АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

О всех созданиях – больших и малых 24 страница

Но на этом дело не кончилось. На той же неделе Джек Сэндерс снова позвонил мне.

– Шкипер… – сказал он. – По-моему, у него то же, что было у Джинго.

Холодная рука стиснула мне горло.

– Но… но… этого не может быть! Я сделал ему профилактическую инъекцию.

– Ну, не берусь судить. Только он еле передвигает ноги, ничего не ест и слабеет час от часу.

Я кинулся вон из дома и прыгнул в машину. Всю дорогу до окраины, где жили Сэндерсы, сердце у меня бешено колотилось, а в голове теснились панические мысли. Как он мог заразиться? Лечебные свойства вакцины не внушали мне особого доверия, но я считал ее надежным средством предотвращения болезни. И ведь для верности я сделал ему две инъекции! Конечно, страшно, если Сэндерсы потеряют и вторую собаку, но куда хуже, если это случится по моей вине.

Когда я вошел, маленький корги уныло побрел мне навстречу. Я подхватил его на руки, поставил на стол и сразу же завернул ему веко. Но никаких следов желтухи ни в склере, ни в слизистой рта не оказалось. Температура была совершенно нормальной, и я облегченно вздохнул.

– Во всяком случае, это не лептоспироз, – сказал я.

Миссис Сэндерс судорожно сжала руки.

– Слава богу! А мы уже не сомневались, что и он… У него такой плохой вид.

Я тщательно обследовал Шкипера, убрал стетоскоп в карман и сказал:

– Ничего сколько-нибудь серьезного я не нахожу. Небольшой шумок в сердце, но об этом я вам уже говорил. В конце-то концов, он стар.

– А не тоскует ли он по Джингу, как вам кажется? – спросил Джек Сэндерс.

– Вполне возможно. Они же были неразлучными друзьями. И естественно, он тоскует.

– Но это пройдет, правда?

– Конечно. Я дам для него таблетки очень мягкого успокоительного действия. Они должны помочь.

Несколько дней спустя мы с Джеком Сэндерсом случайно встретились на рыночной площади.

– Ну, как Шкипер? – спросил я.

Он тяжело вздохнул:

– Все так же, если не хуже. Главное – он ничего не ест и совсем исхудал.

Я не представлял себе, что еще могу сделать, но на следующее утро по дороге на вызов заглянул к Сэндерсам.

При виде Шкипера у меня сжалось сердце. Несмотря на свой возраст, он всегда был удивительно бойким и подвижным, а в их дружбе с Джингом, несомненно, играл первую скрипку. Но теперь от былой веселой энергии не осталось и следа. Он безучастно взглянул на меня тусклыми глазами, заковылял к своей корзинке и свернулся там, словно стараясь укрыться от всего мира.

Я снова его осмотрел. Шум в сердце стал, пожалуй, заметнее, но все остальное было как будто в порядке, только выглядел он дряхлым и обессилевшим.

– Знаете, я уже не так уверен, что он тоскует, – сказал я. – Возможно, все дело в старости. Ведь весной ему будет двенадцать, не так ли?

– Да, – миссис Сэндерс кивнула. – Так вы считаете… это конец?

– Не исключено.

Я понимал, о чем она думает: какие-нибудь две недели назад тут играли и возились две здоровые, веселые собаки, а теперь скоро не останется ни одной.

– Неужели ему ничем нельзя помочь?

– Ну, можно провести курс дигиталиса, чтобы поддержать сердце. И пожалуйста, принесите мне его мочу на анализ. Надо проверить работу почек.

Я сделал анализ мочи. Немного белка – но не больше, чем можно было ожидать у собаки его возраста. Значит, дело не в почках.

Дни шли. Я пробовал все новые и новые средства: витамины, железо, фосфорорганические соединения, но корги продолжал угасать. Меня позвали к нему снова примерно через месяц после смерти Джинго.

Шкипер лежал у себя в корзинке и, когда я его окликнул, медленно приподнял голову. Морда у него исхудала, мутные глаза глядели мимо меня.

– Ну-ка, ну-ка, милый! – позвал я. – Покажи, как ты умеешь вылезать из корзинки.

Джек Сэндерс покачал головой:

– Бесполезно, мистер Хэрриот. Он больше не покидает корзины, а когда мы его вынимаем, от слабости шагу ступить не может. И еще одно… ночью он пачкает здесь. Прежде этого с ним никогда не случалось.

Его слова прозвучали, как похоронный звон. Все признаки глубокой собачьей дряхлости. Я постарался говорить как можно мягче:

– Мне очень грустно, Джек, но, очевидно, старичок подошел к концу дороги. По-моему, тоска никак не может быть причиной всего этого.

Он не отвечая, посмотрел на жену, потом на бедного Шкипера.

– Да, конечно… мы и сами об этом думали. Но все время надеялись, что он начнет есть. Так что… вы посоветуете…

Произнести роковые слова я не смог.

– Мне кажется, мы не должны допускать, чтобы он страдал. От него остались только кожа да кости, и вряд ли жизнь доставляет ему хоть какую-то радость.

– Да, пожалуй, я согласен с вами. Он лежит вот так весь день напролет, ничем не интересуясь… – Он умолк и снова посмотрел на жену. – Вот что, мистер Хэрриот. Позвольте нам подумать до утра. Но во всяком случае, вы считаете, что надежды нет никакой?

– Да, Джек. Старые собаки нередко впадают перед концом в такое состояние. Шкипер просто сломался… Боюсь, это необратимо.

Он печально вздохнул.

– Ну, если я не позвоню вам завтра до восьми утра, то, может быть, вы заедете усыпить его?

Я не думал, что он позвонит. И он не позвонил. Случилось все это в первые месяцы нашего брака, и Хелен служила тогда секретаршей у владельца местной мельницы. Утром мы часто вместе спускались по длинным маршам лестницы, и я провожал ее до дверей, а потом собирал все, что требовалось мне для объезда.

На этот раз она, как всегда, поцеловала меня у двери, но, вместо того чтобы выйти на улицу, внимательно на меня посмотрела:

– Ты весь завтрак молчал, Джим. Что случилось?

– Да ничего, собственно. Обычное дело, – ответил я. Однако она все так же внимательно смотрела на меня, и мне пришлось рассказать ей про Шкипера.

Хелен погладила меня по плечу.

– Это очень грустно, Джим. Но нельзя так расстраиваться из-за неизбежного. Ты совсем себя замучишь.

– А-а, знаю я все это! Но что поделать, если я слюнтяй? Иногда я думаю, что напрасно пошел в ветеринары.

– И ошибаешься! – сказала она. – Никем иным я тебя даже вообразить не могу. Ты делаешь то, что должен делать, и делаешь это хорошо! – Она еще раз меня поцеловала, открыла дверь и сбежала с крыльца.

К Сэндерсам я приехал незадолго до полудня. Открыв багажник, я вынул шприц и флакон с концентрированным раствором снотворного. Во всяком случае, смерть старичка будет тихой и безболезненной.

Первое, что я увидел, войдя в кухню, был толстый белый щенок, который вперевалку прогуливался по полу.

– Откуда?.. – удивленно начал я.

Миссис Сэндерс с усилием мне улыбнулась:

– Мы с Джеком вчера поговорили. И поняли, что не можем совсем остаться без собаки. А потому поехали к миссис Палмер, у которой купили Джинго. Оказалось, что она как раз продает щенков нового помета. Просто судьба. Мы его тоже назвали Джинго.

– Чудесная мысль! – Я поднял щенка, он извернулся в моих пальцах, сыто тявкнул и попытался лизнуть мне щеку. Во всяком случае, это облегчало мою тягостную задачу.

– По-моему, вы поступили очень разумно.

Незаметно вытащив флакон из кармана, я направился к корзинке в дальнем углу. Шкипер все так же лежал, свернувшись в неподвижный клубок, и у меня мелькнула спасительная мысль, что я всего лишь немного ускорю уже почти завершившийся процесс.

Проколов резиновую пробку иглой, я хотел было наполнить шприц, но тут заметил, что Шкипер поднял голову. Положив морду на край корзины, он, казалось, разглядывал щенка. Его глаза медленно двигались за малышом, который проковылял к блюдцу с молоком и принялся деловито лакать. И в этих глазах появилась давно исчезнувшая искорка.

Я замер, а корги после двух неудачных попыток кое-как поднялся на ноги. Из корзинки он не столько вылез, сколько вывалился и, пошатываясь, побрел через кухню. Добравшись до щенка, он остановился, несколько раз покачнулся – жалкая тень былого бодрого песика – и (я не поверил своим глазам!) забрал в пасть белое ушко.

Стоицизм мало свойствен щенкам, и Джинго Второй пронзительно взвизгнул. Но Шкипер ничтоже сумняшеся с блаженной сосредоточенностью продолжал свое занятие.

Я сунул шприц и флакон назад в карман.

– Дайте ему поесть, – сказал я негромко.

Миссис Сэндерс кинулась в кладовую и вернулась с кусочками мяса на блюдце. Шкипер еще несколько секунд продолжал теребить ухо, потом не спеша обнюхал щенка и только тогда повернулся к блюдцу. У него почти не осталось сил глотать, но он взял мясо, и челюсти его медленно задвигались.

– Господи! – не выдержал Джек Сэндер. – Он начал есть!

Миссис Сэндерс схватила меня за локоть:

– Что это значит, мистер Хэрриот? Мы же купили щенка только потому, что не мыслим дома без собаки.

– Скорее всего это значит, что их у вас опять будет две! – Я направился к двери, улыбаясь через плечо супругам, которые, словно завороженные, следили за тем, как корги справился с первым кусочком и взял второй.

Примерно восемь месяцев спустя Джек Сэндерс вошел в смотровую и поставил на стол Джинго Второго. Щенок неузнаваемо вырос и уже щеголял широкой грудью и мощными ногами своей породы. Добродушная морда и дружески виляющий хвост живо напомнили мне первого Джинго.

– У него между пальцами что-то вроде экземы, – сказал Джек Сэндерс и поднял на стол Шкипера.

Я сразу забыл о моем пациенте: корги, упитанный, ясноглазый, принялся со всей былой бодростью и энергией грызть задние ноги буль-терьера.

– Нет, вы только посмотрите! – пробормотал я. – Словно время обратилось вспять.

Джек Сэндерс засмеялся:

– Вы правы. Они неразлучные друзья. Прямо как прежде…

– Пойди-ка сюда, Шкипер. – Я схватил корги и внимательно его осмотрел, хотя он и выкручивался из моих рук, торопясь вернуться к приятелю. – А знаете, я совершенно убежден, что ему еще жить да жить.

– Правда? – В глазах Джекса Сэндерса заплясали лукавые огоньки. – А помнится, вы уже довольно давно сказали, что он утратил вкус к жизни и это необратимо…

Я перебил его:

– Не спорю, не спорю. Но иногда так приятно ошибиться!

У Бертуислов был лишь один семейный недостаток – они все говорили разом. Мистер Бертуисл толковал только о своей скотине, его половина обсуждала домашние дела, а их сын Лен, восемнадцатилетний гигант, не признавал иных тем для разговора, кроме футбола.

Я осматривал Нелли, большую белую корову, которая всегда стояла в сером каменном коровнике как раз напротив двери. Она уже неделю хромала, и мне очень не понравился ее вид.

– Лен, поднимите-ка ей заднюю ногу! – распорядился я. Как было приятно, что дюжий молодец берет на себя эту работу и можно обойтись без долгой возни с веревкой, перекинутой через балку.

Взглянув на зажатое в могучих ладонях раздвоенное копыто, я понял, что мои дурные предчувствия полностью оправдались. Межкопытная щель, правда, была чистой, но сустав второй фаланги заметно опух.

Я повернул голову:

– Видите, мистер Бертуисл? Инфекция распространяется все ниже.

– Ага… ага… – Фермер прижал палец к опухоли, и Нелли вздрогнула. – Верно. Так и лезет с этой стороны. Я-то думал, что это просто копытная гниль, и мазал…

– Эх, черт! – перебил Лен. – Ребята в субботу здорово вынесли команду Хеллерби. Джонни Надд забил еще два гола, и…

– …между копытцами жгучей мазью. – Мистер Бертуисл, как всегда, словно не слышал сына. – Каждый вечер и каждое утро. И я вам скажу, как это лучше всего делать. Возьмите куриное перышко и…

– …не удивлюсь, если он в воскресенье еще парочку забьет… – продолжал свое Лен. – Уж когда он получит мяч…

– …окуните его в мазь да засуньте между копытцами поглубже. Действует прямо…

– …под правую ногу, так влепит в самую девятку…

– Погодите минутку, – перебил я их. – Поймите, у нее не копытная гниль. У нее гнойный артрит в этом суставе, вот тут, у самого венчика. Проще говоря, в суставной полости у нее полно гноя, а это очень скверная штука.

Мистер Бертуисл неторопливо кивнул:

– Вроде нарыва, значит? Ну так надо бы его вскрыть. Если выпустить гной, так сразу…

– …точно пушечное ядро, – продолжал Лен. – Я вам вот что скажу: Джонни наверняка пригласят на пробу в «Дарлингтон», и уж тогда…

Конечно, вежливость требует смотреть на вашего собеседника, но это превращается в трудную задачу, когда собеседников двое и они говорят одновременно, причем один согнулся в три погибели, а второй стоит у вас за спиной.

– Спасибо, Лен, – сказал я. – Можете отпустить ногу. – Я выпрямился и устремил взгляд между ними. – Беда в том, что при этой болезни дать отток гною еще мало. Очень часто оказывается, что гладкие поверхности сустава разъедены и любое движение причиняет острую боль.

Нелли, безусловно, согласилась бы со мной. Поражено было внешнее копытце, и она стояла, изгибая ногу в попытке перенести вес на здоровый внутренний палец.

Фермер задал неизбежный вопрос:

– Ну, так что же мы будем делать?

Я испытывал неприятную уверенность в том, что особого толку не будет, что бы мы ни делали, но сказать этого, естественно, не мог.

– Будем давать ей сульфаниламидные порошки, а кроме того, я хочу, чтобы вы трижды в день ставили ей на эту ногу припарки.

– Припарки? – Фермер даже просиял. – А я их уже ставил. Я…

– Если Джонни Надд подпишет контракт с «Дарлингтоном», так, по-моему…

– Погодите, Лен, – сказал я. – Какие припарки вы ставили, мистер Бертуисл?

– Коровьи лепешки, – провозгласил фермер. – Хорошая коровья лепешка живо всю дрянь вытянет. Я только ими и пользуюсь, когда…

– …придется мне ездить в Дарлингтон вместо того, чтобы смотреть наших «Кестрелс», – перебил Лен. – Надо же будет поглядеть, как у Джонни пойдет дело с профессионалами. Что ни говори…

Я криво улыбнулся. Футбол мне самому нравится, а Лен был просто трогателен в своей приверженности деревенской команде, играющей перед двумя десятками зрителей. «Кестрелс» были ему дороже и интересней всех команд высшей лиги вместе взятых.

– Да-да, Лен, я вас понимаю! – И тут же повернулся к его отцу: – Но я имел в виду припарки совсем другого рода, мистер Бертуисл.

Лицо фермера вытянулось, уголки губ печально поползли вниз:

– Ну, средства лучше коровьих лепешек мне не встречались, а я за скотиной всю жизнь хожу.

Я стиснул зубы. В тридцатых годах эта деревенская панацея высоко ценилась местными фермерами и, черт бы ее побрал, нередко действительно приносила пользу. Навоз, щедро налепленный на воспаленный участок, действовал не хуже любого согревающего компресса и успешно снимал раздражение. В те дни мне приходилось скрепя сердце смиряться со многими целебными средствами, но коровьих лепешек я еще не прописывал и не собирался прибегать к ним теперь.

– Возможно, – сказал я категоричным тоном, – но я имел в виду каолин. Возьмите его в нашей аптеке. Достаточно подержать жестянку в горячей воде и наложить припарку на больную ногу. Она будет греть несколько часов.

Мистеру Бертуислу мой совет явно пришелся не по вкусу, и я предложил другое средство:

– Или можете использовать отруби. Вон их целый мешок.

Он несколько повеселел.

– Ну что же, это дело.

– Значит, так: трижды в день прикладывайте горячие отруби, давайте порошки, а дня через два-три я заеду ее поглядеть еще раз.

Я не сомневался, что мистер Бертуисл выполнит мои инструкции, потому что он относился к своим животным с большой заботливостью, но мне уже доводилось сталкиваться с гнойными артритами, и на сердце у меня было неспокойно. Ничто так быстро не выводит хорошую корову из строя, как боли в ноге. Сколько раз на моих глазах страдания, причиняемые гнойным артритом, за несколько недель превращали крупное упитанное животное в скелет! Мне оставалось только надеяться, что этот случай окажется исключением.

– Ладно, мистер Хэрриот, – сказал фермер. – А теперь идемте в дом. У хозяйки готов для вас чаек.

Я редко отказываюсь от таких приглашений, но, войдя в кухню, сразу понял, что чаепитие обещает быть не из легких.

– А знаете, мистер Хэрриот, – с сияющей улыбкой начала фермерша, ставя передо мной дымящуюся кружку, – вчера на рыночной площади мы с миссис Хэрриот остановились поговорить, и она мне сказала, что…

– Так вы думаете, ваши порошочки ее подлечат? – Супруг миссис Бертуисл вопросительно заглянул мне в глаза. – Дай-то бог! Уж очень Нелли много молока дает. После первого отела мы надоили от нее никак не меньше…

– В халтонском кубке «Кестрелс» встречаются с «Дибхемом», – вставил Лен. – Вот это будет игра! В тот раз…

Миссис Бертуисл продолжала, не переводя дыхания:

– …вы устроились на верхнем этаже Скелдейл-Хауса. Вид оттуда, конечно, красивый и…

– …после первого отела по пять галлонов и не сбавляла до…

– …они чуть не разнесли нас, но, черт подери, мы им…

– …весь Дарроуби виден. Но толстухе вроде меня трудновато было бы. Вот я вашей хозяйке и говорю: чтобы там жить, надо молоденькой быть и тоненькой. По такой-то лестнице…

Я припал к кружке, чтобы сосредоточить на ней внимание и взгляд, пока вокруг меня лились непрерывные потоки слов. Каждый раз я быстро уставал слушать излияния всех троих Бертуислов одновременно, а смотреть на каждого из них и принимать соответствующее выражение было и вовсе свыше сил человеческих.

Но вот что поразительно: они никогда не сердились друг на друга, не восклицали раздраженно: «Дай уж мне сказать!» или «Не перебивай!», а то и просто: «Да замолчи ты, ради бога!» Они жили в нерушимом ладу – каждый говорил свое и не слушал остальных, к полному взаимному удовольствию.

На следующей неделе Нелли стало хуже. Мистер Бертуисл точно выполнял все мои предписания, но, когда он пригнал ее с пастбища, было видно, что она еле ковыляет.

Ногу ей опять поднял Лен, и я уныло осмотрел заметно увеличившуюся припухлость. Она охватывала венчик полукругом от пяточной части до межкопытной щели, и при самом легком прикосновении корова страдальчески дергала ногой.

Говорить я ничего не стал, так как знал, что предстоит Нелли, и знал, что мистеру Бертуислу, когда я наконец ему скажу, это очень не понравится.

Я приехал снова в конце той же недели и, взглянув на лицо фермера, сразу понял, что оправдались худшие мои опасения. Против обыкновения, он был один и молча провел меня в коровник.

Нелли стояла теперь на трех ногах, боясь хотя бы слегка задеть пораженным копытом булыжный пол. И – что было еще хуже – она страшно исхудала: за какие-то две недели превратилась из гладкого, упитанного животного в мешок костей.

– Похоже, ей конец приходит, – пробормотал мистер Бертуисл.

Поднять заднюю ногу коровы не так-то просто, но на этот раз помощь мне не потребовалась, потому что Нелли было уже все равно. Я осмотрел распухший палец, похожий теперь на огромный бесформенный и безобразный нарост. Из него по копыту сочился гной.

– Он вот тут лопнул, – фермер указал пальцем на рваную ранку. – Только легче ей не стало.

– И не могло стать, – заметил я. – Помните, я вам говорил, что сустав поражен изнутри.

– Ну что ж, и не такое случается, – ответил он. – Позвоню Мэллоку, и дело с концом. Она уже почти совсем не доится, бедняга, а на вид и вовсе пугало пугалом.

То, что я сказал теперь, я всегда говорил, только когда хозяин животного сам наконец решался вызвать живодера. С самого начала помочь Нелли могло только хирургическое вмешательство, но предлагать операцию при первом осмотре было бы бесполезно. Идея ампутации пальца у коровы или быка приводила фермеров в ужас, и я знал, что убедить мистера Бертуисла даже теперь будет нелегко.

– Ее вовсе не нужно забивать, – сказал я. – Есть ведь еще один способ лечения.

– Еще один? Так мы же вроде уже все перепробовали!

Я нагнулся и снова приподнял больную ногу.

– Вот поглядите! – Я ухватил внутреннее копытце и подвигал им. – Тут все в порядке. Этот палец совершенно здоров и легко выдержит полный ее вес.

– Так-то так… Ну а эта гадость?

– Я ее уберу.

– То есть… отрежете, что ли?

– Да.

Он энергично замотал головой.

– Нет, на такое я не согласен. Она уже и так настрадалась. Надо послать за Джеффом Мэллоком, да и конец.

Ну вот опять! Фермеры особой чувствительностью не отличаются, но мысль об ампутации всегда их пугает.

– Послушайте, мистер Бертуисл! – настаивал я. – Поймите же: она сразу почувствует облегчение. Будет опираться на здоровую часть, а тут все заживет.

– Я уже сказал, что нет, мистер Хэрриот. И опять то же скажу. Вы сделали, что могли, и большое вам спасибо, только ногу ей отпиливать я не позволю, и все тут. – Он повернулся и вышел из коровника.

Я беспомощно смотрел ему вслед. В подобных случаях я терпеть не могу уговаривать фермеров по одной простой причине: если операция окажется неудачной, вся вина ляжет на меня. Но тут я был совершенно твердо убежден, что какой-то час работы полностью вернет здоровье этой прекрасной корове, и не мог смириться с ее напрасной гибелью.

Я бросился за мистером Бертуислом, который уже подходил к дому, чтобы позвонить Мэллоку. Совсем запыхавшись, я перехватил его в дверях.

– Мистер Бертуисл, выслушайте меня. Я ведь не собираюсь отпиливать ей ногу. Просто уберу одно копытце.

– Так это же половина ноги, разве нет? – Он уставился на свои сапоги. – Мне такое не по нутру.

– Да она же ничего не почувствует! – умоляюще сказал я – Дам ей общий наркоз. И почти наверное все пройдет как нельзя лучше.

– Мистер Хэрриот, ну не по душе мне это. Даже подумать противно. А если и выздоровеет, то все равно калекой останется. Каково будет на нее смотреть!

– Да ничего подобного! Тут вырастет роговая шишка, и вы ничего даже не заметите; хотите на спор?

Он искоса посмотрел на меня, явно начиная сдаваться.

– Мистер Бертуисл! – атаковал я его. – И месяца не пройдет, как Нелли нагуляет жиру и будет опять давать по пять галлонов в день.

Разумеется, все это было достаточно глупо и ветеринару не к лицу бросаться такими обещаниями, но мной овладело какое-то безумие. Я просто не мог стерпеть, чтобы эту корову пустили на мясо для собак, когда мне почти наверное удалось бы ее вылечить. И еще одно: пусть по-детски, но я уже смаковал удовольствие, которое получу, разом облегчив мучения коровы и чудодейственно ее исцелив. Оперируя крупный рогатый скот, редко приходится рассчитывать на подобные эффекты, но удаление фаланги пальца представляет одно из приятных исключений.

По-видимому, моя настойчивость подействовала на фермера. Он пристально посмотрел на меня, пожал плечами и спросил:

– А когда вы думаете это сделать?

– Завтра.

– Ну ладно. А помощников вам много понадобится?

– Никого, кроме вас с Леном. Так завтра в десять.

На следующий день, чувствуя, как солнце припекает мне спину, я разложил свои инструменты на лужке возле дома. Такова была моя обычная операционная для крупных животных в те годы: зеленая травка, серые каменные службы на переднем плане, а дальше – мирные громады холмов, в безмятежном равнодушии поднимающихся к белым клочьям облаков.

На то, чтобы привести туда Нелли, потребовалось много времени, хотя коровник был совсем рядом, и, когда я увидел, как костлявое пугало, держа на весу больную ногу, с трудом ковыляет ко мне, мои вчерашние страстные доводы показались мне нелепыми.

– Отлично, – сказал я. – Остановитесь вот тут. Очень удобное место.

Я уже поставил там поднос с пилой, хлороформом, бинтами, ватой и йодоформом. Захватил я и длинную веревку, с помощью которой мы валили скот на землю, но у меня было предчувствие, что для Нелли она не понадобится. И я не ошибся. Едва я надел намордник и налил хлороформа на губку, как большая белая корова словно даже с удовольствием опустилась на прохладную траву.

– В среду вечером «Кестрелс» себя показали! – Лен радостно ухмыльнулся. – Джонни Надд, правда, ни одного гола не забил, но зато Лен Боттомли…

– Может, зря мы все это затеяли, – бормотал мистер Бертуисл. – Она еле дошла сюда, так чем время понапрасну терять…

– …такие два мяча сделал, что просто ахнешь! – Лицо Лена просияло при одном воспоминании. – Два таких игрока в одной команде…

– Приподнимите больную ногу, Лен, – скомандовал я, заглушив их обоих. – Положите на этот чурбак и крепко держите. А вы, мистер Бертуисл, придерживайте голову. В случае чего, добавим ей хлороформа, хотя вряд ли это понадобится.

Коровы хорошо переносят хлороформ, но мне не нравится долго держать их под наркозом, потому что может начаться срыгивание. Надо было торопиться.

Я быстро наложил повязку над копытом и туго ее затянул, чтобы она послужила жгутом, затем взял с подноса пилу. В руководствах полно сложных рекомендаций, как ампутировать фаланги пальцев: тут и дугообразные разрезы, и отгибание кожи для полного обнажения суставной капсулы, и прочее, и прочее. Но я сотни раз благополучно ампутировал копытца несколькими четкими движениями под копытной каймой.

Глубоко вздохнув, я скомандовал:

– Крепче держите, Лен! – и приступил к операции. На минуту наступила полная тишина, нарушаемая только скрежетом металла по кости, – и вот уже пораженная фаланга лежит на траве, а из капилляров вокруг гладкой поверхности культи течет кровь. Кривыми ножницами я быстро удалил суставную капсулу с остатками копытцевой кости и показал фермеру.

– Поглядите-ка! Почти полностью изъедена! – Я тыкал пальцем в омертвевшую ткань в суставе и около него. – Видите, сколько тут всякой дряни! Не удивительно, что она так мучилась. – Я быстро выскоблил кость, засыпал поверхность йодоформом, аккуратно наложил толстый слой ваты и приготовился бинтовать.

Снимая обертку с бинта, я вдруг ощутил легкий укол совести: поглощенный операцией, я был довольно невежлив и оставил без внимания хвалы Лена по адресу его обожаемой команды. Но теперь можно его слегка и подразнить.

– А знаете. Лен, – начал я, – вот вы говорили насчет «Кестрелс» и даже не упомянули про тот матч, когда «Уиллертон» выиграл у них пять ноль. Как же так получилось?

Вместо ответа он вдруг изо всей мочи боднул меня в лоб. Силе удара мог бы позавидовать любой бык. Я опрокинулся навзничь на траву, в голове словно взорвался фейерверк, и все потемнело. Однако, теряя сознание, я еще успел удивиться.

Я сам люблю футбол, но у меня и в мыслях не было, что, отстаивая честь «Кестрелс», Лен способен прибегнуть к физическому насилию. Он всегда казался мне на редкость кротким и покладистым парнем.

Очнулся я, по-видимому, через секунду и мог бы еще долго пролежать на прохладной траве, но в висках отчаянно билась мысль, что операция не закончена. Я замигал и приподнялся на локте.

Нелли по-прежнему мирно спала на фоне зеленых холмов. Мистер Бертуисл, прижимая ладонями ее шею, с тревогой глядел на меня, а Лен лежал поперек коровьей туши в глубоком обмороке.

– Он вас сильно ушиб, мистер Хэрриот?

– Да нет… нет… совсем не сильно. Но что произошло?

– И как это я вас не предупредил? Он же крови видеть не может, дубина стоеросовая. – Фермер бросил негодующий взгляд на неподвижное тело сына. – Только я в первый раз вижу, чтобы его так быстро скрутило. Так прямо на вас и рухнул!

Я скатил Лена на траву и снова начал накладывать повязку. Опасаясь послеоперационного кровотечения, бинтовал я неторопливо и тщательно. Поверх бинта я в несколько слоев навертел пластырь с цинковой мазью.

– Можете снять с нее намордник, мистер Бертуисл. Вот и все.

Я уже начал мыть в ведре инструменты, когда Лен пошевелился и сел на траве почти столь же внезапно, как и лишился чувств. Лицо у него было белым как мел, но он посмотрел на меня с обычной дружеской усмешкой.

– Вы вроде бы что-то говорили про «Кестрелс», мистер Хэрриот?

– Нет, Лен, – поспешно ответил я. – Вам послышалось.

Три дня спустя я приехал еще раз и снял повязку, заскорузлую от крови и гноя. Я снова присыпал культю йодоформом и наложил чистую вату.

– Теперь она быстро пойдет на поправку, – сказал я.

И действительно, Нелли уже выглядела много бодрее и даже наступала на больную ногу – правда, бережно и осторожно, словно ей не верилось, что источник ее мучений исчез.

Когда она отошла, я мысленно постучал по дереву: такая операция может оказаться бесполезной, если процесс перекинется на другой палец. А уж тогда остается только вызвать живодера и кое-как подавить горькое разочарование.

Но на этот раз все обошлось. Когда я снял вторую повязку, нога уже совсем зажила, и прошло больше месяца, прежде чем я вновь увидел Нелли.

Я делал прививку одной из свиней мистера Бертуисла и спросил между прочим:

– Да, а как Нелли?

– Пойдемте, поглядите сами, – ответил фермер. – Она на лугу по ту сторону дороги.

Мы пошли туда, где белая корова деловито щипала траву среди своих товарок. По-видимому, с тех пор как я ее видел, она занималась этим с большим усердием и успела вернуть себе былую упитанность.

– Ну-ка пройдись, красавица! – Фермер легонько ткнул ее большим пальцем. Нелли сделала несколько шагов и, облюбовав особенно сочный участок, вновь принялась за траву. Она даже не прихрамывала.

– Очень хорошо, – сказал я. – И удой большой?

– Да, опять дает по пять галлонов! – Он извлек из кармана сильно помятую жестянку с надписью «Табак», отвинтил крышку и вытащил старинные часы. – Десять часов, молодой человек. – Лен уже вернулся домой выпить чаю и перекусить. Можно предложить и вам чашечку?

Дата добавления: 2014-12-12 | Просмотры: 685 | Нарушение авторских прав