АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава 2. Я проснулась навстречу солнечным лучам и улыбке на лице Галена

Я проснулась навстречу солнечным лучам и улыбке на лице Галена. Завитки его волос были еще зеленее на свету, окружённые сиянием, так что даже его бледная кожа отливала зеленым, что обычно бывало, когда он надевал зеленую рубашку. Он был единственным из моих мужчин, у кого были короткие волосы. Единственной данью традициям была длинная тонкая косичка, спускавшаяся по его плечу на мою постель. Сначала я оплакивала его волосы, но теперь это был образ Галена. Он был для меня просто Галеном с того момента, как мне исполнилось четырнадцать, и я попросила отца выдать меня за него замуж. Потребовались годы, чтобы понять, почему отец отказал мне. Гален, мой милый Гален, был совершенным нулем в политике и интригах. А при Дворе фейри вам надо быть искусным в том, и в другом.

Но он проник в Благой Двор, чтобы найти меня, потому что он, подобно мне, был великолепен в тонком гламоре. Мы оба могли менять нашу внешность, когда на нас смотрят, и заставлять людей видеть только то, что мы хотели, чтобы они увидели. Это была разновидность волшебства, остававшаяся доступной фейри, даже когда остальное, более сильное волшебство исчезло.

Я потянулась к нему рукой, но капельница заставила меня остановиться. Он наклонился и поцеловал меня нежно в губы. Он был первым мужчиной, кто поцеловал меня так, с момента, когда я попала в больницу. Это было непривычно, но приятно. Боялись ли остальные поцеловать меня по-настоящему? Боялись, что это может напомнить мне о том, что сделал со мной мой дядя?

— Улыбка мне нравится больше, — проговорил Гален.

Я улыбнулась для него. Он заставлял меня улыбаться, несмотря ни на что, на протяжении десятилетий.

Он коснулся моей щеки, мягко, будто крыло бабочки. Это крошечное прикосновение заставило меня вздрогнуть, но не от страха. Его улыбка просияла, и это заставило меня вспомнить, почему однажды я его любила, больше, чем всех остальных.

— Уже лучше, но у меня тут есть кое-кто, кто, как мне кажется, укрепит твою улыбку.

Он отошел, чтобы я смогла разглядеть куда более миниатюрную фигуру позади него. Бабуля была более чем на фут ниже Галена (около 30 см. — прим. переводчика).

У нее, как у моей матери, были длинные, волнистые волосы глубокого каштанового цвета, притом, что ей было уже несколько сотен лет. Ее глаза были блестящими, карими и, как обычно, прекрасными. Всё остальное в ней не было столь обычным. Ее лицо было более похоже на лицо брауни, чем человека, а значит, оно было безносым. Ноздри присутствовали, но и только, и губы были такими тонкими, что ее лицо казалось почти черепом. Ее кожа была морщинистая, коричневая, и это было не из-за возраста, а из-за унаследованной крови брауни. Глаза ей достались, должно быть, от моей прабабки, но волосы были точно от прадеда. Он был шотландским фермером, а фермеры не балуют себя портретами. Так что у меня были только намеки во внешности моей бабушки, мамы и тети, по которым я могла судить о человеческой ветви нашей семьи.

Бабуля подошла к краю кровати и положила руку на мою.

— Дорогая, крошечка моя, что они сделали с тобой? — Ее глаза блестели непролитыми слезами.

Я переместила свободную руку, чтобы накрыть ее ладони, которые лежали поверх моей руки с капельницей.

— Не плачь, Бабуля, пожалуйста.

— С чего мне не плакать? — спросила она.

— Потому, что если ты расплачешься, я тоже расплачусь.

Она громко шмыгнула носом и отрывисто кивнула.

— Это серьезный аргумент, Мери. Если ты можешь быть такой храброй, то и я могу.

Мои глаза жгло, горло внезапно сдавило. Это было нелогично, но в любом случае я ощущала себя в большей безопасности рядом с этой крошечной женщиной, чем под охраной стражи. Они жили с мыслью, что их долг — отдать жизнь за меня, они были одними из лучших воинов, которыми наш Двор мог бы по праву гордиться, но я не ощущала себя с ними в безопасности, не по-настоящему. Теперь, когда Бабуля была рядом со мной, было ощущение из моего детства, будто пока она со мной, ничего по-настоящему плохого случиться не может. Если бы только это было правдой.

— Король поплатится за этот произвол, Мери, готова поклясться в этом. — Слезы начали исчезать, смытые порывом искреннего гнева. Я сильнее сжала ее руку.

— Я запретила своим людям его убивать или бросать ему вызов, Бабуля. Ты тоже должна оставить в покое Благой двор.

— Я не твой страж, которым ты можешь распоряжаться, дитя. — Взгляд на ее лице был тем, что я хорошо знала, упрямство было в ее глазах, в напряжении ее тонких плеч. Я не хотела видеть ее такой.

— Нет, но если ты будешь убита, пытаясь защитить мою честь, мне это не поможет. — Я приподнялась, опираясь на ее руку. — Пожалуйста, Бабуля, я не вынесу, если потеряю тебя и буду знать, что это моя вина.

— Ох, это нисколечко не будет твоей виной, Мери. Это все мерзавец-король виноват.

Я покачала головой, почти сев в этих бесконечных трубках и проводках, опутывавших меня.

— Пожалуйста, Бабуля, обещай мне, что ты не станешь совершать глупостей. Ты должна быть рядом, чтобы помогать мне с малышами.

Ее лицо смягчилось, и она погладила мою руку.

— Так это будут двойняшки, как мои собственные девочки?

— Говорят, что близнецы могут быть через поколение. Полагаю, что это так, — сказала я. Дверь открылась, и за ней снова оказались доктор и сестра.

— Я велела вам, господа, не расстраивать ее, — проговорила доктор Мейсон своим самым строгим тоном.

— Ах, это все из-за меня, — запричитала Бабуля. — Мне очень жаль, доктор, но как ее бабушка, я немало огорчена тем, что с ней случилось.

Доктор, должно быть, уже видела Бабулю, потому что не уставилась на нее, как делало большинство людей при виде брауни. Она только окинула Бабулю строгим взглядом и погрозила ей пальцем.

— Мне не важно, кто это сделал. Если вы не перестанете гонять ее показатели вверх-вниз, то вам придется нас покинуть, всем вам.

— Мы уже объясняли раньше, — вмешался Дойл. — Принцесса должна быть под охраной непрерывно.

— За дверью есть полицейские и другие ваши стражи.

— Она не может оставаться одна, доктор. — Это уже был Рис.

— Вы в самом деле думаете, что принцесса все еще в опасности? Здесь, в нашей больнице? — Переспросила она.

— Да, — подтвердил Рис.

— Я тоже так считаю, — сказали Дойл и Шолто в один голос.

— Могущественный человек, в распоряжении которого имеется магия, который вдобавок изнасиловал собственную племянницу, способен выкинуть что угодно, — сказала Бабуля.

Доктор выглядела смущенной.

— Пока у нас нет образца ДНК короля, чтобы сравнить его с нашим материалом, у нас нет доказательств, что это была его… — Она заколебалась.

— Сперма, — продолжила я за нее.

Она кивнула и снова намертво ухватилась за свой стетоскоп.

— Прекрасно. Его ли сперма, что мы нашли. Мы подтвердили принадлежность двух образцов ДНК — господина Риса и пропавшего телохранителя Холода, но мы пока не знаем, кому принадлежат ещё два образца.

— Два других? — Переспросила Бабуля.

— Это длинная история, — сказала я. Тут мне кое-что пришло в голову. — Как вам удалось найти ДНК Холода для сравнения?

— Капитан Дойл дал нам прядь его волос.

Я посмотрела мимо Бабули на Дойла.

— Как это ты после всего, что случилось, имел при себе прядь его волос?

— Я говорил тебе про сон, Мередит.

— Ну и?

— Мы обменялись прядями, чтобы передать тебе их на память. У него была прядь моих волос, которую он должен был отдать тебе на память, если избранным окажусь я. Я дал часть его пряди врачам для сравнения.

— Где ты прятал ее, Дойл? В собачьем обличье у тебя карманов нет.

— Я отдал локон другому стражу на хранение. Тому, кто не ходил с нами к Золоту Двору.

Одно то, что он сказал, говорило о том, что он предполагал вероятность, что не выживет не один из них. Мне не стало ни на каплю легче от услышанного. Все мы выжили, но боязнь за них все еще была в глубине моей души. Боязнь потери.

— Кому ты доверил столь ценный дар? — Спросила я.

— Люди, которым я доверяю больше всего, находятся сейчас здесь, в этой палате, — ответил он голосом столь же тёмным, как и он сам. Это был голос, которым говорила бы сама ночь, будь она мужчиной.

— Да, и судя по твоим предыдущим словам, ты планировал как успех, так и поражение. Так что ты оставил пряди у того, кто не пошел с вами к Золотому Двору.

Он подошел и встал в изножье постели, не слишком близко от Бабули. Дойл знал, что он был Мраком Королевы, ее убийцей в течение столетий, и многих людей, приближённых ко двору, его присутствие все еще волновало. Я оценила, что он дал место Бабуле, и была рада, что он послал Галена, чтобы тот ее привел. Я не была уверена, что среди моих стражей есть другой такой воин, которому бы она столь же доверяла. Остальные слишком долго казались нам врагами.

Я изучала его темное лицо, хотя точно знала, что оно мне никогда ничего не скажет. Сначала он позволял эмоциям отражаться на своем лице, но потом, когда я научилась читать его немного лучше, он научился их скрывать. Я знала, что если он захочет, я не найду на его лице ничего, кроме удовольствия от его созерцания.

— Кто? — Спросила я.

— Я оставил обе пряди Китто.

Я уставилась на него, не пытаясь скрыть удивление на своем лице. Китто был единственным мужчиной в моей жизни, который был ниже Бабули. В нем не было даже ровно четырех футов (1,22 м. — прим. переводчика), на одиннадцать дюймов ниже ее (т. е. на почти на 28 см. — прим. переводчика). Но его кожа была лунно-белой, как моя, и его тело было совершенной копией тела воина-сидхе, если не считать ярко переливающихся чешуек, сбегавших вдоль его спины и крошечных втяжных клыков у него во рту, огромных глаз без белков с по-кошачьи суженым зрачком посередине, окружённым сплошной синевой. Всё это указывало на то, что его отцом является, или являлся змеегоблин. Его вьющиеся черные волосы, бела кожа и магия, которую пробудил секс со мной, были унаследованы им от матери — благой сидхе. Но Китто не знал ни одного из своих родителей. Его мать-сидхе бросила его умирать недалеко от холма гоблинов. Он был спасен, потому что был слишком маленьким, чтобы его съесть, а плоть сидхе у гоблинов — деликатес. Китто отдали гоблинихе, чтобы та откормила его, пока он не станет достаточно большим, чтобы его съесть, как поросенка для праздничного обеда на святки.

Но женщина внезапно… полюбила его. Полюбила достаточно, чтобы оставить в живых и обращаться с ним, как с гоблином, а не как с живым кормом, каковым он являлся для остальных.

Остальные стражи не считали Китто одним из них. Он был слишком слаб, хоть Дойл упорно утверждал, что парень посещает спортзал наравне с остальными, и под его бледной кожей появились мышцы, Китто никогда не будет настоящим воином.

Дойл ответил на вопрос, который, должно быть, отразился на моем лице.

— Все, кому я доверял больше всего, отправились со мной в сетхин фейри. Кто из оставшихся мог бы понять, насколько важны эти пряди для тебя, наша принцесса? Кто, кроме того, кто был с нами с самого начала? Никка тоже остался, и хотя он как воин лучше, чем Китто, он ненамного сильнее его. Кроме того, наш Никка скоро будет отцом, и я был не вправе вовлекать его в наше противостояние.

— Это и его битва тоже, — возразил Рис.

— Нет, — отрезал Дойл.

— Если мы проиграем и Мери не займёт трон, наши враги убьют Никку и его невесту, Бидди.

— Они не осмелятся причинить вред женщине-сидхе, носящую под сердцем дитя, — вмешалась Бабуля.

— Я думаю, некоторые из них посмеют, — возразил Рис.

— Я согласен с Рисом, — сказал Гален, — я думаю, Кэл предпочел бы увидеть страну фейри в руинах, нежели чем потерять шанс унаследовать трон матери.

Бабуля коснулась его руки.

— Ты вырос циником, мальчик.

Он улыбнулся ей, но его зелёные глаза глядели настороженно, почти страдальчески.

— Я вырос мудрецом.

Она повернулась ко мне.

— Мне неприятно думать, что любой из благородных сидхе испытывает ненависть, пусть даже Кэл.

— Последнее, что я слышала от своей тети, что мой кузен Кэл планировал сделать мне ребенка, чтобы мы вместе правили.

На лице Бабули возникло выражение отвращения.

— Ты бы скорее умерла.

— Но я уже беременна, и не от него. Рис и Гален правы; теперь он убьет меня, если сможет.

— Он убьет тебя прежде, чем родятся малыши, если сумеет, — проговорил Шолто.

— Какое тебе дело до моей Мери, Король Слуа Шолто? — Бабуля даже не пыталась скрыть подозрительность в голосе.

Он подвинулся ближе к кровати, встав в изножье. Он позволил остальным троим мужчинам поддержать меня прикосновениями. Я оценила это, поскольку мы все еще были немногим больше, чем просто друзьями.

— Я один из отцов детей Мери.

Бабуля посмотрела на меня. Это был несчастный, почти рассерженный взгляд.

— До меня дошли слухи, что король слуа будет отцом, но я никак не могла в это поверить.

Я кивнула.

— Это так.

— Он не треснет быть королем Слуа и королем Неблагих? Одним задом на два трона не сядешь. — Теперь это прозвучало враждебно.

В другой ситуации я была бы более тактичной, но времена дипломатии прошли, по крайней мере, среди моего приближённого круга. Я была беременна правнуками Бабули; в будущем нам с ней предстоит тесное общение. Я не хотела, чтобы она и Шолто препирались в ближайшие девять месяцев или того дольше.

— Почему ты злишься, что один из отцов — Шолто? — Это был очень прямой, и крайне невежливый по любым правилам этикета сидхе вопрос. Среди низших фейри этикет был не таким суровым.

— Всего один день в роли будущей королевы и ты уже позволяешь себе оскорблять свою старушку-Бабулю?

— Я надеюсь, что ты будешь со мной во время моей беременности, но я не хочу распрей между тобой и моими любовниками. Объясни, почему ты не любишь Шолто?

Взгляд ее прелестных карих глаз был отнюдь не дружелюбным.

— Ты не задавалась вопросом, кто нанес удар, что убил твою прабабушку, мою мать?

— Она умерла в одной из последних крупных войн между Дворами.

— Да, но кто ее убил?

Я посмотрела на Шолто. Его лицо было высокомерной маской, но в глазах читался сложный мыслительный процесс. Я не знала его мимики настолько же хорошо, как Риса или Галена, но была более чем уверена, что он судорожно размышляет.

— Ты убил мою прабабушку?

— Я убивал многих на войне. Брауни сражались на стороне Благого Двора, а я нет. Я и мои люди действительно убивали брауни и других низших фейри из Благого Двора в войнах, но была ли среди них твоя родня, я не знаю.

— Того хуже, — проговорила Бабуля. — Ты ее убил и даже не заметил.

— Я убивал многих. В какой-то момент становится сложно припомнить всех.

— Я видела, как она умерла от его руки, Мери. Он убил ее и пошёл дальше, будто она была никем. — В ее голосе сквозила такая боль, такая скорбь, какой я никогда не слышала от своей бабушки.

— Что это была за война? — Спросил Дойл, его глубокий голос упал в повисшей тишине, подобно камню, с силой брошенному в колодец.

— Это было третье воззвание к оружию, — проговорила Бабуля.

— Та война, что началась, потому что Андаис похвасталась, что ее борзые лучше, чем у Тараниса, — заметил Дойл.

— Поэтому ее называли Войной Собак, — вспомнила я.

Он кивнул.

— Я не знаю, с чего она началась. Король никогда не говорил нам, почему мы должны сражаться, он лишь сказал, что отказ приравнивался к измене и к смертной казни.

— А теперь задумайся, почему первая называлась Брачной Войной, — предложил Рис.

— Это я знаю, — сказала я. — Андаис предложила Таранису пожениться и объединить оба Двора после того, как ее король погиб на поединке.

— Я не могу вспомнить, кто из них кому первым нанес оскорбление, — заметил Дойл.

— Ты война была более трех тысяч лет назад, — сказал Рис. — Детали имеют свойство размываться по истечении такого времени.

— Так что, все смертоносные войны фейри начинались по глупым причинам? — Спросила я.

— Большинство из них, — ответил Дойл.

— Грех гордыни, — заметила Бабуля.

Никто с ней не спорил. Я не была уверена, что гордыня такой уж грех — мы ведь не христиане — но гордыня могла быть ужасной в обществе, где правители имели абсолютную власть над своим народом. Не было возможности сказать «нет» или возразить «не глупая ли это причина, чтобы посылать на смерть своих людей?». Не без того, чтобы тебя бросили в тюрьму или что похуже. Это было справедливо для обоих Дворов, между прочим, хотя Благой Двор веками был более осмотрительным, так что его репутация в средствах массовой информации всегда была лучше. Андаис предпочитала пытки и казни с наибольшим количеством зрителей.

Я перевела взгляд с Бабули на Шолто. Его красивое лицо выражало неуверенность. Он набросил высокомерие, но в его трехцветных золотых глазах что-то дрогнуло. Боялся ли он? Возможно. Я думаю, он в тот момент переживал, что я могу отвергнуть его из-за того, что три тысячи лет назад он убил мою прародительницу.

— Он продирался сквозь наши ряды, будто мы просто скопище мяса, что-то, что нужно вырубить, чтобы добраться до главной цели сражения, — сказала Бабуля, в ее голосе был гнев, которого я от нее никогда не замечала, даже когда она упоминала своего жестокого мужа-мерзавца из Благого Двора.

— Шолто — отец одного их твоих будущих правнуков. Секс с ним пробудил Дикую Магию. Секс с ним позволил вернуть нам Собак и других чудесных животных, которые появились при Дворах и среди низших фейри.

Она посмотрела на меня, и в одном этом взгляде было столько горечи. Это меня немного напугало. Моя нежная Бабуля была переполнена ненавистью.

— Слухи об этом долетали до меня, но я им тоже не поверила.

— Клянусь тебе Всепоглощающей Тьмой, что это так.

Она выглядела пораженной.

— Нет нужды приносить мне такую клятву, Мери-деточка. Тебе я верю.

— Я хочу, чтобы между нами все было ясно, Бабуля. Я люблю тебя, и мне жаль, что Шолто убил твою маму, мою прабабушку, у тебя на глазах, но он не только отец одного из моих детей, он еще и консорт, благодаря которому вернулась большая часть магии. Он слишком ценен для меня и для фейри, чтобы быть случайно отравленным.

— Сидхе нельзя отравить, — сказала она.

— Не чем-то природным, нет, но ты десятилетия живешь в контакте с человеческим миром. Ты прекрасно знаешь, что есть химические яды. Сидхе не могут противостоять тому, что создано искусственно. Мой отец обучил меня этому.

— Принц Эссус был очень мудрым, и для сидхе королевских кровей он был величайшим человеком. — Ее слова были жесткими. Она была искренна, потому что она любила моего отца, как сына, поскольку он любил меня больше, чем моя мать, и разрешил Бабуле помогать ему меня воспитывать. Но гнев в ее словах не соответствовал тому, что она говорила, будто у нее в мыслях было совсем не то, что она произнесла.

— Был, но его величие — не то, о чём ты хотела сказать, бабушка. Я вижу гнев в тебе, который пугает меня. Разновидность гнева, которым обладают все фейри, тот гнев, что заставляет их на смертном одре торговать своими жизнями и жизнями тех, кто зависит от них, ради мести и гордыни.

— Не сравнивай меня с лордами и леди Двора, Мери. У меня есть право на гнев, и на то, чтобы вынашивать его.

— Пока я не буду уверена, что ты больше мой союзник и любящая бабушка, чем жаждущая мести дочь, я не могу оставить тебя возле себя.

Она выглядела пораженной.

— Я буду рядом с тобой и малышами, как была с тобой, когда ты росла.

Я помотала головой.

— Шолто — мой возлюбленный и отец одного из моих детей. Кроме того, Бабуля, секс с ним вернул большое количество магии в страну фейри. Я не стану рисковать им ради твоей мести, если ты не дашь мне самую священную нашу клятву, что не станешь вредить ему тем или иным способом.

Она всматривалась в мое лицо, словно считала, что я шучу.

— Мери-деточка, ты ведь не всерьез? Ты же не считаешь этого монстра дороже меня?

— Монстр, — тихо повторила я.

— Он использовал гламор сидхе, чтобы скрыть, что он больше монстр, чем остальные.

— Что ты имеешь в виду под «остальными»? — Спросила я.

Она кивнула в сторону Дойла.

— Мрак немилосердно убивает. Его мать была адской гончей, его отец пука, который ее покрыл в облике собаки. Ты вполне можешь вынашивать щенков. Они ведут себя так, словно высокие лорды — само совершенство, но они не менее уродливы, чем мы. Они просто лучше скрывают это при помощи волшебства, чем маленький народец.

Я смотрела на женщину, что помогла меня вырастить, будто она была мне незнакома, потому что в некотором смысле так оно и было. Я знала, что она недолюбливает Дворы — как и большинство представителей низших фейри — но я не знала, что она подвержена таким предрассудкам.

— Ты и к Дойлу испытываешь особую неприязнь? — Спросила я.

— Когда ты оказалась у меня, Мери, с тобой был Гален и Баринтус. Против них я не имею ничего, но я и помыслить не могла, что ты обратишься к Мраку. Ты боялась его, когда была ребенком.

— Я помню, — подтвердила я.

— Ты не понимаешь, малышка, если бы королева хотела убить твоего отца, кого бы она послала, чтобы это исполнить?

Ох.

— Дойл не убивал моего отца.

— Откуда ты знаешь, Мери? Он тебе сказал, что не делал этого?

— Дойл не стал бы действовать без непосредственного приказания королевы, а Андаис не настолько хорошая актриса. Она не приказывала ему убить моего отца, своего брата. Я видела ее ярость из-за его смерти. Она была настоящей.

— Она не любила Эссуса.

— Возможно, она любит только своего сына, но ее брат кое-что для неё значил, и она была огорчена тем, что он пал от чьей-то руки. Возможно, она просто злилась, что это было сделано не по её приказу. Я не знаю, но я уверена, что Андаис не приказывала Дойлу убивать его, а Дойл, в свою очередь, не стал бы делать этого без приказа.

— Но он сделал бы это, если б ему приказали. Ты знаешь это, — заключила Бабуля.

— Конечно, — подтвердила я, и мой голос был спокоен, в то время как в её голосе сквозило напряжение.

— Он убил бы твоего отца, если бы ему приказала королева. Он убил бы даже тебя.

— Он был Мраком Королевы. Я знаю это, Бабуля.

— Как же ты тогда можешь спать с ним? Зная, чья кровь может быть на его руках.

Я попыталась обдумать, как ей всё объяснить так, чтобы она поняла. Ее реакция застигла меня врасплох. Мне это не понравилось не только потому, что внучкам не нравится, когда бабушки ненавидят их будущего мужа. Мне это не понравилось потому, что ей удавалось скрывать от меня такую огромную неприязнь на протяжении долгих лет. Это заставило меня задаться вопросом, что еще я упустила из виду, что ещё она скрывала.

— Я могла бы сказать просто, что я его люблю, Бабуля, но взгляд на твоем лице говорит мне, что ты этого не поймешь. Он теперь мой Мрак. Он теперь убивает по моему приказу. Он — один из самых лучших воинов, что когда-либо были при обоих Дворах, и теперь он мой. Он — моя надёжная правая рука, мой палач, мой генерал. Ни в одном Дворе я не найду другого короля, который сделал бы меня сильнее, чем Дойл.

Эмоции сменялись на ее лице настолько быстро, что я не могла за ними уследить. Наконец, она заговорила:

— Ты взяла его в свою постель, потому что это было выгодно политически?

— Я взяла его в свою постель, потому что Королева Воздуха и Тьмы приказала мне

это сделать. Я никогда и не мечтала, что смогу отобрать у нее ее Мрака.

— Откуда ты знаешь, не служит ли он все еще ей?

— Бабуля, — позвал Гален, — вы хорошо себя чувствуете?

— Как никогда прекрасно. Я только хочу, чтобы Мери увидела правду.

— И какова же эта правда? — Спросил Гален и голос его был настойчивым. Я посмотрела на его лицо, но его глаза были обращены к Бабуле. Это заставило меня тоже вглядеться в нее. Ее глаза были немного расширенны, губы приоткрыты, пульс учащен. Был ли это просто гнев или тут было что-то еще?

— Им нельзя доверять, никому из них.

— Кому, Бабуля? — Переспросил Гален. — Кому нельзя верить?

— Людям королевы, деточка. — Это она адресовала мне. — Ты росла с осознанием этого. Она должна узнать правду. — Последние слова она прошептала, теряя акцент. Она была расстроена, так что акцент просто не мог исчезнуть — только не сам по себе.

— Ты видел кого-нибудь из того или другого Двора, когда был в ее доме? — Спросил Дойл.

Гален задумался перед тем, как ответить.

— Нет, я не видел никого, — он утрированно подчеркнул слово «видел».

— Что с ней не так? — Спросила я тихо.

— Со мной всё в порядке, деточка, — сказала Бабуля, но её глаза были немного дикими, как будто чары, а это они и были, становились сильнее.

— Бабуля, мы с тобой когда-то были друзьями, — попытался воззвать к ней Рис, придвигаясь так, чтобы Дойл мог исчезнуть из её поля зрения.

Она смерила его недовольным взглядом, словно с трудом вспоминая, кто он.

— Да, ты никогда не причинял вреда ни мне, ни моим людям. Ты держался особняком в былые дни, придерживаясь стороны золота и видений. Когда-то ты был нашим союзником, белый рыцарь, — она схватила его за руку, — Как можешь ты теперь быть заодно с ними?

Акцент исчез окончательно, голос был совсем не похож на её.

— Да что это с ней? — испугалась я.

Я потянулась к ней, а она — ко мне, но Рис и Гален встали у нас на пути, в спешке чуть не опрокинув друг друга.

— Что это? — Спросила я, и на этот раз мой голос звучал громче. Я услышала, как взвились показатели мониторов. Если я не успокоюсь, у нас тут будет куча врачей и медсестер. Нам тут не нужны были люди посреди того, что смахивало на магическое нападение. Я пыталась успокоиться, пока моя бабушка старалась прорваться мимо Риса и Галена. Она пыталась убедить их, как и меня, что мы оказались на стороне зла.

— В ее волосах что-то есть, нить или волосок. Оно сияет, — голос Дойла прорвался сквозь общий гул голосов.

— Я тоже вижу, — бросил Рис.

— А я не вижу, — возмутился Гален.

Мне не было видно из-за них двоих. Я только видела проблески коричневых длинных рук Бабули, пытавшихся дотянуться до меня сквозь мужчин почти яростно.

Дверь открылась, и доктор Мейсон в сопровождении двух медсестер вошла в палату.

— Что, черт возьми, тут происходит? — Спросила она. И на этот раз ее голос прозвучал действительно зло.

Полагаю, что винить ее я не могла, но и объясниться с ней способа не было. Сказывалась ли беременность на моем мыслительном процессе или же я все еще была в шоке?

— Все вон. На сей раз я не шучу! — Доктор Мейсон была вынуждена орать, чтобы перекричать усиливающийся пронзительный голос Бабули.

Тут стеклянный стакан с водой с прикроватного столика медленно поднялся в воздух. Он завис на высоте восьми дюймов над столешницей (около 20 см. — прим. переводчика). Гибкая соломинка в нём чуть наклонилась от резкого движения, но сам стакан висел неподвижно. Бабуля была действительно хороша в телекинезе, как и все брауни. Она подавала чай в фарфоровом сервизе тем же способом, когда я была совсем маленькой.

Лампа на тумбе рядом со стаканом тоже начала подниматься. Кувшин взмыл вверх. Лампа поднялась, насколько позволял шнур, и начала покачиваться в воздухе, подобно лодке, пришвартованной к причалу. Это все еще было очень спокойным, так почему же мой пульс бился в глотке, сбивая дыхание? Потому что брауни не теряют контроль над своей силой. Никогда. Но богарты могут. Что такое богарт? Брауни, который потерял контроль. Что я хочу этим сказать? Дарт Вейдер все еще был джедаем, ведь так? Христиане до сих пор считают Люцифера падшим ангелом, хотя большинство людей забывают о том, что он ангел.

Доктор Мейсон снова намертво вцепилась в свой стетоскоп.

— Я не знаю, что именно тут происходит, но я точно знаю, что все это расстраивает мою пациентку. Так что либо немедленно остановитесь, либо я буду вынуждена вызвать охрану или полицию, чтобы очистить палату. — Ее голос немного дрогнул, когда она увидела раскачивающуюся лампу и парящий в воздухе стакан.

— Бабуля, — позвал Гален, его голос казался громким во внезапно наступившей тишине.

Она перестала орать. Фактически в палате было чересчур тихо, как будто настало то затишье, которое ниспадает на мир за секунды до того, как разверзнутся небеса и буря обрушится на землю.

— Бабуля, — позвала я тихонько, и мой голос выдавал ту панику, что творилась внутри. — Пожалуйста, Бабуля, не делай этого.

Гален и Рис все еще были между мной и ей, так что я не могла видеть ее, но я могла ее ощущать. Я могла чувствовать ее магию, когда та начала растекаться по комнате. Из кармана доктора выплыла ручка. Она едва слышно пискнула.

Рис попытался вразумить Бабулю:

— Однажды ты рассказала мне, Хетти, что Мэг стала богартом потому, что была слишком слаба и позволила своему гневу одержать над ней верх. Ты и вправду так слаба, Хетти? Ты позволишь своему гневу стать твоим хозяином или будешь его хозяйкой сама? — В его словах было больше, чем я могла услышать.

Была в его голосе сила, это были не просто слова. Сила магии, наполнявшая его слова подобно тому, как натиск прилива переполняет шёпот волн. Волны могут быть маленькими, но всегда есть ощущение, что за невесомой пеной, окутывающей ваши ступни, стоит нечто намного большее, гораздо более грубое. Таким и был голос Риса, простые слова, но за ними было желание с ним соглашаться. Сделать что-то разумное. Он никогда не стал бы проделывать этот фокус с сидхе, но Бабуля не была сидхе. Стараясь изо всех сил, даже сочетавшись браком с одним из благородным сидхе, она по-прежнему оставалась низшей фейри, и то, что не работало на высших, могло сработать на ней.

Это было одновременно и оскорблением со стороны того, кого она считала другом, и отчаянным шагом, потому что если это не сработает, Рис посеет бурю. Я молилась Богине, чтобы нам не пришлось впоследствии пожинать ураган.

— Уйдите, доктор, сейчас же, — взмолился Дойл.

— Я вызываю полицию, — отозвалась она через плечо, направляясь к двери.

Рис продолжал говорить с Бабулей, медленно, вкрадчиво.

— Если офицеры не волшебники, они не смогут нам помочь, — сказал Дойл.

Доктор Мейсон была уже в дверях, когда кувшин разлетелся на куски возле ее головы, поранив осколком ей скулу. Она вскрикнула, и Гален почти кинулся к ней, но остановился в изножье кровати. Он разрывался между тем, чтобы помочь женщине, и защитить меня. Рис, Дойл и Шолто не колебались. Они обступили постель. Думаю, они просто хотели меня заслонить, но Бабуля отступила. Я видела ее теперь, когда Гален был на полпути к двери.

Она сделала шаг назад, руки, опущенные вдоль тела, сжались в кулаки. Ее карие глаза были распахнуты так широко, что виднелись белки. Ее худощавая грудь поднималась и опадала, будто она запыхалась от бега. Большой стул в углу поднялся в воздух.

— Бабуля, нет! — Закричала я и потянулась к ней, будто моя протянутая рука могла сделать больше, чем мой голос. У меня были руки власти, но ни одну из них я не желала применять на своей бабушке.

Все мелкие предметы в комнате помчались в троих мужчин, окружавших мою постель. Помчались ко мне. Но я знала, что эти предметы призваны отвлечь внимание от чего-то более крупного. Бросьте что-то маленькое, чтобы не заметили большого.

У меня было время, чтобы перевести дыхание, чтобы их предупредить. Тут Дойл накрыл меня своим телом, защищая меня. Мир внезапно стал черным, не потому, что я вырубилась, а потому, что его волосы рассыпались полуночным водопадом вокруг моего лица.

Я услышала, как доктор вновь вскрикнула. Я услышала незнакомые голоса, раздающиеся от двери.

— Шолто, нет! — заорал вдруг Рис.

Дата добавления: 2015-08-26 | Просмотры: 483 | Нарушение авторских прав