АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Аннотация 18 страница

– Я остановил бы его, если б мог, но он запер меня в моей комнате. А потом было уже поздно. На рассвете Мепал заколотил в дверь и сообщил ужасную новость, – он обхватил голову руками. – Боже праведный, Сильвия была такой красивой, мистер Холдсворт, такой милой. Она была для меня всем на свете. И она нашла свой конец, промчавшись по ночным улицам и утонув в пруду. Возможно ли что-то более жестокое?

Несчастья, как и соперничество, пробуждали в докторе Карбери все лучшее и худшее. Порой он казался почти прежним, решительным и энергичным. Носился по колледжу и, как и Ричардсон, разговаривал почти со всеми членами совета с глазу на глаз. Он объявил, что завтра в полдень будет проведена чрезвычайная встреча совета.

Не годится, сказал он Элинор, чтобы в колледже думали, будто он прячется в Директорском доме из-за того, что его протеже скомпрометирован. Она с беспокойством наблюдала за ним, как и положено жене, хотя вряд ли понимала, о ком больше тревожится – о нем или о себе.

Мистера Аркдейла вызвали к директору. Элинор узнала от мужа, что Соресби посетил службу, как обычно, и пообедал в зале. Но сайзар сидел отдельно и ни с кем не разговаривал.

Запала директору хватило до середины вечера. Он рано вернулся с ужина, опираясь на руку Бена, и его пришлось проводить в постель. Элинор зашла повидаться с ним. Он выглядел изможденным и явно испытывал боль, но не позволил жене послать за врачом или хотя бы за сиделкой.

– Нет-нет, – вспылил доктор, мотая головой из стороны в сторону. – Я и так прекрасно справлюсь, миссис Карбери. К тому же, если мы за кем-то пошлем, новость облетит колледж за пять минут. – Он мрачно ухмыльнулся и тут же поморщился. – И Грязный Дик начнет сочинять для меня некролог. Если уже не сочинил.

Он отвернулся и застонал. Элинор заранее запаслась в аптеке опийными пилюлями. Она достала из кармана маленькую вощеную коробочку, заручилась помощью Бена и уговорила мужа принять две сразу. Пилюли, по крайней мере, облегчат его боль, а это уже больше, чем способны сделать врачи со своими диагнозами и учеными степенями.

Спал доктор Карбери неспокойно. Элинор, Сьюзен и Бен сменялись у постели. Элинор не спала. Всю ночь куранты колледжа неустанно отмеряли медленное течение времени. Днем и ночью часы напоминали, что она в Иерусалиме, своей тюрьме и своем святилище.

Элинор задумалась, не позвать ли священника, но отказалась от этой мысли на основании того, что это только разъярит мужа, поскольку его подлинное состояние станет тогда известно за пределами дома. К тому же это может усилить его страх, поскольку покажет, что Элинор считает его умирающим. Долгие часы она твердила себе вновь и вновь, что у него – и у нее – есть основания надеяться. Телосложение ее мужа на редкость могуче, и он переживал бури и похуже этой. Она отгоняла прочь мысли о том, что станет с ней, если он умрет. Она отгоняла мысли о Джоне Холдсворте.

Пробило два часа, когда Элинор вышла из комнаты больного, где место у кровати заняла Сьюзен. Доктор Карбери не спал, но был без сознания. Казалось, он не чувствует боли. Элинор закрыла за собой дверь и медленно и тихо пошла по коридору к своей комнате. Она испытывала усталость, но не сонливость. Женщина остановилась у окна, которое освещало лестничную площадку, и отвела занавеску на несколько дюймов.

Окно выходило на запад, на маленький дворик перед домом и город за ним. Дождь после полудня прекратился. Небо прояснилось. Крыши, башни и шпили расстилались перед ней, как спящая стая чудовищ. В их тени теснились низенькие домишки горожан.

Ее внимание привлекло движение. Кто-то шел по двору внизу. Она различила темную фигуру, которая пробиралась к ограде, отделявшей северную сторону двора от Иерусалим-лейн. Неуклюжие хаотичные движения человека напомнили ей несуразных насекомых с длинными ногами – долгоножек.

Элинор тут же вспомнила, как в детстве, еще в школе, они называли подобных насекомых дергунчиками и как Сильвия поймала одного и оторвала ему ножки – скорее ради эксперимента, чем из жестокости. В действительности Сильвия никогда не была жестокой. Но она всегда отчаянно стремилась к знаниям и была охоча до экспериментов. Иногда это приводило к тому же результату, поскольку желание служило оправданием самому себе.

Воспоминание вызвало гадкое и безымянное чувство, горькое, как полынь. Одновременно, как будто Сильвия лично запалила факел, который на мгновение осветил настоящее, Элинор узнала в фигуре внизу мистера Соресби. Он добрался до дальнего угла двора, где ограда встречалась с каменной кладкой. Подтянулся на руках и осторожно перебрался через шипы. Несколько секунд она наблюдала, как он сражается с преградой, но внезапно он исчез, проглоченный Иерусалим-лейн.

Она позволила занавеске упасть на место и вернулась в свою комнату. Мистер Соресби скрылся. Вероятно, ее долг немедленно сообщить об этом мужу или, если сие окажется невозможным, послать Бена с сообщением к мистеру Ричардсону. С другой стороны, кому это пойдет во благо? Уж точно не колледжу и не мистеру Соресби. Она не могла винить сайзара за то, что он сбежал от ситуации, которая обещала ему один лишь позор. И кто она такая, чтобы усугубить его положение?

Утром в среду Джон проснулся и услышал, как Малгрейв весело насвистывает, хлопоча на кухне. Было около восьми часов. Он спустился, умылся и обосновался в гостиной, куда Малгрейв принес ему чаю. Джип вернулся вчера поздно вечером. Он сказал только, что обстряпал небольшое личное дельце и что все прошло как нельзя более гладко.

– Мистер Олдершоу внизу? – спросил Холдсворт.

– Еще спит, сэр. Можно рассказать вам кое-что по секрету, сэр?

– Что именно?

Джип достал записную книжку, вынул небольшую газетную вырезку и аккуратно положил ее на стол.

– Это из «Кроникл», сэр. За февраль.

Холдсворт изучил вырезку. В ней содержался вердикт по делу о несчастном случае со смертельным исходом на Трампингтон-стрит: девушка по имени Табита Скиннер, четырнадцати лет от роду, задохнулась вследствие припадка во сне. Печальное событие произошло вечером во вторник, шестнадцатого февраля, в доме миссис Фиар. Четыре месяца назад, подумал Холдсворт, почти день в день. История была особенно грустной, поскольку девушка была сиротой из лондонского госпиталя Магдалины. Миссис Фиар, вдова священнослужителя, усердно занималась благотворительностью и за свой счет привезла девушку в Кембридж в надежде обучить несчастную работе служанки.

Он поднял взгляд.

– Когда миссис Уичкот нашли в Иерусалиме? Вам известна точная дата?

– Утром в пятницу, семнадцатого февраля, сэр, – ответил Малгрейв.

– Кто такая эта миссис Фиар? Она связана с нашим делом?

– Она некогда работала гувернанткой в доме отца мистера Уичкота, сэр. Я не раз видел ее в Ламборн-хаусе, и полагаю, что мистер Уичкот порой навещает ее на Трампингтон-стрит… – Он мгновение подождал с невозмутимым видом, но Холдсворт ничего не ответил. – Принести булочки, сэр, или вы подождете мистера Фрэнка?

– Нет… будьте добры, разбудите его.

Джип поднялся по лестнице, приволакивая ногу, и постучал в дверь Фрэнка. Подергал за ручку. Затем спустился по лестнице обратно.

– Не отвечает, сэр. А дверь заперта.

Холдсворт поднялся наверх, дернул за ручку и окликнул Фрэнка по имени. Потом ударил плечом в дверь. Та распахнулась. Джон ввалился в комнату так быстро, что чуть не упал.

Кровать была пуста, покрывала отброшены. Фрэнка не было видно, и ему негде было спрятаться.

Малгрейв подошел и встал за спиной.

– Ладно хоть не повесился, сэр. Здесь, по крайней мере.

– Придержи язык, – рявкнул Холдсворт, хотя мгновением ранее его посетила та же мысль.

Он подошел к окну – небольшому отверстию под самой крышей, над которым нависала солома, – высунул голову и посмотрел вниз. Совсем невысоко для мужчины роста Фрэнка, если ему удалось выбраться из окна ногами вперед и прыгнуть. Когда-то под самым окном была клумба, теперь заросшая сорняками. Она обеспечила бы ему мягкое приземление.

Холдсворт вернулся в комнату и огляделся по сторонам.

– Он взял сюртук и шляпу, которые надевает на охоту, – сообщил Малгрейв. – И крепкие ботинки.

Холдсворт выдвинул ящики небольшого комода, один за другим. Трудно было сказать, что еще взял Фрэнк, если взял. Он нашел кошелек с полудюжиной гиней и серебром. У Фрэнка есть другие деньги? Или ему не нужны деньги там, куда он отправился?

– И где же этот прохвост? – спросил Холдсворт.

Малгрейв поднял глаза к потолку, как если бы надеялся прочесть там ответ.

– Одному богу известно, – ответил он и после очередной старательно рассчитанной паузы добавил: – Сэр.

Рано утром в среду, четырнадцатого июня, в переднюю дверь Ламборн-хауса заколотили. Огастес, спавший в комнатке у кухни, глубоко погрузился в сон с участием давно покойного отца, подмастерья плотника, и поначалу стук смешался со сном и стал его частью. Но затем стук переместился к задней двери дома и стал громче. Наконец шум вынудил Огастеса неохотно пробудиться от сна и вернуться в реальный мир.

Выкарабкавшись из кровати, он первым делом подумал, что мистер Уичкот будет в ярости из-за подобного грохота в такую рань. Стук не прекратился, даже когда Огастес крикнул, что поспешает со всех ног. Наконец он справился с засовами на кухонной двери.

Во дворе стояло четверо незнакомцев. Они не дали ему возможности поразмыслить, впускать ли их в дом. Как только дверь приоткрылась, один из них ступил ногой за порог. Другой распахнул дверь, схватив мальчика за плечо и толкнув его внутрь. Мужчины протиснулись в дом.

– Вы свидетели, ребята, – сказал старший из четверки, мужчина с круглым красным лицом и огромным животом, распирающим жилет. – Этот любезный молодой человек пригласил нас войти. Мы не вламывались силой. – Он погладил Огастеса по голове рукой, похожей на кусок свиной грудинки. – Мистер Уичкот дома?

– Да, сэр. Но он и пальцем не пошевелит до…

– Ничего, мы заставим его пошевелиться.

– Но, сэр, я рискую своим местом.

Толстяк засмеялся.

– Твое место не стоит и гроша, так что я не стал бы беспокоиться о нем. Или ты проводишь нас к своему хозяину, или мы отыщем дорогу сами. Мы судебные приставы, и у нас с собой иск. Кто еще есть в доме?

– Только я, сэр.

– Другие слуги?

– Кухарка уволилась вчера. Горничная тоже. Есть еще старый Джем, но он спит не в доме.

Толстяк потопал наверх, его люди – за ним. Когда он достиг второго этажа, в дверях своей спальни появился мистер Уичкот. На нем была только ночная рубашка и ночной колпак, а изящные черты лица были искажены злобой.

– Кто вы, черт побери, такие?

– Судебные приставы, сэр, – охотно отозвался толстяк. – У меня с собой заявление на уплату семидесяти девяти фунтов, восьми шиллингов и четырех пенсов по иску мистера Малгрейва.

– Глупости. Он лжет. Кроме того… вы не имели права входить. Вы вломились в мой дом. Я пожалуюсь магистрату.

– Нет, сэр, не пожалуетесь. Ваш парнишка пригласил нас войти, благослови его боже. Мы все поклянемся в этом на Святой Библии, если потребуется.

– Чертов болван!

– Меня волнует только иск, сэр, – сказал бейлиф. – А в нем написано, что вы должны уплатить долг плюс расходы. Вы дадите мне денег, я дам вам расписку, и мы тут же удалимся.

– Вы полагаете, я храню такие деньги в доме?

– В таком случае я вынужден пригласить вас пройти со мной, сэр. Но почему бы нам не провести все легко и приятно? Осмелюсь предположить, что вы захотите написать письмо-другое. Мы не станем вам препятствовать. И если вам нужен час-другой, чтобы подготовиться, сэр, вы найдете нас крайне предупредительными, и я уверен, что такой джентльмен, как вы, сумеет выразить свою благодарность.

Уичкот поднял руки, как бы пытаясь возвести физическую преграду между собой и тем, что ему предстояло.

– Дело яйца выеденного не стоит, – сказал он бейлифу. – Все очень просто уладить. Мне понадобится всего час или два.

– Уверен, это более чем устроит всех заинтересованных лиц, сэр. А теперь, возможно, вы хотите одеться? Мы не можем прохлаждаться здесь весь день.

Один из приставов ждал на лестничной площадке. Бейлиф театральным шепотом велел другому встать у мистера Уичкота под окном, на случай, если джентльмену захочется внезапно покинуть дом. Затем он предложил Огастесу показать дом ему и четвертому приставу. Толстяк ходил из комнаты в комнату с видом потенциального покупателя. Казалось, увиденное не слишком его впечатлило.

– Смотрю, здесь дело далеко зашло. Лучше бы тебе бежать сломя голову. Послушай моего совета, парень, поищи себе другое место. Ты еще скажешь нам спасибо, вот увидишь. Это только начало, – он покровительственно погладил Огастеса по голове. – Иски – как овцы, знаешь ли. Стоит одному найти дыру в заборе, как остальные повалят гурьбой. Попомни мои слова, мы сегодня же придем с новыми.

– Но такой джентльмен, как мистер Уичкот…

– Это джентльмен, который задолжал денег, а остальное меня не волнует, и в глазах закона это делает его таким же простым парнем, как ты или я. Возможно, он еще сумеет выкрутиться. Возможно, он получит ренту в конце квартала. Возможно, его кредиторы придут к соглашению. Но если ты спросишь меня, все зависит от того, примчатся ли друзья к нему на выручку. Вот кто способен вытащить из подобной передряги в девяти случаях из десяти. А пока что его место в предварительном заключении.

Бейлиф, один из его людей и пленник уехали в закрытом экипаже, оплата какового также будет стребована с мистера Уичкота. Двое других мужчин остались в Ламборн-хаусе, чтобы убедиться, как объяснил толстяк Огастесу, что с его содержимым не случится никаких неприятностей в отсутствие хозяина дома. Стоимость их услуг также, в конце концов, будет предъявлена мистеру Уичкоту. Кроме того, толстяк согласился передать письмо миссис Фиар на Трампингтон-стрит.

Оставшись вдвоем, судебные приставы заставили Огастеса еще раз показать дом. Они непрестанно комментировали его содержимое, отпуская критические замечания и прикидывая ценность. Многое зависит, снисходительно пояснили они Огастесу, от того, кому в действительности принадлежит дом и не заложен ли он. Если все пройдет гладко, заверили они, содержимое дома и, в особенности, винного погреба потянет на приличную сумму.

Они захватили пару бутылок вина и уселись за кухонный стол, однако были не слишком впечатлены и объявили содержимое бутылок гнусной водянистой жижей. Уже пробило девять утра, и приставы обсуждали, не сходить ли за третьей бутылкой, просто чтобы окончательно убедиться, когда в дверь прихожей постучали.

Приставы сопроводили мальчика к двери. Когда он открыл дверь, гость стоял к ней спиной. Поначалу мальчик принял его за торговца, поскольку тот был просто одет, и пыль на нижней половине его тела свидетельствовала, что он прошел немалый путь пешком. Но когда мужчина обернулся, Огастес немедленно узнал его.

– Где твой хозяин? – требовательно спросил Фрэнк Олдершоу.

Тем же утром, пока весь колледж находился в часовне, в Директорский дом заглянул доктор Милтон. Он был сухоньким невысоким человечком далеко за семьдесят, с лицом, похожим на чернослив, и испачканным нюхательным табаком жилетом. Его поведение никогда не отличалось любезностью, но сегодня он повел себя еще сварливее, чем обычно, – отчасти потому, что ему пришлось поторопиться с завтраком, отчасти потому, что он прослышал, будто его пациент имел наглость обратиться к другому врачу.

– Так-так, мадам, – сказал он Элинор, после того как осмотрел Карбери, приказал выпустить из него пару унций крови и прописал еще опиума. – Не понимаю, зачем вы посылали за доктором Джермином. Он не добавил к моему диагнозу ничего нового. Случай простой, как кирпич.

– То есть, сомнений быть не может, сэр?

– Нет. Данный тип рака не под силу ни одному врачевателю.

– Возможно, хирург?..

– Нет, мадам, нет. Как я уже говорил доктору Карбери, местоположение опухоли полностью исключает хирургическую операцию. Лекарство будет таким же смертоносным, как и болезнь, только намного быстрее. Скальпель убьет его, вырезая рак.

Элинор отвернулась. Помолчав, она тихо спросила:

– Как долго?

– Это вопрос посложнее. Несколько дней или недель… даже месяцев, хотя вряд ли. Предсказать практически невозможно. Поймите, многое зависит от телосложения пациента и развития болезни. Я буду и впредь прилагать все усилия, мадам, но не ждите от меня чудес.

– Конечно, сэр, – ответила Элинор. – Я и не жду.

Доктор резко глянул на нее, подозревая иронию, после чего достал часы и заявил, что его ожидают другие пациенты. Когда он ушел, Элинор встала у окна, глядя на Директорский сад и Длинный пруд. Она знала, что этот день настанет, но не предполагала, что так скоро. Ее будущее внезапно разверзлось темной ямой на пути; и она неумолимо скользила к ней, не в силах изменить направление или хотя бы отсрочить миг падения.

В дверь постучали, и Сьюзен объявила, что доктор Карбери проснулся и просит ее. Она нашла мужа в постели, опершегося о подушки. У окна расположилась платная сиделка с вязанием. За ночь болезнь еще больше состарила мужа, иссушила его лицо и тело. Его глаза, напротив, парадоксально стали моложе. Элинор никогда прежде не уделяла им особого внимания, но внезапно осознала, что они большие и блестящие, как у волкодава, которого Фрэнк держал в деревне, когда был мальчиком.

Доктор Карбери поманил ее к себе, все ближе и ближе, пока между их лицами не осталось всего несколько дюймов.

– Отошлите женщину, – прошептал он. – И пусть ко мне приведут Соресби. – Он вцепился в рукав ее платья. – Это крайне важно, мадам.

Элинор попыталась вырваться, гадая, вернулся ли Соресби со своей незаконной вылазки прошлым вечером.

– Будет исполнено, сэр.

– Соресби, – прошептал муж. – Соресби.

Их прервал стук в дверь спальни. На пороге появился мистер Ричардсон; Бен следовал за ним, на его лице застыла немая мольба, поскольку Элинор велела никого не впускать.

– Миссис Карбери, к вашим услугам, мадам, – Ричардсон прошел в комнату. – Дражайший доктор Карбери, мой джип сказал, что сегодня утром вас посетил доктор Милтон, и я просто не мог не прийти. Надеюсь, вы занемогли не слишком серьезно?

– Доктор Милтон посоветовал пока не принимать гостей, – заметила Элинор. – Он был весьма настойчив.

– Но разве меня можно назвать всего лишь случайным знакомым, мадам? – улыбнулся Ричардсон, как бы пытаясь смягчить ядовитые слова. – Мы в профессорской с нетерпением ждем вестей и, разумеется, молим бога о том, чтобы это были хорошие вести. Кроме того, вы, наверное, помните, что члены совета должны собраться сегодня в полдень, и это особенно важно из-за происшествия с несчастным мистером Соресби. Если директор слишком нездоров, чтобы посетить собрание, полагаю, я должен приложить все свои скромные усилия, чтобы заместить его в данном случае.

Карбери, который до сего момента не подавал виду, будто заметил гостя, повернул голову на подушке и пристально уставился на дальнюю стену.

– Мне очень жаль, сэр, но директор, вероятно, не сможет к вам сегодня присоединиться, – сказала Элинор. – Врач предписал ему отдыхать.

– О боже, – на лице Ричардсона отразилась глубокая скорбь и забота. Он осторожно обогнул Элинор, чтобы обратиться напрямую к фигуре на постели. – Прощайте, дорогой друг, и не сомневайтесь, что я стану молиться о вашем скорейшем выздоровлении.

Тьютор снова поклонился Элинор. Но у двери он остановился.

– Кстати… слышали новость? Мистера Соресби не было в часовне сегодня утром. Я послал в Ярмут-холл, но его комната пуста. Мне горько говорить об этом, но, похоже, он скрылся. Не слишком похоже на невинного человека, а? Но я надеюсь, что с ним не приключилось ничего дурного.

Доктор Карбери застонал. Элинор обернулась. Ее муж не пошевелился; он продолжал смотреть на дальнюю стену.

– Черт бы его побрал, – произнес он. – Черт побери. Черт, черт, черт.

Кузнец, вставший рано, чтобы раздуть свой горн, видел, как Олдершоу шел на юг через Уайтбич вскоре после рассвета. Он пожелал Фрэнку доброго утра, но тот не ответил. Рассказ кузнеца подтвердил, что Олдершоу почти наверняка отправился в Кембридж.

Холдсворт пошел за ним. Добравшись до Кембриджа, первым делом он заглянул в Иерусалим. Мепал, стоящий у ворот, с горящими от любопытства маленькими глазками, сообщил ему, что не видел мистера Олдершоу с тех пор, как его забрали в Барнуэлл много недель назад. Он отсоветовал Холдсворту пока что заходить в Директорский дом, объяснив, что доктор Карбери нездоров. Мистер Ричардсон был недоступен, поскольку только что приступил к лекции. Холдсворт спросил о мистере Аркдейле, но оказалось, что молодой джентльмен находится среди слушателей мистера Ричардсона.

Джон вернулся и пересек мост. На Честертон-лейн ворота Ламборн-хауса стояли открытыми. Неужели Фрэнку хватило глупости явиться сюда? Мужчина в потертом коричневом сюртуке курил трубку на переднем крыльце. На шее у него был платок в красных пятнах. Мужчина наблюдал за приближением Холдсворта с отстраненным видом и легкой улыбкой, как праздный бездельник мог бы наблюдать за ужимками бродячего пса. Дверь за его спиной была распахнута. В доме кто-то насвистывал «Я милую покинул».

Холдсворт видел парня впервые, но сразу же понял, кто он таков. В Лондоне хватало подобных ему, и Джон жил в постоянном страхе обнаружить парочку его собратьев – они редко работали поодиночке – у своей собственной двери.

– Если вы ищете мистера Уичкота, так его здесь нет, – сообщил мужчина, вынимая трубку изо рта и заглядывая в нее.

– А где же он, скажите на милость?

– Неотложное дело в другом месте, как я это называю.

Как и многие его собратья, судебный пристав обзавелся склонностью к тяжеловесному юмору – привилегии обладающих крохами власти.

– Хотите сказать, его арестовали за долги? – спросил Холдсворт.

– Не задавайте вопросов, и мне не придется вам врать.

– И по чьему же иску? На какую сумму?

Мужчина постучал себя по носу черенком трубки.

– Эээ… что-то не припомню.

Холдсворт вздохнул и полез в карман за шиллингом. Он положил серебряную монетку на ладонь, держа ее вне досягаемости пристава.

– Восемьдесят фунтов, – ответил мужчина, не сводя глаз с шиллинга. – Плюс расходы. Иск мистера Малгрейва.

– Где сейчас мистер Уичкот?

Мужчина снова постучал себя по носу, и стучал до тех пор, пока Холдсворт не присоединил второй шиллинг к первому.

– У мистера Персера на Уолл-лейн, сэр.

– Мистер Персер – ваш хозяин?

Пристав кивнул. Холдсворт уронил два шиллинга в подставленную ладонь и ощутил в дыхании мужчины запах вина.

– Вы случайно не знаете, не заходил ли сегодня утром к мистеру Уичкоту молодой джентльмен?

– Высокий парень? С наивным лицом?

– Он самый.

Мужчина снова постучал себя по носу, но посмотрел на Холдсворта и передумал торговаться.

– Он чертовски спешил повидать мистера Уичкота, вот что я вам скажу.

– Это было до того или после, как его забрали к мистеру Персеру?

– После. Вы разминулись совсем чуть-чуть. Мы отправили парня на Уолл-лейн. Может, он собирается одолжить мистеру Уичкоту деньжат? В таком случае, надеюсь, у него глубокие карманы. К вечеру жди новых.

– Новых кого?

– Новых исков.

Уичкота провели в комнату на втором этаже в глубине высокого узкого дома. Здание не соответствовало фасаду и уходило вглубь под скопище разномастных крыш. Филипп сел, облокотившись об изрезанный стол, и уронил голову на руки. Раньше он изрядно тревожился о своих долгах, но в глубине души чувствовал, что защищен от их худших последствий. Джентльмен, живущий в кредит, – что может быть естественнее? Человек его положения, разоренный Малгрейвом, который немногим лучше слуги, – это противно самой природе.

Кто-то стучал в уличную дверь. Казалось, грохот вторит его головной боли, и они усиливают друг друга. Подобное место неизбежно должно быть проходным двором. Он знал, что Персер, должно быть, развлекает других гостей, как он тактично их называл – более состоятельный класс должников, имеющих связи, которые, в конце концов, погасили бы свои долги так или иначе, а пока что располагали достаточными средствами, чтобы оплатить питание и проживание у Персера. Расценки бейлифа были непомерно высоки, и все же предварительное заключение было бесконечно лучше, чем долговая яма, единственная альтернатива.

В дверь комнаты постучали, и слуга Персера впустил миссис Фиар. Отбросив долгие церемонии, она подошла прямо к Уичкоту и взяла его за руки. Оба не проронили ни слова, пока не остались наедине.

– Я пришла, как только получила ваше письмо, – тихо сказала она.

– Я разорен, мадам.

– Чей иск? И на сколько?

– Малгрейва. Девяноста фунтов хватит, чтобы избавиться от него и оплатить также расходы Персера.

Она нахмурилась, подсчитывая.

– Тогда мы вызволим вас через час, в крайнем случае – через два.

– Если бы все было так просто. Они почуяли кровь. Одному богу известно, сколько я должен всего.

– Сотни?

– Если не тысячи.

Отпустив его руки, миссис Фиар села рядом.

– Мне негде взять таких денег. Вы сможете их собрать, если выиграете время?

Филипп пожал плечами.

– Скорее свинья полетит.

Она взглянула на него, чуть вздернув брови.

– Прошу прощения, мадам, – быстро поправился Уичкот, как всегда, чуткий к перемене ее настроения, и даже в подобной ситуации позабавленный ее жеманным неприятием вульгарности. – Сорвалось с языка. Однако надежды действительно не осталось.

– А дом? Возможно за него что-нибудь выручить?

– У меня всего лишь пожизненное право владения. И я уже одолжил под него денег. Если я не смогу выкупить счет на Михайлов день или перезаключить договор, мне конец. Я потеряю дом.

Без дома встречам клуба Святого Духа придет конец. И он останется без крыши над головой.

– Вам кто-нибудь должен?

– Сотню или две. Но мне не достанется ни пенни много месяцев, если не лет. Вы же знаете, как эти щенки относятся к своим игорным долгам. Они влезают в долги, и если не могут расплатиться, нам остается только ждать.

Миссис Фиар оставила его и подошла к окну. Уичкот знал, что она увидит: дом поглотил половину крошечного садика. Под окном находился неухоженный двор, уборная и свинарник, где можно было разглядеть костлявые спины двух хряков, роющих грязь.

– Кто знает, может, свинья и полетит, – сказала она.

– Что?

– Напрасно вы оставили надежду, – спокойно произнесла женщина. – У меня отложено достаточно средств, чтобы уладить дело с Малгрейвом. Это выиграет нам немного времени.

– Что проку в паре часов? Иски посыплются, не успею я вернуться домой.

Она строго посмотрела на него.

– Даже малого времени может оказаться достаточно.

В комнате было душно и пахло болезнью. Поначалу доктор Карбери не мог успокоиться и вертелся в разные стороны, пытаясь устроиться поудобнее. По мере того, как проходили часы, он становился все тише. Элинор сидела у постели, пока не услышала, как бьет одиннадцать. Тогда она встала, на цыпочках подкралась к двери и несколько секунд подождала, прислушиваясь к тяжелому дыханию мужа.

Сиделка, вязавшая у окна, подняла глаза. Элинор прошептала, что скоро вернется. Она покинула спальню мужа и почти бегом спустилась вниз. Не останавливаясь для раздумий, покинула дом через садовую дверь и медленно пошла по гравийной дорожке к пруду.

Элинор нуждалась в ясной голове сильнее, чем когда-либо. Больше нельзя полагаться на защиту мужа. Она много месяцев знала, что супруг болен, но лишь сейчас, после утреннего визита Милтона, была вынуждена признать, что он умирает и что печальное событие наступит через несколько недель или даже дней.

Если она не хочет погибнуть окончательно, поддержка леди Анны необходима как воздух. Ее светлость желает одного – возвращения сына. Если Элинор сумеет помочь Фрэнку и заслужить ее благодарность, то возможным станет поистине все.

Даже Джон Холдсворт?

Последний вопрос направил ее мысли в нежеланное русло. Или, точнее говоря, не вполне нежеланное в подлинном смысле слова, но, безусловно, неуместное, аморальное и тревожное. Учащений дыша, Элинор подошла к Длинному пруду в его самом широком месте, напротив восточного платана. Именно здесь нашли Сильвию. После мгновенной нерешительности миссис Карбери пошла вдоль берега к калитке у моста Фростуик-бридж. Она положила пальцы на чугунную решетку калитки, дотронувшись до нее в том самом месте, где рука Холдсворта коснулась ее руки. Металл был холодным, грубым и равнодушным. Она отдернула руку, открыла калитку и быстро пошла по мосту.

Насколько могла судить Элинор, в садах колледжа никого больше не было. Она нырнула под платан, который окружил ее огромным зеленым шатром; его ветви ниспадали до земли, подобно занавесям.

Здесь было прохладно и уединенно. Никто ее не видел. Она могла думать о чем угодно. Прощай, Сильвия; прости и оставь меня. Она обхватила себя руками и попыталась вообразить, каково быть в объятиях мужчины.

Будь что будет, решила Элинор. Она напишет леди Анне, когда вернется в дом. Сообщит ей, что доктор Карбери умирает.

Но она все же была не одна. Колеса грохотали и скрежетали по плитам церковной галереи. Кто-то разговаривал. Продолжая прятаться, Элинор переменила положение, чтобы выглянуть в просвет между ветвями. Сначала она подумала, что это Том Говнарь совершает обход. Она поняла ошибку, когда в одной из арок галереи показались мужчина и женщина.

Дата добавления: 2014-12-11 | Просмотры: 638 | Нарушение авторских прав