АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Лорен Де Стефано 7 страница

Я несколько раз открываю рот, собираясь рассказать ему все это, но в итоге получается только:

– Как ты думаешь, почему Вону удалось так быстро меня найти?

– Не знаю. – В голосе Габриеля тревога. – Я уже думал об этом. Может, нам не удалось уйти от особняка на достаточное расстояние? У Вона в этих местах могли оказаться знакомые.

– Мне кажется, маловероятно. Мы уплыли довольно далеко.

Габриель пожимает плечами.

– Придется уходить еще дальше.

И мы снова прекращаем разговаривать.

Доставка воды от реки к дому Аннабель дается мне с трудом. Руки болят, горло и кожу дерет от холода. Кажется, ноги у меня вот-вот отвалятся. Но я хотя бы занимаюсь чем-то полезным.

Аннабель нагревает нам воду в камине, по одному ведру за раз, и выливает ее в большой таз.

Теплая вода творит со мной чудеса, пусть я всего лишь обтираюсь мокрой ветхой тряпицей. Как приятно избавиться от слоя грязи, скопившейся у меня на коже!

Меняю свой желтый наряд с оторванным шлейфом на свалявшийся зеленый свитер и джинсы.

Опять вспоминается чудесный белый свитер Дейдре: он навеки для меня потерян, стал частью безумного цирка мадам.

Когда я ухожу, Аннабель ловит меня у двери, обнимает и просит быть осторожной. Она говорит очень тихо, словно это большой секрет. Во взгляде – предостережение; карточное гадание настроило ее на беспокойный лад. Готова поклясться, вид у нее встревоженный. Она торопится выставить нас за дверь до прихода возможных клиентов, хотя никакими клиентами тут и не пахнет. Мы стоим посреди заброшенного города, еще более древнего, чем аттракционы мадам. Здания разграблены, все материалы пошли на создание таких же времянок, как у Аннабель.

Габриель, по-прежнему изможденный, благодарит гадалку за предоставленное пристанище столь церемонным тоном, будто мы все еще обитатели особняка. После этого он берет Мэдди за руку, я вешаю на плечо сумку Сирени – и мы снова пускаемся в путь.

Габриель не спрашивает, что дальше. По-моему, он уже не надеется на какой бы то ни было четкий план. У меня его и нет. Я понимаю, что мы не можем идти в Манхэттен пешком. Знаю, что нам надо что-то придумать до наступления темноты. Аннабель сказала, что в нескольких милях отсюда есть городок – если идти вдоль побережья. Так мы и делаем. Океан настолько близко, что мы ощущаем его, слышим, как волны поднимаются и обрушиваются на берег.

Я вспоминаю слова Вона: Линден чахнет, а малыш Сесилии умирает. Поколебавшись, спрашиваю:

– Как ты думаешь, он сказал правду? Насчет Линдена, Сесилии и Боуэна?

– Сомневаюсь, – отвечает Габриель, не глядя на меня.

Я вижу, как у него под кожей ходят желваки, и почти слышу, как гудит в нем злой энергией гнев. Мышцы лица напряжены, губы белые, как мел.

В особняке он всегда был теплым и живым. Холодными осенними днями он приносил мне горячий шоколад и прятался в листве, щеки и руки у него всегда были красными. За его сдержанными улыбками всегда ощущалась живость. Сейчас он совершенно другой. Этого мужчину я не знаю.

– Покажи мне глаза, – требую я.

– Что? – бормочет он.

Прикасаюсь к его руке, он вздрагивает, но не отстраняется.

– Габриель, – тихо прошу я, – посмотри на меня.

Мэдди стоит рядом и наблюдает за нами, покусывая молнию на своей куртке.

Габриель оборачивается. У него не видно зрачков: его голубые глаза так же пусты, как небо надо мной.

– Ты снова ввел себе «ангельскую кровь»!

Он переводит взгляд туда, где шумит невидимый океан. Где волны выносят на берег трупы русалок и безжалостно швыряют императриц, которые спрыгивают с корабля и тонут, если их лишают свободы.

– Я от боли вообще ничего перед собой не видел, – защищается он.

– Мне тоже было плохо.

– Не так, как мне. Меня преследовали кошмары. Ты. Все время ты. Тонула. Сгорала заживо. Кричала. Даже когда я дежурил, а ты спала рядом, твое дыхание было похоже на землетрясение – будто земля сейчас разверзнется и проглотит тебя.

Он опять смотрит на меня, и я не вижу в его глазах ни наркотика, ни Габриеля, а лишь нечто промежуточное и… сонное. Это «нечто» сотворила я. Это человек, которого я погубила.

В детстве у меня была золотая рыбка, раздувшееся оранжевое существо, которое отец подарил мне на день рождения. Спустя несколько дней я пересадила ее в стакан, вычистила аквариум и налила туда чистой воды. Вот только когда я вернула рыбку в аквариум, она какое-то время бесцельно поплавала, а потом завалилась на бок и умерла.

Брат укоризненно сказал мне, что все было сделано слишком быстро. Перемещение из одного сосуда в другой должно было проходить плавно. Рыбка умерла от шока, который я ей устроила.

Я просовываю руки Габриелю в рукава, нащупываю его запястья и крепко в них вцепляюсь. Я не могу злиться на него за то, что он сделал. Я забрала его из особняка – настоящего террариума, где Вон управлял всем, за исключением погоды, – и погрузила в мир убийц, воров и опустошенных людей. Здесь у него не было ничего, кроме обещания будущей свободы, которой он даже и не желал, пока не встретил меня.

– Ладно, – говорю я мягко, – сколько ее осталось?

– Почти вся.

– Давай будем брать понемногу, чтобы ты продержался, пока мы не отыщем места для отдыха. Тогда ты избавишься от нее, хорошо?

Он кивает. Голова у него безвольно качается взад и вперед. Я обнимаю его за плечи, беру Мэдди за руку, и мы снова идем.

Мы проходим через город, который на первый взгляд кажется покинутым, но за разрушенными зданиями я слышу чьи-то шаги и резкие вздохи механизмов. Нет нужды задерживаться, и так понятно, что нам здесь не рады.

– Рейн! – окликает меня Габриель после молчания, длившегося, по моим ощущениям, несколько часов. Голос у него сонный и невнятный.

– М-м?

– Когда ты сознаешься, что мы не можем идти прямиком в Манхэттен?

Мэдди вырывает у меня руку и садится на корточки, чтобы посмотреть на таракана, который бегает кругами по грязи. Наверное, их здесь сотни: мы остановились у свалки, и от вони у меня слезятся глаза.

– Ладно, – соглашаюсь я, – мы можем устроить привал и придумать новый план. Только не здесь. Где-нибудь, где воздух чище.

– Тут нигде воздух не чище! – возражает Габриель. – Тут один кошмар сменяется другим. С самого начала. – Он смотрит мне прямо в глаза, демонстративно замолкая после каждого слова. – Тут нет ничего лучше.

Земля трясется под весом мусоровоза, проезжающего где-то в отдалении. Грузовик, клацая и изрыгая вонючие выхлопы, вываливает на свалку новую порцию отбросов. Казалось, хуже уже некуда – но я готова поклясться, что вонь усиливается еще больше.

– Дальше будет лучше, – настаиваю я. – Смотри! Раз есть мусор, есть и цивилизация. Наверное, тут поблизости большой город.

Габриель смотрит на меня: глаза у него стеклянные, кожа мраморно-бледная и туго натянутая. Внезапно мне начинает его не хватать, вплоть до мучительной боли в груди. Мне не хватает его мягкой, ненавязчивой теплоты. Его рук, обхватывающих мои щеки – как тогда, когда он впервые привлек меня к себе, чтобы поцеловать. Я понимаю, что вырвала его из родной стихии без всякой подготовки. Он открывает рот, чтобы заговорить, и меня наполняет надежда, что его слова окажутся знакомыми, теплыми. Но всего лишь произносит: «Мэдди!»

Я поворачиваюсь, чтобы проследить за направлением его взгляда. Мэдди бежит от нас к небольшому голубому домику, на котором крупными белыми буквами написано: «ДИРЕКЦИЯ СВАЛКИ».

– Погоди! – Я бросаюсь за ней, и, как это ни странно, Габриель от меня не отстает. Сумка хлопает у его бока, словно сломанное крыло. – Мэдди! Стой! Мы не знаем, что там!

Но она меня не слушает. Несмотря на хромоту, передвигается она неожиданно быстро. Девочка бросается к углу домика, а потом, к моему изумлению, останавливается и ждет нас. Я наконец догоняю ее и уже собираюсь гневно спросить, что на нее нашло, когда Габриель хватает меня за руку.

– Смотри! – произносит он.

Лицо у Мэдди светлеет. На грунтовой площадке вхолостую гоняет мотор большой грузовик с широко открытой задней дверью.

– Кажется, она нашла нам транспорт, – поясняет Габриель.

Я медлю. В ушах гулко отдаются удары сердца. Даже отсюда я ощущаю металлический запах грузовика, вспоминаю пульсирующую темноту фургона Сборщиков, и это воспоминание тисками сжимает мне череп. Щупальца безумия ползут, захлестывая руки и ноги.

– Мы… – У меня срывается голос. – Мы не знаем, куда он едет. Он может увезти нас в противоположном направлении.

– А есть способ узнать? – спрашивает Габриель.

Новый шанс принес ему надежду, и это заставило его щеки чуть порозоветь. Я давлю свой страх. С моей стороны было бы ужасно эгоистично лишать его… лишать всех нас такой прекрасной возможности.

– Код стоянки, – говорю я. – Мой брат долго работал на доставке. После рейса грузовики всегда возвращались на свою стоянку. Там сзади должен быть код стоянки, который начинается с сокращенного обозначения штата.

Габриель отходит от меня. Я наблюдаю за его приближением к грузовику, словно за замедленной съемкой в фильме.

– Вот этот?

– С чего он начинается? – спрашиваю я.

– «ПА»… Пенсильвания? Это далеко от Нью-Йорка? – откликается он.

– Это совсем близко от нас! – отвечаю я, стараясь, чтобы в моем голосе прозвучала радость, которой я не испытываю.

Я предпочла бы идти пешком, лишь бы не влезать снова в темный кузов машины. А вот Мэдди залезает в эту бездну безо всяких колебаний.

На боку грузовика изображен смеющийся цыпленок, вокруг которого по кругу бегут слова: «ЗАКУСКИ И ГАЗИРОВКА ОТ КЭЛЛИ».

Габриель забирается в кузов следом за Мэдди и протягивает руку, чтобы помочь мне. Он не замечает, как глубоко я вздыхаю, собираясь с силами.

Мы прячемся за ящиками с чипсами и крендельками. Шофер захлопывает двери, а затем грузовик дергается и начинает движение.

В замкнутом пространстве тьма особенная. Она темнее той, которая возникает под опущенными веками, темнее ночной. Мои глаза широко открыты. Я пытаюсь адаптироваться, разглядеть какие-нибудь силуэты, хоть что-то. Но все, что я вижу, – это скорчившиеся девушки, захваченные Сборщиками. Я все время жду крика.

Спустя некоторое время Мэдди засыпает. Я слышу ее легкое дыхание, многократно усиленное металлическими стенками фургона.

Габриель молчит, но я хотя бы ощущаю рядом с собой его присутствие. Его голова время от времени стукается о стенку грузовика.

Он что-то шепчет мне, но я не могу разобрать, что именно. Или, может, мне это только чудится. Может, я сплю? Я вдруг перестаю отличать кошмарный сон от реальности.

– Рейн? – произносит Габриель.

– Что?

Мой голос звучит напряженнее, чем хотелось бы.

– Я спросил, сколько, по-твоему, ехать до Пенсильвании?

– А какая разница? Мы ведь все равно не можем следить за временем! – отвечаю я. И тут же, испугавшись, что нарычала на него, стараюсь спросить как можно мягче: – Как ты себя чувствуешь?

Он меняет позу.

– Ты дрожишь, – говорит он.

– Нет, со мной все в порядке.

– Нет, – возражает он, – дрожишь. Мне казалось, это грузовик вибрирует, а это ты.

Я подтягиваю колени к груди и закрываю глаза, надеясь увидеть коричневато-красный свет за веками. От этой темноты никуда не деться. Она как тиски, сжимающие мой мозг.

Габриель возится рядом, наконец его рука касается моей головы. Он запускает пальцы в волосы, и я позволяю себе привалиться к нему. Ощущаю кожей капли пота на его лице и понимаю, что это начало ломки. Он оказался в своем аду, я – в своем.

– Мне следовало понять, – шепчет он. – Этот грузовик… ты вспомнила фургон Сборщиков, да?

Я не отвечаю. Его ладонь скользит по моим волосам, гладит лоб, спускается к подбородку, а потом возвращается обратно. В детстве я любила водить в темноте фонариком и наблюдать за горячими потоками света, и сейчас я воображаю, что рука Габриеля – это фонарик. Я представляю себе потоки света, следующие за его пальцами.

А потом неожиданно для себя говорю:

– В тот день, когда меня забрали, я знала, что не умру. – Я делаю паузу, подыскивая нужные слова. – Я не знала, что со мной будет. Не ждала ничего хорошего. Но у меня не было чувства, что я погибну.

– Как ты могла это знать? – спрашивает Габриель.

– Наверное, никак. Разве можно знать что-то совершенно точно?

Я поворачиваю голову и ощущаю под щекой его ключицу. На одежде Габриеля задержался запах странного домика Аннабель и жар от ее камина. Я вижу перед собой аккуратные стопки карт из колоды таро. Императрица. Император. Мир.

– Я никогда не верила, что умру, – добавляю я. – Брат говорил, что я просто не могу с этим смириться.

– Кажется, твой брат совсем не такой, как ты, – говорит Габриель.

– Он и правда не такой, – соглашаюсь я. – Он умнее меня. Он может улаживать дела и решать проблемы.

– Ты тоже можешь улаживать дела и решать проблемы, – возражает Габриель. – Не принижай себя. Я никого умнее тебя никогда в жизни не встречал.

Я тихо смеюсь:

– Ты встречал очень мало людей.

– Это точно.

Чувствую его ухмылку. Он опускает голову, его губы касаются моего лба: они обветренные и теплые, и мое тело просыпается. Габриель возвращается ко мне!

На секунду начинает казаться, что слова гадалки – не безумные бредни. Начинает казаться, что все наладится.

Я просыпаюсь и четко ощущаю, что секунду назад находилась в уютном, надежном месте. Там было светло. Но когда открываю глаза… я в грузовике, тут все так же темно, рядом кто-то двигается. И дрожит.

Я вдруг понимаю, что это Габриель. Начинаю вести руками вдоль его тела; ладони касаются лица, оно холодное и потное.

– Ты не спишь? – спрашивает он.

Голос у него скрипучий, почти нечеловеческий.

– Да, – отвечаю я, выпрямляясь и вслепую приглаживая ему волосы.

Откуда-то из глубины кузова доносится шорох пакетов и хруст чипсов. Но сейчас меня меньше всего волнует, что Мэдди решила перекусить найденными в грузовике товарами.

– У тебя ломка, – говорю я.

В темноте ничего не видно, и из-за этого хриплое дыхание Габриеля кажется еще более пугающим.

– Габриель? – Ответом служит мучительный стон. – Что у тебя болит?

Ему не сразу удается отдышаться и произнести:

– Как будто все внутри обмотали веревками и затянули.

Трогаю его за руку – меня пугает, насколько напряжены мышцы. Кажется, я вот-вот нащупаю его вены.

– Не молчи, – прошу я.

Вновь прикасаюсь к его руке, он дергается. Слышно, как его онемевшее тело ударяется об пол.

– Габриель?

– Ты должна ввести мне еще «ангельской крови»! – хнычет он. По-настоящему хнычет, и это настолько страшно, что мне действительно хочется исполнить его просьбу. – Хотя бы немножко. На оставшуюся дорогу.

– Не получится. – Я ложусь рядом и притворяюсь, будто вижу его в темноте. Холодное дыхание касается моего лица. От Габриеля пахнет кровью и чем-то кислым. – Я просто не разгляжу, куда вводить иглу. Я могу тебя убить.

– Ну и пусть! – шепчет он.

Я делаю вид, будто не услышала.

– Осталось совсем недолго, – говорю я мягко. – Постарайся подремать. Я буду дежурить. Так мы с братом делали, чтобы защитить друг друга.

У Габриеля вырывается звук, который в равной степени можно считать стоном или смехом.

– Дженна была права, – говорит он. – Ты считаешь, что обязана обо всех заботиться.

– Ты о чем? Когда она это сказала?

– До того… – начинает Габриель.

Его голос обрывается. Я думаю, что от боли и ломки у него начался бред.

– До чего?

– До того, как заболела.

Я резко сажусь, опрокинув ящик с пакетами и наделав столько шума, что на мгновение у меня все белеет перед глазами.

– Что именно она сказала?

Мой голос становится пронзительным и испуганным. Что-то больно сжимается в груди.

Габриель не отвечает, я трясу его за плечо. Он недовольно ворчит и отодвигается от меня.

– Она сказала, ты так занята тем, чтобы не выдать своих слабостей и держаться храбро, что не понимаешь. А вот Распорядитель Вон понял, и поэтому ты в опасности.

Его голос стихает – сон начинает затягивать Габриеля.

– Не понимаю чего? – переспрашиваю я.

Я близка к отчаянию. Я догадывалась, что у Дженны были от меня тайны, но они умерли вместе с ней, и я не рассчитывала их узнать. Однако теперь Габриель передает мне ее слова, и начинает казаться, будто она снова со мной.

Видимо, этот разговор Дженны и нашего слуги был тайным, иначе Габриель рассказал бы мне о нем, когда еще мог мыслить ясно. Однако ломка и бред внезапно подвигли его на откровенность.

Возможно, мне не следует пользоваться его положением, но я не могу удержаться и снова задаю тот же вопрос:

– Чего я не понимала?

Он отвечает, прежде чем окончательно погрузиться в сон:

– Насколько ты важна.

Грузовик останавливается. Не знаю, сколько прошло времени. Несколько часов. Может, целый день. Я протягиваю руки в темноту, нахожу Мэдди и притягиваю ее к себе. К счастью, она не орет.

Голова Габриеля лежит у меня на коленях. В течение последних нескольких часов его размеренное дыхание свидетельствовало о том, что он спит, но теперь Габриель вздрагивает и просыпается.

– Ш-ш! – говорю я ему. – Затаись. Мы остановились.

Мы жмемся друг к другу за кучей ящиков. У Мэдди в руке шуршит пакет. Я зажимаю ее руку своей, чтобы прекратить шум.

При звуке приглушенных голосов у меня чуть сердце из груди не выскакивает. Габриель обнимает меня за плечи и задерживает дыхание.

Дверь открывается. Я прикусываю губу, в горле мотыльком бьется крик. Слышу шорох: это «собранные» девушки отодвигаются от внезапно появившегося света. Мне слышно их испуганное перешептывание.

По металлу гремят тяжелые ботинки, кузов сотрясается под чьим-то весом.

– …могли бы к утру добраться до Западной Виргинии и там отдохнуть. Только тогда надо ехать сразу.

Это голос молодого мужчины.

Ящики берут и выносят по одному.

Другой голос отзывается:

– Можно было бы остаться на ночь.

– Денег нет.

– Один из нас мог бы спать в кабине, а второй – в кузове.

Громкий хохот удаляется и стихает.

Я вытягиваю шею и поверх ящиков вижу резкий желтый свет солнца, садящегося за облетевшими деревьями. Шоферы исчезают в здании с розовой неоновой вывеской, гласящей: «ФЛАМИНГО ШЕСТЬ». Ниже прикреплен самодельный знак со словом «Открыто».

– Пошли, – шепчу я, подталкивая Мэдди впереди себя.

Габриелю настолько дурно, что он ползет за мной на четвереньках. Я стараюсь помочь ему аккуратно выбраться из кузова, но в итоге все равно тяну сильнее, чем надо бы – боюсь, что шоферы вернутся раньше, чем мы успеем скрыться.

Мэдди несет сумку матери, доверху набитую пакетами со снеками и чипсами. Не знаю, с чего мадам решила, будто эта девчонка тупая: пока что Мэдди неизменно оказывается сообразительней меня.

В итоге мы втроем прячемся за мусорным контейнером, глядя, как мужчины выгружают закуски и газировку от Кэлли, ящик за ящиком. Хорошо, что мы вовремя вылезли: ящики, за которыми мы прятались, исчезли. Один из шоферов закрывает двери кузова, второй садится за руль.

Габриель тупо смотрит на свои колени. Глаза у него полузакрыты, он не обращает внимания на муху, которая с жужжанием кружит у его лица. Мэдди протягивает ему банку с теплой содовой, а он отмахивается и бормочет что-то невнятное.

Кожа у него такого же цвета, что и надвигающиеся серые сумерки, под глазами набрякли темные мешки, губы стали белыми. На воротнике расплывается пятно пота.

Приходится признать, что мы оказались в гадкой ситуации. Снега здесь нет, но воздух все равно холодный. Темнеет. Нам негде укрыться. И нужно позаботиться об очень больном мужчине и о ребенке. Единственный транспорт, на котором можно было бы добраться отсюда до следующего городка, вот-вот уедет. Я, щурясь, наблюдаю за разговором и жестикуляцией водителей.

– Заберемся обратно в грузовик, – объявляю я.

– У тебя снова начнутся кошмары, – возражает Габриель так тихо и неразборчиво, что приходится мысленно проговаривать слова, чтобы понять его фразу. – Ты… ты во сне мне сказала.

– Все будет нормально. Пошли.

Габриель не противится, когда я заставляю его встать, но наш рывок недостаточно быстр. Грузовик уезжает раньше, чем мы успеваем к нему подойти.

Мэдди возмущенно фыркает. Челка спадает ей на лоб.

Дверь «Фламинго шесть» распахивается, из нее вываливается толпа смеющихся людей первого поколения. Люди рассаживаются по машинам. По-видимому, мы оказались вблизи зажиточного района – автомобили могут себе позволить только представители первого поколения. Они часто собираются в стаи, словно им трудно иметь дело с остальным обществом. Среди них есть те, кто бойкотирует рождение новых детей, сторонники естественного хода вещей, которые решили провести остаток своей жизни, не пытаясь продолжить род или спасти нас – людей новых поколений, умирающих в день своего рождения.

Порой я завидую им. Тому, что они уже прожили семьдесят лет и примирились со смертью.

Я слышу отдаленный шум большого города и впервые осматриваюсь вокруг. Похоже, «Фламинго шесть» – это ресторан, а мы стоим на его парковке. Чуть дальше, на небольшом склоне, видны здания, уличные фонари и дороги.

– Смотри! – говорю я Габриелю.

Это первая обнадеживающая картина, которая нам встретилась, и мне хочется, чтобы он увидел: и за стенами особняка есть достойная жизнь.

Однако его взгляд расфокусирован, волосы слиплись и потемнели от пота. Габриель опирается на меня, и я ощущаю запах его болезни. Хмурюсь, сочувственно шепчу его имя. Он закрывает глаза.

– Дети, что вы тут делаете? – окликает нас женщина, стоящая у открытой двери ресторана.

Ее окружает теплый свет и аромат сладостей. За спиной у нее возникает мужчина, и Мэдди прячетсся за меня, вцепляясь в полу свитера.

Мужчина, Грег, и его жена, Эльза, считают, что у Габриеля вирус, а я не спешу вывести их из заблуждения. Наверное, симптомы выглядят точно так же, а они вряд ли стали бы угощать нас столь щедро, если бы узнали, что из организма Габриеля сейчас выходит «ангельская кровь». Многие представители первого поколения и без того настроены против нас, не следует создавать впечатление, будто мы все к тому же законченные наркоманы.

Грег и Эльза проводят нас через кухню, которая до отказа наполнена паром и чудесными ароматами, и разрешают сесть за небольшой раскладной столик в комнате отдыха. Они ставят перед нами куриный суп-лапшу и тарелку с горячими сэндвичами. Габриель не ест. Я вижу, что он пытается держаться в сознании, но плечи у него то и дело непроизвольно дергаются, а глаза закрываются.

– Мы открыли этот ресторан тридцать лет назад, можете себе представить? – говорит Эльза. Она принесла нам стаканы с лимонадом, и Мэдди жадно глотает напиток. – Какая милая крошка, – добавляет женщина.

Наверное, ей хотелось бы услышать какое-то объяснение, потому что Мэдди явно не может быть ни моим ребенком, ни ребенком Габриеля.

– Она моя племянница, – говорю я просто.

Эльза больше ни о чем не спрашивает. По правде говоря, ее гораздо больше интересует Габриель.

– Тебе надо что-нибудь съесть, милый, – уговаривает она его, и ее темные глаза внезапно наполняются печалью. – Это вкусно. Это даст тебе силы.

– Ему просто надо отдохнуть. Мы пытаемся добраться до дома, это в Западной Виргинии, – объясняю я, вспоминая разговор водителей грузовика. – Там у него родня. Мы подумали, что лучше, если… ну, вы понимаете… если он будет с ними.

Мне тут же становится стыдно за свою ложь, потому что на глазах у Эльзы появляются слезы и она, извинившись, выходит из комнаты.

– Ты слишком умело врешь, – бормочет Габриель, пристраивая голову мне на плечо. – Даже не поежилась.

– Ш-ш! – говорю я ему. – Постарайся что-нибудь съесть.

Но уже через пару секунд он начинает похрапывать.

Когда Эльза заходит посмотреть, как мы, она хмурится при виде спящего Габриеля.

– Вам сегодня есть где переночевать?

Мэдди с набитым ртом поворачивается и вопросительно смотрит на меня.

Я сочиняю новую ложь. Но я устала, в голове страшный туман – было бы странно, если бы мое вранье вышло убедительным. Что-то насчет сломавшегося автобуса и отсутствия транспорта до следующего утра. И – нет, нам негде остановиться. Однако Эльза всему этому верит, и я всерьез начинаю подозревать, что с ней что-то не так.

А когда она предлагает нам провести ночь в квартире над рестораном, где живут они с мужем, я в этом окончательно убеждаюсь.

Габриель спит, привалившись ко мне; он находится в каком-то тревожном сумраке, сумрак заставляет его бормотать и дергать ногой (останавливается он только тогда, когда я кладу ладонь ему на колено). Эльза придвигает стул и садится со мной поговорить. Но хотя слова адресованы мне, взгляд ее прикован к Габриелю. Задумчивый и даже обожающий.

– Бедняжка! – воркует она. – На вид ему не дашь двадцати пяти.

Что вполне понятно, потому что Габриелю восемнадцать, но я в этом не признаюсь. Если уж на то пошло, это вполне может оказаться неправдой. Я знакома с Габриелем почти год, а он вполне мог умолчать про свой истинный день рождения, как это сделала Дженна. Как это сделала я. На один год ближе. Я невольно сжимаю руку, сминая ткань его брюк в кулаке.

Открываю было рот, чтобы сказать, что он справляется, что он уже продержался дольше, чем я ожидала, но останавливаюсь. Мне больше не хочется лгать. В мире так много смертей: они происходят повсюду, каждый день, они нависают над этим чудесным фальшивым новым поколением, в котором родились мы с Габриелем. И мне не хочется ничего прибавлять к этому факту.

По правде говоря, мне очень хочется заплакать.

Но я не плачу. Я доедаю суп и слушаю, как Эльза рассказывает о каком-то пареньке по имени Чарли. «Мой Чарли». «Мой чудесный, милый, бедненький Чарли». Я догадываюсь, что у нее есть сын. Или был. Потому что Эльза говорит о том, насколько Габриель на него похож, и как тяжело им с мужем дались последние недели сына, и как она слышит в коридорах шепот его призрака. Если верить тому, что она несет, голос Чарли застрял где-то между стенами и обоями, и теперь произносимые им слова скачут среди голубеньких цветочков, перекликаясь эхом и играя друг с другом.

Мэдди зачарована рассказом женщины, она запрокидывает голову и следит за тем, как шевелятся губы Эльзы. Мне приходит в голову, что Эльза и Мэдди настроены на одну волну. Может быть, если бы Мэдди могла говорить, она рассказала бы о смехе в облаках или призраках в ее волосах.

Увидев обручальное кольцо, Эльза решает, что Габриель – мой муж, и сообщает, что ее сын так и не женился. Она говорит, что была бы рада найти девушку, которая смогла бы присоединиться к нему в посмертном существовании. А потом она интересуется, умею ли я петь.

Но Эльза не спрашивает про мои глаза: откуда они у меня и не уродство ли это – что меня радует. Возможно, дело в том, что в ее мире все идет наперекосяк.

Грег, услышавший голос Эльзы, приходит и уводит ее со словами:

– Пойдем, милая. Нам надо убирать со столов.

Появление Грега выводит Мэдди из транса. При его приближении она напряженно застывает, а после его ухода ныряет под стол. Она не вылезает, как я ее ни прошу, и я отступаюсь. Я начинаю игру: постукиваю ногой по полу в ритме песенки, которую запомнила на одном из приемов Линдена, время от времени неожиданно стукая по ноге Мэдди.

Игра ей нравится. Я слышу странное бульканье, которое заменяет у нее хихиканье.

– Важная, – бормочет Габриель мне в шею: он отключился и совершенно ни на что не реагирует.

Я вижу, что меня ждет тяжелая ночь.

– Прошу простить мою жену, – говорит Грег, возвращаясь и вытирая руки кухонным полотенцем. – Она не отличает людей от бездомных котят.

Видимо, это шутка, потому что он смеется. Мэдди вцепляется под столом в мою ногу, а когда Грег наклоняется и машет ей рукой, ее ногти впиваются мне в кожу сквозь брюки, словно когти. Я чувствую, что она расцарапала меня до крови.

– У нас действительно есть лишняя комната, которую она сдает в аренду, – добавляет он. – Мы рассчитываем на оплату, но это можно будет обсудить утром.

У него доброе лицо. Печальные темные глаза, как и у его жены. Морщинки в углах глаз. Темно-каштановые волосы с сединой и тщательно выбритые щеки. Но когда он улыбается, у меня тоже появляется желание залезть под стол. Не для того, чтобы прятаться там вместе с Мэдди, – чтобы ее защитить.

Примерно в десять вечера ресторан закрывается, и я вывожу Габриеля из забытья. Несколько часов он спал, повалившись на стол, напустив лужицу слюней. Мне удается уговорить его немного поесть, пока мы с Мэдди моем посуду. Девчушка, стоя на ящике из-под лимонов, протирает тарелки неожиданно бережно. Что-то подсказывает мне, что звук бьющегося стекла вызовет у нее взрыв эмоций. И она сама об этом знает.

Эльза взбегает по лестнице вверх, в квартирку, которая состоит из двух спален, кухни и небольшой ванной комнаты, расположенных в одном длинном коридоре. Помимо этого, в конце коридора устроена крохотная гостиная с диванами и телевизором.

На обоях узор из мелких голубых цветочков, и Эльза ласково по ним похлопывает, показывая нам комнату. Габриель поднимает на меня взгляд, я молча качаю головой.

Дата добавления: 2014-12-11 | Просмотры: 440 | Нарушение авторских прав