 |
|
АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология |
Поведение привязанностиУже в 50-х годах Джон Болби на основании наблюдений утверждал, что между младенцем и ближайшим лицом из окружения очень рано возникает определенный образец привязанности, которая заметна приблизительно с 3-го месяца жизни, на 6-м месяце уже довольно четко выражена, а далее отличается высокой стабильностью. Исследования хода этого процесса показали, что установленный однажды образец привязанности остается преимущественно стабильным от 12-го месяца жизни вплоть до пубертата. Этот образец сильно зависит от того, какого типа и интенсивности отношения первичные лица из ближайшего окружения могут предложить ребенку. Потому нет никакого чуда в том, что переданный матерью ребенку образец привязанности будет затем воплощен ребенком относительно его собственных детей. Так, с довольно высокой точностью (85%) можно было предсказывать привязанность беременных женщин к своим будущим детям, основываясь на типе отношений, господствовавшем между этими женщинами и их матерями (обзор в КоеЫег, 1992; Grossmann, 1995). Поведение привязанности появляется в первую очередь в ситуациях, которые вызывают страх, в этом случае включается поведение разведки. Интересно, что со времени первых публикаций Болби, то есть за четыре десятилетия, были открыты только четыре примера привязанности: личная привязанность, амбивалентная, избегаемая, дезориентированная. Результаты эмпирических исследований младенцев хорошо увязываются с основными гипотезами системной теории. Новорожденный вооружен развивающимися способностями, которые делают его активным, компетентным, способным к регуляции партнером в отношениях. Таким образом, в конце концов центральное значение для развития психической структуры имеют условия окружения и прежде всего благоприятная ситуация отношения. 2. 6. Формирование психической структуры Поскольку ребенок, как мы только что видели, является в мир с уже выраженными способностями, то вопросы, ко- торые нужно исследовать, заключаются не в том, как возникают психические функции, а в том, как они развиваются. «Чувственные впечатления, ощущения от действий и аффекты являются, таким образом, не просто «сырыми» биологически-сенсорными ощущениями, которые должны быть поэтому психически «переварены»; они с самого начала психические. Естественно, что при отношении они испытывают разработку их психического содержания и расширение их психического значения, а в возрасте полутора лет они уже могут обрабатываться и на уровне фантазирования. Но психическое значение возникает не только в отношениях; там оно только разрабатывается» (Domes, 1994, S. 1169). Восприятие и переживание с самого начала представляют собой единство, то есть, в соответствии с нашими современными знаниями, это происходит не так, что смыслы восприятия должны быть наполнены психическим значением: смыслы восприятия даже не должны сначала связываться с определенным образом. Скорее кажется, что все происходит наоборот, что целостное психическое восприятие может быть реактивно фраг-ментировано. Но для этого должны существовать обстоятельства, которые будут причиной того, что определенные смыслы восприятия или переживания не могут быть интегрированы в отношение. Восприятие и интеракция, однако, до 18 месяцев жизни не имеют символической силы. Развитие способности к символизации проходит в несколько этапов, начиная со ступени, связанной с действием конкретного обмена. Штерн (Stern, 1992) назвал ощущение самости организующим фактором развития психической структуры. Это понятие намного больше приближено к опыту, чем психоаналитическое понятие «Я», поскольку оно, прежде всего, всегда включает в себя и других. Штерн называет четыре степени развития самости. В фазе «возникновения самости» (1-2 месяца) мир переживается как единство восприятия, категориальные аффекты и аффекты витальности имеют особенное значение и, очевидно, разные модусы восприятия (напр., оптический, тактильный), связанные между собой и представленные в памяти. В фазе «ядра самости» (2-7 месяцев) грудной ребенок, по Штерну, уже владеет связным ощущением самого себя и иных, то есть реалистическим восприятием отделения самости от других. Ребенок переживает себя как психическое единство, от которого исходят действия, аф- фекты дифференцированы, связаны со специфическими событиями в отношении, на основе моторных и аффективных процессов формируется память. Из этого примера вытекает чувство привязанности и безопасности (надежности). В фазе «субъективной самости» (7 — 9 месяцев) переживается аффективная привязанность с досимволичным (превербальным) уровнем. Оба партнера интеракции нацелены на что-то совместное, например, ребенок может на что-то указывать и замечает, что мать указывает на тот же объект. Ребенок может интенционально вступать в коммуникации, то есть он знает о влиянии собственного поведения на партнера, но только на базе упомянутого в предыдущей фазе развития самости чувства надежности. С развитием «вербальной самости» (15-18 месяцев) ребенок может вспоминать или называть лиц или действия, то есть они становятся для него символически доступными. Овладение языком в очень большой мере коренится в процессах обмена между ребенком и его ближайшим окружением. 2.7. Как возникают патологические структуры Родители приписывают внешним выражениям (жестам, звукам и т. д.) своих детей определенные значения. Эти интерпретации являются предложениями и вступают в контакт с интринзивным спектром значений ребенка (Domes, 1995). Если предложенные родителями значения слишком сильно отклоняются от значений ребенка, возникают расстройства обоюдной регуляции. Как следствие, предложения родителей могут быть такими, которые способствуют развитию, или такими, которые тормозят его. Отцовская способность к эмпатии, а также способность ребенка приспосабливаться решают судьбу интеракции. Навстречу отцовскому приписыванию значений ребенок выдвигает собственное чувство соответствия. Он «знает», подходит ли что-то или нет. Структурное влияние отцовских реакций доказано как в экспериментах, так и в натуралистических исследованиях. Однако в коммуникацию попадают не только манифестированные выражения аффектов, но и утаенные аффекты, как это Дорне (Domes, 1995) иллюстрирует на одном примере: «Родители часто прикладывают всевозможные усилия, чтобы утаить депрессивные чувства от своих детей и от себя самих. Результатом этих усилий часто бывает чрезмерно бодрствую- ший, взрывчатый, иногда враждебно окрашенный стиль интеракции, который придает беспокойство и неуравновешенность. Ребенок имеет разные возможности справиться с этим. Он либо временно или надолго запирается в себе и таким образом становится «прямо» депрессивным, либо же дает себя заразить и становится таким же хаотически-возбужденным. Это возбуждение со временем и после многих повторных эпизодов становится чертой характера грудного ребенка, в которой закрепля-. ется маниакальная, контрдепрессивная защита родителей. Однако за этой оживленностью таится депрессивное ядро. Когда грудной ребенок, вопреки многим попыткам изменить стиль интеракции своих родителей, не достигает желаемого успеха, наряду с одновременным заимствованием отцовского стиля возникает чувство бессилия и бесцельности» (S. 42). В таких ситуациях способность к эмпатии сильно сужена. Львиная доля всей палитры возможных реакций отдается защите, вследствие чего редуцируется. Возможное последствие, как намекает Дорне, заключается в изъятии определенных аффективных состояний, которые остались без ответа или не были восприняты родителями. 2.8. Эмпатия как основа коммуникации Ранний «диалог» между матерью и ребенком происходит на аффективном уровне, еще тесно связанном с действиями. Обоюдная (!) согласованность движений, мимики, голоса, выражения глаз, а также пауз в контакте определяют раннее отношение. Поочередная согласованность этих коммуникативных элементов порождает переживание общности, сходства и предсказуемости поведения. Поведение и переживание теснейшим образом переплетены между собой (и только позднее шаг за шагом происходит их разделение). Многочисленные эксперименты показали, что аффективное выражение лица согласуется с физиологическими процессами. Когда переживаются определенные чувства, очевидно меняются также и определенные физиологические параметры (сопротивляемость кожи, частота пульса и тому подобное). В рамках одного эксперимента актеров попросили изобразить определенное выражение лица, и оказалось, что при этом также ощутимо изменились и эти параметры, хотя и не в такой мере, как если бы эти чувства переживались на самом деле (Ekman, 1983, цит.: Beebe und
Так как любая коммуникация происходит симультанно на разных высоко символизированных уровнях, терапевтическое влияние может осуществляться принципиально на всех уровнях: на телесном, драматичном, действенном, и не в последнюю очередь — языковом, на котором помещаются все менее символизированные уровни, которые именно потому и доступны. На этом основании становится возможным достичь аффективного доступа к человеку через разнообразные каналы, как это и практикуют разные терапевтические методы. 3. ТЕОРИЯ ТЕРАПЕВТИЧЕСКОГО ОТНОШЕНИЯ Единоличная парадигма, как предыдущие объяснения должны были показать, является пригодной в качестве теоретической основы для терапевтического процесса только при определенных обстоятельствах, потому что она исследовала почти исключительно аспекты саморегуляции, пусть даже другим теоретическим языком. Однако, если мы расширим единоличную перспективу и примем во внимание то, что в каждом отношении всегда происходит обоюдная регуляция (Beebe und Lachmann, 1992; Beebe et al., 1992), то здесь возникает ряд вопросов для терапевтической коммуникации: насколько важную роль играют реальные аспекты отношения и обоюдное согласование? В чем заключается функция терапевта, который не только воплощает реальность, как тот, кто прибывает извне, ограничивается интерпретациями или старается (также извне) проникнуть в чувственный мир пациента, как об этом говорят более ранние концепции эмпатии? Далее мы попытаемся в первом приближении расширить значение таких психоаналитических понятий, как защита, сопротивление, перенесение и интерпретация, по отношению к интеракционному измерению. Дата добавления: 2015-11-26 | Просмотры: 450 | Нарушение авторских прав |
Lachmann, 1992). Уже в самом раннем периоде младенцы могут имитировать выражение лица других людей, что очевидно является врожденной способностью, поскольку они в это время еще не могут видеть собственного выражения лица. Отсюда мы делаем вывод, что существуют многочисленные связи между восприятием и внутренним переживанием. То есть если у наблюдателя определенного выражения лица происходят соответствующие психофизиологические процессы, такие же, как и у персоны, которая это выражение имеет, то надо полагать, что эта многогранная обоюдная регуляция имеет свое соответствие и на психофизиологическом уровне. Вместе с Бебе и Лахманом (Beebe und Lachmann, 1992) мы можем видеть в этом основу эмпатии, которая проникает глубоко в телесную сферу. В интеракции, в которой две личности поочередно определяют значения, создаются подобные аффективные и физиологические состояния. Благодаря этому мы «знаем», как ощущает другая личность. Эмпатическое понимание происходит на всех уровнях: языковом, эмоциональном, аффективном и физиологическом. Таким образом, эмпатию надо считать центральным фактором человеческого взаимопонимания.