АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

О всех созданиях – больших и малых 29 страница

– Это пусть тебя не тревожит, – ответил я небрежно. – Скажешь ему, что занимался с официанткой из «Гуртовщиков» на диване и не мог отвлекаться по пустякам. Он поймет.

Но Тристан не оценил моей шутки. Он смерил меня холодным взглядом и закурил трепетавшую в его руке сигарету.

– Если не ошибаюсь, я уже говорил тебе, Джим, что есть в тебе какая-то омерзительная жестокость.

Лошадь мистера Дру почти совсем оправилась еще до моего приезда, но на всякий случай я сделал ей инъекцию легкого снотворного. На обратном пути мне вдруг пришла в голову блестящая мысль, и я свернул на дорогу, которая вела в обход городка к кварталу современных особнячков, где жила мисс Уэстермен. Остановив машину у номера десятого, я пошел по дорожке к крыльцу.

И действительно, там, уютно свернувшись на коврике, лежал Хэмиш. Он с сонным удивлением посмотрел на меня.

– Идем, милый, – сказал я, нагибаясь. – Ты куда умнее нас. И как мы раньше не сообразили?

Я посадил его на сиденье рядом с собой, и, едва машина тронулась, он уперся передними лапами в приборную доску и начал с интересом рассматривать шоссе, развертывавшееся в лучах фар. Поразительно невозмутимый песик!

Остановившись перед Скелдейл-Хаусом, я взял Хэмиша под мышку, поднялся на крыльцо и уже собирался повернуть дверную ручку, как вдруг вспомнил все шуточки Тристана, все розыгрыши, которые он мне устраивал: ложные телефонные вызовы, привидение у меня в спальне, и то, и другое, и третье. Собственно говоря, хотя мы и были друзьями, он никогда не упускал случая подурачить меня. На моем месте он был бы сейчас со мной беспощаден. И вот, вместо того чтобы, по обыкновению, просто войти, я нажал на звонок и несколько секунд не отнимал пальца от кнопки.

Сначала внутри царила могильная тишина, и я представил себе, как он ежится в кресле, собираясь с духом, чтобы встать и пойти навстречу грозной судьбе. Затем коридор осветился, и, внимательно вглядываясь в дверное стекло, я увидел, что из-за угла коридора выдвинулся нос, а затем настороженный глаз. Мало-помалу появилось все лицо, и тут Тристан узнал мою ухмыляющуюся физиономию и ринулся по коридору, потрясая кулаками.

В своем расстроенном состоянии он был вполне способен отдубасить меня хорошенько, но стоило ему увидеть Хэмиша, как все остальное вылетело у него из головы. Схватив лохматого песика, он принялся его ласкать.

– Миленькая собачка, умненькая собачка, – ворковал он, рысью возвращаясь в гостиную. – У-у, красавчик!

Он нежно уложил его в корзинку; Хэмиш поглядел вокруг с выражением, яснее всяких слов говорившим: «Э-гей, а мы снова тут!» – опустил голову на лапы и тут же уснул.

Тристан рухнул в кресло и уставился на меня остекленевшими глазами.

– Мы, конечно, спасены, Джим, – прошептал он. – Но после этого вечера я уже никогда не стану прежним. Я пробежал десятки миль, звал его и чуть не лишился голоса. Не знаю, как я остался жив, можешь мне поверить.

Я тоже испытывал бесконечное облегчение, тем более что мисс Уэстермен явилась через какие-то десять минут и мы еще острее почувствовали, как близка была неминуемая катастрофа.

– Миленький мой! – воскликнула она, когда Хэмиш прыгнул ей навстречу, растянув губы и неистово подергивая обрубком хвоста. – Я весь день так о тебе тревожилась!

Она нерешительно посмотрела на ухо, усаженное рядами пуговок.

– Насколько лучше оно выглядит без этой ужасной опухоли! И как аккуратно вы прооперировали! Благодарю вас, мистер Хэрриот, и вас тоже, молодой человек.

Тристан, кое-как поднявшийся на ноги, когда она вошла, слегка поклонился, а я проводил ее до дверей.

– Через полтора месяца снимем швы, – сказал я ей вслед и кинулся назад в гостиную.

– Зигфрид подъехал! Хотя бы сделай вид, что ты занимался.

Тристан подскочил к книжным полкам, схватил «Бактериологию» Гейгера и Дэвиса, записную книжку и нырнул в кресло. Когда вошел его брат, он был погружен в чтение.

Зигфрид остановился перед камином, грея руки. Он порозовел, и вид у него был самый благодушный.

– Я только что говорил с мисс Уэстермен, – объявил он. – Она очень довольна. Вы оба молодцы.

– Спасибо, – сказал я, но Тристану некогда было отвечать: он штудировал учебник, делая пометки в записной книжке. Зигфрид зашел за спинку кресла и поглядел на открытую страницу.

– А-а, Clostridium septique, – пробормотал он со снисходительной улыбкой. – Да, бациллы этой группы стоит подучить. Без них ни один экзамен не обходится. – Он потрепал брата по плечу. – Рад видеть, что ты взялся за ум. А то последнее время ты только шалопайничал. Вечер за учебниками тебе очень полезен. Верно, Джеймс? – Он повернулся ко мне: – Вы сами ему скажите! Еще несколько таких вечеров, и он может ничего не опасаться.

– Совершенно верно.

– Наверстает все потерянное.

– Безусловно.

– Так-то! – И Зигфрид ушел спать.

Иногда нас отпускали в город. И вероятно, потому, что я недавно стал отцом, мое внимание на улицах неизменно привлекали детские коляски. Чаще всего их катили женщины, но иной раз можно было увидеть с коляской и мужчину. В городе такое зрелище, впрочем, ничего особенного собой не представляет. Другое дело, если мужчина толкает перед собой коляску по пустынному проселку. И тем более, если в коляске едет большая собака.

Именно это я увидел как-то утром в холмах над Дарроуби и невольно притормозил. В последние недели эта странная пара уже несколько раз попадалась мне на глаза, и было очевидно, что она появилась в наших краях совсем недавно.

Когда я поравнялся с коляской, мужчина посмотрел на меня, приветственно поднял руку и улыбнулся. Эта улыбка на черном от загара лице была удивительно дружелюбной. Я дал ему на вид лет сорок. Загорелая шея не стянута ни галстуком, ни воротничком, линялая полосатая рубаха расстегнута на груди, хотя день выдался холодный.

Я невольно задумался, кто он такой и чем занимается. Костюм, состоявший из ветхой замшевой куртки для гольфа, вельветовых брюк и крепких сапог, ничего мне не сказал. Многие, возможно, сочли бы его просто бродягой, но в нем чувствовалась деловитая энергия, необычная для людей такой категории.

Я опустил стекло дверцы, и щеку мне обжег ледяной ветер йоркширского марта.

– Утро нынче морозное, – заметил я.

Он как будто удивился.

– Ага, – сказал он после паузы. – Похоже, что так.

Я поглядел на коляску, старую и ржавую, на восседающею в ней большого пса. Это был ларчер – помесь колли с грейхаундом. Он ответил мне взглядом, полным спокойного достоинства.

– Хороший пес, – сказал я.

– Джейк-то? Еще какой! – Он снова улыбнулся, открыв ровные белые зубы. – Лучше не найти.

Я кивнул на прощание и поехал дальше, но они еще долго отражались в зеркале заднего вида: коренастый мужчина, который бодро шагал, откинув голову и расправив плечи, и большой пятнистый пес, возвышающийся над детской коляской, точно статуя.

Новая встреча с этой поразительной парой не заставила себя ждать. Я осматривал зубы ломовой лошади во дворе фермы и вдруг заметил, что выше по склону, за конюшней, у каменной стенки, стоит на коленях какой-то человек, а рядом возле детской коляски сидит на траве большая собака.

– Э-эй! Кто это? – спросил я у фермера, кивнув на холм.

Он засмеялся:

– Это Родди Трэверс. Вы его знаете?

– Нет. Как-то перекинулся с ним словом на дороге, и все.

– На дороге? Это верно. – Он кивнул. – Родди только там и увидишь.

– Но кто он? Откуда?

– Вроде бы он йоркширец, только точно не знаю. Да и никто не знает. Но я вам одно скажу: руки у него золотые. За что ни возьмется, все сделает.

– Да, – сказал я, наблюдая, как Трэверс ловко укладывает плоские камни, заделывая пролом в стене. – Теперь ведь мало кто берется чинить эти ограды.

– Верно. Работа не из простых, а умельцев все меньше становится. Родди тут мастер. Ну да ему все по плечу – что изгороди ставить, что канавы копать, что за скотиной ходить.

Я взял напильник и начал обтачивать острые углы на коренных зубах лошади.

– И долго он у вас останется?

– Как кончит со стенкой, так и уйдет. Я бы его подзадержал, да только он никогда в одном месте долго не остается.

– Но где-то у него есть же свой дом?

– Нету. – Фермер снова засмеялся. – Родди живет налегке. Все его добро у него в коляске.

На протяжении следующей недели, пока весна мало-помалу вступала в свои права и на солнечных склонах высыпали первоцветы, я часто видел Родди – то где-нибудь на дороге, то лихо орудующего лопатой в канаве, опоясывающей луга. И всегда тут же был Джейк – трусил рядом или сидел и смотрел, как он работает. Но встретились мы снова, только когда я вакцинировал овец мистера Паусона от размягченной почки.

Всего их было три сотни, и работники загоняли по несколько овец в маленький закут, где Родди хватал их и удерживал, пока я делал прививку. Оказалось, что и в этом он мастер. Полудикие овцы с холмов пулей проскакивали мимо него, но он спокойно ловил их за длинную шерсть, иногда даже в прыжке, и задирал передние ноги так, чтобы открылся голый участочек кожи под мышкой, который природа, словно нарочно, создала для иглы ветеринара. Снаружи на открытом склоне в своей обычной позе сидел большой ларчер и с легким интересом посматривал на местных собак, которые рыскали между загонами, но ни в какое общение с ними не вступал.

– А он у вас хорошо воспитан, – заметил я.

Родди улыбнулся:

– Да, Джейк не будет бегать туда-сюда, мешая людям. Он знает, что должен сидеть там, пока я не кончу. Вот он и сидит.

– Причем, судя по его виду, вполне этим доволен. – Я снова взглянул на Джейка, такого спокойного и счастливого. – И жизнь он ведет чудесную, странствуя с вами повсюду.

– Что так, то так, – вмешался мистер Паусон, пригнавший новую порцию овец. – Никаких забот не знает, прямо как его хозяин.

Родди промолчал, но когда овцы вбежали в закут, он выпрямился и перевел дух. Ему приходилось нелегко, и по его лбу стекали струйки пота, но взгляд, которым он обвел вересковую пустошь и встающий за ней склон холма, был исполнен удивительной безмятежности. И тут он сказал:

– Пожалуй, так оно и есть. Нам с Джейком тревожиться не из-за чего.

Мистер Паусон весело ухмыльнулся:

– Вот это ты правду сказал, Родди. Ни жены, ни ребят, ни взносов по страховке, ни долга в банке – не жизнь у тебя, а малина.

– Оно так, – заметил Родди. – Да ведь и денег тоже нету.

Фермер бросил на него лукавый взгляд:

– Значит, что же? У тебя на душе поспокойнее было бы, если бы ты отложил деньжат на черный день?

– Да нет! С собой же их таскать не будешь, а пока человеку на расходы хватает, с него и довольно.

В этих словах не было ничего особенно оригинального, но я запомнил их на всю жизнь. Потому что сказал их Родди – и сказал с неколебимым убеждением.

Когда я кончил и овцы радостно затрусили назад в луга, я повернулся к Родди:

– Большое спасибо. Мне куда легче работать, когда у меня такой помощник, как вы. – Я вынул сигареты. – Хотите?

– Нет, спасибо, мистер Хэрриот. Я не курю.

– Неужели?

– Ага. И не пью. – Он мягко улыбнулся мне, и я вновь почувствовал в нем особое душевное и физическое здоровье. Он не пил, не курил, трудился под открытым небом, не ища материальных благ, не мучаясь честолюбивыми желаниями, – вот откуда эти ясные глаза, свежее лицо и крепкие мышцы. Он не выглядел дюжим силачом, но в нем было что-то несокрушимое.

– Ну, Джейк, пора обедать, – сказал он, и большой пес радостно запрыгал вокруг него. Я ласково заговорил с Джейком, а он в ответ бешено завилял хвостом и дружески повернул ко мне узкую красивую морду. Я погладил его, потрепал за ушами.

– Какой красавец, Родди! Лучше не найти, как вы тогда сказали.

Я пошел в дом вымыть руки и на крыльце оглянулся. Они устроились под оградой: Родди раскладывал на земле термос и пакет с едой, а Джейк нетерпеливо на него поглядывал. Ветер свистел над оградой, на них лились солнечные лучи, и оба выглядели удивительно счастливыми.

– Он, знаете, гордый, – сказала фермерша, когда я нагнулся над раковиной. – Разве ж я его не накормила бы? Но он в кухню не пойдет, а сидит вот так со своей собакой.

Я кивнул.

– А где он спит, когда работает на фермах?

– Да где придется. На сеновале, в амбаре, а то и под изгородью. У нас он ночует в свободной комнате. Да его всякий в дом пригласит, потому что он на редкость опрятный.

– Вот как? – Я взял висевшее на крюке полотенце. – Значит, независимый человек.

Она задумчиво улыбнулась:

– Что есть, то есть. Ему, кроме его собаки, никто не нужен. – Она вытащила из духовки благоухающую сковороду жареной ветчины и поставила ее на стол. – Но я вам вот что скажу: другого такого поискать. Родди Трэверс всем нравится, уж очень он хороший человек.

Родди оставался в окрестностях Дарроуби все лето, и я постоянно видел его то на фермах, то с детской коляской на дороге. Во время дождя он облачался в рваное габардиновое пальто, слишком для него длинное, но все остальное время расхаживал в куртке для гольфа и вельветовых брюках. Не знаю, как он обзавелся своим гардеробом, но конечно, в гольф он ни разу в жизни не играл. Это была еще одна из окружавших его маленьких тайн.

Как-то утром в начале октября я встретил его на проселке среди холмов. Ночью подморозило и пастбища побелели – каждая травинка была обведена жесткой каймой инея.

Я был закутан до ушей и постукивал пальцами в перчатках, чтобы согреть их, но первое, что я увидел, опустив стекло, была голая грудь под расстегнутой рубашкой без воротничка.

– Доброго вам утра, мистер Хэрриот, – сказал он. – Рад, что мы встретились. – Он помолчал и одарил меня своей безмятежной улыбкой. – Тут еще работки недели на две, а потом я пойду дальше.

– Ах так! – Я уже познакомился с ним достаточно близко, чтобы не спрашивать, куда он собрался, и просто поглядел на Джейка, обнюхивавшего трапу на обочине. – Как вижу, сегодня он решил прогуляться.

Родди засмеялся:

– Ну, иногда ему побегать хочется, а иногда прокатиться. Сам решает.

– Ну что же, Родди, – сказал я, – до новой встречи. Желаю вам всего хорошего.

Он помахал мне и бодро зашагал по замерзшей дороге, а меня охватило странное ощущение утраты.

Но я поторопился. Часов в восемь вечера раздался звонок в дверь. Я открыл и увидел на крыльце Родди. Позади него в морозных сумерках маячила вездесущая коляска.

– Вы моего пса не поглядите, мистер Хэрриот?

– А что с ним?

– Толком не знаю. Вроде бы… как обмирает.

– Обмирает? Джейк? На него это как-то не похоже. А кстати, где он?

Родди указал назад.

– В коляске. Под брезентом.

– Хорошо. – Я распахнул дверь пошире. – Везите его в дом.

Родди ловко втащил заржавелую колымажку на крыльцо и под скрипы и взвизгивания колес покатил ее по коридору к смотровой. Там он отстегнул застежки, откинул брезент, и в ярком свете ламп я увидел вытянувшегося под ним Джейка. Его голова лежала на свернутом габардиновом пальто, а по сторонам ютилось все земное имущество его хозяина: перевязанный бечевкой узелок со сменной рубашкой и носками, пачка чая, термос, нож с ложкой и старый армейский ранец.

Пес поднял на меня полные ужаса глаза, я погладил его и почувствовал, что все его тело дрожит мелкой дрожью.

– Пока оставьте его в коляске, Родди, и расскажите поточнее, что с ним такое.

Он сплел подрагивающие пальцы.

– Это днем началось. Бегал себе в траве, радовался и вдруг свалился, вроде как в припадке.

– В каком припадке?

– Напрягся весь и упал на бок. Лежит, задыхается, на губах пена. Я уж думал, ему конец. – Глаза Родди расширились, уголки рта задергались при одном воспоминании об этой минуте.

– И долго это длилось?

– Да несколько секунд. А потом вскочил, словно ничего и не было.

– Но затем все повторилось снова?

– Ага. И опять, и опять. Я чуть не свихнулся. А в промежутках он словно совсем здоров. Ну совсем здоров, мистер Хэрриот!

Зловещие симптомы начинающейся эпилепсии?

– Сколько ему лет? – спросил я.

– В феврале пять сравнялось.

Ну во всяком случае, для эпилепсии поздновато. Я взял стетоскоп и прослушал сердце. Слушал я очень внимательно, но в ушах у меня раздавались только быстрые частые удары, вполне нормальные для испуганного животного. Никаких отклонений. Температура тоже оказалась нормальной.

– Давайте положим его на стол, Родди. Беритесь сзади.

Большой пес бессильно повис у нас на руках, но, немного полежав на гладком столе, робко посмотрел вокруг, осторожно приподнялся и сел. Потом лизнул щеку хозяина, и хвост между задними лапами завилял.

– Вы только посмотрите! – воскликнул Родди. – Опять он совсем здоров. Будто ничего с ним и не было.

И действительно, Джейк совсем ободрился. Он раза два покосился на пол, потом вдруг спрыгнул со стола, подбежал к хозяину и положил лапы ему на грудь, отчаянно виляя хвостом.

Я оглядел его.

– Ну вот и прекрасно. Мне он было не понравился, но, по-видимому, все прошло. Я сейчас…

Испуганно замолчав, я уставился на Джейка. Он соскользнул на пол и широко раскрыл пасть в отчаянной попытке вздохнуть. Судорожно хрипя и пошатываясь, он побрел по комнате, наткнулся на коляску и упал на бок.

– Да что же это… Быстрей! Положим его на стол! – Я ухватил пса поперек живота, и мы взвалили его назад на стол.

Я тупо смотрел на распростертое тело. Джейк уже не пытался вздохнуть. Он был без сознания и не дышал. Я нащупал пульс под задней лапой – частый, хотя и слабый… Но он же не дышит!

Смерть могла наступить в любую секунду, а я беспомощно стою рядом, и от всех моих ученых познаний нет никакого толку. В полном отчаянии я хлопнул пса ладонью по ребрам.

– Джейк! – крикнул я. – Да что с тобой, Джейк?

Словно в ответ, ларчер хрипло задышал, веки у него задергались и он посмотрел по сторонам. Но он все еще был скован смертельным страхом, и я начал ласково поглаживать его по голове.

Долгое время мы молчали, потом пес оправился, сел и посмотрел на нас спокойными глазами.

– Ну вот, – тихо сказал Родди. – Опять то же самое. Ну ничего не понимаю! А ведь я кое-чего про собак знаю.

Я промолчал. Я тоже ничего не понимал, а ведь я был дипломированным ветеринаром.

– Родди, это был не припадок, – сказал я наконец. – Он давился. Что-то перекрывает дыхательное горло. – Я вынул из нагрудного кармана электрический фонарик. – Сейчас погляжу.

Раскрыв Джейку пасть, я прижал указательным пальцем язык и посветил фонариком. Он был добродушным, флегматичным псом и не пытался вырваться, но я все равно не увидел ничего ненормального. Про себя я отчаянно надеялся, что обнаружу где-нибудь в глотке застрявший кусок кости, но луч тщетно скользил по розовому языку, по здоровым миндалинам и поблескивающим задним зубам. Нигде ничего.

Я попробовал запрокинуть его голову еще больше, и тут он весь напрягся, а Родди вскрикнул:

– Опять начинается!

Он не ошибся. Я в ужасе смотрел, как пятнистое тело вновь распростерлось на столе. Вновь пасть разинулась, а на губах запузырилась пена. Вновь дыхание остановилось и грудная клетка замерла в неподвижности. Шли секунды, я шлепал ладонью по ребрам, но теперь это не помогало. Мне вдруг стала ясна вся трагичность происходящего: это же был не просто пес, для Родди это было самое близкое в мире существо, а я стою и смотрю, как он издыхает.

И тут я услышал слабый звук, глухой кашель, от которого губы собаки даже почти не дрогнули.

– Черт подери! – крикнул я. – Он же давится, давится! Значит, там что-то должно быть!

Опять я приподнял голову Джейка и сунул фонарик в пасть, и тут – я никогда не перестану этому радоваться! – пес снова кашлянул, узкая голосовая щель приоткрылась и на миг показала причину удушья. Там за провисающим надгортанником я увидел что-то вроде горошины.

– По-моему, камешек! – ахнул я. – Над самой трахеей.

– В кадыке, что ли?

– Вот именно. И камешек этот время от времени перекрывает дыхательную трубку, точно шариковый клапан. – Я встряхнул голову Джейка. – Сейчас я сместил камешек, и вот видите, он уже приходит в себя.

Вновь Джейк ожил и задышал ровно.

Родди провел ладонью по узкой голове, по спине, по мощным мышцам задних ног.

– Но… но он же опять будет давиться?

Я кивнул.

– Боюсь, что да.

– А потом камешек застрянет поплотнее и он задохнется? – Родди побелел.

– Вполне возможно. Поэтому камешек необходимо извлечь.

– Как же?..

– Вскрыть горло. И немедленно. Другого выхода нет.

– Ладно. – Он сглотнул. – Делайте. Если он опять свалится, я не выдержу.

Я хорошо понимал, что он чувствует. У меня у самого подгибались колени, и я боялся, что могу потерять сознание, если Джейк снова начнет давиться.

Схватив ножницы, я быстро выстриг шерсть с нижней поверхности горла. Дать общий наркоз я не рискнул, а сделал местную анестезию. Потом протер участок спиртом. К счастью, в автоклаве лежали уже стерилизованные инструменты, я вынул из него поднос и поставил на каталку рядом со столом.

– Крепче держите голову, – хрипло скомандовал я и взял скальпель.

Я рассек кожу, фасцию, тонкие слои грудинно-подъязычной и лопаточно-подъязычной мышц и обнажил вентральную поверхность гортани. На живой собаке я никогда ничего подобного не делал, но тут было не до колебаний. Еще две-три секунды, чтобы рассечь слизистую оболочку и заглянуть внутрь.

Вот он! Действительно камешек. Серый, блестящий и совсем маленький. Однако достаточно большой, чтобы убить.

Необходимо было быстро извлечь его точным движением, чтобы не протолкнуть в трахею. Я откинулся, порылся в инструментах, взял анатомический пинцет и занес его над разрезом. Конечно, у великих хирургов руки так не трясутся и они не пыхтят. Но я стиснул зубы и ввел пинцет в разрез. Когда я подвел его к камешку, моя рука, словно по волшебству, перестала дрожать.

Пыхтеть я тоже перестал. Собственно говоря, я ни разу не вздохнул, пока очень медленно и осторожно извлекал блестящий камешек наружу. Но вот он с легким стуком упал на стол.

– Это он? – шепотом спросил Родди.

– Да. – Я взял иглу и шелк. – Все в порядке.

На зашивание ушло всего несколько минут, но под конец Джейк уже нетерпеливо перебирал лапами и поглядывал вокруг блестящими глазами. Он словно понимал, что все неприятности позади.

Родди вернулся с ним через десять дней снять швы. Собственно говоря, это было его последнее утро в наших краях, и, вытащив несколько шелковых петелек из отлично зажившей ранки, я проводил его до дверей, а Джейк крутился возле нас.

На тротуаре у крыльца во всем своем дряхлом ржавом величии стояла старая коляска. Родди откинул брезент.

– Ну-ка! – сказал он, и большой пес вспрыгнул на свое привычное место.

Родди взялся за ручку обеими руками, и осеннее солнце, вдруг выплывшее из-за туч, внезапно озарило картину, успевшую стать такой знакомой и привычной. Куртка для гольфа, расстегнутая рубашка, загорелая грудь, красавец пес, небрежно посматривающий по сторонам со своего высокого трона.

– Ну, всего хорошего, Родди, – сказал я. – Думаю, вы сюда еще вернетесь.

Он обернулся, и я снова увидел его улыбку.

– Да, наверное.

Он толкнул коляску, и они отправились в путь – нелепая повозочка скрипела, а Джейк мягко покачивался в ней. И тут я вспомнил то, что увидел под брезентом в тот вечер в операционной. Ранец, в котором, конечно, хранятся бритва, полотенце, мыло и еще другие мелочи. Пачка чая, термос. И еще кое-что – старая помятая фотография молодой женщины, случайно выскользнувшая из конверта. Она и усугубила таинственность этого человека, и многое прояснила.

Фермер был прав. Все свое имущество Родди вез в своей коляске. И по-видимому, ему больше ничего не было нужно – во всяком случае, заворачивая за угол, он что-то бодро насвистывал.

Я не особенный любитель пустой болтовни. Но когда после госпиталя меня назначили кладовщиком на склад военного обмундирования и потянулись долгие дни одиночества, я вдруг понял, какое удовольствие получал от разговоров с фермерами во время моих визитов.

Это одна из приятнейших сторон сельской практики, но, слушая, не следует отвлекаться от дела, а не то могут выйти большие неприятности. И на ферме мистера Даглби я чуть было не вляпался в жуткую историю. Он выращивал поросят на продажу в ветхих сараюшках за железной дорогой неподалеку от Дарроуби. И был завзятым любителем крикета, знатоком истории и фольклора этой игры, о которой мог говорить часами. Ему эта тема никогда не приедалась.

А я охотно слушал, потому что всегда интересовался крикетом, хотя и вырос в Шотландии, где в него почти не играют. И пока я осматривал поросят, мои мысли были далеки: я видел перед собой овальное поле в Хедингли и замечательных йоркширских крикетистов.

– А Лен Хаттон в субботу! – благоговейно вздохнул мистер Даглби. – Сто восемьдесят очков! Так и не дал себя выбить. Смотреть на него было одно удовольствие. – И он очень удачно изобразил коронный удар своего героя.

– Да, могу себе представить! – кивнул я с улыбкой. – Вы сказали, что поросята прихрамывают, мистер Даглби?

– Утром некоторые прыгали на трех ногах. А Морис Лейланд почти ему не уступал. Классом он, конечно, чуть пониже, но уж он им показал!

– Да, Морис – настоящий лев. – Я нагнулся, ухватил поросенка за хвост и поставил ему термометр. – Помните его с Эдди Пойнтером в игре с австралийцами?

Он мечтательно улыбнулся.

– Помню? Да разве такое забудешь? Что за день был!

Я извлек термометр.

– А у малыша температура. Сорок и шесть. Значит, какая-то инфекция. Может быть, легкое воспаление суставов… – Я ощупал маленькие розовые ножки. – Но суставы не распухли…

– Билл Боуз, я так думаю, вынесет нынче «Сомерсет». Отбивать для него самое милое дело.

– Да, это у него отлично получается! – сказал я. – Люблю, когда отбивают точно и сильно. Наверное, вы их всех видели – и Ларвуда, и Воука, и Аллена, и всех остальных?

– Что так, то так. Если уж я о них заговорю, так до ночи не остановлюсь.

Я поймал еще одного хромого поросенка и осмотрел его.

– Странно, мистер Даглби! Половина поросят в этом закутке хромает, а почему – непонятно.

– Так вы же сами сказали: суставы у них воспалились. Сделайте им какой-нибудь там укол, а я пока расскажу вам про то, как Уилфред Роде у меня на глазах…

– Правильно, сделаем им укольчик, – сказал я, наполняя шприц. – Маркировочный карандаш у вас найдется?

Фермер кивнул и ухватил поросенка, который тут же принялся возмущенно визжать.

– Другого такого, как Уилфред, – продолжал мистер Даглби, перекрикивая поросенка, мы еще долго не увидим. Помнится, как раз дождик пошел, а капитан накидывает ему мяч…

Я улыбнулся и поднял шприц. Эти воспоминания так приятно скрашивают скучную процедуру! Довольный и веселый, я уже собирался вколоть иглу в розовый окорочек, как вдруг какой-то предприимчивый поросенок начал грызть каблук моего резинового сапога. Я посмотрел вниз на задранные мордочки толпившихся вокруг малышей, которых взбудоражил визг их братца.

Мои мысли все еще были заняты Уилфредом Родсом, когда я вдруг заметил на одном из пятачков какую-то белую шишечку. И вон у того шишечка… и у того… До сих пор они лихо удирали от меня, и мордочек их я не видел, но тут у меня защемило внутри.

Я нагнулся, схватил поросенка и едва нажал на эту шишечку, как по моей спине пробежал ледяной озноб, а заманчивое видение залитого солнцем зеленого крикетного поля сразу померкло. Это была не шишечка, а тонкий пузырек, тут же лопнувший под моими пальцами.

Я перевернул поросенка, чувствуя, как у меня трясутся руки, и осмотрел раздвоенные копытца. Вокруг них тоже были пузыри, не такие четкие и выпуклые, но тем не менее полностью подтверждавшие грозную правду.

У меня пересохло во рту. Я поднял еще двух… То же самое! Испытывая невыносимую жалость, я повернулся к фермеру. Меня охватило безотчетное чувство вины: он все еще радостно улыбался, торопясь возобновить рассказ, а мне предстояло ошеломить его самым страшным диагнозом, какой только может поставить ветеринар.

– Мистер Даглби, – пробормотал я, – боюсь, мне надо будет позвонить в министерство сельского хозяйства.

– В министерство? Это зачем?

– Сообщить, что у меня есть подозрение на ящур.

– Как ящур? Не может быть!

– К сожалению, это так.

– Вы уверены?

– Я не вправе давать окончательное заключение, мистер Даглби. Это – дело министерского специалиста, а я обязан немедленно позвонить туда.

Я не думал, что у мистера Даглби есть телефон, но он подрабатывал доставкой угля и поставил себе аппарат. Я сразу же дозвонился, и меня соединили с Невиллом Крэгом, одним из министерских ветеринаров.

– Очень похоже, Джим, – простонал он. – Оставайтесь там, я сейчас приеду.

На кухне мистер Даглби вопросительно посмотрел на меня:

– И что теперь?

– Вам придется потерпеть мое присутствие, – ответил я. – Пока они не придут к точному выводу, я не имею права уехать.

Он помолчал.

– Ну, а если это то, так что дальше?

– Боюсь, ваших поросят придется забить.

– Всех до единого?

– К сожалению, таков закон. Но вы получите компенсацию.

Он почесал в затылке.

– Но ведь они могут выздороветь. Так чего же их всех резать?

Дата добавления: 2014-12-12 | Просмотры: 737 | Нарушение авторских прав