АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

О всех созданиях – больших и малых 23 страница

Мистер Маунт резко повернулся.

– Лошадь вон там, в конюшне, – буркнул он.

Тогда, на исходе тридцатых годов, трактор уже почти заменил лошадей в полях, но фермеры, как правило, еще держали их – возможно, потому, что лошадь прочно вошла в традиционный уклад жизни, а может быть, и просто ради удовольствия владеть великолепными животными вроде красавца, которого я увидел сейчас.

Это был рослый шайрский мерин, футов шести в холке, воплощение мышечной мощи, но когда он оглянулся на голос хозяина, большая морда с белой звездой на лбу дышала тихой кротостью.

Фермер похлопал его по крупу.

– Бобби у нас по всем статьям хорош, да и работяга к тому же. Я сперва что заметил – пахнет у него от задних копыт. Ну и посмотрел – просто в жизни такого не видал!

Я нагнулся и зажал в горсть мохнатые пряди шерсти с задней стороны пута. Бобби продолжал спокойно стоять, когда я поднял широкое, словно тарелка, копыто и положил его к себе на колени. Оно полностью их закрыло, но меня поразила не его величина. Мистер Маунт в жизни такого не видел – и я тоже. Подошва превратилась в набухшие лохмотья, из-под рогового слоя сочился вонючий экссудат. Но ошеломило меня даже не это, а странные выросты, торчавшие из каждой трещины, словно привидевшиеся в бреду поганки – длинные папиллы с роговыми шапочками, усеявшие пораженную поверхность.

Я читал о них в учебниках. Назывались они «эрготы», но мне и в голову не приходило, что их может быть так много. Я отпустил копыто и поднял другую заднюю ногу, а мысли вихрем неслись у меня в голове. Опять та же картина. Если не хуже.

Я получил диплом лишь несколько месяцев назад, а потому все еще должен был завоевывать доверие фермеров. И вот – пожалуйста!

– Так что же это такое? – спросил мистер Маунт, по-прежнему сверля меня немигающим взглядом.

Я выпрямился и потер ладони.

– Язва, но очень запущенная. – Теоретически я во всем разобрался, – теоретических сведений у меня было хоть отбавляй, но применить их вот к этой больной лошади оказалось не так-то просто.

– И как же вы будете ее лечить? – У мистера Маунта была неприятная привычка сразу переходить к сути дела.

– Ну, видите ли, сначала нужно удалить весь отслоившийся рог, а также все эти выросты, а затем обработать поверхность перманганатом калия, – ответил я и почувствовал, что в таком изложении выглядит все это довольно просто.

– А само собой, значит, не пройдет?

– Нет. Если не принять мер, подошва полностью разрушится и обнажится копытцевая кость. Кроме того, выделения будут проникать под стенку и он может вообще потерять копыто.

Фермер кивнул.

– Да, уж тогда ему не ходить, и, значит, прощай, Бобби.

– Боюсь, что так.

– Ну ладно. – Мистер Маунт решительно вскинул голову. – Когда вы за это возьметесь?

Очень неприятный вопрос: ведь я в эту минуту лихорадочно обдумывал, каким должно быть лечение, а не когда к нему приступить.

– Дайте сообразить, – сказал я сипло. – Пожалуй, следует…

Но он меня перебил:

– Всю эту неделю мы сено убираем. А вам ведь помощники понадобятся? Как насчет следующего понедельника?

Я испытал невыразимое облегчение. Слава богу, что он не сказал «завтра». Теперь у меня было время подумать.

– Хорошо, мистер Маунт. Меня это вполне устраивает. В воскресенье не давайте ему корма, потому что его придется анестезировать.

Всю дорогу домой меня одолевали гнетущие мысли. Неужели я по невежеству погублю этого красавца? Язва подошвы – штука скверная, и в эпоху рабочих лошадей встречалась она отнюдь не редко, но этот случай был явно необычным. Впрочем, многие мои современники, несомненно, видели копыта даже в еще более худшее состоянии, хотя для нынешних молодых ветеринаров от всего этого, конечно, веет глубокой стариной, словно от заветов средневекового коновала.

Как обычно, столкнувшись с трудной проблемой, я сразу же принялся перебирать всяческие возможности. Не спуская глаз с шоссе, я мысленно прикидывал, как провести операцию. Уложит ли этого великана намордник с хлороформом? Или же связать его и опрокинуть, заручившись помощью всех работников мистера Маунта? Но, пожалуй, с тем же успехом можно попытаться опрокинуть собор святого Павла! Ну а потом – сколько времени мне потребуется, чтобы убрать весь этот разрушенный рог, все эти жуткие выросты?

Мои ладони стали скользкими от пота, и мне невыносимо захотелось переложить все эти сложности на Зигфрида. Но ведь я должен завоевать доверие не только фермеров, а и моего патрона! Какой ему толк от помощника, который ни с чем самостоятельно справиться не может?

И, как всегда в минуты растерянности, я свернул на обочину, вылез из машины и пошел через вереск по тропке, вившейся у самого гребня холма над фермой мистера Маунта. Отойдя подальше, я бросился в траву и устремил взгляд на озаренную солнцем долину далеко внизу.

Обычно даже в самом уединенном месте всегда что-нибудь слышно – крик птицы, шум проезжающей где-то машины, но тут царила полная тишина, только ветер иногда срывался с гребня и шелестел стеблями вокруг.

Среди окружавших ее суровых холмов долина выглядела райским местечком – вся в сочной зелени ровных лугов, где вольготно пасся скот и тянулись аккуратные ряды свежескошенного сена.

И все же истинную безмятежность искать надо было не там, а здесь, на высотах, среди вересковых пустошей, где все дышало покоем – и тишина, и метелки трав, и черная торфяная земля.

Теплые волны летнего воздуха приносили снизу благоухание сена, и, как всегда, я почувствовал, что мои тревоги рассеиваются. Даже и теперь, столько лет спустя, я не перестаю радоваться этой моей способности обретать душевный мир среди пустынных холмов.

Я поднялся и пошел назад к машине, приняв твердое решение. Так или иначе, но я сделаю все, что нужно. Конечно, я сумею справиться сам, не беспокоя Зигфрида.

Во всяком случае, когда мы встретились за обедом, Зигфриду было явно не до моих трудностей: он загорелся очередной идеей.

– Сегодня утром я был в Хартингтоне и заглянул к Гранвиллу Беннетту, – сказал он, накладывая себе молодого картофеля, только утром выкопанного из грядки в саду. – И должен сказать, его приемная произвела на меня большое впечатление. Столько журналов! Конечно, клиентов у нас тут бывает меньше, но все-таки фермерам нередко приходится ждать в приемной. – Он полил картофель соусом. – Тристан, займись-ка этим. Побывай на почте и распорядись, чтобы нам каждую неделю доставляли несколько подходящих журналов, слышишь?

– Ладно. Сегодня же и сделаю.

– Чудесно! – Зигфрид принялся за еду. – Мы должны во всех отношениях не отставать от прогресса. Джеймс, возьмите еще картошки. Очень вкусно.

Тристан не подвел, и два дня спустя на столе и полках нашей приемной появились номера журналов, выбранных со знанием дела, – специальных сельскохозяйственных, иллюстрированных и юмористических. Но конечно же, остановиться на этом он не мог.

– Погляди-ка, Джим, – шепнул он как-то днем и втащил меня в приемную. – Я тут тихонько развлекаюсь.

– Ты о чем? – Я с недоумением поглядел вокруг.

Тристан молча указал на одну из полок. Там среди невинной периодики притаился немецкий журнальчик нудистского пошиба с весьма лихим изображением совершенно нагой натуры на обложке. Даже в нынешние, ко всему привыкшие дни эта обложка заставила бы подняться не одну бровь, а в сельском йоркшире тридцатых годов она была хуже динамитного заряда.

– Где ты его раздобыл, черт тебя подери? – пробурчал я, торопливо перелистывая журнал (внутри было то же самое). – И зачем?

Тристан хихикнул.

– У одного приятеля в колледже. И знаешь, очень бывает любопытно заглянуть сюда и застать над ним какого-нибудь почтенного отца семейства, вообразившего, что он совсем один. Опыт проходит более чем успешно. К настоящему времени среди самых выдающихся моих охотничьих трофеев числятся муниципальный советник, мировой судья и баптистский проповедник.

Я покачал головой.

– По-моему, ты слишком рискуешь. Что, если он попадется Зигфриду?

– Не попадется, – с обычным оптимизмом ответил Тристан. – Он сюда редко заглядывает, и то второпях. Да и журнал лежит не на виду.

Я пожал плечами. Я завидовал изобретательному уму Тристана, но слишком уж часто он расходовал его на всякие пустяки. Впрочем, в тот момент мне было не до его проказ. Мои мысли занимало совсем другое.

Тысячи раз днем и ночью я бесчисленными способами укладывал на бок Бобби и приводил в порядок его ноги. При свете солнца за рулем это было еще терпимо, но операции, которые я проделывал, лежа в постели, превосходили всякое вероятное. И все время меня не оставляло чувство, что в картине того, как я одним махом убираю эти чудовищные выросты, кроется какая-то роковая ошибка. В конце концов я решил забыть про свою гордость.

– Зигфрид, – сказал я как-то после обеда, когда дневных вызовов у нас не оказалось. – Мне надо оперировать лошадь по довольно-таки жутковатому поводу.

Глаза моего патрона заблестели и губы под рыжеватыми усиками изогнулись в улыбке – слово «лошадь» всегда производило на него такое действие.

– Вот как, Джеймс? Ну-ка расскажите.

Я рассказал.

– Да… да… – сказал он задумчиво. – Пожалуй, нам стоит посмотреть его вместе.

В доме и во дворе мистера Маунта никого не было: все лихорадочно убирали сено, чтобы сполна использовать погожий день.

– Так где он? – спросил Зигфрид.

– Вон там! – И я повел его в конюшню.

Зигфрид поднял заднюю ногу мерина и негромко свистнул. Потом зашел с другого бока и осмотрел вторую ногу. Целую минуту он разглядывал чудовищные грибы, лезущие из разлохмаченного смердящего рога. Потом выпрямился и бросил на меня непроницаемый взгляд. Заговорил он не сразу.

– И вы думали просто заскочить сюда в понедельник, опрокинуть этого молодца на травку и привести его копыта в порядок?

– Да, – ответил я. – Примерно так.

Лицо моего патрона озарила удивительная улыбка – в ней были и изумление, и жалость, и легкая насмешка, и даже восхищение. Потом он засмеялся и покачал головой.

– О простодушие юности! – пробормотал он.

– То есть как? – В конце-то концов, я был моложе его всего на шесть лет.

Он подошел и потрепал меня по плечу:

– Я вовсе не смеюсь над вами, Джеймс. Такой язвы мне еще не приходилось видеть, хотя я их нагляделся достаточно.

– Вы имеете в виду, что за один раз я с ней не управлюсь?

– Совершенно верно, именно это я и имею в виду. Здесь работы на полтора месяца, Джеймс.

– На полтора месяца?

– Да, и нужны будут три человека. Придется поместить этого мерина в стойло на конюшне Скелдейл-Хауса, а там мы с вами и еще с кузнецом возьмемся за дело всерьез. После чего его ноги нужно будет каждый день перевязывать заново в станке.

– Понимаю…

– Да-да, – Зигфрид начал увлекаться. – Для прижигания возьмем что-нибудь покрепче – азотную кислоту – и подкуем его особыми подковами с металлическими пластинками, чтобы подошва непрерывно находилась под давлением. – Он умолк, возможно заметив мой растерянный вид, а потом продолжал уже менее бурно: – Поверьте, Джеймс, все это необходимо. Иначе этого красавца придется пристрелить. Ведь так он долго не протянет.

Я поглядел на Бобби, на повернутую к нам белую морду. Пробить пулей эту благородную голову? Ужасно!

– Хорошо, Зигфрид. Как считаете нужным, – пробормотал я, и тут в дверном проеме, заслоняя свет, возникла могучая фигура мистера Маунта.

– А, мистер Маунт! Добрый день, – сказал мой патрон. – Надеюсь, сена в этом году много?

– Спасибо, мистер Фарнон. Не жалуемся. И погода стоит – лучше некуда.

Фермер смотрел на нас с некоторым любопытством, и Зигфрид сказал поспешно:

– Мистер Хэрриот попросил меня посмотреть вашу лошадь. Взвесив все обстоятельства, он решил, что лучше будет отвести ее для лечения на несколько недель к нам. Должен сказать, я с ним совершенно согласен. Случай очень тяжелый, а тогда шансы на полное излечение заметно повысятся.

Мысленно я от души поблагодарил Зигфрида. А я то опасался, что буду выглядеть дурак дураком, и вдруг все оказалось в порядке. В сотый раз я поздравил себя с тем, что работаю у человека, на которого всегда можно положиться. Мистер Маунт снял шляпу и утер мокрый лоб.

– Ну, раз вы так считаете, вы оба, будь по-вашему. Я для Бобби ничего не пожалею. Другой такой лошади у меня нет.

– Да, мистер Маунт, отличный конь. – Зигфрид обошел Бобби, поглаживая его и похлопывая, и всю дорогу до машины поддерживал с фермером непринужденный разговор. Мне этот грузный великан всегда внушал какую-то робость. Но в присутствии Зигфрида он совсем оттаял, стал словоохотлив и раза два даже почти улыбнулся.

На помощь нам явился Пат Дженнер, кузнец, с полным набором своих инструментов, и вместе, сменяя друг друга, мы убрали все выросты и пораженную ткань, оставив только совершенно здоровый рог. Зигфрид продезинфицировал раны кислотой, а затем наложил на подошвы скрученную пеньку, которая удерживалась на месте с помощью подведенной под подкову особой пластинки. Пластинки эти точно по мерке изготовил Пат. Давление, создаваемое пенькой, было необходимо для полного заживления.

Неделю спустя ежедневные перевязки я делал уже один. Вот тогда-то я полностью оценил станок из бревен, забитых глубоко в землю посреди булыжного двора. Все становилось много проще, когда я заводил Бобби в станок, поднимал его ногу и закреплял в наиболее удобном для меня положении.

Иногда в это время приходил Пат Дженнер проверить подковы. Как-то, когда мы с ним возились в станке, из проулка донеслось знакомое погромыхивание моего маленького «остина». Большие двойные двери были открыты, и я увидел, как автомобиль, развернувшись, остановился напротив них. Пат оглянулся, и у него глаза полезли на лоб.

– Черт-те что! – ахнул он, и я его прекрасно понял: автомобиль ехал сам, без шофера. Во всяком случае, такое создавалось впечатление, потому что, когда машина вынырнула из проулка, на сиденье за рулем никого видно не было.

Автомобиль, движущийся без шофера, – зрелище не из обычных, и Пат продолжал смотреть на «остин» с разинутым ртом. Я уже хотел открыть ему секрет, но тут за стеклом с пронзительным воплем возник Тристан:

– Э-ге-ге-гей!

Пат уронил молоток и попятился.

– Господи помилуй! – прошептал он.

Я сохранял невозмутимость, потому что мне этот трюк был давно знаком. Если я был занят во дворе, а меня куда-нибудь вызывали, Тристан для экономии времени пригонял машину с улицы. Конечно, это ему скоро надоело, и он попытался внести некоторое разнообразие в управление автомобилем.

После недолгой практики он овладел искусством езды без шофера. Скорчившись на полу, он нажимал ногой педаль газа, а рукой поворачивал снизу рулевое колесо и в первый раз напугал меня чуть не до смерти. Но теперь я глядел на его фокус с пресыщенным равнодушием.

Несколько дней спустя мне довелось стать свидетелем еще одной шуточки. Свернув в длинный коридор, я увидел Тристана у приоткрытой двери приемной.

– Вроде бы еще один попался на крючок, – шепнул он. – Поглядим, что будет! – И бесшумно отворив дверь пошире, он на цыпочках вошел внутрь.

Я заглянул в щель и убедился, что он действительно может похвастать еще одним триумфом: спиной к нам стоял какой-то солидный мужчина, углубившийся в нудистский журнал. Он неторопливо листал страницы и с явным интересом поворачивал журнал к свету, наклоняя голову то так, то эдак, чтобы рассмотреть фотографию под разными углами. Казалось, он мог бы простоять так весь день, но тут Тристан, точно рассчитав момент, слегка кашлянул. Посетитель выронил журнал, словно раскаленный уголь, и поспешно схватил сельскохозяйственный альманах.

И вот тогда-то торжество Тристана обернулось катастрофой. Это был мистер Маунт.

Несколько секунд великан фермер буквально нависал над ним, а затем процедил сквозь зубы рокочущим басом:

– А, так это вы?

Он быстро перевел взгляд с Тристана на непристойный журнал, потом снова уставился на Тристана, и глаза на суровом лице зловеще сощурились.

– Да… а, да… да, мистер Маунт, – пролепетал бедняга. – Как вы поживаете, мистер Маунт?

– Хорошо.

– Отлично… ну просто превосходно. – Тристан попятился. – А как поживает Дебора?

Глаза под щетинистыми бровями сощурились еще больше.

– Хорошо.

Наступило долгое молчание, и я от души посочувствовал Тристану. Встреча оказалась не из приятных. Наконец он сумел криво улыбнуться:

– А… ну да… чем мы можем служить вам, мистер Маунт?

– Я приехал посмотреть мою лошадь.

– Да, конечно, разумеется, безусловно. По-моему, я видел мистера Хэрриота в коридоре.

Я повел мистера Маунта через сад во двор. Беседа с Тристаном явно не улучшила его мнения о легкомысленном студенте, и он угрюмо хмурился, пока я не открыл дверь стойла.

Но едва он увидел, что Бобби с удовольствием ест сено, лицо у него сразу просветлело. Он вошел и похлопал мерина по крутой шее.

– Ну, так как же он?

– Все отлично! – Я приподнял заднее копыто и показал ему металлическую пластинку. – Ее можно снять, чтобы вы поглядели.

– Нет, нет, не надо. Я только узнать хотел. Раз дела идут хорошо, так зачем трогать.

Перевязки продолжались еще недели две-три, но наконец Зигфрид решил, что рецидив исключен, и позвонил мистеру Маунту: утром он может забрать свою лошадь.

Всегда приятно быть участником победы, пусть даже самой маленькой, и я заглядывал Зигфриду через плечо, когда он поднимал ноги мерина и показывал его хозяину результаты лечения. Поверхность подошвы была чистой и гладкой, без каких-либо следов набухания, не говоря уж о лохмотьях отмирающей ткани.

Мистер Маунт отнюдь не был восторженной натурой, но, несомненно, это зрелище произвело на него глубокое впечатление. Он быстро закивал головой:

– Да уж, тут ничего не скажешь! Прямо-таки чудо.

Зигфрид отпустил копыто и выпрямился, удовлетворенно улыбаясь. Во дворе воцарилась атмосфера взаимной доброжелательности, и тут я услышал в проулке погромыхивание моей машины. По спине у меня побежали мурашки. Только не это, Тристан! Ну пожалуйста! Только не сейчас. Ты ведь не знаешь… Горло у меня сжалось от дурного предчувствия, но тут в распахнутых дверях сарая возник «остин», и я понял, что все погибло. Сиденье за лобовым стеклом было пусто.

Ощущая стремительное приближение неминуемой катастрофы, я смотрел, как машина, подкатив к мистеру Маунту и Зигфриду, остановилась шагах в двух от них. Оба растерянно глядели на нее.

Недоумение их длилось несколько секунд, а затем в открытом окне, точно чертик из коробочки, возник Тристан.

– Э-ге-ге-гей! – пронзительно завопил он, но радостная ухмылка сползла с его лица, едва он увидел перед собой брата и мистера Маунта.

Зигфрид посмотрел на него с обычной сердитой досадой, но фермер потемнел как туча. Глаза на каменной физиономии превратились в щелочки, подбородок выпятился, мохнатые брови ощетинились. Было ясно, что его мнение о Тристане сложилось окончательно и бесповоротно.

Я считал, что Тристан пострадал достаточно, и недели две не упоминал о случившемся, а потом, когда мы как-то сидели в гостиной, он мимоходом сказал, что Дебору уже больше никуда приглашать не будет.

– Папаша ей запретил, – добавил он.

Я сочувственно пожал плечами и промолчал. Ведь этому роману с самого начала был сужден печальный конец.

Как и люди, животные нуждаются в друзьях. Вы когда-нибудь наблюдали их на лугу? Они могут принадлежать к разным видам – например, лошадь и овца, – но всегда держатся вместе. Это товарищество между животными неизменно меня поражает, и, по-моему, две собаки Джека Сэидерса служат наглядным примером такой взаимной преданности.

Одного пса звали Джинго, и, когда я делал инъекцию, обезболивая глубокую царапину, оставленную колючей проволокой, могучий белый буль-терьер вдруг жалобно взвизгнул. Но потом смирился с судьбой и застыл, стоически глядя перед собой, пока я не извлек иглу.

Все это время корги Шкипер, неразлучный друг Джинго, тихонько покусывал его заднюю ногу. Две собаки на столе одновременно – зрелище непривычное, но я знал об этой дружбе и промолчал, когда хозяин поднял на стол обеих.

Я обработал рану и начал ее зашивать, а Джинго, обнаружив, что ничего не чувствует, заметно расслабился.

– Может, Джинг, это тебя научит не лезть больше на колючую проволоку, – заметил я.

Джек Сэндерс рассмеялся.

– Вряд ли, мистер Хэрриот. Я думал, что на дороге мы никого не встретим, и взял его с собой, но он учуял собаку по ту сторону изгороди и кинулся туда. Хорошо еще, что это была борзая и он ее не догнал.

– Забияка ты, Джинг! – Я погладил своего пациента, и крупная морда с широким римским носом расползлась в усмешке до ушей, а хвост радостно застучал по столу.

– Поразительно, правда? – сказал его хозяин. – Он все время затевает драки, а дети, да и взрослые, могут делать с ним что хотят. На редкость добродушный пес.

Я кончил накладывать швы и бросил иглу в кювет на столике с инструментами.

– Так ведь буль-терьеры специально для драк и выводились. Джинг просто следует извечному инстинкту своей породы.

– Я знаю. Вот и оглядываю окрестности, прежде чем спустить его с поводка. Он же на любую собаку бросится.

– Кроме этой, Джек! – Я засмеялся и кивнул на маленького корги, который насытился ногой своего приятеля и теперь грыз его ухо.

– Вы правы. Прямо-таки чудеса: по-моему, если бы он совсем откусил Джингу ухо, тот на него даже не зарычал бы.

И действительно, это смахивало на чудо. Корги шел двенадцатый год, и возраст уже заметно сказывался на его движениях и зрении, а трехлетний буль-терьер еще только приближался к полному расцвету сил. Коренастый, с широкой грудью, крепким костяком и литыми мышцами, он был грозным зверем, но когда объедание уха зашло слишком далеко, он лишь нежно забрал голову Шкипера в свои мощные челюсти и подождал, пока песик не угомонится. Эти челюсти могли быть безжалостными, как стальной капкан, но маленькую голову они удерживали, словно любящие руки.

Десять дней спустя Джек привел обоих псов, чтобы снять швы. Подняв их на стол, он с тревогой сказал:

– Джинго что-то плох, мистер Хэрриот. Уже два дня ничего не ест и ходит как в воду опущенный. Может быть, ему в рану попала инфекция?

– Не исключено! – Я торопливо нагнулся, и мои пальцы ощупали длинный рубец на боку. – Но никаких признаков воспаления нет. Припухлости и болезненности тоже. Рана прекрасно зажила.

Я сделал шаг назад и осмотрел буль-терьера. Вид у него был унылый – хвост поджат, глаза пустые, без искры интереса. Его приятель принялся деловито грызть ему лапу, но даже это не вывело Джинга из апатии.

Шкипера явно не устраивало такое невнимание, и, оставив лапу, он взялся за ухо. Снова ни малейшего впечатления. Тогда корги начал грызть и тянуть сильнее, так что массивная голова наклонилась, но буль-терьер по-прежнему его не замечал.

– Ну-ка, Шкипер, прекрати! Джинг сегодня не в настроении возиться и играть, – сказал я и бережно опустил корги на пол, где он негодующе завертелся между ножками стола.

Я внимательно осмотрел Джинго, но единственным угрожающим симптомом была высокая температура.

– У него сорок и шесть, Джек. Несомненно, он очень болен.

– Так что с ним?

– Судя по температуре, какое-то острое инфекционное заболевание. Но какое – сразу сказать трудно.

Я поглаживал широкую голову, водил пальцами по белой морде и лихорадочно думал.

Вдруг хвост слабо вильнул и пес дружески обратил глаза на меня, а потом на хозяина. И вот это-то движение глаз стало ключом к разгадке. Я быстро отвернул верхнее веко. Конъюнктива выглядела нормально розовой, но в чистой, белой склере мне почудилась слабая желтизна.

– У него желтуха, – сказал я. – В его моче вы никаких особенностей не заметили?

Джек Сэндерс кивнул:

– Да. Теперь припоминаю. Он задрал ногу в саду, и струя была темной.

– Из-за желчи. – Я легонько надавил живот, и буль-терьер вздрогнул. – Да, участок явно болезненный.

– Желтуха? – Сэндерс поглядел на меня через стол. – Где он мог ее подцепить?

Я потер подбородок.

– Ну, при виде собаки в таком состоянии в первую очередь взвешиваю две возможности – отравление фосфором и лептоспироз. Но высокая температура указывает на лептоспироз.

– Он заразился от другой собаки?

– Возможно, но скорее от крысы. Он охотится на крыс?

– Иногда. Они кишмя кишат в старом курятнике на заднем дворе, и порой он бегает туда поразвлечься.

– Вот именно! – Я пожал плечами. – Других причин можно не искать.

Сэндерс кивнул.

– Во всяком случае, хорошо, что вы сразу установили болезнь. Тем скорее удастся ее вылечить.

Я несколько секунд молча смотрел на него. Все было далеко не так просто. Мне не хотелось его расстраивать, но ведь передо мной был умный, уравновешенный сорокалетний мужчина, учитель местной школы. Ему можно и нужно было сказать всю правду.

– Джек, эта штука почти не поддается лечению. Страшнее собаки с желтухой для меня ничего нет.

– Настолько серьезно?

– Боюсь, что да. Процент летальных исходов очень высок.

Его лицо страдальчески омрачилось, и у меня от жалости защемило сердце, но такое предупреждение смягчало предстоящий удар: ведь я знал, что Джинго может погибнуть в ближайшие дни. Даже теперь, тридцать лет спустя, я вздрагиваю, увидев в собачьих глазах этот желтоватый отлив. Пенициллин и другие антибиотики[17 - Эффективно применение стрептомицина] воздействуют на лептоспиры – штопорообразные микроорганизмы, возбудители этой болезни, но она все еще нередко завершается смертью.

– Ах так… – Он собирался с мыслями. – Но ведь что-то вы можете сделать?

– Ну разумеется, – сказал я энергично. – Я введу ему большую дозу противолептоспирозной вакцины и дам лекарства для приема внутрь. Положение не совсем безнадежно.

Я сделал инъекцию вакцины, хотя и знал, что на этом этапе она малоэффективна, – ведь иного средства в моем распоряжении не было. Вакцинировал я и Шкипера, но совсем с другим чувством: его это почти наверное уберегало от заражения.

– Еще одно, Джек, – добавил я. – Лептоспироз передается и людям, а потому, ухаживая за Джинго, принимайте все меры предосторожности. Хорошо?

Он кивнул и снял буль-терьера со стола. Могучий пес, подобно большинству моих пациентов, поторопился ускользнуть из смотровой, полной пугающих запахов, не говоря уж о моем белом халате. Джек проводил его взглядом и с надеждой повернулся ко мне:

– Посмотрите, как он бежит! Наверное, ему не так уж плохо?

Я промолчал, горячо желая, чтобы он оказался прав, но в моей душе росла гнетущая уверенность, что этот чудесный пес обречен. Ну, в любом случае скоро все станет ясно.

И все стало ясно. На следующее же утро. Джек Сэндерс потопил мне еще до девяти.

– Джинг что-то поскучнел, – сказал он, но дрожь в его голосе противоречила небрежности этих слов.

– Да? – Мое настроение сразу упало, как всегда в подобных случаях. – И как он себя ведет?

– Боюсь, что никак. Ничего не ест… лежит… словно мертвый. А иногда его рвет.

Ничего другого я и не ждал, но все равно чуть было не пнул ножку стола.

– Хорошо. Сейчас приеду.

Джинг уже не повилял мне хвостом. Он скорчился перед огнем, вяло глядя на рдеющие угли. Желтизна в его глазах стала темно-оранжевой, а температура поднялась еще выше. Я повторил инъекцию вакцины, но он словно не заметил укола. На прощание я погладил гладкую белую спину. Шкипер, по обыкновению, теребил приятеля, но Джинго не замечал и этого, замкнувшись в своих страданиях.

Я посещал его ежедневно и на четвертый день, войдя, увидел, что он лежит на боку почти в коматозном состоянии. Конъюнктива, склера и слизистая ротовой полости были грязно-шоколадного цвета.

– Он очень мучается? – спросил Джек Сэндерс.

Я ответил не сразу.

– По-моему, боли он не испытывает. Неприятные ощущения, тошноту – бесспорно, но это все.

– Ну я предпочел бы продолжать лечение, – сказал он. – Я не хочу его усыплять, даже если вы и считаете положение безнадежным. А вы ведь именно так считаете?

Я неопределенно пожал плечами. Мое внимание отвлек Шкипер, который, по-видимому, был совсем сбит с толку. Он оставил свою прежнюю тактику и больше не теребил приятеля, а только недоуменно его обнюхивал. Всего лишь раз он очень нежно подергал бесчувственное ухо.

С ощущением полной беспомощности я проделал обычные процедуры и уехал, подозревая, что живым больше Джинго не увижу.

Но хотя я этого ждал, утренний звонок Джека Сэндерса омрачил мне предстоящий день.

– Джинг умер ночью, мистер Хэрриот. Я подумал, что надо вас предупредить. Вы же собирались заехать утром… – Он пытался говорить спокойно и деловито.

– Искренне вам сочувствую, Джек. Но я, собственно, и предполагал…

– Да, я знаю. И спасибо вам за все, что вы делали.

Когда люди в такие минуты выражают тебе признательность, на душе становится еще хуже. А у Сэндерсов не было детей, и они горячо любили своих собак. Я знал, каково ему сейчас.

У меня не хватало духа повесить трубку.

– Во всяком случае, Джек, у вас есть Шкипер. – Прозвучало это неловко, но все-таки вторая собака могла послужить утешением, даже и такая старая, как Шкипер.

– Да, правда, – ответил он. – Просто не знаю, что мы делали бы без него.

Надо было браться за работу. Пациенты не всегда выздоравливают, и смерть порой воспринимается как облегчение: ведь все уже позади. Разумеется, только в тех случаях, когда я твердо знаю, что она неизбежна, – как было и с Джинго.

Дата добавления: 2014-12-12 | Просмотры: 722 | Нарушение авторских прав