АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

О всех созданиях – больших и малых 28 страница

Боб Селлерс крикнул, перелезая через изгородь:

– Ну ладно! Не верите, так я вам покажу.

Он повел нас к дальнему концу луга, где вдоль стенки тянулась сухая канава.

– Вот он! – Голос Боба был полон торжества.

И действительно, в высокой траве, положив мордочку на передние ноги, уютно устроился крохотный рыже-белый теленок.

Увидев мать, малыш неуверенно поднялся на ноги и кое-как вскарабкался по откосу канавы, но едва он выбрался на луг, могучая корова наклонила голову и осторожно столкнула его вниз.

– Видали? – воскликнул Боб, размахивая руками. – Она его прячет!

Мистер Роджерс промолчал, и я тоже только пожал плечами, но теленок еще дважды, пошатываясь, выбирался из канавы, и мать дважды неумолимо сталкивала его обратно.

– Сказать, так не поверят! – пробормотал фермер больше самому себе. – Это у нее шестой теленок, а тех пятерых мы от нее тут же забирали, как положено. Так, может, этого она решила оставить себе? Уж и не знаю… уж и не знаю…

Потом, когда мы тряслись по каменистому проселку, Дэвид спросил меня:

– Как вы думаете, эта корова правда прятала теленка… чтобы оставить его себе?

Я растерянно смотрел перед собой на дорогу.

– Теоретически так не бывает. Но ты же сам видел, что произошло. А я… как мистер Роджерс, я просто не знаю. – Тут я прикусил язык, потому что машину отчаянно тряхнуло на глубоком ухабе. – Но в нашей работе видишь много странного.

Мальчик задумчиво кивнул.

– Да, по-моему, жизнь у вас такая, что не соскучишься!

Военврач положил папку с моей историей болезни и дружески улыбнулся мне через стол.

– Как ни грустно, Хэрриот, но вам предстоит операция.

Эти слова, хотя и сказанные очень сочувственно, были как удар по лицу.

Шел первый год войны. Разлука с Хелен, летная школа, короткий отпуск на несколько дней, чтобы повидать Хелен и нашего новорожденного сына Джимми, первые самостоятельные полеты. И вот два дня спустя после того, как я стал военным летчиком…

– Операция… А нельзя ли…

– Нет, – ответил он. – Ваш старый шрам. Ведь вас уже оперировали по этому поводу?

– Да, несколько лет назад.

– Боюсь, рана вот-вот откроется, так что ею следует заняться.

– Когда? – я сумел выдавить из себя только это слово.

– Немедленно. В самые ближайшие дни.

– Но мою эскадрилью в конце недели перебрасывают во Францию.

– Ах так? Очень жаль. – Он развел руками и снова улыбнулся. – Но они отправятся без вас. Вы будете в госпитале.

Авиационный госпиталь я покидал с чувством большой благодарности к замученным работой, но неизменно бодрым и приветливым сестрам и санитаркам. Они постоянно бранили нас за разговоры после отбоя, за курение под одеялом, за захламленные постели, но меня неизменно поражала их преданность делу.

Лежа там, я размышлял: что заставляет девушек выбирать эти выматывающие профессии? Доброта? Потребность о ком-то заботиться? Не знаю, но я убежден, что это скорее всего врожденное чувство.

Черта эта присуща и некоторым животным, доказательством чему служит Джуди, овчарка Эрика Эббота.

Познакомился я с Джуди, когда лечил у Эрика бычка от актиномикоза языка[19 - Хроническая инфекционная болезнь животных и человека, характеризующаяся образованием гранулематозных поражений в различных органах и тканях. Возбудитель болезни крупного рогатого скота – лучистый гриб Actinomyces bovis. Он попадает в организм из внешней среды через поврежденные слизистые оболочки ротовой полости при поедании грубых кормов, через соски и верхние дыхательные пути]. Он был еще почти теленком, и фермер ругал себя за то, что заметил его состояние, только когда он превратился в ходячий скелет.

– Черт! – ворчал Эрик. – Он пасся в стаде на дальнем лугу, и, уж не знаю как, я про него забыл. И нате, пожалуйста!

Когда актиномикоз поражает язык, лечение следует начинать сразу, едва появятся первые симптомы – слюнотечение и припухание под челюстью. Если же упустить время, язык увеличивается, становится все тверже и в конце концов высовывается изо рта, неподатливый, как кусок дерева, – в старину эту болезнь так и называли: «деревянный язык».

Заморенный бычок уже достиг этой стадии, и вид у него был просто жалкий, но и чуть комичный, словно он меня дразнил. Однако распухший язык лишал его возможности есть, и он в буквальном смысле слова околевал с голоду. Он лежал на полу неподвижно, словно ему уже было все равно.

– Ну, Эрик, нет худа без добра, – сказал я. – Сделать ему внутривенную инъекцию будет легко. У него не осталось сил сопротивляться.

В то время как раз появилось новое и прекрасное лечение, очень современное и эффективное, – введение в вену йодистого калия. Прежде фермеры обычно мазали больной язык йодом. Процедура эта была медленной, а главное, результаты давала далеко не всегда.

Я ввел иглу в яремную вену и запрокинул флакон с прозрачной жидкостью. Я растворял две драхмы йодистого калия в восьми унциях дистиллированной воды, так что сама инъекция много времени не занимала. И флакон был уже почти пуст, когда я осознал присутствие Джуди.

Нет, конечно, краем глаза я видел, что все это время рядом со мной сидела большая собака, но теперь черный нос придвинулся так близко, что почти коснулся иглы. Затем нос прошелся по резиновому шлангу до флакона и двинулся вниз, сосредоточенно посапывая. Когда я извлек иглу, нос принялся внимательно исследовать место укола. Затем высунулся язык и начал тщательно вылизывать шею бычка.

Присев на корточки, я с интересом следил за собакой. Ее поведение явно диктовалось не просто любопытством: каждое ее движение было проникнуто какой-то трепетной заботливостью.

– А знаете, Эрик, – сказал я, – мне так и кажется, что эта собака не просто наблюдает за мной, а принимает самое активное участие в лечении.

Фермер засмеялся:

– Тут вы в точку попали. За Джуди это водится. Не собака, а прямо больничная сиделка. Чуть что не так, а она уж на посту. И ее не отгонишь!

Услышав свое имя, Джуди быстро подняла голову. Она была настоящей красавицей, причем редкой масти – в привычную черно-белую окраску деревенских колли вплетались волнистые каштановые и серебристые полоски. Возможно, причину следовало искать в предке смешанных кровей, но результат получился очень симпатичный, а дружелюбные ясные глаза и смеющаяся пасть делали ее еще более привлекательной.

Я протянул руку и пощекотал ее за ушами, а она в ответ завиляла хвостом с таким энтузиазмом, что двигался весь крестец.

– По-моему, она просто очень добрая собака.

– Что есть, то есть, – ответил фермер. – Но дело тут не так просто. Может, это и глупо, но, по-моему, Джуди считает, что вся наша живность находится на ее попечении.

– Могу поверить, – кивнул я. – Но давайте-ка перевернем его на грудь.

Мы подсунули руки под спину бычка, приподняли его, подперли с обеих сторон тючками соломы, чтобы он снова не завалился на бок, и укрыли конской попоной.

В такой позе он выглядел чуть-чуть получше, но исхудалая голова с гротескно торчащим языком покачивалась от слабости, а на солому продолжали стекать струйки слюны. Я подумал, что, возможно, живым его больше не увижу.

Однако Джуди как будто не разделяла моего пессимизма. Добросовестно обнюхав тючки и попону, она зашла спереди, ободряюще облизала косматый лоб, а потом села перед бычком – ни дать ни взять ночная сиделка у постели тяжелобольного.

– Она так тут и останется? – спросил я, заглядывая в хлев перед тем, как закрыть дверь.

– Да, уж теперь ее оттуда не выгонишь, пока он не сдохнет или не пойдет на поправку, – ответил Эрик. – Самое ее любимое занятие.

– Как знать, не пробудится ли в нем интерес к жизни просто потому, что она сидит рядом? А без помощи ему не обойтись. Пока инъекция не сделает свое дело, вам надо поддерживать его силы молоком или жидкой кашицей. Лучше всего, конечно, чтобы он пил сам. Но если не сможет, вливайте ему в глотку. Только осторожнее, а то он может захлебнуться.

На этот раз я мог применить по-настоящему действенное лекарство, что в те времена случалось не так уж часто, а потому бычок Эрика особенно меня интересовал и мне не терпелось узнать, вырвал ли я его из лап смерти. Но я помнил, что результаты проявятся не сразу, и заставил себя выждать пять дней.

И я шел через двор к хлеву, зная, что через несколько секунд мои сомнения разрешатся раз и навсегда: либо он издох, либо уже поправляется.

Стук моих каблуков по булыжнику не остался незамеченным: над нижней створкой двери возникла голова Джуди с настороженными ушами. Я ощутил прилив торжества: если сиделка на посту, значит, пациент жив. Окончательно я убедился в этом, когда собака на секунду исчезла из виду, а потом без малейших усилий перемахнула через створку и кинулась ко мне, прямо-таки извиваясь от восторга. Она словно пыталась сказать мне, что все идет хорошо.

Бычок, правда, еще лежал, но он обернулся ко мне, и я заметил, что изо рта у него свисает клок сена, зато языка не видно.

– Дело идет на поправку, а? – сказал Эрик, входя.

– Несомненно. Язык гораздо мягче. И по-видимому, он уже пытается есть сено?

– Ну, жевать-то он пока еще толком не может, зато молоко и кашку пьет вовсю. И вставать уже пробовал, только ноги пока плохо его держат.

Я достал новый флакон йодистого калия и повторил инъекцию. А Джуди снова почти тыкалась носом в иглу и упоенно внюхивалась. Взгляд ее был сосредоточенно устремлен на место укола, и она явно старалась не упустить ни одной подробности – во всяком случае, она громко отфыркивалась и опять возобновляла свои исследования.

Когда я кончил, она заняла обычную свою позицию возле головы, и, уходя, я заметил, что она как-то странно покачивается, но потом сообразил, что она, сидя, виляет хвостом, скрытым в соломе.

– Во всяком случае, Джуди довольна, – сказал я.

– Еще как! – кивнул фермер. – Ей нравится во все соваться. Она ведь вылизывает каждого новорожденного теленка, а когда наша кошка котится, так и каждого котенка.

– Прямо повитуха, а?

– Во-во! И еще одна странность: она просто живет на скотном дворе, У нее хорошая теплая конура, так она в нее и не заглядывает, а спит каждую ночь в соломе рядом со скотиной.

Снова я навестил бычка неделю спустя, и на этот раз, увидев меня, он начал носиться по стойлу, точно скаковая лошадь. Когда наконец я, запыхавшись, загнал его в угол и ухватил за морду, во мне все ликовало. Я сунул пальцы ему в рот: язык стал упругим и уменьшился почти до нормальных размеров.

– Сделаем еще инъекцию, Эрик, – сказал я. – Если не очистить все как следует, язык начнет опять деревенеть. – Я принялся разматывать шланг. – Кстати, я что-то не вижу Джуди.

– Так она, наверное, решила, что он уже выздоровел. Да и нынче у нее другая забота. Вон поглядите!

Я взглянул в дверь и увидел, что Джуди торжественно выступает по двору, неся во рту что-то желтое и пушистое.

Я вытянул шею.

– Что это она несет?

– А цыпленка.

– Цыпленка?

– Ну да. Вывелись месяц назад. Так старушка решила, что им лучшее место в конюшне. Устроила им там гнездо и все пробует свернуться вокруг них, только ничего у нее не получается.

Джуди скрылась в конюшне, но вскоре появилась снова и побежала к кучке цыплят, которые весело поклевывали между булыжниками, осторожно забрала одного в пасть и направилась к конюшне. Оттуда ей навстречу выбежал первый цыпленок и засеменил к остальной компании.

Усилия ее пропадали напрасно, но я не сомневался, что она не отступится – такой уж она родилась, Джуди, собака-сиделка никогда не сменялась с дежурства.

Мое пребывание в госпитале порождало у меня много разных мыслей. Например, что в моей ветеринарной практике я держу нож, а не лежу под ножом, и это много предпочтительнее.

И мне вспомнилось, с каким удовольствием года за два до войны я занес скальпель над распухшим собачьим ухом. Тристан, томно облокотившийся о стол, держал анестезионную маску у собачьего носа. В операционную вошел Зигфрид. Он бросил беглый взгляд на пациента.

– А, да! Гематома, про которую вы мне рассказывали, Джеймс… – Но тут он посмотрел на брата: – Боже великий, ну и вид у тебя с утра! Когда ты вчера вернулся?

Тристан обратил к нему бледную физиономию: между опухшими веками еле проглядывали покрасневшие глаза.

– Право, не знаю. Довольно поздно, как мне кажется.

– Довольно поздно! Я вернулся с опороса в четыре утра, а ты еще не явился! Где ты, собственно, был?

– Я был на балу содержателей лицензированных заведений. Отлично, между прочим, организованном.

– Еще бы! – Зигфрид гневно фыркнул. – Ты ничего не пропускаешь, а? Банкет метателей дротиков, пикник звонарей, вечер голубеводов и вот теперь – бал содержателей лицензированных заведений! Если где-то есть случай налакаться, уж ты его не упустишь!

Под огнем Тристан всегда проникался особым достоинством, и теперь он закутался в него, как в ветхий плащ.

– Дело в том, – сказал он, – что многие содержатели указанных заведений входят в число моих друзей.

Его брат побагровел.

– Охотно верю. Лучшего клиента, чем ты, у них, наверное, не было и никогда не будет.

Вместо ответа Тристан внимательно проверил анестезионный аппарат.

– И еще одно, – продолжал Зигфрид. – Я постоянно встречаю тебя с разными девицами. А ведь ты, предположительно, готовишься к экзамену.

– Ты преувеличиваешь! – Тристан оскорбленно посмотрел на него. – Не спорю, я иногда люблю женское общество – как и ты сам!

Тристан свято верил, что нападение – лучший вид обороны, а это был меткий удар: прекрасные поклонницы Зигфрида буквально осаждали Скелдейл-Хаус.

Но старший брат и глазом не моргнул.

– Причем тут я? – рявкнул он. – Я-то сдал все экзамены. Мы говорим о тебе. Ведь это тебя я видел позавчера вечером с новой официанткой из «Гуртовщиков»? Ты тут же юркнул за угол, но я знаю, что это был ты!

Тристан откашлялся.

– Очень возможно. Мы с Лидией друзья. Она очень милая девушка.

– Вполне допускаю. Но мы говорим не о ней, а о твоем поведении. Я требую, чтобы ты проводил вечера дома за учебниками. Хватит напиваться и бегать за юбками! Понятно?

– Более чем! – Тристан изящно наклонил голову и прикрутил клапан анестезионого аппарата.

Зигфрид, тяжело дыша, еще несколько секунд жег его взглядом. Такие нотации всегда выматывали его. Потом он быстро повернулся и ушел.

Едва дверь за ним закрылась, Тристан весь поник.

– Пригляди за аппаратом, Джим, – просипел он, пошел к раковине в углу, налил в мензурку холодной воды и выпил ее одним долгим глотком. Потом смочил кусок ваты и приложил его ко лбу.

– Ну зачем ему понадобилось приходить именно сейчас? Я просто не в силах слушать упреки в повышенном тоне. – Он взял флакон таблеток от головной боли, сунул в рот несколько штук и запил их еще одним гигантским глотком. – Ну ладно, Джим, – пробормотал он, вернувшись к аппарату, – будем продолжать.

Я вновь нагнулся над спящей собакой. Это был скотч-терьер по кличке Хэмиш, и его хозяйка, мисс Уэстермен, привела его к нам два дня назад.

В прошлом она была учительницей, и я не раз думал, что поддерживать дисциплину в классе ей, вероятно, не составляло ни малейшего труда. Холодные белесые глаза смотрели на меня чуть ли не сверху вниз, а квадратный подбородок и мощные плечи довершали сокрушающее впечатление.

– Мистер Хэрриот! – скомандовала она. – Я хочу, чтобы вы посмотрели Хэмиша. Надеюсь, ничего серьезного нет, но ухо у него распухло и стало очень болезненным. У них ведь там не бывает… э… рака, не так ли? – На мгновение стальной взгляд дрогнул.

– Ну, это крайне маловероятно, – сказал я, приподнял черную мордочку и осмотрел обвисшее левое ухо. Собственно говоря, вся его голова казалась перекошенной, словно от боли.

Очень бережно я взял ухо и легонько провел указательным пальцем по тугой припухлости. Хэмиш взвизгнул.

– Понимаю, старина. Очень больно. – Повернувшись к мисс Уэстермен, я чуть не боднул ее – так низко коротко остриженная седая голова наклонялась к песику.

– У него гематома ушной раковины, – сказал я.

– А что это такое?

– Ну… мелкие кровеносные сосуды между кожей и надхрящницей разрываются и кровь, вытекая, образует вот такое вздутие.

Она погладила косматую угольно-черную шерсть.

– Но что вызывает этот разрыв?

– Обычно экзема. Он последнее время, наверное, часто встряхивал головой?

– Да, пожалуй. Я как-то не обращала внимания, но теперь, когда вы спросили… Словно у него что-то застряло в ухе и он старается вытряхнуть помеху.

– Это и вызвало разрыв сосудов. Да, у него действительно есть небольшая экзема, хотя для его породы это редкость.

Она кивнула.

– А лечение?

– Боюсь, тут помогает только операция.

– Боже мой! – Она прижала ладонь ко рту. – А без нее никак нельзя?

– Не тревожьтесь, – сказал я. – Надо только выпустить кровь и подшить отслоившуюся кожу. Если этого не сделать, он будет мучиться еще долго, а ухо навсегда останется изуродованным. Такому красавчику это совсем ни к чему.

Говорил я вполне искренне. Хэмиш был отличным образчиком своей породы. Шотландские терьеры – удивительно симпатичные собаки, и я очень жалею, что теперь они почти исчезли.

После некоторых колебаний мисс Уэстермен дала согласие, и мы договорились, что я прооперирую его через два дня. Явившись с Хэмишем к условленному часу, она положила его мне на руки, несколько раз погладила по голове, а потом посмотрела на Тристана и снова на меня.

– Вы ведь его побережете? – сказала она, выставив подбородок и устремив на нас белесые глаза. На мгновение я почувствовал себя гадким шалунишкой, которого застигли на месте преступления, и, по-видимому, Тристан тоже испытал нечто подобное – во всяком случае, когда бывшая учительница удалилась, он тяжело перевел дух и пробормотал:

– Черт подери, Джим, с ней шутки плохи! Не хотел бы я попасть ей под сердитую руку.

Я кивнул.

– Согласен. А на своего пса она не надышится, так что давай постараемся.

Когда Зигфрид вышел, я приподнял ухо, которое теперь напоминало надутый колпачок, сделал надрез по внутренней поверхности ушной раковины, подставил эмалированную кювету под брызнувшую кровь, а затем выдавил из раны несколько больших сгустков.

– Не удивительно, что малыш визжал, – заметил я. – Ну да когда он проснется, ему уже будет легче.

Полость между кожей и надхрящницей я заполнил сульфаниламидом, а затем начал шить с пуговками. Без них кровь могла просочиться в полость, и через несколько дней возникла бы новая гематома. Когда я только начал оперировать ушные гематомы, я вкладывал в полость марлевый тампон, после чего прибинтовывал ухо к голове. Чтобы удержать повязку на месте, хозяева нередко надевали на собак смешные чепчики, но это мало помогало и непоседливые собаки скоро срывали чепчик вместе с повязкой.

Пуговки были гораздо надежнее: расслоившиеся ткани плотнее прилегали друг к другу, и это снижало возможность смещения.

К обеду Хэмиш очнулся и, хотя был еще немного сонным, казалось, испытал довольно большое облегчение от того, что его ухо вновь стало плоским. Утром мисс Уэстермен предупредила, что уезжает на весь день, и обещала забрать его вечером. Черный песик, чинно свернувшись в своей корзинке, философски поджидал хозяйку.

За чаем Зигфрид посмотрел через стол на брата.

– Тристан, я на несколько часов уезжаю в Бротон, – сказал он. – Будь добр, останься дома и отдай мисс Уэстермен ее терьера. Когда она за ним заедет, я точно не знаю. – Он положил себе ложку джема. – Ты можешь приглядывать за Хэмишем и одновременно заниматься. Пора тебе провести дома хотя бы один вечер.

Тристан кивнул:

– Хорошо. Я останусь.

Но я заметил, что сказал он это без всякой радости.

Когда Зигфрид уехал, Тристан потер подбородок и задумчиво уставился на темнеющий сад за стеклянной дверью.

– Это очень не вовремя, Джим.

– А почему?

– Лидия нынче вечером свободна, и я обещал с ней встретиться. – Он тихонько засвистал. – Жаль упускать случай, когда все идет так хорошо. По-моему, я ей очень нравлюсь. Она стала уже совсем ручной.

Я посмотрел на него с удивлением;

– А мне казалось, что после вчерашнего ты будешь мечтать только о тишине, покое и о том, как бы лечь пораньше.

– Я? Да ничего подобного! Мне бы только вырваться отсюда!

И действительно, вид у него был свежий, глаза блестели, на щеках снова цвели розы.

– Послушай, Джим, – продолжал он. – А ты не посидел бы тут с собачкой?

– Извини, Трис, но мне надо посмотреть корову Теда Биннса. До его фермы далеко, и меньше чем за два часа я не обернусь.

Он помолчал, а потом поднял палец:

– Нашел! Так просто, лучше и не придумаешь. Я приведу Лидию сюда.

– Как? В дом?

– Именно. В эту самую комнату. Корзинку Хэмиша поставлю у камина, а мы с Лидией устроимся на диване. Чудесно! Что может быть приятнее в холодный зимний вечер? И к тому же никаких расходов.

– Трис! А Зигфрид? Что, если он вернется раньше времени и застукает вас тут? После его утренней нотации?

Тристан закурил сигарету и выпустил огромное облако дыма.

– Не вернется! Есть у тебя манера, Джим, изводить себя по пустякам. Из Бротона он всегда возвращается позже чем собирался. Все будет в ажуре.

– Ну как хочешь, – сказал я. – Но, по-моему, ты напрашиваешься на неприятности. И как насчет бактериологии? Экзамены ведь на носу.

Сквозь завесу дыма я увидел, что он ангельски улыбается.

– Быстренько подчитаю, и дело с концом.

На это мне возразить было нечего. Сам я по шесть раз перечитывал каждый параграф, но Тристану, с его быстрой сообразительностью, возможно, было вполне достаточно «подчитать» в последнюю минуту.

Я отправился на вызов и вернулся около восьми. Про Тристана я совсем забыл: корова Теда Биннса не поддавалась моему лечению и меня одолевали сомнения, правильный ли я поставил диагноз. В таких случаях я тороплюсь заглянуть в справочники, а они стояли на полках в гостиной, и я бросился туда по коридору почти бегом.

Распахнув дверь, я остановился на пороге в полном недоумении. Диван был подвинут к весело топящемуся камину, в воздухе висели облака табачного дыма и резко пахло духами, но комната была пуста.

Удивительнее всего выглядела портьера над стеклянной дверью: она медленно опускалась, словно под ней секунду назад что-то пролетело на большой скорости. Я нырнул под нее и выглянул в темный сад. Из мрака донеслись звуки какой-то возни, шум падения и приглушенный вопль. Затем послышался дробный топот и пронзительные вскрики. Я постоял, вслушиваясь, а когда мои глаза привыкли к темноте, пошел по дорожке, которая вела вдоль кирпичной стены к калитке во двор. Калитка была распахнута, ворота, ведущие в проулок, – тоже, и опять – нигде ни души.

Я медленно пошел назад к светлому прямоугольнику стеклянной двери и уже собирался закрыть ее, когда почти рядом раздался шорох и напряженный шепот:

– Это ты, Джим?

– Трис! Откуда ты взялся?

Он на цыпочках прошел мимо меня в комнату и тревожно огляделся.

– Значит, это был ты, а не Зигфрид?

– Да. Я только что вернулся.

Он рухнул на диван и зажал голову в ладонях.

– Черт, черт, черт! Всего несколько минут назад я обнимал тут Лидию. Все было чудесно и удивительно. И тут я услышал, как открылась входная дверь.

– Но ты же знал, что я должен был вернуться примерно в это время!

– Да, и уже собирался крикнуть тебе, но тут вдруг мне втемяшилось, что это Зигфрид. Господи, думаю… Шаги в коридоре были ну совсем его.

– А дальше что произошло?

Он запустил пятерню в волосы.

– Ну, я спаниковал. Только что шептал Лидии на ушко всякие нежности, а тут схватил ее, сдернул с дивана и вышвырнул в сад.

– Я слышал какой-то глухой удар.

– Ну да. Лидия упала на альпийскую горку.

– А пронзительные крики?

Он вздохнул и зажмурился.

– Это была Лидия среди розовых кустов. Бедняжка ведь не знакома с планировкой нашего сада.

– Мне очень жаль, Трис, – сказал я. – Извини меня. Я не должен был врываться без предупреждения. Но я думал совсем о другом.

Тристан печально встал и потрепал меня по плечу:

– Ты ни в чем не виноват, Джим. Ты ведь меня предупредил. – Он мотнулся за сигаретами. – Прямо не знаю, как я с ней снова встречусь. Я ведь просто вытолкнул ее в проулок и без всяких объяснений крикнул, чтобы она со всех ног бежала домой. Конечно, она думает, что я псих.

И он испустил глухой стон.

– Ничего, ты ее успокоишь, – сказал я бодро. – Вы еще будете вместе весело над этим смеяться.

Но он не слушал. Расширенными от ужаса глазами он смотрел куда-то мимо меня. Потом медленно поднял дрожащий палец и указал в сторону камина. Его губы беспомощно задергались, и он с трудом проговорил:

– Джим, его нет!

На мгновение мне показалось, что от потрясения его рассудок помутился.

– Нет? Чего нет?

– Да проклятого терьера! Он же был там, когда я выскочил в сад. Вон там!

Я поглядел на пустую корзинку, и ледяная рука сжала мое сердце.

– Только не это! Он, наверное, выскочил в открытую дверь… Что с нами будет!

Мы кинулись в сад, но наши поиски не увенчались успехом. Сбегав в дом за фонариками, мы снова обыскали сад, двор и проулок, все безнадежнее зовя Хэмиша.

Десять минут спустя мы вернулись в гостиную и уставились друг на друга. Первым наши мысли облек в слова Тристан:

– Что мы скажем мисс Уэстермен, когда она явится за ним?

Я помотал головой. Попытка представить себе, как мы будем объяснять ей, что не уберегли ее песика, полностью парализовала мои мыслительные способности.

Тут в коридоре раздался резкий звонок, и Тристан буквально подпрыгнул.

– Господи! Это она. Пойди открой ей, Джим. Скажи, что виноват я… говори что хочешь… Только я к ней не выйду!

Расправив плечи, я прошел по бесконечному коридору и открыл дверь. Однако увидел я не мисс Уэстермен, а пышную крашеную блондинку, которая свирепо на меня уставилась.

– Где Тристан? – прошипела она голосом, сказавшим мне, что нам следовало бы опасаться не только мисс Уэстермен.

– Он… э…

– Я знаю, что он тут!

Она прошла мимо меня, и я заметил, что щека у нее выпачкана в земле, а волосы растрепаны. Следом за ней я вернулся в гостиную.

– Погляди на мои чулки! – крикнула она, грозно надвигаясь на Тристана. – От них же ничего не осталось!

Тристан нервно взглянул на ее красивые ноги.

– Извини, Лидия. Я куплю тебе новую пару. Честное слово, милая.

– Только попробуй не купи, сукин сын! – ответила она. – И никакая я тебе не милая! В жизни меня так не оскорбляли! Слишком много ты себе позволяешь!

– Но это же недоразумение! Я сейчас объясню…

Тристан сделал к ней шаг, пытаясь улыбнуться пообаятельнее, но она отстранилась.

– Держись подальше! – предупредила она ледяным тоном. – На сегодня с меня хватит.

Она величественно вышла из комнаты, и Тристан прижался лбом к каминной полке.

– Вот и кончилась чудесная дружба, Джим! – Он встряхнулся. – Ну, пошли искать эту псину.

Я направился в одну сторону, он – в другую. Ночь была безлунная, и в смоляном мраке мы искали угольно-черную собаку. Конечно, мы оба сознавали тщетность наших усилий, но ведь надо же было что-то делать!

В городках вроде Дарроуби улицы быстро переходят в неосвещенные проселки, и, пока я, спотыкаясь на каждом шагу, усердно вглядывался в тьму, укрывавшую поля, бессмысленность этих поисков становилась мне все ясней.

Порой моя орбита сближалась с орбитой Тристана, и я слышал его вопли, замиравшие в пустынной дали:

– Хэ-эмиш! Хэ-эмиш! Хэ-эмиш!..

Полчаса спустя мы встретились у дверей Скелдейл-Хауса. Тристан вопросительно поглядел на меня, я покачал головой, и он весь поник. Грудь его тяжело вздымалась, словно он запыхался, и я догадался, что все время, пока я ходил, он бегал – это, впрочем, было вполне естественно. Мы оба попали в крайне неприятное положение, но главный удар неизбежно должен был пасть на него.

– Что же, пойдем поищем еще, – с трудом выговорил он, и тут в дверь вновь позвонили.

Тристан побелел и уцепился за мою руку.

– Это уж точно мисс Уэстермен! Господи, она идет сюда!

В коридоре прозвучали быстрые шаги, дверь отворилась, но вошла не мисс Уэстермен, а Лидия. Она молча направилась к дивану, пошарила под ним, извлекла свою сумочку и вышла, не произнеся ни единого слова, но испепелив Тристана уничтожающим взглядом.

– Ну и вечер! – простонал он, прижимая ладонь ко лбу. – Я долго не выдержу.

Мы рыскали в поисках Хэмиша еще час, но его нигде не было, и никто его не видел. Когда я наконец вернулся, Тристан с полуоткрытым ртом без сил лежал в кресле. Видно было, что он полностью измотан. Я покачал головой, он покачал головой, и тут зазвонил телефон.

Я снял трубку, послушал и повернулся к Тристану:

– Мне надо ехать, Трис. У старой лошади мистера Дру опять колики.

Он умоляюще протянул руку из недр кресла.

– Джим, неужели ты меня бросишь?

– К сожалению. Но я скоро вернусь. До фермы Дру всего миля.

– А вдруг явится мисс Уэстермен?

Я пожал плечами.

– Извинись перед ней, и все. Хэмиш наверняка найдется. Может быть, утром…

– Как у тебя все легко получается! – Он оттянул воротничок. – Ну, а Зигфрид? Вот он вернется и спросит про собаку. Что я ему скажу?

Дата добавления: 2014-12-12 | Просмотры: 729 | Нарушение авторских прав