АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава 5. Раздался жуткий крик, наполненный таким глубоким отчаянием, что я пихнула Галена, стараясь его оттолкнуть

Раздался жуткий крик, наполненный таким глубоким отчаянием, что я пихнула Галена, стараясь его оттолкнуть. Я должна была посмотреть. Дойл был абсолютно неподвижен, Гален пошевелился, но не отстранился. Его тело стало податливее, как будто он не знал, что делать, но я по-прежнему была в ловушке. Я могла бы вынудить его отодвинуться, будь я готова причинить ему достаточно серьезный вред, но я не хотела, чтобы кто-то еще из тех людей, что мне дороги, оказался ранен.

Вздох Галена закончился всхлипом. Я услышала голос Риса:

— Да поможет нам Богиня!

Я ткнула Галена в грудь еще сильнее:

— Прочь, отодвинься, черт возьми, позволь мне взглянуть!

Он повернулся ко мне, спрятав лицо у меня в волосах:

— Ты не захочешь этого видеть.

До этого я была просто перепугана, теперь это была уже паника. Я заорала на него:

— Дай же мне посмотреть, или я сделаю тебе больно!

— Позволь ей взглянуть, Гален, — именно Рис поддержал меня.

— Нет, — упорствовал он.

— Гален, отойди. Мерри не такая, как ты. Она захочет взглянуть, — тон его голоса обратил панику в моих венах в лед.

Внезапно я успокоилась, но это не было истинным спокойствием. Это было тем спокойствием, которое охватывает вас, когда страх перерастает в шок, который позволяет вам трезво рассуждать, но лишь на короткое время.

Гален медленно отодвинулся, с неохотой, кричащей в каждом мускуле его тела, сползая с кровати напротив того места, где он стоял до этого. Он встал максимально близко к тому, что не хотел мне показывать.

Сначала я увидела ночного летуна, обернувшегося вокруг Бабули подобно савану. Один из наспинных шипов, которые росли из тел любого летуна, проткнул ее насквозь. Я видела подобные шипы у них на спинах и понимала, почему он (а это был именно «он») не вытаскивал шип обратно из тела Бабули. При вытаскивании шип наносил куда большие повреждения, но это не было похоже на лезвие. Его нельзя отсечь в надежде, что таким образом вам не придется растравлять рану по второму разу. Шип был частью тела ночного летуна. Так почему бы не выдернуть его и не покончить с этим так просто?

Рука Бабули хватала воздух. Она все еще была жива. Я села, попробовала встать, и никто не стал меня останавливать. Что само по себе было ужасно. Это значило, что мне предстояло увидеть нечто, что было еще хуже. Сев, я разглядела это «нечто».

Дойл лежал на полу, его глаза, не моргая, смотрели в потолок. Позаимствованная им ранее медицинская форма потемнела от крови, местами открывая прожженную плоть под ней.

Рис встал на колени возле него, держа его за руку. Почему он не звал врачей? Нам нужен был доктор. Я ударила по кнопке вызова возле кровати.

Я наполовину упала, наполовину сползла с кровати. Когда натянулась трубка капельницы, я просто выдернула иглу. Струйка крови побежала вниз по моей руке, но если мне и было больно, я этого не ощущала.

Я опустилась на колени между ними и только тогда разглядела Шолто по другую сторону от Дойла. Он лежал на боку, волосы рассыпались по его лицу, так что я не могла разглядеть, в сознании ли он, открыты ли его глаза или нет. Остатки футболки, которые раньше обрамляли безупречную кожу его груди и живота, теперь открывали вид на темно-красное месиво ран. Но, тогда как Дойл был ранен в живот, большая часть ударившей в Шолто силы пришлась на сердце.

Столько всего пошло наперекосяк за столь незначительный промежуток времени, что у меня все это просто в голове не укладывалось. Я стояла на коленях, застыв в нерешительности. Стон заставил меня взглянуть на женщину, которая меня вырастила. Если у меня и была когда-нибудь настоящая мать, то это была она. Она смотрела на меня этими карими глазами, светившимися той нежностью, которую я никогда не знала от собственной матери. Они с отцом вместе вырастили меня. Теперь я смотрела на нее, стоя на коленях, и это было единственным случаем, когда она могла быть выше меня с тех пор, как я была маленькой.

Ночной летун развернул свои мясистые крылья достаточно, чтобы я смогла увидеть, что шип прошел прямо под сердцем. Вероятно, даже зацепил его нижнюю часть. Брауни — живучий народец, но даже для них рана была слишком серьезная.

Она смотрела на меня, все еще живая, все еще пытавшаяся дышать, несмотря на подобный кинжалу шип внутри нее. Я взяла ее за руку и почувствовала ее хватку, которая всегда была такой сильной, а теперь казалась слабой, будто она не могла удержать мою руку, но отчаянно пыталась.

Я обернулась к Дойлу и взяла его за руку.

— Я подвел тебя, — прошептал он.

Я отрицательно помотала головой.

— Еще нет, — сказала я. — Ты подведешь меня, только если ты умрешь. Не умирай.

Рис подошел к Шолто и стал прощупывать пульс, пока я держала за руки свою бабушку и человека, которого я любила, ожидая, что оба они умрут.

Это был один из тех моментов, когда странные вещи приходят на ум. Все, о чем я могла думать, была сцена из «Собора Парижской Богоматери», где Квазимодо взирает на архидиакона, что его вырастил, лежащего бездыханным на мостовой у стен собора и на женщину, которую он любил, повешенную и безжизненную: «Вот все, кого любил я».

Я запрокинула голову и закричала. В этот момент ни ребенок, ни корона, — ничто не стоило той цены, что я держала в своих руках.

Появились врачи и медсестры. Они бросились к раненым, пытаясь оттащить меня от Бабули и Дойла, но я, казалось, была не способна отпустить их руки. Я боялась отпустить их, будто если я сделаю это, случится худшее. Я знала, что это было глупо, но ощущение того, как пальцы Дойла обхватывают мою ладонь, было для меня самым главным сейчас. И хрупкая хватка Бабули все еще была наполнена теплом и жизнью. Я боялась их отпустить.

Тут она с силой сжала мою руку. Я всмотрелась в лицо Бабули, глаза ее были расширены, дыхание — неровным. Они вынули из нее шип, отогнав ночного летуна, но когда шип был вынут, вместе с ним ушла и ее жизнь.

Она осела передо мной, но другие руки поймали ее, пытаясь спасти, разжав мою хватку и вырвав ее руку из моей. Но я знала, что она ушла. В какой-то момент дыхание и пульс еще есть, но жизни уже нет. Произошло то, что бывает иногда перед смертью с телом, когда душа уже отлетела, а оно все еще не понимает, что смерть наступила, и ничего больше не будет.

Я полностью обернулась к другой руке, которая все еще оставалась в моей. Дойл прерывисто вздохнул. Врачи оттаскивали его от меня, втыкая в него иголки, укладывая его на каталку. Я стояла, стараясь удержать его руку, его пальцы, но мой врач тоже был тут, оттаскивая меня назад. Она говорила что-то о том, что мне нельзя расстраиваться. Почему доктора вечно требуют невыполнимые вещи? Не расстраивайтесь, старайтесь соблюдать постельный режим в течение шести недель, снизьте нагрузку, урежьте рабочие часы. Не убивайтесь так.

Они вытащили пальцы Дойла из моих, и тот факт, что они так запросто сумели оттащить меня от него, говорил, насколько серьезно он ранен. Если бы он не был так серьезно ранен, ничто, кроме смерти, не заставило бы меня от него отойти.

Только будь он при смерти.

Я посмотрела на Шолто, все еще лежащего на полу. Они привезли реанимационную тележку. Они пытались снова запустить его сердце. Богиня, помоги мне. Богиня, помоги нам всем.

Врачи сгрудились вокруг Бабули. Они пытались спасти ее, но у них уже был установлен негласный порядок оказания помощи раненым. Сначала Дойл, затем Шолто, потом Бабуля. Это должно было меня успокоить, и в какой-то степени меня действительно успокаивало, что сначала они забрали Дойла. Значит, они считали, что смогут его спасти.

Тело Шолто дергалось от тока, разряды которого они пропускали сквозь него. Я слышала обрывки их слов, увидела, как то-то из них покачал головой. Слишком рано сдаваться! Они снова дали разряд, с большей мощностью, так как его тело дернулось сильнее. Его тело билось на полу.

Гален пытался обнять меня, слезы струились по его лицу, когда они прикрыли тело Бабули простыней. Полицейские в комнате, казалось, не знали, что делать с ночным летуном. Как заковать в наручники такое невообразимое количество щупалец? Что вам делать, если палата обуглена, и все присутствующие в один голос утверждают, что это дело рук погибшей женщины? Что делать, когда волшебство оказывается реальным, а охлажденная сталь каленым железом выжигает плоть?

Я видела, как врачи качают головами над Шолто. Он был чудовищно неподвижен. Консорт, помоги мне, помоги мне спасти их. Помоги мне! Гален попытался прижать мое лицо к своей груди, не давая мне смотреть. Я оттолкнула его, сильнее, чем намеревалась, так что он пошатнулся.

Я подошла к Шолто. Врачи не подпускали меня к нему, пытались говорить со мной, но Рис оттеснил их назад. Он покачал головой, говоря что-то, что я не расслышала. Я встала на колени рядом с телом Шолто. Тело. Нет. Нет.

Ночные летуны, которых полицейские не пытались арестовать, подобрались ко мне и к своему королю. Они сгрудились вокруг него, подобно черным плащам, если бы плащи имели мышцы и плоть и бледные незавершенные лица.

Щупальце коснулось его тела. Я потянулась к ночным летунам по обе стороны от меня, как тянутся к руке потерянного товарища. Щупальца обернулись вокруг моих рук, сжимаясь крепче, подбадривая, как могли. Я закричала, на этот раз не бессловесно:

— Богиня, помоги мне! Консорт, помоги мне! — я была переполнена яростью, такой всепоглощающей, обжигающей яростью, будто мое сердце вот-вот разорвется от нее, моя кожа покрылась испариной от жара моего гнева.

Я убила бы Саир. Я убила бы ее за это. Но сегодня вечером, в этот самый момент, я хотела, чтобы мой король выжил.

Я вгляделась в лицо ночного летуна, стоящего рядом, в его черные глаза, бледный безгубый рот, острые, как бритва, зубы. Я смотрела, как медленно ползла слезинка по этой бледной сплюснутой щеке. Их гнев, их ярость, их король, но… он ведь и моим королем был тоже, а я была его королевой, их королевой.

Я почувствовала запах роз. Богиня была рядом. Я молилась, чтобы она указала мне путь, и это был не голос в моей голове. Это было не видение. Это было знание. Я просто знала, что и как делать. Я увидела заклинание целиком и знала, что если оно сработает, то нет смысла беспокоиться о том, что в конце нас ждет нечто ужасное. Ничто из того, что фейри могли продемонстрировать мне сегодня, не могло быть ужаснее того, что я уже видела. Сегодня мне кошмары не страшны, все мои страхи остались далеко позади. Была только цель.

Я потянулась к Шолто, ночные летуны сдвинули щупальца так, что лишь обхватывали мои запястья, когда я положила свои руки на тело их короля. Я и раньше вызывала магию, сексом и жизнью, но это было не единственное волшебство, которое бежало по моим венам. Я была Неблагой Сидхе, а в смерти, как и в жизни, можно черпать силу. В ней есть сила, которая разрушает, равно как и спасает.

У меня ушло мгновение на размышления о том, чтобы попробовать эту магию на Дойле, но это была магия, которая сработала бы только на слуа. Это не помогло бы моему Мраку. Богиня всегда давала мне выбор: воскресить фейри при помощи жизни или смерти, плоти или крови. Смерти и крови я предпочла жизнь и секс. В этот момент, с кровью Бабули на моей рубашке, я снова сделала свой выбор.

Я поискала взглядом Риса, потому что знала, что Гален не будет делать то, что мне было нужно, по крайней мере, за то время, что нам было отпущено.

— Рис, принеси мне тело Бабули.

Рису пришлось поспорить с врачами и Гален помог ему убедить их. Рис принес ее ко мне. Он положил ее тело на тело Шолто, будто знал, что я собираюсь сделать.

Говорят, мертвые не истекают кровью, но это неправда. Недавно умерший прекрасно истекает кровью. Мозг умирает, сердцебиение останавливается, но кровь все еще течет некоторое время. Да, какое-то время мертвецы действительно кровоточат.

Бабуля казалась совсем маленькой поверх Шолто. Ее кровь текла по его бледной коже, по почерневшим ожогам, которые оставила рука силы.

Я ощущала Риса и Галена за своей спиной. Я смутно, словно в отдалении, слышала, как протестовал Гален. Но это не имело значения; ничто не имело значения, кроме волшебства.

Я положила свои руки с замысловатыми браслетами щупалец поверх худощавой груди Бабули. Пелена слез заволокла мои глаза, и мне пришлось сморгнуть их, чтобы прояснить зрение. Моя кожа вспыхнула лунным светом. Я призвала свою силу. Всю без остатка. Если мне суждено когда-нибудь стать королевой фейри, принцессой крови, пусть это случится сегодня вечером, в этот миг. Надели меня полной силой, Богиня. Заклинаю высшие силы твоим именем.

Мои волосы светились так ярко, что я могла видеть пылающий гранатовый отблеск краем глаз, видеть, как это сияние струится по моей рубашке спереди, подобно красному огню. Мои глаза отбрасывали золотые и зеленоватые блики. Ночные летуны, которые касались меня, пылали белым, и это сияние растекалось по ним по кругу, так что их плоть пылала, подобно плоти сидхе, ярко-белым лунным светом.

Тело Шолто начало сиять таким же белым и чистым светом, как и наши тела. Его волосы заискрились белыми и желтыми всполохами, подобно первым лучам утренней зари на зимнем небе. Я услышала его первых вздох, отрывистый звук, звук отступившей смерти в этом вздохе.

Его глаза распахнулись широко, уже переполненные желтым и золотым огнем. Он посмотрел на меня:

— Мерри, — прошептал он.

— Мой король, — отозвалась я.

Его пристальный взгляд переместился на ночных летунов, светящихся вокруг нас. Они сияли так ярко, как сиял бы любой другой сидхе.

— Моя королева, — проговорил Шолто.

— Жизнью моей бабушки я клянусь отомстить этой ночью. Да обрушится кара за эту пролитую кровь на Саир.

Он накрыл мою руку своей и сияющие щупальца потекли по нашим рукам, сплетая их вместе.

— Мы внемлем тебе, — отозвались ночные летуны почти в один голос.

— Мерри, — закричал Гален, — не делай этого!

Но я уже поняла кое-что, чего не понимала прежде. Когда Шолто пробудил к жизни Дикую Охоту в стране фейри, я не была с ним. Я уже убежала прочь. Сегодня я не побегу. Мы вызвали силу вместе нашими телами и именно нашими телами мы ее оседлаем.

— Уберите отсюда людей, — приказала я голосом, в котором эхом отозвалась моя сила, будто мы стояли в огромной пещере, а не в крошечной палате.

Рис не стал тратить время на расспросы, он заставил Галена ему помочь. Я слышала, как Рис говорил:

— Они сойдут с ума, если увидят это. Помоги мне вывести их!

Я наклонилась к Шолто, наши руки были сплетены и обвиты ночными летунами, светящаяся плоть над светящейся плотью, и когда наши губы соприкоснулись, появившаяся вспышка света даже мне показалась слепящей.

От этого чистого, Благого, света дальняя стена с ее разнесенным на осколки окном начала таять. Таять на свету, но не исчезать совсем. Из белого холодного света появлялись очертания. Очертания с щупальцами, зубами и таким количеством конечностей, что они казались лишними. Но, тогда как в прошлый раз они появились из тьмы и кромешной мглы, сейчас они выходили из света и белизны. Их кожа была такой же белой, как у любого сидхе, но по форме своей они были тем, чем и полагалось быть слуа Дикой Охоты. Они были призваны вселять ужас в сердца любого, кто их увидит, и лишать рассудка тех, кто окажется слаб.

Шолто, ночные летуны и я, как единое целое, повернулись к появившимся сияющим кошмарам. Все, что мне удалось разглядеть сегодня, было мерцанье их глаз, сияние алебастровой кожи, белые поблескивающие острия зубов. Это были создания, пугающие в своей красоте, столь же твердые и изящные, как оживший мрамор, с клубком щупалец и множеством ног, так что глаза пытались воспринимать их просто сплошной массой. Только увидев их, вы начинаете понимать, что это целая масса разнообразных форм, совершенно непохожих одна на другую, замысловато созданных, с мышцами и силой, достаточной для той работы, что они выполняют.

Потолок растаял, и более крупные формы скользнули к нам. Ночные летуны отпустили меня настолько, чтобы я могла коснуться одного из существ с щупальцами; я чувствовала себя сбитой с толку, словно мой разум был настолько ограничен, что был не в состоянии, даже не смотря на силу, овладевшую мной, дать хоть какое-то представление об этих существах. Магия защищала меня от них, иначе я лишилась бы рассудка от одного только вида того, что свисало с потолка. Но в тот момент, когда я коснулась этой сияющей массы, она изменилась.

Существо приняло облик лошади. Большая белая лошадь с глазами, пылающими красным огнем, и паром, вырывающимся из ноздрей с каждым вздохом. Ее большие копыта выбивали зеленые искры из пола.

Шолто сидел с крошечным телом на руках. Бабуля казалось настолько маленькой, будто ребенок. Его руки, грудь, — все было покрыто ее кровью, когда он передавал ее мне. В моей жизни есть люди, которые не стали бы предлагать мне выбор. Они уже решили бы, что будут делать дальше, но Шолто, казалось, понимал, что это должно быть мое решение.

Я коснулась шеи лошади, и она была настоящей и теплой и пульсировала жизнью. Я прислонилась к ее боку, потому что она была слишком высокой для меня, чтобы взобраться на нее без посторонней помощи. Она обнюхала мои волосы, и я ощутила в них что-то. Я подняла руки к волосам и нащупала листья. Листья и ягоды в моих волосах, сплетенные в гранатовые искры.

Шолто смотрел на меня чуть расширенными глазами, все еще держа тело женщины, которую я любила больше всех остальных.

— Омела, — прошептал он, — вплетена в твои волосы.

Однажды со мной это уже случилось в волшебной стране, но еще ни разу за ее пределами. Я посмотрела мимо все еще светившихся ночных летунов и увидела, что Рис с Галеном единственные, кто остался в палате. Гален прикрывал глаза, как делали все остальные той ночью, когда магия вернулась к слуа. Той ночью Дойл сказал: «Не смотри, Мерри, не смотри на них». На секунду я вспомнила, как его уносили от меня. Он был где-то в этой больнице и боролся за жизнь. Я начала забывать о своей цели, но затем вновь взглянула вверх на извивающиеся кошмары. Я вспомнила, что даже крошечный взгляд на потолок пещеры грозил безумием. Этим вечером я могла разглядеть середину этой сияющей движущейся массы и поняла, что это сырая магия. Она была кошмаром, если ты считал ее кошмаром. Сырая магия сначала формируется в вашем воображении, и лишь затем — во плоти.

Я смотрела на нее и понимала, что пока я не закончу эту охоту, я не смогу сделать что-нибудь другое. Это было вроде схода лавины — приходится скользить вниз вместе с ней, пока все не кончится. Только тогда я смогу обнять моего Мрака еще раз. Я молилась, чтобы Богиня уберегла его для меня, пока магия не освободит меня от своей силы.

Рис пристально всматривался во все это с удивлением на лице. Он видел то же, что видела я: красоту. Но ведь когда-то он был богом войны и кровопролития, а до того — богом смерти. Гален, мой милый Гален, никогда не смог бы стать столь же жестоким. Эта магия была не для слабонервных. Мое же сердце не было слабым — было такое ощущение, что его вообще вынули. То, что позволяло мне чувствовать, вдруг исчезло. Я посмотрела на тело Бабули и внутри меня была ревущая пустота. Я жаждала только мести, будто это было самодостаточное чувство, свободное от ненависти, гнева и скорби. Месть как сила сама по себе, нечто живое.

Рис подошел к скоплению ночных летунов, пристально вглядываясь в массу белого сияния и движущихся конечностей. Он остановился на краю светящейся массы. Теперь он смотрел на меня:

— Позволь мне пойти с вами.

Ему ответил Шолто:

— На сегодня у нее уже есть охотник.

Гален заговорил, все еще глядя в пол:

— Куда направляется Мерри? — он все еще не понимал.

Он был еще слишком молод. У меня возникла мысль, что он был на несколько десятилетий старше меня, но Богиня шепнула в моей голове: «Я старше всего в этом мире». И я поняла: в этот момент я была ею, и это делало меня достаточно взрослой.

— Позаботься о ней, Гален, — попросила я.

Он посмотрел на меня и увидел лошадь с ее сверкающими глазами и белой кожей. На мгновение он не был напуган, он был просто поражен. Он, как и я, был слишком молод, чтобы помнить те времена, когда сидхе имели сияющих лошадей. До сегодняшнего дня мы знали об этом только из легенд.

Круг ночных летунов распался и Рис с Галеном оба потянулись вверх, будто это было запланировано. Белые массы над нами потянулись к ним. Гален был выше, потому лошадь, что сформировалась для него, была высокой и такой же белоснежной и сияющей, как моя. Она посмотрела своими сверкающими золотом глазами в красные глаза моей лошади. Из ноздрей этой лошади дым не вырывался, искры от копыт были такими же золотыми, что и ее глаза. Только размер и ощущение исходящей от нее силы дали мне понять, что обе лошади были одних кровей.

Прикосновение Риса тоже создало белую лошадь, но она была иллюзорной, будто обман зрения. Секунду назад она была белой, плотной, реальной, а в следующее мгновение это был уже скелет, подобно коню из баек о смерти.

Рис радостно говорил что-то вполголоса, поглаживая своего коня по морде. Он говорил на уэльском (валлийский язык, язык кельтских племён, населявших Британию — прим. редактора), но на диалекте, который я с трудом понимала. Я поняла только, что он счастлив видеть этого коня, и что с их последней встречи прошла целая вечность.

Гален коснулся своей лошади, будто был уверен, что она исчезнет, но она этого не сделала. Она ткнулась легонько ему в плечо и выпрямилась, издав тихое радостное ржание. Гален улыбнулся, потому что не мог сдержать улыбку от этого звука.

Шолто протянул тело Бабули Галену, и тот аккуратно взял ее из его рук. Его улыбка ушла, осталось только горе. Я позволила ему горевать, позволила горевать за меня, потому что моя собственная печаль могла подождать; сегодня вечером должна была пролиться кровь.

Создание сверху коснулось плеча Шолто, будто не могло дождаться, пока тот сам протянет к нему руку, подобно нетерпеливой любовнице. В момент, когда оно коснулось его, оно превратилось в нечто белое и сияющее, но это была не совсем лошадь. Как будто огромный белый конь перемешался с ночным летуном, потому что у него было больше ног, чем у любой лошади, но над сильными плечами возвышалась только одна изящная лошадиная голова. Его глаза были пустыми омутами, как у ночных летунов, которые начали вокруг нас петь. Да, петь детскими голосами, почти такими же высокими звуками, какие издают летучие мыши, пролетая над головой. Я знала в этот момент, что моя сила изменила их натуру, изменила Охоту. Я не была слуа, не была чистокровной Неблагой, и хотя мы будем ужасными и несем с собой месть, мы пойдем туда под пение ночных летунов. Мы придем сиянием с небес, и пока месть не свершится, ничто нас не остановит. То, что мы в прошлый раз не дали Охоте цели, было ошибкой, но на этот раз эту ошибку никто не совершит. Я знала, на кого мы охотимся и озвучила ее преступление. Пока Охота не настигнет ее, чтобы убить, ни одна сила в волшебной стране или мире людей не сможет противостоять нам.

Шолто подсадил меня на лошадь с пылающими красным глазами. Сам же он сел на своего многоногого коня. Песня ночных летунов переросла в напев из слов столь древних, что я могла чувствовать, как здание исчезает от одного этого звука. Действительность рассыпалась вокруг нас, и я проговорила:

— Вперед.

— Охота началась, — добавил Шолто.

Я кивнула, вцепившись пальцами в густую гриву лошади.

— Полетели, — сказала я и пришпорила босыми ногами бока лошади.

Она выпрыгнула в пустоту ночи снаружи. Я должна была испугаться. Я должна была бы усомниться в том, что лошадь без крыльев способна летать, но я не стала этого делать. Я знала, что она полетит. Я знала, что мы были Дикой Охотой, парящим возмездием.

Копыта кобылы не то чтобы ударяли по воздуху, они скорее бежали по нему. Ее копыта вспыхивали зеленым огнем при каждом шаге, будто воздух был дорогой, которую она одна могла видеть. Шолто ехал рядом со мной на своем многоногом жеребце. Ночные летуны окружали нас, все еще светящиеся и поющие. Но то, что следует за нами, заставляет людей отворачиваться и искать убежища в своих домах. Они не будут знать, почему, но будут просто отворачиваться. Они сочтут нашу кавалькаду либо криком диких птиц, либо шумом ветра.

Мы неслись в белом сиянии волшебства, оставляя позади след из темных кошмаров.

Дата добавления: 2015-08-26 | Просмотры: 495 | Нарушение авторских прав