АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Гемограмма 5 страница

Слово «депрессия» сегодня используется в довольно широком смысле для описания любого унылого настроения. Но не всякое уныние является состоянием депрессии, и между ними нужно провести четкое различие. Если нам не удастся провести такое различие, то мы совершим ошибку, рассматривая депрессивную реакцию как нормальную при некоторых условиях. Например, мы можем предположить, что для человека будет совершенно естественным впадать в депрессию, когда он переживает потерю — финансовую, личную или какую-нибудь другую. Такого взгляда придерживался Лонг Джон Небел. Во время радиоинтервью со мной по Эн-би-си он спросил: «Разве вы не считаете, что для человека будет нормальной реакцией впасть в депрессию, после того как повышение по службе, которого он ожидал в течение долгого времени, так и не состоялось?»

Он был немало удивлен, когда я ответил, что нет, не считаю. Нормальной реакцией на такую ситуацию будет разочарование. «Тогда какая между ними разница?» — спросил он.

Депрессивная реакция лишает человека движения. Он не в состоянии собрать воедино свои желания и энергию, чтобы продолжать заниматься своей обычной деятельностью. Он чувствует себя поверженным, его охватывает чувство безнадежности. И пока депрессия будет продолжаться, он не будет видеть смысла прилагать какие-либо дальнейшие усилия. Разочарование может принести человеку чувство грусти, но оно не лишает его движения. Он может говорить о своем разочаровании или как-то иначе выражать свои чувства, чего часто не может сделать человек, находящийся в депрессии. В результате разочарования он может заново оценить свои стремления или найти другие средства для их осуществления. У него нет чувства безнадежности, которое характерно для человека в депрессии. Он не утратил свои жизненные интересы и энергию.

В отличие от разочарования у депрессивной реакции могут отсутствовать какие-либо явные причины. В большинстве случаев она наступает, когда все, кажется, идет хорошо, а иногда наступает даже в тот момент, когда человек вот-вот осуществит или уже осуществил свою амбицию. Например, у одного человека началась депрессия, когда он продал свой бизнес больше чем за миллион долларов. Это было его целью на протяжении многих лет, и он затратил немало усилий, чтобы достичь ее. Однако когда продажа состоялась, у него наступила депрессия. Я слышал похожую историю от еще одного моего пациента. Тот впал в депрессию, когда ему предложили большую сумму денег за бизнес, который он постепенно создавал и планировал продать в будущем. Очень часто можно услышать о депрессии, наступившей у людей, когда они ушли на пенсию, которую с нетерпением ждали все эти годы; или о депрессии театральных деятелей, когда успех и слава, к которым они так стремились, уже были у них в руках.

Такое явное противоречие между успехом и депрессией можно объяснить, если мы предположим, что успех был не настоящей целью человека. Если бы этой целью была любовь, например, и успех неосознанно воспринимался бы человеком как средство приобретения любви, то становится ясно, что неудача добиться этой цели может окончиться сильным разочарованием. Но поскольку люди утратили связь со своим телом, так же как и со своими чувствами, они не могут ощутить своего разочарования и, будучи не в состоянии выражать какие-либо чувства, они впадают в депрессию.

Но далеко не всегда возможно связать начало депрессии с каким-то определенным, непосредственным событием. Депрессивная реакция может подкрасться так незаметно, что к тому времени, когда она достигнет своего пика, человек может совсем забыть, какое именно событие привело ее в действие. Но знание катализатора мало помогает даже в тех случаях, когда он известен. Женщина, которая пришла на терапию в состоянии депрессии из-за распада ее брака, была так же не способна бороться с ней, как и человек, чья депрессия не имеет очевидной причины.

В жизни мы часто переживаем состояния уныния, которые, однако, не являются депрессивными реакциями. В дополнение к разочарованию человек может быть угнетен каким-либо отказом или упасть духом из-за неудачного события. Каждое из указанных чувств имеет свой эмоциональный оттенок грусти, отличающий его от состояния депрессии, и если он разорвал связь с этим чувством, у него разовьется депрессия. Пояснить вышесказанное утверждение можно на следующем примере. Пациент на мой первый вопрос «Как вы себя чувствуете?» часто отвечает — «Я чувствую депрессию». Однако, глядя на него, я вижу, что на его лице отражается грусть, которая вот-вот перейдет в плач. Когда я указываю ему на это, он может сказать следующее: «Что ж, да, я действительно чувствую грусть». Как ни странно, но признание и принятие этого чувства изменяет само настроение. Пациент больше не чувствует себя в такой глубокой депрессии, в какой он был, когда блокировал осознание своей грусти.

Психотерапевтам уже давно известен тот факт, что если дать пациенту выплакаться или разозлиться, то это ослабит хватку депрессии. Плач — более подходящая эмоция, потому что депрессивная реакция связана с ощущением утраты. Фрейд, который изучал депрессию в форме ее наиболее сильного проявления — меланхолии, считал, что она была вызвана подавлением чувства горя. В некоторых случаях первые следы горя можно обнаружить в раннем детстве, когда человек пережил утрату важного для него объекта любви. Позже психоаналитики стали связывать ее с подавлением злости или ярости, которые были вызваны мучительными переживаниями утраты предмета любви. Со своей стороны, я обнаружил, что дело не в том, какая эмоция выражается или подавляется. В большинстве случаев достаточно выразить любую эмоцию, чтобы вывести человека из состояния депрессии.

Поскольку подавление эмоций вызывает депрессию, сама она не может рассматриваться как эмоция. Она представляет собой отсутствие каких-либо эмоций. Она не является настоящим чувством, человек не чувствует депрессию. Ее не следует путать с подлинным чувством — например, с таким чувством, как уныние, — состояние, включающее в себя элементы грусти и одиночества. Чувства и эмоции являются реакциями организма на события во внешней окружающей среде. Депрессивное состояние характеризуется нехваткой или отсутствием взаимодействия с окружающим миром. Чувства меняются, по мере того как изменяется внешняя обстановка, вызывающая различные реакции со стороны организма. Например, подходящая компания может «вытащить» человека из его унылого настроения. Человек же, находящийся в состоянии депрессии, никак не отреагирует на изменение внешних обстоятельств.

Депрессия — это потеря организмом своей внутренней силы, которую можно сравнить с потерей воздуха в воздушном шаре или в шине. Эта внутренняя сила представляет собой постоянный поток импульсов и ощущений из жизненных центров тела к его периферии. В действительности то, что движется в нашем теле, является энергетическим зарядом. Этот заряд приводит в движение ткани и мускулы, которые стоят на его пути, вызывал различные ощущения или чувства. Когда он завершается действием, мы называем это импульсом — толчком изнутри. В состоянии депрессии образование импульсов сильно ограничено, как по их количеству, так и по их силе. Такое уменьшение ведет к потере чувств внутри и к потере способности совершать какие-либо действия снаружи. Поэтому мы можем рассматривать депрессию как внутренний коллапс (крушение), имея в виду, что способность организма реагировать подходящими импульсами на события внешней среды значительно уменьшилась.

Подход с точки зрения импульсов и силы, которую они производят, проясняет наше понимание сущности депрессии. Импульсы оказывают давление вовне и обычно заканчиваются той или иной формой выражения. Выражение в буквальном смысле означает силу, движущуюся наружу. За каждым желанием, чувством или мыслью стоит импульс, который можно определить как энергетическое движение изнутри организма во внешний мир. Каждый импульс, идущий наружу, представляет собой желание, вызывает чувство или ассоциируется с чувством и заканчивается действием. Так, например, когда у нас возникает импульс ударить кого-то, он представляет собой желание остановить человека, причиняющего нам боль; он также несет с собой чувство гнева, ассоциируется с мыслями, относящимися к ситуации, которая вызвала импульс, и завершается ударом.

Впечатление является противоположностью выражения. Когда импульс влияет на другого человека, то он получает впечатление. Импульсом необязательно должен быть удар — это может быть взгляд, жест или слово. Впечатление — это результат внешней силы, которая воздействует на тело. В живом организме впечатления вызывают ту или иную реакцию со стороны организма, которая означает признание впечатления. Неодушевленные предметы обычно не реагируют на внешние силы. Я могу, например, надавить на кусок замазки и оставить на нем след — впечатление, но замазка не отреагирует никак на него. Чтобы предмет реагировал, он должен содержать в себе некую внутреннюю силу. Наполненный воздухом шар отреагирует на давление моего пальца, потому что в нем содержится такая сила. Сначала он сожмется, но после того как давление будет снято, примет свою первоначальную форму. Со сдувшимся шаром нельзя проделать то же самое. Такое сравнение, может быть, чрезмерно упрощенное, помогает объяснить, почему человек в депрессии не реагирует, как нормальный человек, на стимулы, исходящие из окружающей среды. Он может ощущать их, как и любой нормальный человек, но его недозаряженное тело и сдувшийся дух делают его неспособным взаимодействовать с ними.

Подавление чувств

Мы не выражаем все наши импульсы постоянно. За время взросления мы учимся, каким импульсам можно дать выход, а какие следует сдерживать. Мы также учимся тому, когда и как можно выражать определенные импульсы. Сознательное сдерживание импульса совершается при помощи произвольной мышечной системы тела, находящейся под контролем сознания или эго. Это происходит на поверхности тела, чуть раньше того момента, когда импульс высвобождается действием. Фактически мускулы, которые были бы задействованы высвобождением импульса, приведены в готовность совершить действие, но блокируются командой из мозга. Причем сдерживающая команда не влияет на другие компоненты импульса. Мы по-прежнему ощущаем наше желание, соприкасаемся с чувствами и осознаем мысль. Блокируется только действие.

Совсем иначе происходит подавление импульсов. В этом случае блокируются все его компоненты. Слово «подавление» означает, что импульс вдавливается под поверхность тела, ниже уровня на котором происходит наше восприятие. Человек больше не ощущает желания и потерял связь со своими чувствами. А когда память или мысль об импульсе вгоняется обратно в подсознание, мы говорим о репрессии. Воспоминания и мысли вытесняются, импульсы и чувства подавляются. Подавление импульсов не является сознательным или выборочным процессом, каковым является сдерживание выражения импульса. Подавление становится результатом постоянного сдерживания выражения, до тех пор пока сдерживание не станет привычным образом поведения и неосознанными действиями тела. В действительности та область тела, которая задействовалась бы в выражении импульса, омертвляется, образно говоря, хроническим мышечным напряжением, развившимся вследствие постоянного сдерживания. Эта область и в самом деле как бы отрезается от сознания с сопутствующей потерей нормальных чувств и ощущений в ней.

Омертвление какой-то одной части тела влияет на его функционирование в целом. Каждая область, которая становится мертвой, снижает жизнеспособность всего организма. Она до некоторой степени ограничивает естественную подвижность тела и затрудняет дыхательную функцию. Таким образом, она снижает энергетический уровень организма и косвенно ослабляет процесс образования импульсов.

В тех ситуациях, когда выражение импульса вызывает для ребенка угрозу, исходящую от его окружения, он сознательно пытается подавить этот импульс. Он может сделать это, снизив свою подвижность и ограничив дыхание. Не двигаясь и не дыша, можно отсечь от себя свои желания и чувства. В отчаянной попытке выжить человек омертвляет все свое тело. Если такое омертвление заходит слишком далеко, то в результате получается шизоидная личность, которую я описал в предыдущей книге. По этой же самой причине такая личность чрезвычайно склонна к депрессии. В шизоидной личности снижено образование всех импульсов.

Ребенок будет также активно подавлять импульс, когда он станет слишком болезненным из-за постоянной фрустрации. Например, ребенок, потерявший свою мать в толпе, будет плакать от боли потери, он не будет или не сможет плакать просто так, без причины. Через какое-то время он перестанет, потому что боль была слишком интенсивной и отняла у него слишком много сил. В данной ситуации мы предполагаем, что никто не успокоит ребенка. Обессилев, ребенок онемеет. Но онемение пройдет, и он заплачет снова, если к этому времени не найдет свою мать. С каждым разом, однако, плач будет постепенно ослабевать. Это ситуация отчаяния и безысходности, потому что ребенок, оставленный один плакать, может умереть. Рене Спитц записала подобные случаи. Обычно в таких ситуациях ребенок вскоре находит свою маму, и травма быстро проходит.

Однако если мать не просто потерялась, а умерла и ребенок остался без ее любви, то ситуация принимает хронический и серьезный характер. Как бы сильно он ни плакал, маму уже не вернуть, и с каждым разом новый поток слез только усилит боль от потери. Рано или поздно ребенок затихнет. Он прекратит плакать и кричать, но при этом он также прекратит любые попытки взаимодействия с окружающей средой. Он будет лежать в своей кроватке, ни на что не реагируя, в состоянии депрессии, которое, если затянется достаточно долго, может окончиться смертью.

Ситуация будет лишь чуть менее трагичной, когда мать присутствует физически, но отсутствует эмоционально, то есть остается равнодушной к потребностям ребенка. В этом смысле она также будет потеряна для него. Он будет плакать, прося теплоты и близости, которых она не может ему дать, и он будет продолжать плакать, пока для него не станет слишком больно страстно желать недостижимое. В отличие от ребенка, оставшегося без матери, он выживет, но впоследствии научится подавлять как свои желания, так и свои чувства.

Ребенок не может принять потерю материнской любви. Он слишком зависит от своей матери или от того, кто ее заменяет. И такая зависимость очень важна для его выживания. Он не может выразить свое горе, как взрослые, которые потеряли любимого человека. Однако многие взрослые также встречаются с большими трудностями, пытаясь дать выход своему горю. Я считаю, что это происходит из-за частичного подавления импульса к плачу в раннем детстве. В результате высвобождение этого импульса становится невозможным в старшем возрасте.

Импульс плача будет подавляться в детях и по другим причинам, кроме исчезновения матери. Многие мамы не могут выносить, когда их ребенок плачет. Будучи не способной правильно отреагировать на плач из-за своих собственных проблем, она с враждебностью отвечает на настойчивые рыдания ребенка, лишая его своей любви. Она может взять за правило не брать на руки плачущего ребенка, когда тот хочет, чтобы его подержали. Она таким образом учит его, что ему не удастся командовать ею. Она начинает вести с ним борьбу за власть и, будучи сильнее его, выигрывает ее. Если его плач отчуждает мать, ребенок вынужден подавлять его. Когда мать реагирует с гневом или враждебностью, то это оказывает более сильное воздействие на ребенка. Сначала он может заплакать сильнее, но вскоре поймет, что это неразумный поступок с его стороны, и подавит свой плач в интересах выживания.

Хотя такой прием является довольно эффективным, очень трудно бывает заставить пациента в депрессии заплакать. Если попросить его вытянуть вверх руки и сказать «Мама», обычно можно услышать такой ответ: «А какой в этом смысл?», или «Она все равно не пришла», или «Ее там не было». Уже сами по себе такие высказывания могут стать причинами, чтобы заплакать — заплакать, потому что мать не отвечала на мольбы ребенка. Но все эти причины не могут затронуть пациента, который находится в состоянии депрессии. Он подавил почти все свои чувства, ассоциируемые с матерью, и утратил способность выражать свое сильное стремление к ней. Однако это не относится к пациентам, которые не страдают от депрессии: для них такое упражнение часто оказывается довольно эффективным. Обычно оно высвобождает у них целые потоки слез и рыданий. У человека в депрессии даже не хватает энергии, чтобы выразить свои чувства. Когда же энергия восстановлена, плач или выражение других чувств становится возможным.

Гнев, враждебность и несогласие — еще один набор чувств, который часто подавляется детьми. Можно без труда представить себе, что в некоторых семьях выражение этих чувств повлечет за собой суровое наказание. Справедливости ради можно сказать, что сегодня в наших либеральных семьях этого, может быть, уже не происходит, но, бесспорно, имело место в прошлом. У маленького ребенка еще не развито эго, необходимое для сознательного контроля за выражением импульсов. Он все еще живет в мире, где ему принадлежит все или ничего. Постоянно конфликтуя со своими родителями, ребенок будет часто подавлять свои враждебные и негативные импульсы. Сначала он не сможет полностью контролировать их, и они будут прорываться в истерических плачах, но их непосредственное выражение будет блокировано, а со временем и сами чувства будут подавлены. Когда это происходит, то можно увидеть хорошего, послушного ребенка, который подчиняется всем приказам и желаниям своей матери. Конечно, он уже не будет живым человеком, а скорее роботом-автоматом.

В моей практике мало пациентов обладали способностью выражать свои отрицательные или враждебные чувства прямо и убедительно. Я проверил это с помощью простого теста — попросив их говорить «нет» так громко, как только они могли, и при этом ударять руками и ногами по кровати. Практически во всех случаях их действиям не хватало убедительности. Я не думаю, что мои пациенты являются исключениями из всего остального населения. Неспособность сказать «нет», кажется, свойственна для большинства людей. Мои коллеги вместе со мной применяли это упражнение на профессиональных семинарах по всей стране, и повсюду мы сталкивались с одними и теми же трудностями. Из всего этого мы можем сделать единственный вывод, что такие импульсы были подавлены у людей еще в детстве.

В наше время сексуальной свободы кажется старомодным вести разговоры о сексуальных чувствах, которые тоже подавлялись в детстве. Факты, однако, говорят о том, что это все еще происходит, даже в большей степени, чем раньше. Сексуальные чувства подавляются не только потому, что они затабуированы, но и также потому, что они представляют опасность для ребенка. Они особенно опасны, когда родитель открыто или исподтишка обольщает ребенка. Я считаю, что такое обольщающее поведение родителей чаще встречается в наше время, чем в прошлом, из-за нашей чрезмерной сексуальной изощренности. Доказательством может служить все возрастающая гомосексуальность, следы зарождения которой, по моему мнению, можно всегда обнаружить в обольщающем поведении родителя. В этой связи следует помнить, что я говорю здесь о сексуальных чувствах в теле, а не об ощущениях в половых органах. Эти телесные чувства подавляются втягиванием живота и сжатием мускулов таза. Цель такого защитного маневра состоит в том, чтобы отделить от себя чувства нижней части тела, и это мешает человеку ощутить свою связь с землей или свое заземление. Это также сильно нарушает работу дыхательной функции, ограничивая дыхание областью груди и диафрагмой.

Можно, однако, спросить, предположив, что инцеста не будет, какую реальную опасность для ребенка может представлять соблазн, исходящий от родителя. Но ребенок не может позволить себе сделать такого предположения, так как инцест все-таки происходит и, что удивительно, часто после такого отношения со стороны родителей. Есть и другие опасности. Если родитель не осознает своего обольщающего поведения, а ребенок отвечает на него, то он будет рассматриваться как сексуальный агрессор, его начинают упрекать и часто унижают. Мы наблюдали, как это случилось с Анной, один из четырех случаев, описанных в первой главе. Для родителя было бы очень легко перенести таким образом свою собственную вину на ребенка. С другой стороны, если родитель принимает реакцию ребенка, не начиная какие-либо открытые сексуальные действия, ребенок как бы засасывается в орбиту своего родителя и теряет свою независимость. Ребенок, который вовлечен в сексуальные отношения со своим родителем на чувственном уровне, не может сказать ему «нет». Став спутником, ребенок теряет не только свою независимость, но и ощущение своей самости или индивидуальности. Как следствие, у него нет выбора, кроме как приложить все усилия, чтобы подавить сексуальность своего тела.

Подавление чувств создает предрасположенность к депрессии, поскольку оно не дает человеку полагаться на свои чувства при выборе того или иного типа поведения. Его эмоции протекают недостаточно сильно, чтобы задать ему четкое направление; иначе говоря, ему не хватает тех качеств, которые бы сделали его человеком, сосредоточенным на своем внутреннем мире. В такие условия он был поставлен своими родителями, чью любовь и одобрение он пытался получить. Став взрослым, он приложит все усилия для того, чтобы завоевать любовь и одобрение внешнего мира. Он это будет делать, пытаясь доказать, что стоит того отклика, которого добивается. Прилагаемые усилия будут поистине титаническими, ибо ставки слишком высоки, так что вся энергия индивида будет мобилизована и подчинена этой цели.

То, как он будет доказывать, что достоин любви, зависит от родительской шкалы ценностей. Для некоторых ценность их ребенка связана с различными достижениями; для других с самоотречением. Некоторые родители требуют, чтобы их ребенок отличился чем-либо; другие — подчинения, послушания и трудолюбия. Ребенка, который пытается выполнить все эти требования, редко произносимые в открытую, ожидает депрессия; ребенок, который отвергает их, становится бунтовщиком и изгоем. Однако и в том и в другом случае энергия, которую следовало бы направить на удовольствие и творчество, блокируется образом жизни, который нельзя осуществить. Покорный человек впадет в депрессию, когда, несмотря на все его усилия, он не сможет достичь желанного вознаграждения; бунтовщик также окажется в депрессии, когда обнаружит, что боролся в заведомо проигранном сражении.

Мужчинам и женщинам, которые в детстве не получили необходимой доли любви и одобрения, я советую забыть о них. Как только человек достигает взрослого возраста, проблема закрыта. Возвращение в младенчество невозможно. Если он пытается вернуться, он жертвует своим настоящим, то есть своей взрослой жизнью ради этой пустой попытки. Потребности, казавшиеся такими насущными, когда он был маленьким и зависимым, сейчас теряют свой смысл. Взрослого уже не накормить грудью. Поддержка и опора, столь важные в раннем возрасте, не сделают взрослого человека более независимым и зрелым. Нужно смириться с этими потерями и продолжать жить дальше.

Терапевтическая обстановка, кажется, является единственным исключением из этого принципа. Терапевт будет часто выступать в роли замены матери или отца. Он предложит свою любовь и одобрение и может побудить пациента снова вернуться в инфантильное состояние. Это делается, однако, не для того, чтобы как-то компенсировать потери пациента, которые он пережил в своем детстве, а для того, чтобы помочь ему заново пережить их и выразить свою печаль, ассоциируемую с ними. Терапевтическая задача заключается в том, чтобы помочь пациенту найти свой путь к любви себя самого, к самопринятию, а также развить веру в себя, заменив новой верой ту веру, которую он не смог получить от своих родителей.

Самоубийство и негативизм

Депрессия является своеобразной формой умирания на эмоциональном и психологическом уровне. Человек в депрессии не только потерял свой интерес к жизни, но и временно утратил волю, чтобы жить. Он отказался от жизни до той степени, до которой его довела депрессия. Вот почему депрессивное состояние часто сопровождается суицидными мыслями, чувствами или действиями. Тем не менее мало взрослых людей, которые когда-либо действительно умирали от депрессии, за исключением тех случаев, когда кто-то сознательно лишал себя жизни. Анализ мотивов, лежащих в основе суицида, может дать некое понимание депрессивного состояния. Акт самоубийства включает в себя множество мотиваций в бессознательном. Попытка самоуничтожения — это призыв о помощи, отчаянный маневр привлечь внимание к чьей-то критической ситуации. Попытки совершить самоубийство превосходят самоубийства, действительно закончившиеся смертью, примерно в отношении десяти к одному. Большинство попыток были заранее спланированы так, чтобы потерпеть неудачу. Молодая женщина может порезать себе вены на запястье, но в таком месте и в такое время, чтобы ее действия были вовремя обнаружены. Другая может принять сверхдозу снотворного, надеясь, что ее найдут прежде, чем она умрет. Позже эти люди часто признают, что не хотели умирать. Они хотели, чтобы им помогли и чтобы их положение приняли всерьез. Попыткой самоубийства часто достигается необходимое внимание, и многие люди сегодня живы: это те люди, которые пытались покончить с собой, но обнаружили путь к более осмысленной жизни через помощь, которую принесла им попытка свести счеты с жизнью.

Но есть и те попытки, которые заканчивались успешно, желание умереть является частью мотивации такого действия. Причины, которые приводятся для объяснения этого желания, можно обобщить в следующих утверждениях: «Жизнь не стоит того, чтобы жить», «Жизнь не имеет никакого смысла» и, наконец, «Я не могу продолжать так больше жить». Я не могу оспаривать эти утверждения, когда их произносит пациент: я не нахожусь в его положении и не могу ему ничего обещать. Но я указываю ему, что это не тело, которое хочет его смерти.

Если бы это было так, то он бы умер, как дикое животное, когда оно умирает своей естественной смертью. Самоубийство — это сознательное и преднамеренное действие, в котором эго отталкивает тело, потому что оно не смогло соответствовать представлению эго о нем. В мужчинах этот образ всегда является силой и мужественностью, а в женщинах — сексуальной привлекательностью и женственностью. До какой же степени подавляющим должно быть чувство несоответствия образа действительности, что оно может привести к самоуничтожению!

Утверждение «ты подвел меня», лежащее в основе самоуничтожения, направлено как на себя, так и на других. Самоубийство — это упрек в равной степени тем, кто изображает поддельный интерес к индивиду, и отторжение своей телесной самости. А поскольку самоубийство всегда служит для того, чтобы заставить семью умершего почувствовать свою вину, то его также нужно рассматривать как выражение враждебности и негативного отношения к ним. Коллеги одного психиатра, очень большое количество пациентов которого заканчивали жизнь самоубийством, рассказали мне, что он делал все возможное, пытаясь заверить потенциальных самоубийц в своей поддержке. «Звоните мне в любое время, когда я вам понадоблюсь», — говорил он всем своим пациентам. Но почему тогда так много самоубийств? Единственный вывод, который я мог сделать, — это то, что у его пациентов была потребность всего лишь сказать: «Ты подвел меня» или «Ты не помог мне». И он действительно не помог им: не смог понять в них эту потребность. Если кто-то не замечает или отрицает такое чувство в пациенте, то он может подтолкнуть его доказать свою правоту крайним способом — лишить себя жизни.

В своей работе под названием «Печаль и меланхолия», на которую я буду ссылаться позже, Фрейд высказал мнение о том, что самоубийство отчасти мотивируется садистскими и враждебными чувствами. Именно садизм разрешает непонятную склонность к суициду. Доводы для этого утверждения он приводил еще раньше: «Страдающим (от меланхолии) обычно в конце концов удается отомстить первичным объектам, используя при этом обходной путь самонаказания и всячески истязая их при помощи своей болезни, которую они развили в себе, чтобы избежать необходимости открыто выражать враждебность к своим любимым людям». Фрейд не имел в виду, что депрессивная реакция является преднамеренным маневром причинить боль любимому человеку. Он хотел сказать, что между депрессией, самоубийством и подавлением враждебности существует взаимосвязь, на которую нельзя смотреть сквозь пальцы, если мы хотим понять депрессию человека и его склонность к самоубийству.

Когда человек совершает самоубийство, это означает, что он не может жить с самим собой. Он больше не может выносить отрицательных и враждебных чувств внутри себя, и он не может выразить эти чувства, кроме как через какое-то разрушительное действие. Вот почему убийство и самоубийство часто происходят вместе: сначала, естественно, убийство, а потом — самоубийство. Один из эффективных способов, который я обнаружил, помогающий потенциальным самоубийцам, заключается в том, чтобы указать им на то, что их действия частично направлены против меня, то есть таким образом они перекладывают вину на меня за мою предполагаемую оплошность. Такой подход часто вызывает гнев у пациента, за которым следует враждебность по отношению ко мне, уже не столь разрушительная для него самого.

Но разве эмоциональное умирание человека не является схожим упреком? Депрессия, как и самоубийство, может вызвать огромную вину в семье депрессивного человека. Поэтому депрессию также можно рассматривать как крик о помощи. «Смотрите же! Я не могу больше сам справляться со своим положением!» Однако если мы хотим помочь человеку, находящемуся в депрессии, то поддержка будет неэффективной, пока останутся незатронутыми его скрытые отрицательные чувства. Ему нельзя дать любовь и одобрение, которых ему не хватало в детстве. Нереально пытаться сделать это — он по-прежнему останется в депрессии, как бы доказывая вам: «Вы тоже не смогли помочь мне».

Дата добавления: 2014-12-12 | Просмотры: 653 | Нарушение авторских прав