АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Часть третья. Глава 41. Coda

Фрэнк сидит рядом с Андромедой за барной стойкой в кухне Уэев и старательно выводит пегасов. Он совершенно не умеет рисовать, но пегасы для малышки Энди – это святое. Эта девочка буквально помешана на пегасах*, но никто не скажет ни слова по этому поводу. В жизни любой маленькой девочки должно быть место горячему увлечению.

– Чёрт, Энди… Мне жаль, но мой пегас снова вышел кривоватым, – вздыхает он, разглядывая голубое в жёлтую крапинку чудовище с крыльями.

– Ты не должен ругаться при мне, дядюшка Фрэнки, ты помнишь? – назидательно спрашивает девочка, выводя последние линии очень красивого розового пегаса с золотистой гривой.

– Да, чёрт… ох, прости. Просто не рассказывай папе и маме, какой у меня непослушный язык, хорошо? – едва заметно улыбается Фрэнк, глядя в макушку с двумя красиво заплетёнными косичками. Он поглядывает на глубокое кресло у зажженного камина, в котором Майкл изучает рабочие отчёты. Обычно он не занимается подобными делами дома, да ещё и в канун праздника, но сейчас – особенный момент. Его лаборатория ответственна за заключительную часть испытаний нового лекарства от болезни Паркинсона. И если всё получится, это будет небывалый прорыв в медицине.

По дому разлетаются умопомрачительные запахи: сидящей в духовке индейки и пряностей, имбирного чая, рисового пудинга и ещё чего-то такого, что витает в любом доме в канун Дня Благодарения.

– Нарисуем ещё по пегасику, Фрэнки? – вырывает его из раздумий девочка. Её глаза потрясающего цвета, словно смешали в себе ореховый отца и зеленовато-голубой – матери. А ещё на её носике, словно взятом «ненадолго, поносить» у её родного дяди, красуется милая родинка. Фрэнк улыбается и едва вздыхает, потому что на самом деле он всем своим существом ждёт, когда под дверью раздастся басовитый рокот вишнёвого харлея.

– Конечно, милая. Столько пегасов, сколько будет угодно твоей душе.

Он берёт тёмно-синий карандаш и чуть задумывается, пока Андромеда выбирает салатовый и начинает рисовать мордочку – на самом деле, ей всё равно, откуда рисовать пегаса. Он получается отлично, даже если она начинает с хвоста или с левого заднего копыта, чего не скажешь о пегасах Фрэнка.

– Дядя Джи должен приехать к ужину? – вдруг спрашивает она, водя карандашом по свободному месту на бумаге.

– Эм… он обещал, – Фрэнк удивляется и порой думает, что эта малышка умеет читать мысли. Хотя, скорее всего, у него как обычно всё на лице написано. – Он сказал, что вернётся в канун Дня Благодарения.

– Он успеет, – уверенно заявляет Андромеда, и из под её карандаша уже выходит приятная, чуть удивлённая мордочка, чем-то напоминающая Фрэнка. – Из Лос-Анджелеса не так далеко ехать, а дядя хорошо водит.

– Я тоже надеюсь на это, милая, – парень улыбается и целует девочку в макушку с апельсиновым запахом. – Как дела в школе?

– Всё хорошо, – Андромеда как-то тушуется, а затем поднимает свои чудно намешанные глаза, спрашивая: – Что нужно сделать, когда тебе кто-то нравится?

Фрэнк несколько мгновений сидит, ошарашенный. Не часто пятилетние девочки спрашивают подобное.

– Хм-м… – тянет он в конце концов. – Возможно, просто сказать об этом человеку?

– Но что, если он постоянно ведёт себя, как… дурак? – девочка старательно подбирает слово, чтобы оно не звучало слишком ругательно.

– Почему ты так решила?

– Ну… – в задумчивости Андромеда начинает умилительно посасывать кончик своего салатового карандаша. – Он часто дёргает меня за косички или хвостики, когда проходит мимо. А ещё несколько раз подкладывал мне лягушек со школьного пруда в парту. Представляешь? – она искренне возмущается, и Фрэнк уже готов поддержать её гневной тирадой в сторону невоспитанного мальчишки, как девочка продолжает: – Бедные лягушки! Им же так грустно сидеть в парте всё то время, пока я их не нашла! Я устала носить их обратно в пруд…

– Да, м-м… – только и может произнести Фрэнк. – Думаю, ты и правда нравишься этому мальчику, – решает предположить он. – Обычно, мальчики ведут себя так… странно, когда им кто-то нравится.

– Ты и дядя Джи вели себя так же странно, когда понравились друг другу?

Ох, этот ребёнок сведёт его с ума сегодня…

Фрэнк задумывается на некоторое время. События шестилетней давности проносятся у него в голове подобно маленькому разрушительному смерчу, срывая крыши и поднимая их выше и выше, засасывая в себя. Наверное, они вели себя ещё хуже…

– Думаю, можно сказать и так, – немного улыбается он.

– А когда ты сказал дяде Джи, что он тебе нравится? – Энди не унимается, ожесточённо грызя кончик карандаша и выглядя очень заинтересованной.

С этой девочкой на самом деле довольно непросто говорить. Потому что за телом пятилетнего ребёнка скрываются очень умные глаза и мозг, намного опережающий своих сверстников в развитии. Андромеда совсем не обычная девочка. Хотя она давно поняла, когда стоит показывать свою особенность, а когда стоит сливаться с толпой. Едва ей исполнилось пять, она решила, что ей пора пойти в школу. Не потому, что её могли там научить чему-то новому для неё. Она подошла и сказала Майклу: «Папочка, мне становится скучно одной. Я хочу общаться с разными детьми и ходить в школу, это будет интересно». А потом показала буклет с заведением, который сама выбрала. Порой этот ребёнок пугал, но только до тех пор, пока ты не разглядывал за этим существом спрятанное робкое и очень ранимое, нежное создание.

– Знаешь, милая… Пока ты маленький, намного проще сказать кому-то, что он тебе нравится, – на долгом выдохе говорит Фрэнк, заканчивая очередного кривого пегаса и распрямляя затёкшую спину.

– Почему? Какая разница, большой ты или маленький? – девочка чуть наклоняет голову, искоса поглядывая на крёстного.

– Ты права, в общем-то, – сдаётся Фрэнк, снова улыбаясь. – Разницы никакой. Просто взрослые очень часто размышляют над тем, что о них подумают и как они будут выглядеть со стороны. И правильно ли другой взрослый истолкует их слова… И долго сомневаются, на самом ли деле они чувствуют то, что чувствуют. И не кажется ли им это под влиянием других, хм-м… более примитивных желаний.

– Получается, взрослые слишком много думают о глупостях, не имеющих смысла? – догадливо сообщает Андромеда, возвращаясь к дорисовыванию своего пегаса.

– Получается, что так, – хмыкает Фрэнк. – Поэтому, пока ты маленькая и чувствуешь всё отчётливо, не бойся говорить об этом. Для начала, будет достаточно, если ты скажешь этому мальчику, что тебе не нравится, когда он дёргает твои волосы. А потом просто предложи поесть вместе мороженое.

– Звучит неплохо, – девочка задумывается на мгновение, смотря куда-то на светящуюся над барной стойкой плетёную люстру. – Пожалуй, стоит попробовать, – она улыбается Фрэнку и быстро, не целясь, целует его в щёку.

Парень думает, что на самом деле очень счастлив сейчас. У него большая семья, в которой ему чертовски уютно. Семья, в которой получаешь удовольствие просто от того, что являешься её частью. И хотя, фактически, он чужой человек для Уэев, это совсем не так. Далеко не так.

Раздаётся резкий рокот перед дверью, и он заставляет Фрэнка замереть, вслушиваясь в звуки спинным мозгом.

– Дядя Джи приехал! – кричит Энди, спрыгивая с высокого стула и бегом направляясь к двери ещё до звонка.

– Осторожнее, детка, не расшибись, – отвлекается от бумаг Майкл, потирая переносицу под очками. – Неужели он успел к ужину, – бормочет он. – Скоро Элис должна спуститься, и будем садиться за стол.

Фрэнк долго думает, как же ему быть. Тело порывается радостно кричать и бежать за Андромедой, словно ребёнок. Мозг заставляет сидеть на месте, но это просто невозможно. Он решается на компромиссный вариант – встать со стула и облокотиться на стойку, лицом к двери. Он хочет видеть его, когда тот войдёт. Видеть всего, целиком: в запылённой мотоциклетной одежде, со шлемом в руке, с широкой счастливой улыбкой во все его мелкие зубы, с растрёпанными в разные стороны тёмными волосами… О, как он соскучился за эту неделю – не передать словами!

Раздаётся звонок в дверь, и девочка открывает, тут же запрыгивая на шею наклонившегося пониже мужчины.

– Милая, привет, ох, осторожнее, не задуши меня, Энди! Я весь грязный, за полчаса до Окленда был такой сильный дождь! – Джерард крепко обнимает племянницу, обхватившую его ногами за пояс, и счастливо улыбается – именно так, как и предполагал Фрэнк, наблюдающий за этой картиной, не мигая.

– Мы скучали, дядя Джи! – откровенно заявляет девочка, обнимая мужчину так, как может только ребёнок. – И дядя Фрэнки очень скучал, – добавляет она, заставляя парня, стоящего у входа на кухню, мысленно приложить руку к лицу.

– Я знаю, детка, знаю, – негромко говорит он, перехватывая напряжённый, но тут же смягчающийся взгляд Фрэнка. – Я тоже очень скучал, – говорит он особенным тоном, понятным только адресату. – Иди, сбегай к маме, скажи, что скоро можно садиться. Поможем ей накрыть на стол.

Он опускает девочку на пол так бережно, словно она фарфоровая, и та, оставляя поцелуй на небритой щеке, отправляется вглубь дома.

– Майки, – кивает Джерард брату, тем временем прямым курсом двигаясь к ожидающему его внимания парню.

– Привет заблудшим путникам, – Майкл улыбается одной половиной рта, как это умеют только в их семье, кивая мужчине. – Мы ждали тебя ещё днём.

– Была большая пробка перед городом. Из-за ливня, наверное, – говорит он, и, наконец, поворачивает голову к Фрэнку, уже не сводя с него глаз. Медленно, почти невнятно, крылья носа и уголки его губ начинают трепетать, чтобы приподняться в лёгкой предвкушающей улыбке.

Майкл только фыркает, снова зарываясь в бумаги с отчётами и исследованиями действия препарата. Эти двое настолько предсказуемы, что он может по пунктам рассказать, что будет дальше. Маленький взрыв в его, между прочим, кухне. Почему-то чаще всего это происходит там.

Джерард подходит к Фрэнку, но не слишком близко, ровно настолько, чтобы парень смог крепко впиться пальцами в края его расстёгнутой кожаной куртки.

Эти несколько дюймов, что сейчас между ними, искрят настолько сильно, что напоминают ёлочную гирлянду в канун Рождества.

Фрэнк смотрит чуть снизу, и его затягивают эти орехово-зелёные глаза. Совсем не похожи на омуты. Именно болото. И затягивают не хуже трясины. Он так крепко держится за кожу куртки, что костяшки белеют. Глаза устают бегать между зрачками и ртом мужчины, и, резко притянув того к себе, он вцепляется в обветренные солоноватые губы.

Джерард кладёт шлем на стойку, не глядя, и теперь обе его руки сжимают тёплого Фрэнка. Так же крепко и от всей души, как недавно Андромеда цеплялась за его шею. Он отвечает: неистово, голодно, почти сразу приоткрывая губы и впуская внутрь требовательный язык Фрэнка. На вкус он такой потрясающе-сладкий, что кружится голова, и они будто падают. Оба.

– Колючий, – отрываясь через некоторое время, заявляет парень, прислоняясь ко лбу Джерарда и тяжело дыша. – И воняешь, словно неделю не мылся.

– Я тоже соскучился, детка, – хмыкает Джерард, сжимая ягодицы парня. Затем он делает резкий манёвр и разворачивает их тела, приподнимая Фрэнка и усаживая его на кухонный гарнитур сзади. Ноги парня тут же знакомо и удобно обхватывают его бёдра, сцепляя их ещё сильнее. Это именно то, что они оба так любят: быть настолько близко телами, насколько это возможно.

– На следующую конференцию, или что там это у тебя было, я хочу поехать с тобой, – упрямо говорит Фрэнк, то и дело цепляя зубами нижнюю губу мужчины.

– Это было довольно нудно для всех, кто не связан с татуировками, – улыбается Джерард, чуть отстраняясь. – И как твоё шефство над приютом? Как дети, которые ждут тебя каждый день? Как твоё кафе, в котором ты пропадаешь по вечерам?

– Ох, заткнись, – шепчет Фрэнк. – Я и сам знаю, что никак мне не вырваться ближайшие полгода.

Он сильнее вжимается пахом в пах Джерарда, чувствуя приятное тепло напротив, и приникает к мужчине животом и грудью, крепко обнимая. – Просто каждый раз, когда ты уезжаешь, я нервничаю.

– Глупый, – тихо говорит мужчина, скользя руками по спине, забираясь под рубашку, от чего Фрэнк вздрагивает и сладко выдыхает.

В первый раз это случается пять лет назад, сразу после рождения Андромеды. Фрэнк с головой уходит в учёбу, и в один прекрасный момент оказывается перед дверями закрытого тату-салона с рукописной бумажкой: «Закрыто на неопределённый срок». Это настолько жестоко со стороны Джерарда, что, пожалуй, становится причиной их первой серьёзной ссоры. В тот раз Майкл успевает разъяснить едва не сошедшему с ума Фрэнку, что Джерард «всего лишь» срочно улетел в Джерси чтобы разобраться с наследством почившей двоюродной тётушки. Мужчине приходится присутствовать на похоронах почти чужого им человека, разбираться с документами женщины, не понятно с чего оставившей им дом, и после продавать его – потому что на черта им сдался дом в Джерси? В тот раз Джерард не возвращается около месяца. И после Фрэнк несколько недель не разговаривает с мужчиной и не появляется в салоне. Уехать без предупреждения – очень в духе Джерарда. Всё самое идиотское и необъяснимое совершенно в его духе, но понимание этого никак не облегчает участи Фрэнка.

Правда, тот невероятный способ, которым Джерард заглаживает свою вину, тоже нельзя не учитывать. Но с тех пор Фрэнк всё же не может спокойно относиться к ставшим довольно частыми отъездам мужчины.

– Я всегда возвращаюсь, – говорит Джерард, снова ловя взгляд Фрэнка и сладко целуя его губы. Они невероятно мягкие и вкусные, словно суфле. Кожа парня под пальцами призывно лоснится, точно шёлк, и мужчина с мысленным стоном надеется, что переживёт семейный ужин, прежде чем затащит Фрэнка в постель. Прошла всего неделя, а он голоден настолько, словно они не виделись месяц.

Тогда, вернувшись из Джерси, Джерард покупает дом для семьи своего брата в тихом и уютном местечке на окраине Окленда. А на оставшиеся деньги через несколько лет выкупает небольшое помещение прямо напротив своего тату-салона. «Не хочешь открыть тут вечернее кафе?» – спрашивает он Фрэнка в день, когда тот оканчивает университет и становится вольной птахой. Глаза того расширяются и становятся круглыми, словно блюдца, а потрясающая улыбка, от которой замирает сердце, растекается по широким скулам.

Фрэнк никогда не мечтает ни о чём подобном. Но маленькое кафе на шесть столиков, где подают только кофе и алкогольные коктейли, становится чертовски популярным. Особенно быстро разлетается весть об оригинальных рецептах кофе и хозяине-баристе, поговорив с которым «за жизнь», словно камень падает с плеч. Сам Джерард часто по вечерам засиживается в «Чёрных зёрнах» до самого закрытия, наблюдая за Фрэнком. Затем они вместе закрывают заведение и переходят дорогу, чтобы отправиться спать в их – неизменно общую – постель.

И хотя в квартире над салоном на втором этаже порой чересчур громко играет классика, а парень, вздыхая, изредка выносит к мусорным бакам бутылки с крепким алкоголем, можно сказать, что всё происходит именно так, как должно.

Андромеда спускается со второго этажа на кухню, чтобы начать накрывать на стол по просьбе матери. Элис беременна вторым ребёнком, и скоро у девочки родится братик. Она ждёт этого с радостным нетерпением. Едва Энди застаёт своих дядюшек жарко целующимися, она вздыхает и идёт в гостиную, чтобы плюхнуться на диван рядом с креслом отца.

– Пап, они опять, – говорит она Майклу. Пока тот оборачивается и разглядывает ноги Фрэнка вокруг бёдер своего брата, девочка успевает включить музыкальный центр и найти радиостанцию с благодарственными песнопениями.

– Ябедничать нехорошо, – назидательно произносит Майкл, возвращаясь глазами к дочери.

– Я не ябедничаю, – пожимает плечами Андромеда. – Но если мама узнает, что они снова забирались на гарнитур, она разозлится.

– Значит, мы не будем говорить об этом маме, – улыбается мужчина, поправляя косовато сидящие очки. Элис потрясающая, но если узнает, что кто-то сидел задницей на её обожаемом гарнитуре, превратится в мегеру. – Надо дать им немного времени, тогда, возможно, они доживут спокойно до конца ужина.

– И не сбегут на середине, как в прошлый раз? – обрадовано спрашивает Андромеда, пересаживаясь на колени к отцу, сдвигая документы в сторонку. – Я завидую дяде Фрэнки. Дядя Джи никого не обнимает так долго, как его.

– Хочешь, я буду обнимать тебя так долго и много, что ты станешь молить о пощаде? – шутливо спрашивает Майкл, обхватывая руками дочку и изо всех сил тиская её. Он начинает щекотать свою малышку, а та – радостно хихикать, потому что до жути боится щекотки.

– Нет, папа, перестань, – смеётся она, пытаясь вырваться.

– Кажется, нас поймали на горячем, – улыбается Джерард на кухне, звонко отрываясь от блестящих и раскрасневшихся губ Фрэнка. Он проводит носом по его щеке, чувствуя её теплоту и мягкость, зарывается в волосы за ухом, втягивая запах мускатного шампуня.

– Я люблю тебя, – вдруг раздаётся у его уха голос Фрэнка. Так тихо, что можно ошибиться, но Джерард слышит, как быстро и громко ударяется сердце парня в его рёбра, и чувствует, как сжимаются в кулаки руки, заблудившиеся под курткой.

Он задерживает дыхание и замирает. Сложно объяснить, насколько эти слова дики и целительны для мужчины. Словно водопад ледяной воды, словно нырок из сауны в пушистый сугроб – от них по всему телу разбегаются мельчайшие иголочки, заставляя волоски на коже вставать дыбом. Его сердце стремится изо всех сил догнать сердце Фрэнка в этой безумной скачке.

Чертовски странно слышать их после шести лет, проведённых вместе.

Ещё более странно слышать эти слова впервые, когда тебе сорок один год.

«Дышите, дышите», – просит он свои лёгкие, потому что просто обязан сказать что-то в ответ – пальцы Фрэнка так яростно и моляще впиваются в него, что невозможно уйти без ответа.

– Я знаю, детка, – сипло шепчет он, сжимая парня в своих руках до хруста костей. – Потому что я люблю тебя ещё сильнее.

****

Можно сказать, что это обычный праздничный ужин обычной счастливой семьи в День Благодарения. Если не брать в расчёт, что двое из них могли бы и не пожениться, если бы не маленькая девочка-вундеркинд, выжившая благодаря татуировке. Если не брать в расчёт, что другие двое из них – пара мужчин, любящих друг друга так давно и говорящих об этом лишь делами до самого нынешнего дня. Если не брать в расчёт, что самый старший мужчина за столом, сейчас довольно улыбающийся шутке женщины, в прошлом жертва насилия, алкоголик и человек, страдающий расстройством приёма пищи. Если не брать в расчёт, что татуированный на семьдесят процентов поверхности тела парень всего лишь бывший подросток, сбежавший от диктата родителей и не побоявшийся влюбиться в мужчину.

В этой жизни далеко не всё оказывается тем, чем кажется. Но это не имеет значения. Потому что все эти люди за столом сейчас – на самом деле счастливая и любящая семья. И совсем не важно, что было у них в прошлом. Важно, что это привело их в настоящее, где они искренне улыбаются и согревают друг друга теплом.

Важно лишь настоящее.

****

«Человек устроен таким образом, что всё становится подвластно ему, когда он начинает гореть».*

Fine

____________________________
Coda – в музыкальном произведении это заключительная небольшая часть, которая чаще всего идёт после основного материала и несёт в себе смысловую нагрузку эпилога в литературе.

*Согласно древнегреческой легенде, Персей пролетал мимо прикованной к скале Андромеды на своём крылатом коне Пегасе. Девочка не посвящена в то, что носит непростую татуировку, но её зовут Андромеда и она очень любит рисовать пегасов.

*Цитата принадлежит Жану де Лафонтену, и более точно звучит: "Человек устроен так, что когда что-то зажигает его Душу, всё становится возможным".

Дата добавления: 2015-10-11 | Просмотры: 392 | Нарушение авторских прав