АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

О всех созданиях – больших и малых 14 страница

И все же… все же… соблазн был велик. Я взглянул на зажатый в мозолистых пальцах лист с длинными столбцами цифр. Если я его возьму, то сэкономлю массу времени. Здесь оставалось более пятидесяти животных, а до обеда надо еще проверить два стада.

Я взглянул на часы. Черт! Уже порядочно отстаю от графика! Меня захлестнуло знакомое чувство безнадежной беспомощности.

– Хорошо, мистер Хилл, я его возьму. И большое спасибо. – Я сунул лист в карман и двинулся дальше по коровнику, торопливо выстригая шерсть и втыкая иглу.

Неделю спустя на открытой странице еженедельника я увидел страшную запись: «Позв. мин.». По обыкновению, у меня кровь застыла в жилах, хотя эта криптограмма, написанная почерком миссис Холл, просто означала, что меня просят позвонить в местный отдел министерства сельского хозяйства. Но с другой стороны, из этой просьбы следовало, что у меня снова рыльце в пушку. Я протянул дрожащую руку к телефону.

Как всегда, трубку сняла Китти Пэттисон, и я уловил в ее голосе нотку жалости. Она была очень симпатичной молодой женщиной, заведовала штатами и знала о моих безобразиях все. Когда погрешности оказывались не слишком велики, Китти нередко сама доводила о них до моего сведения, но если за мной числился тяжкий грех, за меня брался лично Чарлз Харкорт, региональный инспектор.

– А, мистер Хэрриот! – весело сказала Китти. (Я знал, что она мне сочувствует, но ничем помочь не может.) – Мистер Харкорт хотел бы поговорить с вами.

Ну, все! Эта зловещая фраза всегда вызывала у меня сердцебиение.

– Спасибо, – хрипло пробормотал я в трубку и целую вечность ждал, пока она переключит телефон.

– Хэрриот! – Зычный голос заставил меня подпрыгнуть.

Я сглотнул.

– Доброе утро, мистер Харкорт. Как вы себя чувствуете?

– Я скажу вам, как я себя чувствую. Доведенным до исступления. (Я живо представил себе породистое холерическое лицо, не розовое, как всегда, а побагровевшее, и горящие гневом зеленоватые глаза.) Проще говоря, я зол как черт!

– А-а…

– Нельзя ли без ваших «а»? Вы тоже сказали «а», когда сделали прививку корове Фрэнкленда, хотя она покойница уже два года! В толк не возьму, как вам это удалось. Чудотворец, да и только! А сейчас я проверял результаты вашей работы у Хилла в «Хайвью», и среди коров, прошедших пробу, обнаружил номера семьдесят четыре и сто три. А согласно нашим данным, он продал их полгода назад на ярмарке в Бротоне, и, следовательно, вы сотворили очередное чудо.

– Я очень сожалею…

– Не сожалейте, это же просто диву достойно! Вот передо мной цифры – измерения кожи и прочее. Как я вижу, вы установили, что у обеих кожа тонкая, – установили, хотя они находились от «Хайвью» в пятнадцати милях. Поразительная сноровка!

– Ну, я…

– Ладно, Хэрриот, я кончаю шутить. И намерен сказать вам в очередной и последний раз… Надеюсь, вы слушаете? – Он перевел дух, и я словно увидел, как он ссутулил тяжелые плечи, прежде чем рявкнуть в трубку: – Впредь СМОТРИТЕ ИХ ЧЕРТОВЫ УШИ!

Я беспомощно залепетал:

– Да, конечно, мистер Харкорт, обязательно! Уверяю вас, что теперь…

– Хорошо, хорошо. Но это еще не все.

– Не все?

– Да, я не кончил. – В его голосе появилась тягостная усталость. – Могу ли я попросить, чтобы вы припомнили корову, которую вы изъяли как туберкулезную у Уилсона в «Лоу-Паркс»?

Я сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Начало было грозным.

– Я ее помню.

– Ну так, милый мой Хэрриот, может быть, вы помните и нашу небольшую беседу о документации? – Чарлз был весьма порядочным человеком и всячески пытался сдержать свое негодование, но это ему дорого давалось. – Хоть что-нибудь из нее запало в вашу память?

– Ну разумеется.

– В таком случае почему, ну почему вы не прислали мне квитанцию о сдаче на убой?

– Квитанцию о… Разве я не…

– Нет, вы не! – перебил он. – И я просто не в силах этого понять. Ведь в прошлый раз, когда вы забыли переслать копию соглашения об оценке, я разобрал с вами всю процедуру по порядку.

– Я, право, крайне сожалею…

В трубке раздался тяжелый вздох.

– И ведь это так просто? – Он помолчал. – Ну вот что: давайте еще раз пробежимся по всей процедуре, согласны?

– Да-да, конечно.

– Отлично, – сказал он. – Итак, обнаружив больное животное, вы вручаете владельцу извещение Б-205 Д. Т., форму А, то есть извещение о выбраковке и изоляции указанного животного. Затем (я слышал, как он ударяет пальцем по ладони, перечисляя пункт за пунктом) следует Б-207 Д. Т., форма В, извещение о забое. Затем Б-208 Д. Т., форма Г, свидетельство о вскрытии. Затем Б-196 Д. Т., справка ветеринарного инспектора. Затем Б-209 Д. Т., соглашение об оценке, а в случае разногласия с владельцем еще и Б-213 Д. Т. – назначение оценщика. Затем Б-212 Д. Т. извещение владельцу о времени и месте забоя, а также Б-227, квитанция о сдаче животного для забоя, и, наконец, Б-230 Д. Т., извещение о приведении в порядок и дезинфекции помещения. Черт побери, любой ребенок сразу усвоил бы такую процедуру. Она же на редкость проста, вы согласны?

– Да-да, конечно, несомненно.

На мой взгляд, простой ее назвать было никак нельзя, но я предпочел обойти этот факт молчанием. Он уже спустил пары, и не стоило вновь доводить его до кипения.

– Благодарю вас, мистер Харкорт, – сказал я. – Постараюсь, чтобы это не повторилось.

Я положил трубку, чувствуя, что все сошло сравнительно благополучно, но тем не менее меня еще долго била нервная дрожь. Беда была в том, что министерские контракты имели для нас огромную важность. В те трудные дни мы сводили концы с концами главным образом благодаря им.

Уж эта выбраковка туберкулезных животных! Когда ветеринар обнаруживал корову с открытой формой туберкулеза, она подлежала немедленному уничтожению, поскольку ее молоко представляло опасность для населения. Казалось бы, чего проще! Но, к несчастью, закон требовал, чтобы кончина каждой злополучной коровы сопровождалась настоящим вихрем всевозможных грозных извещений и справок.

Страшнее всего было даже не обилие самих документов, а количество лиц, которым полагалось их рассылать. Порой мне начинало казаться, что тех моих соотечественников, кто их не получает, можно пересчитать по пальцам. Помимо Чарлза Харкорта среди адресатов значились: фермер, которому принадлежало больное животное, полицейское управление, канцелярия министерства, живодер, а также местные власти. И конечно, всякий раз я кого-нибудь да забывал. В ночных кошмарах мне чудилось, что я стою посреди рыночной площади и с истерическим хохотом швыряю извещениями в прохожих.

Теперь мне даже трудно поверить, что за такое выматывание нервов плата была одна гинея плюс десять с половиной шиллингов за вскрытие.

Через каких-нибудь два дня после этой беседы с региональным инспектором мне снова пришлось выбраковывать туберкулезную корову. Когда настало время составлять документы, я сел за письменный стол перед кипой бланков и принялся их заполнять, а потом, перечитывая каждый по два раза, судорожно запечатывал его в надлежащий конверт. Нет, на этот раз я не допущу ни единой ошибки!

На почту я отнес их сам и, вознося безмолвную молитву, собственноручно опустил в ящик. Харкорт должен был получить их утром, после чего мне быстро станет ясно – напутал я снова или нет. Два дня прошли без осложнений, и я было возрадовался, но на исходе третьего утра меня в приемной ожидала весть, начертанная огненными буквами: «Позв. мин.»!

В голосе Китти Пэттисон чувствовалась напряженность. Она даже не пыталась ее скрыть.

– Да-да, мистер Хэрриот, – сразу же сказала она. – Мистер Харкорт просил, чтобы я вам позвонила. Соединяю вас с ним.

С замирающим сердцем я ждал, что в трубке раздастся знакомый рев, но спокойный, тихий голос, который я услышал, напугал меня даже еще больше.

– Доброе утро, Хэрриот! – Харкорт был краток и холоден. – Мне хотелось бы выяснить вопрос о последней выбракованной вами корове.

– Да? – просипел я.

– Но не по телефону. Будьте добры приехать в отдел.

– В… в отдел?

– Да, и, пожалуйста, немедленно.

Я положил трубку и побрел к машине. Ноги у меня подгибались. На этот раз Чарлз Харкорт явно был выведен из себя. В его лаконичности чувствовалось еле сдерживаемое бешенство, а вызов в отдел… это был очень грозный признак.

Двадцать минут спустя мои шаги уже отдавались эхом в коридоре отдела. Я шел, как приговоренный к смерти, мимо стеклянных панелей, за которыми усердно стучали машинистки, к двери с табличкой «Региональный инспектор».

Судорожно вздохнув, я постучал.

– Войдите! – Голос все еще был тихим и сдержанным.

Харкорт поднял голову от бумаг, указал мне на стул и вперил в меня ледяной взгляд.

– Хэрриот, – сказал он бесстрастно, – на этот раз вы перешли все пределы.

Прежде он был майором Пенджабского стрелкового полка и в эту минуту выглядел типичным английским офицером индийской армии: породистый здоровяк с тяжелыми скулами над квадратным подбородком. В его глазах горели опасные огоньки, и мне пришло в голову, что, имея дело с подобным человеком, только круглый дурак позволил бы себе пренебречь его инструкциями… «Вот как, например, ты», – шепнул мне мерзкий внутренний голос.

Пока я ждал, что последует дальше, у меня пересохло во рту.

– Видите ли, Хэрриот, – продолжал он, – после нашего последнего телефонного разговора о туберкулезной документации я надеялся, что вы дадите мне хоть небольшую передышку.

– Передышку?..

– Да-да, как ни глупо, но, во всех подробностях объясняя нам процедуру, я наивно полагал, что вы меня слушаете.

– Но я слушал. Очень внимательно!

– Неужели? Отлично! – Он одарил меня невеселой улыбкой. – В таком случае я был еще более наивен, полагая, что в дальнейшем вы будете следовать моим указаниям. По простоте душевной я считал, что вы примете их к сведению.

– Право же, мистер Харкорт, я принял… поверьте мне…

– ТОГДА ПОЧЕМУ ЖЕ, – внезапно взревел он, хлопнув широкой ладонью по столу так, что чернильный прибор затанцевал – ТОГДА ПОЧЕМУ ЖЕ ВЫ УСТРАИВАЕТЕ ИЗ НИХ БАЛАГАН?

– Балаган? Простите, я не понимаю… – Больше всего мне хотелось выскочить из кабинета и убежать, но я удержался.

– Не понимаете? – Он продолжал хлопать ладонью по столу. – Ну так я вам объясню. Сотрудник ветеринарной службы побывал на этой ферме и обнаружил, что вы не вручили там извещения о приведении помещения в порядок и его дезинфекции!

– Разве?

– Вот именно, черт вас дери. Фермеру вы его не вручили, а прислали мне. Или вы хотите, чтобы я продезинфицировал этот коровник? Не съездить ли мне туда и не поработать ли шлангом? Я немедленно отправлюсь, если вас это устроит!

– Что вы… что вы…

По-видимому, стучать одной ладонью Харкорту показалось, мало – он пустила ход вторую руку с совсем уж оглушительным результатом.

– Хэрриот! – загремел он. – Я хотел бы получить от вас ответ только на один вопрос: нужна вам эта работа или нет? Скажите только слово, и я передам ее другой ветеринарной фирме. Тогда, быть может, и вам, и мне жить будет спокойнее.

– Даю вам слово, мистер Харкорт, я… мы… нам очень нужна эта работа! – Я говорил с полной искренностью.

Инспектор откинулся на спинку кресла и несколько секунд молча смотрел на меня, а потом покосился на свои часы.

– Десять минут первого! – буркнул он. – «Красный Лев» уже открылся. Пойдемте выпьем пива.

В зале пивной он припал к кружке, потом аккуратно поставил ее перед собой на столик и устало взглянул на меня.

– Ей-богу, Хэрриот, кончили бы вы небрежничать! Просто сказать не могу, как это меня выматывает.

Я ему поверил: лицо его побледнело, а рука, снова взявшая кружку, заметно подрагивала.

– Право же, я искренне сожалею, мистер Харкорт. Не понимаю, как это получилось. Вроде бы я все проверял и перепроверял. Во всяком случае, я постараюсь больше не доставлять вам лишних затруднений.

Он кивнул и хлопнул меня по плечу.

– Ну ладно, ладно. Давайте выпьем по второй.

Он пошел к стойке, вернулся с кружками и выудил из кармана небольшой квадратный пакет.

– Маленький свадебный подарок, Хэрриот. Ведь, кажется, скоро ваша свадьба? Так это от моей жены и от меня с нашими наилучшими пожеланиями.

Не зная, что сказать, я кое-как развязал веревочку и извлек из оберточной бумаги небольшой барометр.

Я бормотал слова благодарности, чувствуя, как у меня горят уши. Он был представителем министерства в наших краях; а я – самым новым и самым скромным из его подчиненных. Не говоря уж о том, что хлопот я ему, наверное, доставлял больше, чем все остальные, вместе взятые, – просто кара божья. И у него не было никаких причин дарить мне барометр.

Это последнее злоключение еще более усугубило мой страх перед заполнением бесчисленных бланков, и я мог только надеяться, что очередное туберкулезное животное попадется мне не скоро. Однако судьба не замедлила послать мне несколько напряженных дней клинических проверок, и на исходе очередного из них я с самыми дурными предчувствиями осматривал одну из айрширских коров мистера Моверли.

Легкое покашливание – вот что привлекло к ней мое внимание. Я остановился, и сердце у меня упало: костяк, туго обтянутый кожей, чуть ускоренное дыхание и этот глубокий сдерживаемый кашель! К счастью, теперь таких коров не увидишь, но тогда они были привычным зрелищем.

Я прошел вдоль ее бока и оглядел стену перед ее мордой. На грубой каменной кладке ясно виднелись роковые капли мокроты, и я быстро размазал одну на предметном стеклышке.

Вернувшись в Скелдейл-Хаус, я окрасил мазок по методике Циль-Нельсена и положил стеклышко под микроскоп. Среди одиночных клеток краснели скопления туберкулезных бацилл – крохотных, радужных, смертельных. Собственно говоря, я не нуждался в этом роковом подтверждении моего диагноза, и все-таки настроение у меня испортилось еще больше.

Когда на следующее утро я объявил мистеру Моверли, что корову придется забить, это его отнюдь не обрадовало.

– Наверняка простуда у нее, и ничего больше, – проворчал он. (Фермеры, естественно, возмущались, когда мелкие бюрократишки вроде меня забирали их удойных коров.) – Да только ведь спорить с вами без толку.

– Уверяю вас, мистер Моверли, ни малейших сомнений нет. Я взял мокроту для анализа и…

– Да что уж тут разговаривать! – Фермер нетерпеливо махнул рукой. – Коли правительство, прах его побери, хочет забить мою корову, значит, ее забьют. Но ведь мне положено возмещение, верно?

– Да, конечно.

– Сколько это будет?

Я быстро прикинул. Согласно инструкции, животное оценивалось так, словно продавалось на рынке в нынешнем его состоянии. Минимальная компенсация составляла пять фунтов, и назначить больше за этот живой скелет явно было нельзя.

– Пять фунтов, – ответил я.

– А, пошли вы! – сказал мистер Мопсрли.

– Если вы не согласны, будет назначен оценщик.

– Да черт с ним! Чего тут возиться-то!

Он был явно очень раздражен, и я счел неблагоразумным сообщить ему, что он получит лишь часть этих пяти фунтов – в зависимости от вскрытия.

– Вот и хорошо, – сказал я. – Так я переговорю с Джеффом Мэллоком, чтобы он забрал ее как можно скорее.

Мистер Моверли явно не испытывал ко мне нежных чувств, но это тревожило меня куда меньше, чем предстоящая возня с заполнением всех этих жутких бланков. При одной мысли, что вскоре мне предстоит отправить к Чарлзу Харкорту новую их партию, я обливался холодным потом.

И тут на меня снизошло озарение. Подобное случается со мной редко, но на этот раз идея действительно выглядела удачной: я сначала проверю все документы с Китти Пэттисон и уж потом отошлю их официально.

Мне не терпелось привести свой план в исполнение. Почти с удовольствием я разложил заполненные бланки в один длинный ряд, подписал их и накрыл конвертами с соответствующими адресами. Затем позвонил в отдел.

Китти была очень мила и терпелива. По-моему, она не сомневалась в моей добросовестности, но понимала, что делопроизводитель я никуда не годный, и жалела меня. Когда я исчерпал список, она сказала одобрительно:

– Молодцом, мистер Хэрриот! На этот раз все в порядке. Вам остается только получить подпись живодера, оформить протокол вскрытия, и можете больше ни о чем не беспокоиться.

– Спасибо, Китти! – ответил я. – Вы сняли с моей души огромную тяжесть!

И я не преувеличивал. Все во мне пело от радости. Мысль, что на этот раз Чарлз на меня не обрушится, была словно солнце, вдруг засиявшее из черных туч. В самом безмятежном настроении я отправился к Мэллоку и договорился с ним, что он заберет корову.

– Приготовьте мне ее завтра для вскрытия, Джефф, – закончил я и поехал дальше с легким сердцем.

И когда на следующий день мистер Моверли отчаянно замахал мне от ворот своей фермы, для меня это явилось полной неожиданностью. Подъехав к нему, я заметил, что он крайне взволнован.

– Э-эй! – крикнул он, не дожидаясь, пока я вылезу из машины. – Я только с рынка вернулся, а хозяйка говорит, что тут побывал Мэллок!

– Совершенно верно, мистер Моверли, – ответил я с улыбкой. – Помните, я предупредил вас, что пришлю его за вашей коровой…

– Как же, помню! – Он умолк и смерил меня свирепым взглядом. – Только он не ту забрал!

– Не ту… что значит – не ту?

– Не ту корову, вот что! Увез лучшую мою корову. Элитную айрширку. Я купил ее в Дамфризе на прошлой неделе, и ее только нынче утром доставили.

Ужас сковал меня. Я велел живодеру забрать айрширскую корову, которая будет заперта в отдельном стойле. А новую корову, конечно, для начала тоже заперли в отдельном стойле… С пронзительной четкостью я увидел, как Джефф и его подручный ведут ее по доске в фургон.

– Вина-то ваша! – Фермер грозно ткнул в меня пальцем. – Если он прикончит мою здоровую корову, вы за это ответите!

Последнего он мог бы и не говорить: да, я за нее отвечу множеству людей, и Чарлзу Харкорту в том числе.

– Звоните же на живодерню! – прохрипел я.

Он безнадежно махнул рукой.

– Уже звонил. Там не отвечают. Застрелит ее он, как пить дать. А вы знаете, сколько я за нее заплатил?

– Неважно! Куда он поехал?

– Хозяйка говорит, в сторону Грэмптона… минут десять назад.

Я включил мотор.

– Возможно, ему надо забрать и других животных… Я его догоню.

Стиснув зубы, я помчался по грэмптонской дороге. Эта катастрофа была настолько немыслимой, что просто не укладывалась в мозгу. Не то извещение – уже беда, но не та корова… Даже представить себе невозможно. И все-таки это произошло! Уж теперь Харкорт меня уничтожит. Он неплохой человек, но у него нет выбора: такая промашка обязательно дойдет до министерского начальства и оно потребует головы виновника.

Мчась по деревушке Грэмптон, я лихорадочно, но тщательно оглядывал въезды на каждую ферму. Вот за ними открылись луга, и я уже оставил всякую надежду, как вдруг далеко впереди над шпалерой деревьев мелькнула знакомая крыша мэллоковского фургона.

Это было высокое сооружение с деревянными стенками, и ошибиться я не мог. С торжествующим воплем я вжал педаль газа в пол и, охваченный охотничьим азартом, помчался туда. Но нас разделяло слишком большое расстояние, и уже через милю я понял, что сбился со следа.

Среди накопившихся за многие годы воспоминаний, пожалуй, ни одно не запечатлелось в моей душе с такой живостью и яркостью, как Великая Погоня За Коровой. Я и сегодня ощущаю пережитый тогда ужас. Фургон время от времени мелькал в лабиринте проселков, но, когда я добирался туда, моя добыча успевала скрыться за очередным холмом или в какой-нибудь глубокой лощине. К тому же я строил свои расчеты на том, что, миновав еще одну деревню, Мэллок повернет в Дарроуби, однако он продолжал ехать вперед. По-видимому, его вызвали откуда-то издалека.

Длилось это бесконечно, и я совсем изнемог. Приступы ледяного отчаяния сменялись взрывами надежды, и эта лихорадка вымотала мои нервы. И когда наконец я увидел перед собой на прямой дороге покачивающийся грузовик, у меня не оставалось уже никаких сил.

Ну теперь, во всяком случае, он никуда не денется! Выжав из старенькой машины все, на что она была способна, я поравнялся с грузовиком и непрерывно сигналил, пока он не остановился. Я проскочил вперед, затормозил и побежал к грузовику, чтобы объяснить, в чем дело, и извиниться. Но едва я взглянул в кабину, улыбка облегчения сползла с моих губ. Это был не Джефф Мэллок! Я гнался не за тем!

Я узнал мусорщика, который в совершенно таком же фургоне, как у Джеффа, объезжал здешние края, подбирая падаль, не интересовавшую даже живодера. Странная работа и странный человек! На меня из-под обтрепанной армейской фуражки глядели блестящие пронзительные глаза.

– Чего надо-то? – Он вынул изо рта сигарету и дружелюбно сплюнул на дорогу.

У меня перехватило дыхание.

– Я… Извините. Я думал, это фургон Джеффа Мэллока.

Выражение его глаз не изменилось, но уголки рта чуть-чуть дернулись.

– Коли вам Джефф требуется, так он небось давно у себя на живодерне. – И снова сплюнув, он сунул сигарету обратно в рот.

Я тупо кивнул. Да, конечно, Джефф вернулся к себе на живодерню… и давным-давно. За мусорщиком я гонялся больше часа, и, значит, корова уже разделана и висит на крючьях. Джефф работал умело и быстро. И забрав обреченных животных, не имел привычки тянуть.

– Ну, мне тоже домой пора, – сказал мусорщик. – Бывайте! – Он подмигнул мне, включил мотор и загромыхал по дороге.

Я побрел к своей машине. Торопиться больше было некуда. И как ни удивительно, теперь, когда все погибло, мне стало легче. Охваченный каким-то невозмутимым спокойствием, я вел машину и хладнокровно прикидывал, что мне сулит будущее. Во всяком случае, министерство с позором вычеркнет меня из своих списков. Я даже начал фантазировать: быть может, для этого существует какая-то церемония – торжественнее сожжение министерского удостоверения или другой ритуал в том же духе.

Я попытался отогнать мысль, что мой последний подвиг может возмутить не только министерство. А Королевский ветеринарный колледж? Вдруг за подобные штучки человека лишают права заниматься практикой? Не исключено. И я со вкусом принялся размышлять, какие поприща остаются для меня открытыми. Мне часто казалось, что владельцы букинистических лавок должны вести весьма приятную жизнь, и теперь, серьезно взвешивая такую возможность, я решил восполнить отсутствие в Дарроуби этого очага культуры. Мне не без приятности рисовалось, как я сижу под ярусами пыльных томов, порой снимаю с полки какой-нибудь фолиант или просто гляжу на улицу из своего уютного мирка, где нет ни бланков, ни телефонных звонков, ни записок «Позв. мин.».

Въехав в Дарроуби, я не торопясь свернул к живодерне и вылез из машины у закопченного строения, из трубы которого поднимался черный дым. Отодвинув скользящую дверь, я увидел, что Джефф с удобством расположился на груде коровьих шкур, держа в окровавленных пальцах кусок яблочного пирога. И… да-да: позади него висели две половины коровьей туши, а на полу валялись легкие, кишки и другая требуха – печальные останки элитной айрширской коровы мистера Моверли.

– Здравствуйте, Джефф, – сказал я.

– Наше вам, мистер Хэрриот! – И он одарил меня безмятежной улыбкой, точно выражавшей его личность. – Вот закусываю. Всегда меня в эту пору на еду тянет! – Он с наслаждением запустил зубы в пирог.

– Да, конечно. – Я грустно оглядел разделанную тушу. Собачье мясо, да и его не так уж много. Впрочем, айрширы никогда особенно не жиреют. Мне никак не удавалось найти слова, чтобы объяснить Джеффу, что произошло, но тут он заговорил сам:

– Извиняюсь, мистер Хэрриот, только я нынче не поспел, – сказал он, беря видавшие виды кружку с чаем.

– Про что вы?

– Ну я же люблю все для вас приготовить, да только нынче вы раненько пожаловали.

Я ошеломленно уставился на него.

– Но… но ведь все готово? – Я махнул рукой на разделанную тушу.

– Да нет, это не она.

– Как не она? Значит, это не корова с фермы Моверли?

– Во-во. – Он отпил четверть кружки и утер рот. – Пришлось начать с этой. А та еще в фургоне на заднем дворе.

– Живая?!

Он как будто слегка удивился.

– А как же? Я же за нее еще не брался. Хорошая коровка, хоть и больная.

От радости я чуть не потерял сознание.

– Да она здорова, Джефф. Вы не ту корову забрали!

– Не ту? – Его ничем нельзя было поразить, но он явно ждал объяснения, и я сообщил ему, как все произошло.

Когда я кончил, его плечи подрагивали, а ясные красивые глаза на розовом лице весело блестели.

– Это же надо! – пробормотал он и продолжал посмеиваться. Мой рассказ нисколько не нарушил его душевного равновесия, и смех этот был мягким и дружеским. Пусть он съездил напрасно, а фермер переволновался – ни то ни другое его совершенно не трогало.

И глядя на Джеффа Мэллока, я в который раз подумал, что постоянная возня с заразными тушами среди смертоносных бактерий, как ничто другое, дарит человеку безмятежное внутреннее спокойствие.

– Вы съездите сменить корову? – спросил я.

– Немножко погодя. Спешить-то особо некуда. А я с едой торопиться не люблю. – Он удовлетворенно вздохнул. – Может, и вы перекусите, мистер Хэрриот? Подкрепитесь-ка маленько! – Он налил еще одну кружку, и, отломив солидный кусок пирога, протянул его мне.

– Нет… нет… э… спасибо, Джефф. Вы очень любезны, но я… спасибо… мне пора.

Он пожал плечами, улыбнулся и взял трубку, которая покоилась на овечьем черепе. Смахнув с мундштука налипшие мышечные волоконца, он чиркнул спичкой и блаженно развалился на шкурах.

– Ну, так пока до свидания. Загляните вечерком, все будет готово. – Он смежил веки, и его плечи вновь задергались. – Уж теперь-то я не промахнусь.

Пожалуй, прошло больше двадцати лет с тех пор, как я в последний раз выбраковал туберкулезную корову – туберкулез теперь большая редкость. И короткая запись «Позв. мин.» уже не леденит мне кровь, и грозные бланки, так меня травмировавшие, тихо желтеют на дне какого-то ящика.

Все это навсегда исчезло из моей жизни. Как и Чарлз Харкорт. Но его я вспоминаю каждый день, когда смотрю на маленький барометр, который все еще висит у меня над столом.

Наш медовый месяц удался на славу – особенно учитывая, что мы провели его, занимаясь туберкулинизацией коров. В любом случае мы были куда счастливее десятков моих знакомых, которые после свадьбы отправлялись на месяц в плавание по солнечному Средиземному морю, а потом вспоминали об этом без малейшего удовольствия. Нам с Хелен он подарил все самое главное – радость, смех, ощущение товарищеской близости, хотя длился всего неделю, и, как я уже упомянул, мы провели его, делая туберкулиновые пробы.

Идея эта возникла как-то утром за завтраком, когда Зигфрид после бессонной ночи, проведенной в стойле кобылы, страдавшей коликами, протер покрасневшие глаза и принялся вскрывать утреннюю почту. Из плотного министерского конверта высыпалась толстая пачка бланков, и он ахнул.

– Господи! Вы только взгляните, чего они хотят! – Он разложил анкеты на скатерти и начал лихорадочно читать длинный список ферм. – Требуют, чтобы мы на следующей неделе провели туберкулинизацию всего скота в окрестностях Эллерторпа. Безотлагательно. – Он свирепо поглядел на меня: – А на следующей неделе вы женитесь, так?

Я виновато заерзал на стуле.

– Боюсь, что да.

Зигфрид яростно схватил ломоть поджаренного хлеба и начал шлепать на него масло, как каменщик – раствор на кирпичную кладку.

– Чудесно, а? Работы невпроворот, неделя туберкулинизации в самом глухом из здешних углов, а вам именно сейчас приспичило жениться. У вас медовый месяц, порхаете и наслаждаетесь жизнью, а я тут свивайся в кольца и лезь вон из кожи! – Он злобно впился зубами в ломоть и с хрустом принялся его жевать.

– Мне очень жаль, Зигфрид, – пробормотал я. – Но откуда мне было знать, что я невольно вас подведу? Не мог же я предвидеть, что именно сейчас привалит столько работы и министерство именно сейчас потребует проверки!

Зигфрид перестал жевать и негодующе уставил на меня палец:

– Вот-вот, Джеймс! Обычная ваша беда: вы не заглядываете вперед. Летите сломя голову, без оглядки и сомнений. Даже с этой вашей женитьбой – вы же ни на секунду не задумались! Женюсь, женюсь, а на последствия плевать! – Он закашлялся, потому что от возбуждения вдохнул крошки. – И вообще, я не понимаю, к чему такая спешка! Вы ведь совсем мальчик, и времени, чтобы жениться, у вас предостаточно. И еще одно: вы же почти ее не знаете. Всего несколько недель, как вы вообще начали с ней встречаться!

– Но погодите, вы же сами…

– Нет, уж позвольте мне кончить, Джеймс! Брак – крайне серьезный жизненный шаг, который требует глубокого и всестороннего обдумывания. Ну зачем вам понадобилось тащиться в церковь именно на будущей неделе? В будущем году – вот это было бы разумно, и вы пожали бы все беззаботные радости длительной помолвки. Так нет, вам обязательно понадобилось тут же завязать узел, который так просто не развяжешь, к вашему сведению!

– К черту, Зигфрид! Это уж ни в какие ворота не лезет! Вы же прекрасно знаете, что вы сами…

– Минуточку! Ваша торопливость в вопросе о браке обрекает меня на множество затруднений, но, поверьте, я от души желаю вам счастья я надеюсь, что вопреки вашей легкомысленной непредусмотрительности все будет прекрасно. Тем не менее я не могу не напомнить вам старинную пословицу: «Женился на скорую руку, да на долгую муку».

Дата добавления: 2014-12-12 | Просмотры: 702 | Нарушение авторских прав