АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава 4. Дойль не поморщился, не вздрогнул

Дойль не поморщился, не вздрогнул.

— Всего лишь царапина.

— Но откуда?

— Я полагаю, стекло было покрыто каким-то искусственным материалом, — сказал Дойль.

— И поэтому осколок тебя порезал? — спросила я.

— Обычным стеклом я тоже могу порезаться, — ответил Дойль.

— Но не будь этого искусственного покрытия, ты бы уже исцелился?

— Да, ведь порез небольшой.

— Но получил ты его, закрывая собой Мерри, — сказала Ба очень ровным и почти потерявшим акцент голосом. Если она хотела, она могла говорить без акцента, хотя случалось такое нечасто.

— Да, — сказал Дойль, поворачиваясь к ней.

Она проглотила комок.

— У меня устойчивости к магии нужной нет, чтобы остаться при моей Мерри, верно я поняла?

— Против нас направлена магия сидхе, — сказал он.

Она кивнула, и на лице ее появилось выражение глубокого горя.

— Нельзя мне с тобой остаться, дитятко. Я не выстою против того, что меня заставят делать. Я потому из двора-то их ушла. Брауни там прислуга; пока нас не замечают, нам нечего бояться — но в политику брауни соваться не надо.

Я потянулась к ней рукой:

— Ба, прошу…

Рис встал у нее на пути:

— Не надо пока. Нам бы сначала с тем колдовством разобраться.

— Поклялась бы, что не сделаю плохо моей кровиночке, но когда б не Мра… Если б капитан Дойль не заслонил ее, то я б ее порезала вместо его спины.

— Что же такое предложили кузине Мерри? — ужаснулся Гален.

— Да то, сдается, что и мне предложили сотни лет назад, — сказала Ба.

— А что? — спросил Гален.

— Провести ночку, а если повезет затяжелеть, то выйти замуж за знатного Благого. Из них никто к Кэйр не притронется из страха, что ее… уродство испортит им породу. Я-то всего наполовину человек, к сидхе никаким боком не касаюсь. Служила при дворе, как прочие брауни. Но я глядела на Благих и загорелось мне с ними сравняться. Дура была, но своим девочкам я открыла дорогу в сиятельную компанию. Вот только Кэйр всегда оттирали в сторонку, потому что слишком она похожа на свою старую бабку.

— Ба, — сказала я. — Не так всё…

— Нет, детка, я знаю, что у меня за лицо, и знаю, что не всякий сидхе его полюбит. Я такого сидхе не нашла, но я ведь не сидхе. У меня в жилах кровь двора не бежит. Я просто брауни, которой повезло пробраться наверх. А Кэйр одна из них. Как ей тяжко, бедной, смотреть, как другие — с прекрасными их лицами — берут все то, что ей заказано.

— Я знаю, как это больно, когда двор тебя отвергает, — сказал Шолто, — из-за того, что ты недостаточно хорош для постели. Неблагие бежали от меня в страхе, что нарожают монстров.

Ба кивнула и наконец посмотрела ему в глаза.

— Я жалею, что столько тебе наговорила, Властитель Теней. Я лучше прочих понимать должна, как сидхе презирают тех, кого считают ниже себя.

Шолто кивнул.

— Королева звала меня Своей Тварью. Пока я не встретил Мерри, я думал, что доживу до дня, когда стану просто Тварью, как Дойль стал просто Мраком.

Он улыбнулся мне с несколько преждевременной, на мой взгляд, интимностью. Как все же странно — забеременеть после одной-единственной ночи. Но с другой стороны, именно это и случилось ведь с моими родителями? Одна ночь утех, и моя мать оказалась в ловушке нежеланного брака. И провела в нем семь лет, пока ей не разрешили развод.

— Правда твоя, дворы жестоки, хотя мне думалось, что темный двор поприветливей.

— Там шире границы приемлемого, — сказал Дойль, — но границы есть даже у Неблагих.

— Меня считали живым свидетельством упадка сидхе, ведь прежде дети от любого союза походили на родителя-сидхе, — сказал Шолто.

— А мою смертность считали свидетельством того, что сидхе вымирают, — добавила я.

— И теперь именно те двое, кто олицетворял страхи сидхе, возможно, станут нашим спасением, — сказал Дойль.

— Весьма иронично, — заметил Рис.

— Мне пора, дитятко, — сказала Ба.

— Позволь нам прежде разглядеть чары и снять с тебя их след, если он остался, — попросил Дойль.

Она глянула на него без особой симпатии.

— Я не буду к тебе прикасаться, — сказал он. — Это могут сделать Рис и Гален.

Ба глубоко вздохнула: приподнялись и опустились узкие плечи. Потом посмотрела на Дойля смягчившимся, задумчивым взглядом.

— Верно, посмотреть вам надо, хотя не нравится мне, чтобы ты ко мне прикасался. Мне думается, заклятье осталось у меня в голове, а таким мыслям лучше б не застревать надолго. Они растут и ширятся, затмевая ум и сердце.

Дойль кивнул, не выпуская мою руку:

— Правильно.

— Посмотри на те чары, Рис, — сказала Ба. — И избавь меня от них. А потом мне надо уйти, разве что вы придумаете, как меня обезопасить от такого колдовства.

— Мне жаль, Хетти…

Ба улыбнулась Рису и обратила ко мне невеселый взгляд.

— Это мне жалко, что не смогу помочь тебе беременность проходить и с детками управиться.

— Мне тоже жаль, — сказала я со всей искренностью. Мысль, что она уйдет, ранила мне сердце.

Рис протянул сверкающую нить Дойлю:

— Мне бы хотелось знать твое мнение.

Дойль кивнул, сжал мне руку и подошел к Рису, обойдя кровать. Похоже, оба они не хотели открывать Ба прямой доступ ко мне. Простая осторожность, или чары и впрямь были настолько сильны?

Даже если это перестраховка, я не могла их винить, но мне хотелось по-доброму попрощаться с Ба. Хотелось к ней прикоснуться, особенно если до рождения детей я ее больше не увижу. Я испытала легкое потрясение при словах «до рождения детей» — мы так долго добивались зачатия, что я только и думала, как бы забеременеть, да еще — как остаться в живых. И совсем не думала о том, что будет значить моя беременность. Даже мысли не появлялось о младенцах, о детях, о том, что они у меня появятся. Странное упущение.

— Ты так серьезно смотришь, дитятко, — сказала Ба.

Я вдруг вспомнила, как была маленькая, такая маленькая, что помещалась у нее на коленях, и она казалась большой. И мне было так спокойно и хорошо, и никто в целом мире не мог меня тронуть. Я так думала. Наверное, мне тогда еще не было шести — в шесть моя тетя Андаис, Королева Воздуха и Тьмы, попыталась меня утопить. Именно тогда, еще ребенком, я начала понимать, что значит быть смертной среди бессмертных. Ирония судьбы — будущее Неблагого двора растет теперь в моем теле, в моем смертном теле, которое, по мнению Андаис, вовсе не заслуживало жизни. Если бы я утонула, она бы так и решила, что я недостаточно сидхе, чтобы жить.

— Я только что поняла, что стану матерью.

— Станешь, конечно.

— Я не загадывала дальше беременности…

Ба мне улыбнулась.

— Можешь еще несколько месяцев не волноваться насчет материнства.

— Разве бывает когда-то столько времени впереди, чтобы не начинать волноваться? — вздохнула я.

К кровати — с другой стороны от Ба — подошел Шолто. Дойль с Рисом разглядывали нить, причем Дойль ее скорее нюхал, чем в руках вертел. Я уже видела эту его манеру обращения с магией, словно он мог по запаху выследить ее владельца, как гончая берет след с вещи.

Шолто взял меня за руку, и я увидела, как помрачнела Ба. Нехорошо это. Но я глянула в лицо Шолто и успокоилась. Я думала найти у него в лице высокомерие или злость, направленные на Ба. Думала, он взял меня за руку, только бы показать Ба, что она не в силах запретить ему ко мне прикасаться. Но лицо у него светилось нежностью, а взгляд предназначался мне одной.

Он улыбнулся мне с такой нежностью, которой я у него не видела никогда. Трехцветно-желтые глаза смотрели почти робко, как у влюбленного. Я в Шолто не была влюблена. Мы всего дважды были наедине, и оба раза нашу встречу прерывали насильственным вмешательством, причем ни по моей, ни по его вине. Мы друг друга толком и не знали, но он смотрел на меня так, словно во мне для него был целый мир, мир добрый и безопасный.

Мне стало неловко. Я опустила глаза, чтобы он не увидел, как мало мой взгляд похож на его. Я не могла еще выразить ему любовь, для меня любовь — это проведенное вместе время, общие дела и переживания. У нас с Шолто ничего этого еще не было. До чего же странно носить ребенка от мужчины и не быть в него влюбленной.

Чувствовала ли то же самое моя мать? Выйти замуж, провести с мужем — но не возлюбленным — ночь, и вдруг оказаться беременной от практически незнакомого мужчины? Пожалуй, впервые в жизни я ощутила определенное сочувствие к моей матери и поняла ее странное ко мне отношение.

Я любила своего отца, принца Эссуса, но вполне возможно, что отцом он был лучшим, чем мужем. Мне вдруг подумалось, что я ничего не знаю об отношениях отца и матери. Может, их вкусы в постели различались настолько, что они не смогли найти компромисса? В политике их убеждения были диаметрально противоположны.

Держа Шолто за руку, я испытала наступающее иногда позднее прозрение, когда выросший ребенок осознает, что может быть — только «может быть», — его ненависть к одному из родителей не совсем справедлива. Не слишком приятно думать, что пострадавшей стороной была моя мать, а не отец, как я привыкла считать.

Я невольно взглянула на Шолто. Белокурые волосы начали выбиваться из хвоста, который он завязал, отправляясь спасать меня. С помощью гламора он заставил их казаться короткими, но иллюзия пропала — может быть, кто-то ее повредил, запутавшись в его достававших почти до пят волосах. Белокурые пряди обрамляли непревзойденной красоты лицо — разве что Холода можно было считать еще лучшим образчиком мужественной красоты. Я загнала вглубь мысль о Холоде и постаралась отдать Шолто должное. Щупальца разорвали его футболку, и теперь она лоскутами обрамляла грудь и живот. Оставшиеся от переда лохмотья еще были заткнуты под пояс джинсов, воротник и рукава остались нетронуты и удерживали всю конструкцию, но на груди и животе видна была бледная, красивая, идеальная кожа. Украшавшая ее от грудины до пояса джинсов татуировка походила на изображение морского анемона, актинии, выполненное из золота, слоновой кости и хрусталя, переливающееся по контурам розовым и голубым. Краски мягкие и нежные, словно внутренность морской раковины на солнечном свету. Одно из крупных щупалец изогнулось к правой стороне груди, почти дотянувшись до бледной тени соска — словно захваченное посреди движения. Не дала бы голову на отсечение, но я была уверена, что татуировка изменилась. Похоже было, как будто рисунок буквально создается щупальцами в тот миг, когда они застывают в двухмерную картинку, и точно передает их мгновенное положение.

Я знала, что стройные бедра Шолто и все прочее, скрытое джинсами, красиво и соразмерно, и он отлично умеет с этим всем управляться.

Он приподнял мою руку, глядя уже не с нежностью, а с задумчивостью.

— Ты меня как будто взвешиваешь и меряешь глазами, принцесса.

— Правильно делает, — проворчала Ба.

Не глядя на нее, я сказала:

— Он со мной говорит, Ба, не с тобой.

— И ты уже его сторону берешь, не мою?

Тут я повернулась к ней. В ее глазах горела злость и еще странная алчность — совсем не характерная для Ба, но, может быть, присущая моей кузине Кэйр. Если она вложила в чары свое желание чем-то обладать, ее зависть могла вылиться в магическую форму. Действующую исподволь, но настойчиво. Тоже похоже на мою кузину, если подумать. С магией часто так бывает — ее окрашивает личность чародея.

— Он мой любовник, отец моего ребенка, будущий муж и будущий король. Я веду себя так же, как все женщины в мире. Я приду в его постель, в его руки, мы станем супругами. Так устроен мир.

Ее лицо вспыхнуло глубокой ненавистью — выражение было как будто не ее. Я вцепилась в руку Шолто и поборола желание отползти дальше по кровати — потому что хоть передо мной стояла Ба, что-то в ней было чужое.

К нам шагнул Гален.

— Ты сама на себя не похожа, Ба. Что с тобой?

Она посмотрела на него, и глаза ее смягчились — но тут та другая снова выглянула из карих круглых глаз. Ба немедленно опустила взгляд, словно знала, что иначе ей не спрятаться.

— А ты что чувствуешь, Гален, когда у тебя столько напарников?

Он улыбнулся, и его лицо осветилось настоящей радостью.

— Я хотел стать Мерри мужем с той поры, как она перестала быть подростком. И теперь буду, и ребенок у нас будет общий. — Он пожал плечами, развел руки. — Я и на половину не надеялся никогда. Что я могу чувствовать, кроме счастья?

— А ты, что ли, не желаешь стать главным и единственным королем?

— Нет.

Ба подняла голову — другая недоуменно смотрела ее глазами, вся как на ладони.

— Любой хочет стать королем.

— Будь я единственным у Мерри, настал бы конец света, — сказал Гален просто. — Я не генерал и не политик. Я уступаю всем остальным.

— Ты на самом деле так думаешь, — поразилась она. Голос почти совсем не походил на голос Ба.

Я поддалась порыву подползти ближе к Шолто и Галену и убраться подальше от Ба с глазами незнакомки. С ней… В ней было что-то не то.

Незнакомый голос Ба сказал:

— Мы могли бы оставить ей тебя, и пусть будет королевой Неблагих. Нам ты угрозой не станешь.

— Угрозой кому? — спросил Дойль. Нить куда-то исчезла из его рук. То ли стражи ее уничтожили, то ли просто спрятали — я не заметила, слишком поглощена была странным состоянием Ба. Плохо, что не заметила, но мой мир вдруг сузился до незнакомки в глазах моей бабушки.

— Зато ты, Мрак, безусловно угроза.

Акцент пропал совсем. Голос четко и правильно выговаривал слова. Произносили их губы Ба, и потому они звучали немного похожими на ее речь, но голос — это не только губы и язык. В голос вкладывается частица личности. Слова, которые говорила сейчас Ба, не ей принадлежали.

Она взглянула на Шолто по другую сторону кровати.

— Отродье Теней и его слуа опасны тоже.

Отродье Теней. Так даже королева не часто решалась назвать его в глаза. А малые фейри, не исключая мою бабушку, никогда не рискнули бы так оскорбить Царя слуа.

— Что с ней сделали? — тихо, почти шепотом спросила я, словно боялась громкой речью расплескать повисшее вокруг напряжение. Словно еще капля — и оно выльется в нечто кровавое, жуткое, неостановимое.

Ба повернулась к Дойлю и взмахнула рукой. Бывают мгновенья, когда все словно замирает. Кажется, будто в запасе у тебя целая вечность, а на деле — миллисекунды до реакции, до решения, жить тебе или смотреть, как кончается твоя жизнь.

Его реакцией стало размытое от скорости движение, которое мне не удалось проследить. Дойль метнулся темным пятном, а из руки Ба брызнула сила — сила, которой она никогда не обладала. Полыхнул добела раскаленный свет и на миг комната осветилась с режущей глаза яркостью. Я видела попавшего в поток света Дойля, отводящего руку Ба, саму Ба — прочь от постели, прочь от меня. И я почти как в замедленной съемке увидела, как белый свет ударил по его телу. И тут же раздался визг от окна — свет докатился до гигантского подобия осьминога, так никуда и не ушедшего. Кровать дрогнула — это Гален бросился на меня сверху живым щитом. Я еще успела увидеть, как Шолто перепрыгнул через кровать, бросаясь в схватку, а потом мне осталось только смотреть на рубашку Галена. И чувствовать на себе его тело, сжавшееся в ожидании удара.

Дата добавления: 2015-08-26 | Просмотры: 406 | Нарушение авторских прав