АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Особенности разыгрывания роли

Имеется множество определений понятия «роль». В нашем понимании роль — воображаемое или реальное соответствие образу действий и мыслей субъектов окру­жающего мира. Такое широкое, объемное определение этого понятия, отличающееся от традиционного, объяс­нимо самой практикой игры. Ребенок может воображать себя кем угодно или подражать не только людям, но и животным, фантастическим явлениям, неодушевлен­ным конструкциям и предметам, например быть поез­дом, грозой, молотком для забивания гвоздей и т. д. Во всех этих случаях создается образ — представление о со­ответствующем, пусть и трансформированном в игре ха­рактере действий в действительности, но это только первичное звено ролевого опыта. Оно может утрачивать­ся или же закрепляться, воспроизводиться как неосоз­нанно возникающий или привычный тип реагирования в соответствующих обстоятельствах. Для превращения образа в роль необходимо самоубеждение или по край­ней мере интерес к изображению интересующего объекта. Исключительное значение для развития роли имеют такие факторы, как престиж, значимость, актуальность, интерес. Тогда роль сохраняется более продолжительное время. Ее интериоризация, т. е. совмещение с «я», про­исходит только в процессе жизненного опыта, когда она включается как неотъемлемая часть в личностное разви­тие детей.

Более способными удерживать роль, созданную на основе образа, будут дети и взрослые с правополушарной направленностью, отличающиеся повышенной впечатли­тельностью, развитым воображением и художественны­ми способностями. Личности с левополушарной направ­ленностью с их рационализмом, аналитическим складом ума часто растворяют исходный образ и вырабатывают умственную конструкцию наиболее целесообразного по­ведения в том или ином случае. Тогда характер усво­енного поведения прогнозируется, рассчитывается, а не зависит от интуиции и воображения.

Принятие роли обычно заметно в сюжетно-ролевой игре на четвертом году жизни, когда уже достаточно развиты образность мышления, воображение, страх пе­ред сказочными персонажами у впечатлительных и эмо­ционально чувствительных детей. Более естественная способность к принятию ролей наблюдается в возрасте наибольшей игровой активности и проявления фанта­зии. Обычно это возраст от 4 до 12 лет. При этом отме­чается интерес к рисованию, постепенно проходящий в старшем возрасте, как и способность к самому приня­тию роли. У подростков принятие роли продиктовано большей частью групповыми феноменами общения, стремлением подражать другим, в отличие от исключи­тельного стремления быть только собой в предшествую­щем возрасте.

Все люди, в том числе дети, играют роли, обуслов­ленные самим процессом социализации, но интенсив­ность и разнообразие этого процесса характеризуют­ся индивидуальными и нервно-психическими особенно­стями. При неврозе резко уменьшается количество ролей, они приобретают ригидный, застывший, сте­реотипный и во многом защитный характер, например роль «беззащитного неудачника», «мечтателя», «жертвы» и т. д. Психика ребенка с неврозом уже настолько изме­нена неадекватными или травмирующими условиями

жизни, что ему трудно осознать себя, тем более быть собой. По призыву, команде или под страхом наказания невозможно войти в нужную роль. Необходимо вна­чале снять блокирующие механизмы «я» (прежде всего страхи и неуверенность в себе) и только потом рас­крыть возможности ребенка и закрепить их в игровых занятиях.

В любой роли есть правила или границы ее исполне­ния, где ее полномочия заканчиваются или она пре­вращается в другую роль. Для детей в лечебной игре роль должна быть обозначена, но не показана заранее в качестве образца. В игре с помощью роли взрослого можно смягчать ответы ребенка, усиливать или менять в зависимости от тональности или драматизма игры.

Разыгрывание роли — это обусловленный динамикой игры процесс экспозиции, завязки, кульминации и раз­вязки, этапы которого ребенку неизвестны, но игра строится каждый раз подобным образом: имеет свое начало, развитие и терапевтически завершенный ко­нец — решение проблемы. Но это достигается не указа­ми и разъяснениями, как в театре, а с помощью специ­алиста, выступающего в данном случае в качестве лица, задающего направление игре.

Любое взятие роли — это одновременно принятие решения, последовательность его исполнения, художе­ственное и смысловое обрамление или антураж игры. Сам процесс игры имеет неисчерпаемые диагностиче­ские возможности. Какие роли предпочитает ребенок, каких боится или отвергает, насколько может удержать игровой образ, перевоплотиться или остаться собой — все это характеризует личность детей и затруднения в об­щении, а также объясняет истоки подобных проблем у родителей, преодолеваемых совместными игровыми усилиями.

В отличие от театра, где актеры выступают в амплуа любовника, злодея или положительного во всех отноше-

ниях героя, в лечебной игре нет и в принципе не может быть подобной специализации. Роли постоянно череду­ются, и в этом есть своя закономерность: чередование ролей создает ролевую гибкость и облегчает общение в реальной жизни.

В лечебных играх главным является сам характер изображения роли — от полного перевоплощения до полного отстранения. Еще в начале 1970-х годов мы ана­лизировали на основе собственного опыта индивидуаль­ной и групповой игровой психотерапии теоретические воззрения на роль таких классиков театра, как М. Че­хов, брат знаменитого писателя, эмигрировавший из страны в 1928 году (Чехов М., 1953), Б. Брехт (1960) и К. С. Станиславский (1938).

Принятие роли с психологических позиций и после­дующий процесс ее разыгрывания наиболее полно пред­ставлены у М. Чехова: им разработаны приемы определе­ния психологического центра роли, ее тела, погружения в роль по принципу полного перевоплощения. Роль на время растворяет личность актера, движет его действия­ми, предопределяет образ жизни на сцене. Отметим, что М. Чехов впервые смог написать о технике медитативно­го вхождения в роль актеров с яркими художественными способностями, включая эмпатию и эйдетизм, когда становится возможным увидеть себя в предстоящей роли и максимально настроиться на ее воплощение.

Противоположной позиции придерживал драматург Б. Брехт, у которого основной принцип — отчуждение от роли, эффект которого заключается во внушении зри­телю аналитического, критического отношения к изоб­ражаемым событиям. Актер во время игры мог выйти из роли, обратиться к зрителям, иронизировать сам над собой в игре и т. д. Эти диаметрально противоположные подходы отражают правополушарную направленность личности М. Чехова и левополушарную — Б. Брехта. Как правило, на их пьесы ходили и разные зрители.

Промежуточную позицию занимает концепция К. С. Станиславского. Не мудрствуя лукаво, он предло­жил отражать в театре основной принцип марксистско-ленинской философии о первичности бытия и вторично-сти сознания: чтобы изобразить дворника, нужно всего лишь взять метлу в руки, и дворник «готов». В такой концепции отсутствует символизм М. Чехова или от­страненность от роли Б. Брехта. Для К. С. Станислав­ского физические действия — это тот ключ, при помощи которого актер проникает во внутренний мир изобража­емого им лица. Артист не может и не должен верить в реальность изображаемых событий, он должен пове­рить в их возможность, например, представить, как бы он поступил на месте принца Гамлета в предлагаемых обстоятельствах трагедии. Одновременно К. С. Ста­ниславский требовал от артиста постоянно контролиро­вать свое поведение на сцене. Метод физических дей­ствий долгое время выдавался и выдается за последнее, революционное слово в драматургии, импровизация в ко­торой декларировалась, но пресекалась, ограничивая простор творческой активности актера. Тем не менее главный принцип системы К. С. Станиславского об осу­ществлении игры в предлагаемых обстоятельствах сыг­рал свою положительную роль и отчасти используется нами при проведении лечебных занятий.

Принятие роли зависит от цели и характера игры. Когда специалист дает установку на проигрывание той или иной ситуации, он вынужден разъяснить, пусть и в общих чертах, ее характер и действия участников. Другими словами, предлагаются определенные обстоя­тельства, но игра не контролируется, поскольку при этом исчезли бы спонтанность, непринужденность и пафос иг­ры. Каждая роль имеет неограниченный диапазон импро­визации, раз можно по-разному настроиться на нее с уче­том своих индивидуальных возможностей и проблем. В то же время внешняя заданность роли является своего рода

дисциплинирующим фактором, но это не приводит к ско­ванности благодаря более свободному, непринужденному поведению в игре специалиста, способного упростить ролевое действие, сделать его менее напряженным и бо­лее оптимистичным.

Иная ситуация складывается при сочинении детьми дома историй на тему своих страхов, Они уже заранее продумывают роли, свое личное участие и во время иг­ры гораздо легче и глубже принимают роль. Часто при этом отмечается полное перевоплощение при увлеченно­сти игрой, тем более ее эмоциональном накале и драма­тизме.

В нашей практике используются все три рассмотрен­ных подхода к игранию ролей — игры в предлагаемых обстоятельствах К. С. Станиславского, ролевое перевоп­лощение М. Чехова и отстранение от прежней роли и ее реструктуризации в новую роль Б. Брехта^

Поэтому основной принцип принятия и играяия роли в нашем понимании гласит: не существует ограничений или предписаний, если роль принята ребенком и взрос­лым, самое важное — динамика игрового действия, раз­решение проблемной ситуации посредством задаваемых специалистом взаимоотношений игрового характера.

Нельзя заставлять вживаться в роль. Если это про­исходит, то это результат сыгранности всех играющих и прежде всего взрослых. Играющие дети — непрофес­сиональные актеры, а в нашей практике — больные с за­торможенными эмоциями, как, впрочем, и их родители, всегда имеющие те или иные проблемы в общении и за­труднения при установлении новых контактов. Поэтому не следует сразу настаивать, как режиссер в театре, на соответствии принятой роли, сердиться, делать замеча­ния, следить за каждым шагом и жестом, так как это может уменьшить или совсем исключить эмоциональное воздействие игры. Болезнь ребенка как раз и развивалась из-за такого обилия замечаний, советов, предписаний

и приказов, поэтому хотя бы здесь, в лечебной игре, нуж­но дать ему возможность раскрепоститься, побыть самим собой, но без игровой анархии. Нужно уметь не заме­чать некоторых недостатков ребенка, чтобы не смутить его, сделав поведение неестественным, а его самого — еще больше неуверенным в себе, боязливым или чрез­мерно возбужденным и агрессивным. Из этого не следу­ет, что игра должна быть неуправляемой. Любая лечеб­ная игра, а не просто игра сама по себе, содержит кон­кретные предписания и правила, сообщаемые заранее родителям и детям. При этом надо знать, как правильно реагировать на их нарушение даже используя штрафные санкции,— прежде всего терпеливо, по-доброму и с юмо­ром, чего так катастрофически не хватает родителям, обучаемым прямо по ходу игры. Следует заметить, что при воспитании детей с неврозами родители часто впа­дают в крайности: или излишне контролируют каждый шаг ребенка, опекают без нужды и все делают за него, или предоставляют полную свободу, устраивая «счастли­вое детство», пресыщение которым вызывает аффектив­ные расстройства и приводит к эгоцентризму.

И еще одна психологическая тонкость ролевой игры: специалист должен думать не столько о том, как изоб­ражает роль ребенок или взрослый, в какой мере обра­щают они внимание на собственную роль, сколько о ха­рактере поведения и действия в игре.

Игра — это неразрывное ролевое действо, не допускаю­щее остановки, повторения и подразумевающее вовлече­ние всех присутствующих в процесс игры и происходя­щие в ней изменения. Сыгранность — кульминация ле­чебной игры, достигаемая в неоднократно повторяющихся занятиях. До сих пор вспоминается одна подростковая группа начала 1980-х годов, в которой сыгранность была так высока, что удавалось решить почти все эмоциональ­ные проблемы ее участников. Но в этой группе от­сутствовали родители, которые обязательно по привычке

негативно повлияли бы на инициативность и спон­танность детей с неврозами. В настоящее время мы или сразу проводим совместные игровые занятия детей и ро­дителей, или дети знакомятся друг с другом в предва­рительной (без родителей) игре.

В большей степени, чем дети, боятся играть родите­ли. Им кажется, что они не смогут взять роль, сыграть естественно, преодолеть свои застарелые страхи и т. д. Справиться с этими проблемами помогает то, что роле­вым играм, в частности драматизации страхов, предше­ствуют предметные игры, где все предопределено, фан­тазия и импровизация минимальны. Подчеркивается и необязательность игрового перевоплощения, посколь­ку игра выглядит как просто иная деятельность. После предметных игр новым условием является изображение ролей «как на самом деле» или «как будто» без их обя­зательного разделения — все зависит от обстоятельств, возможностей и желания играющих. Лучше быть более простым и непосредственным в игре, чем притворяться и быть фальшивым. Даже голос не нужно нарочито менять, если это не характерно для роли, иначе ребенок отрицательно среагирует на фальшь в сравнении с есте­ственным и привычным поведением взрослого.

Игра — это владение образами, весьма затруднительное для лиц, подверженных неврозам. Эта способность приоб­ретается не сразу, скорее она воспитывается, форми­руется в процессе построения игр от простых предмет­ных к более сложным ролевым играм. Более успешным бывает результат, если игры проводятся и дома.

Включить ребенка (особенно дошкольного возраста) в игру помогают ручные (бибабо) или тряпичные куклы, куклы-марионетки, интерес к которым настолько велик, что позволяет без труда провести игровую разминку на темы, не относящиеся к лечебной игре, дети в итоге более глубоко проникают в роль, и игра носит более естественный характер.

В отличие от многих предшествующих телевизион­ных передач, в том числе «Спокойной ночи, малыши», мы не искажаем образ сказочных персонажей. Волк, в каком бы обличий он ни представал, всегда хищник, ждущий только момента для проявления своей агрессив­ности. Баба-Яга, если и помогала Иванушке, то на то он и дурачок, чтобы потом к ней попасть, поскольку у исте­ричной Бабы-Яги только одна-единственная страсть — наслаждение от вида сгорающей в печке очередной жерт­вы ее обмана. Кощей Бессмертный — это образ смерти, бездушия и коварства, и ничего хорошего ждать от шизоида не приходится, каким бы виртуозным, а сейчас виртуальным, «другом» он ни являлся. Зло есть зло, доб­ро — это добро, а не что-либо неопределенное в представ­лении некоторых театральных и телевизионных режис­серов. Только при ясных исходных человеческих убеж­дениях можно воздействовать ролью на поведение детей, побеждая страхи и неадекватные реакции.

Роль в игре должна быть достаточно ясной, понятной и основанной не на прихоти или психологической абер­рации специалиста, она призвана отражать ее общепри­нятые, традиционные, культурные и национальные кор­ни. Упоминание о национальных особенностях отнюдь не случайно. Если, к примеру, китаец, при всем уваже­нии к этому великому народу, будет разыгрывать рус­скую сказку, то там обязательно появится не один дра­кон, а несколько, главный герой будет слишком долго терпеть притеснения, чтобы потом решиться на сопро­тивление, месть будет слишком жестокой и по-восточно­му изысканной, вроде бамбука, прорастающего сквозь тело жертвы.

То же относится и к манере исполнения лечебной игры: она может быть рассчитана по минутам, когда расписаны реплики персонажей, задержки исключены, хотя и в театрах есть антракты — перерывы между дей­ствиями. При этом заранее в деталях программируемый

характер игры, ее техницизм исключают непосредствен­ность, спонтанность и творческую активность играю­щих. Отрицательное воздействие в лечебной игре оказы­вают декорации, грим и другие атрибуты театральной игры, несмотря на то что как раз они и предназначены для лучшего вписывания роли в предлагаемые обстоя­тельства. Дворник должен быть во дворе, горничная — в комнате, полководец — в шатре или у карты боевых действий. Подобный реализм создает шаблон — обуслов­ливая характер действия в определенной обстановке, и часто полностью исключает возможность другого виде­ния роли, как и спонтанность и непосредственность чувств. У детей с неврозами и родителей еще быстрее исчезает инициативность при воссоздании сказочного дворца в виде декораций. Однако не следует впадать и в другую крайность — работать на пустой сценической площадке. В этом случае необходимо найти компромисс­ное решение — условно определить происходящее, пусть только в виде поставленного стула как образа дома, двух реек, символизирующих речку, игрушечных ело­чек, круга, имитирующего колодец, нескольких кукол в качестве беседующих между собой людей, игрушечно­го медведя, представляющего животный мир, и т. д. Тогда начинает обнаруживаться даже заблокирован­ное неврозом воображение, которое, проявляясь в инте­ресе, возбуждении, сосредоточении на главной идее, раскрывает психотерапевтические аспекты игры с по­мощью собственной активности, освоения ранее недо­ступных возможностей на волне интереса и увлечения

игрой.

Роль проигрывается один, иногда — два раза, боль­шее число ее изображения означает только игру ради игры и будет иметь не терапевтический, а антитерапев­тический результат. Иногда мы видим в театре на сотом или тысячном спектакле, как из роли и драмы уходит жи­вое, творческое начало, и он превращается в механическое

воспроизведение действий, формально правильных для знатоков, но лишенных какой-либо живой мысли и эмоции подобно заезженной пластинке. Лечебная игра — это совсем иное. Ее участники не имеют амплуа, т. е. никто не изображает только безнадежного злодея или доброго и во всех отношениях безупречного человека. Роли постоянно меняются, но с определенным смыслом, заданным участвующим в игре специалистом.

Далеко не всегда ребенок берет роль, которую он, воз­можно, и сумел бы сыграть, но не может по различным причинам. Разрешить эту ситуацию помогает многообра­зие ролей, их чередование и согласие самого ребенка на исполнение той или иной роли. Причем трудную для него роль может проиграть другой ребенок, участвую­щий в игре, или любой взрослый. Повторяя роль, не следует ее копировать, раз она служит только в качестве разминки, пробы, одного из вариантов игры. Взятие роли тесно связано с самим умением детей играть. От­метим факторы, осложняющие, а то и препятствующие принятию ролей в лечебной игре.

1. С ребенком никто и никогда не играл и, соответст­венно, у него нет навыков ролевого взаимодействия.

2. При левополушарной направленности отрицается ролевая, тем более эмоционально насыщенная и ди­намичная игра со сверстниками. Постоянно требуются предварительные разъяснения, уточнения, корректиров­ки, что исключает спонтанность, непроизвольность дей­ствий в игре. К тому же всегда необходимо знать зара­нее, чем закончится игра, что должны делать ее персо­нажи и с какой целью. Иногда эмоции просто отсут­ствуют, но есть попытки их воспроизведения, а реани­мация эмоций представляет собой не только трудную, но и не всегда благодарную задачу при отсутствии желания эмоционального соучастия в игре.

3. Недостаточная природная общительность и откры­тость.

4. Прямолинейность и максимализм, отсутствие гибкости в мышлении.

5. Недоверчивость и подозрительность, насторожен­ность, чрезмерная критичность.

6. Ограниченность воображения вообще и фантазии в частности.

7. Оставшиеся страхи, особенно в новых, непредска­зуемых ситуациях общения.

Лечебная игра предоставляет дополнительную воз­можность для общения родителей с детьми, и его успеш­ность зависит от способности взрослых осознать актуаль­ность проблем ребенка скорее, чем недостатки собствен­ного характера. Игра обучает родителей естественности взаимодействия с детьми, поскольку необходимо при­спосабливаться к их эмоциональному настрою, учиты­вать возраст и возможности, т. е. в максимальной степе­ни индивидуализировать отношения с ними, и примером в этом случае может считаться игровое поведение специ­алиста. В процессе игры недопустимы игровой «надрыв» в голосе, фальшь, дурашливость, нарочитость в изобра­жении аффектов.

Игра сама определяет темп и характер эмоций, их не нужно форсировать, опережать, как и обнаруживать за­поздалые реакции. Эмоции должны сопутствовать роли как музыкальное сопровождение и меняться по ходу действия. Тем самым становятся востребованными адек­ватные обстоятельствам эмоциональные ответы, что, впрочем, не исключает подчеркнуто драматичного ха­рактера некоторых сцен. Но по мере их разыгрывания эмоции преобразуются, и в этом заключается принцип управления аффектом в игре, раз он сознательно уси­ливается, ослабляется или меняется на противополож­ный.

В заключение обобщим положения о ролевой игре в психотерапии неврозов у детей.

1. Отсутствуют репетиции, тем более показ, как нуж­но играть.

2. Цель игры (например, избавиться от страха, пре­одолеть конфликты, улучшить общение и т. д.) не сооб­щается детям, но четко обозначается родителям. Иначе дополнительное напряжение заблокирует ребенка, вызы­вая непомерное чувство ответственности: сможет ли он справиться с вновь возникшими обстоятельствами, за­служит похвалу или порицание, а то и наказание, как это бывало дома?

3. После игры ребенок получает одобрение, похвалу за свои успехи, всегда обнаруживаемые не только роди­телями, но и специалистом, раскрывающим все тайны игры в последнюю очередь.

4. Результаты лечебной игры будут оптимальными, если в нее входят элементы неожиданности, ожидания, непредсказуемости, нельзя ее спланировать заранее, обо­значить, озвучить, объяснить до мельчайших деталей. Тем более недопустима экзальтация в жестах, поведе­нии. Роль должна быть исполнена до конца, до ее логи­ческого завершения, и только потом можно сменить роль по желанию играющих (но не специалиста).

5. Перед началом игры игры устраивается психологи­ческая разминка вроде прогона в театре.

Например, игровое занятие посвящено преодолению страха темноты. Задается вопрос: «Что такое темнота?» Ответ детей: «Там чудища». Взрослых: «Мрак, неизвестность». Вопрос: «Что же в тем­ноте может происходить с детьми?» Ответ взрослых: «Будут одино­кими, звать маму или описаются от страха». Дети: «Ничего не слыш­но, не видно, но что-то все равно шевелится, шуршит и не дает мне спать». Вопрос: «Что было подобное с вами раньше?» Каждый из­лагает свою версию. И здесь не нужно отделять вымысел от ре­альности, т. е. «воспоминание» может быть былью или сказкой, но во всех случаях оно является значимым для детей и родителей.

Задаются следующие вопросы: Как же можно справиться со страхами?Залезть под кровать, плакать навзрыд и звать не только

маму с папой, но и всех соседей и прохожих на улице. Более того, есть же «скорая помощь», почему бы не призвать ее для выпол­нения своего долга, а может, еще лучше лечь в больницу, чтобы подлечиться от страхов без мамы. Подобные вопросы задаются участниками вначале не ребенку, а ассистентам и, что особенно следует подчеркнуть, родителям, которые также рассказывают свои истории. Страхи, запечатленные в подсознании родителей, повлияли на детей, вызвав повторные всплески беспокойства у тех и других при воспроизведении аналогичных травм в жизни. Тогда последовательность драматизации услышанных рассказов более оптимальна при проигрывании вначале историй, которые отлича­ются от рассказа большим субъективизмом, т. е. фантазией де­тей, родителей и ассистентов, и только после обсуждения всех ва­риантов игры специалист предлагает свой вариант проигрывания прежней жизненной ситуации с ребенком. Подобная методика — это драматизация переживаний ребенка, но в условной и отчасти гротескно-юмористической форме. В игре же отражаются вначале не столько собственные проблемы ребенка, сколько похожие на них проблемы участников. Тогда возникает чувство общности, единения, интереса к изображению собственных проблем. Это и есть принцип постепенного вхождения, приближения к травмирующему жизнен­ному опыту, позволяющий более естественно провести игровое занятие и добиться наибольшего терапевтического успеха.

6. При разыгрывании роли допускается любая сте­пень импровизации в пределах развития игры как спо­соба разрешения проблем в прошлом и настоящем. Роль, таким образом, отражает то, что было, что есть сейчас в сознании и что может произойти после изме­нения отношения к проблеме. В связи с этим роль не имеет характера «прокрустова ложа» и воспроизводит настоящие личностно и социально адаптированные реак­ции в жизненном опыте скорее, чем «боль незаживших ран». Одновременно мы не разделяем принципов праг­матичной психологии типа «Изображай здесь и теперь», что означает вырвать дерево с корнем, чтобы переса­дить его на новое место без привычной почвы и ближай­шего окружения в будущем. Конечно, это отрезвляющий

принцип для работы с клиентами, которые не должны забывать о реальности. Что же касается пациентов, прежде всего больных неврозами, то подобный тезис звучит так: «Возьми себя в руки и сделай это немедлен­но, сейчас, раз и навсегда». Более примитивного обра­щения нельзя придумать, чтобы создать безвыходное положение для пациента, неспособного из-за невротиче­ских расстройств решить проблему сразу и бесповоротно по желанию и прихоти «продвинутого» специалиста. Пациент — не марионетка, а личность, и надо учиты­вать историю его развития, перспективы роста, а не ограничиваться «достигнутыми» в данном случае успе­хами в оказании помощи.

7. Желательно быть внутри роли, т. е. соответство­вать ее смыслу, рамкам, контуру. Но если говорить об эмоциональном отражении роли, сразу «оживить» эмо­ции или сделать ребенка бесстрашным, хладнокров­ным при встрече с опасностью, конечно же, невозможно. Нужно время, соответствующий игровой опыт и, еще раз подчеркнем, пример эмоционального вовлечения в иг­ру взрослых.

Сказанное делает вживание в роль не обязательным, хотя и желательным условием лечебной игры: вполне достаточным оказывается участие в ней ребенка, вовле­ченного в сюжет игры усилиями взрослых. Ребенок дей­ствует в предлагаемых обстоятельствах в зависимости от своих умений и возможности быть собой. Его нельзя осудить, наказать за это, как и заставить быть «звездой экрана». Тем не менее творческие возможности детей, в отличие от большинства застывших в своем эмоциональ­ном развитии взрослых, настолько велики, что уже на втором-третьем игровом занятии дети начинают сами проявлять инициативу в игре, все больше удивляя не способных к таким быстрым изменениям взрослых.

8. Насколько необязательно вживаться в роль, соот­ветствовать всем ее параметрам, настолько обязательно

соблюдать игровое психологическое пространство — вос­производить роли в течение всей игры без выхода из нее, обсуждения и вопросов, хотя сама роль может ме­няться в зависимости от ситуации. Соответственно, в иг­ре нет зрителей, а есть только участники, и специалист не является исключением.

9. Активная, жизнеутверждающая, созидательная, конструктивная направленность игры состоит не только в ее остроумном, каждый раз неожиданном решении, но и в максимальной активизации творческих возможнос­тей детей, скованных, заторможенных или не раскры­тых в процессе предшествующего развития.

10. Игру нельзя обрывать, впускать посетителей, раз­говаривать по телефону. Главное — вовремя заканчивать, но без приказа, а естественным образом, когда игра будет уже последействием, а не действием.

Дата добавления: 2015-09-27 | Просмотры: 488 | Нарушение авторских прав