и испытывает отвращение к тому, что он сделал. Со взрослыми мужчинами у него никогда не было подобных отношений, точно также он не испытывал половых ощущений при виде мучений других лиц, а также влечения к женскому платью или к женским занятиям. Его записки результат только игры воображения и не имею никакой реальной подкладки; он только все это себе разрисовывал в воображении, потому что это доставляло ему удовольствие; думать об исполнении всего этого в действительности было бы чистым безумием. Он просит, в виду того, что он, очевидно, совершил свои поступки в припадке “мгновенного нравственного помешательства”, но теперь опять пришел в себя, не запирать его в сумасшедший дом, а позволить ему принять участие в опасной экспедиции в дальние страны. Внутренний голос, которого в нем не искоренить, все таки говорит ему: “Per aspera ad astra”.
Телесное исследование больного обнаруживает крепкое телосложение, хорошую мускулатуру, легкую разницу зрачков, незначительный фимоз и эписпадию, небольшое укорочение фаланг на правой руке и следы ранее произведенной операции сросшихся второго и третьего пальцев. Губы необыкновенно мясисты, голос с несколько нечистой фистулой. Других отклонений не отмечается.
Достойно внимания в приведенной картине болезни своеобразно беспорядочный образ жизни больного, неспособность примениться к обычному ходу обучения и удовлетворять его требованиям, многократная смена школ и жизненных целей. Эти затруднения, как и запоздалое умственное развитие, указывают на дефектное предрасположение, которое проявилось также и в телесных уродствах. В этом же смысле, без сомнения, надо толковать и половое извращение больного. На основании бесчисленных наблюдений мы знаем, что при нарушении психического развития половой инстинкт может проявляться очень рано. При этом часто дело доходит до онанизма, извращения естественной половой тенденции, что подготовляет почву для всякого рода причудливых извращений, в зависимости от случайных переживаний.
Так, первоначальное гомосексуальное направление полового инстинкта может остаться навсегда, чаще, как у нашего больного, наряду со здоровыми влечениями. Точно также, нередкое, к сожалению, половое влечение к детям то своего, то другого пола, позволительно рассматривать, как остановку полового инстинкта на ранней ступени развития, поскольку оно не обусловлено большей доступностью детей для половых вожделений, как это бывает у стариков и слабоумных. В связи с атавистическими остатками полового инстинкта, сопровождавшимися у наших предков борьбой, находится, вероятно, эротическое удовольствие при нанесении или претерпевании истязаний и унижений, при так называемых садистических или мазохистических отклонениях. Наконец, половое возбуждение может с такой силой вызываться отдельными аксессуарами половых отношений, определенными частями тела, одежды, материи, запахами, что оно вызывается только ими, а неестественными раздражениями — это фетишизм.
У нашего больного, по-видимому, решающим моментом для дальнейшего развития его половых влечений явилось знакомство с особенно понравившимся ему мальчиком, после чего он и впоследствии находил удовлетворение преимущественно с мальчиками. Рядом с этим в его записках проступают еще и черты садистических влечений. Полагали раньше, что любовь к собственному полу основана на прирожденном несоответствии между половым предрасположением и строением тела. Против этого понимания говорят, однако, многочисленные случаи, где, как и у нашего больного, происходит колебание между гомосексуальными и гетеросексуальными влечениями; кроме того, мы видим, что при неправильном развитии полового инстинкта под влиянием случайных моментов, возникают другие разнообразнейшие извращения, для которых подобное объяснение уже совершенно не достаточно. Существенным основанием половых извращений мы должны поэтому считать нецелесообразное направление и неустойчивость естественного полового инстинкта, как это во многих случаях характерно и для других сторон инстинктивной жизни болезненно предрасположенных личностей.
Поражающим является у нашего больного склонность к разукрашиванию действительных жизненных положений согласно своим желаниям и надеждам. В ней отражается столь частое у неполноценных личностей отклонение мыслей и действии от действительности, чему, конечно, особенно благоприятствует недостаточность аппарата для жизненной борьбы в соединении с повышенной подвижностью воображения и эмоций. Это признак того, что наш больной не в состоянии в жизненной борьбе биться оружием воли, как это доказывает и вся его прежняя жизнь, а старается уйти от нее, погружаясь в игру мечтаний. Так как он, таким образом, вряд ли добьется самостоятельного положения в жизни и, насколько можно предвидеть, не в состоянии будет победить свои противоестественные влечения, то надо думать, его будущее жизненное поведение еще не раз поставит его в затруднительное положение, приведет в столкновение с уголовным законом и, по всей вероятности, в соприкосновение с психиатром1.
Дата добавления: 2015-02-05 | Просмотры: 739 | Нарушение авторских прав
1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 |
|