АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Гемограмма 14 страница

Настоящая индивидуальность может существовать только в таком сообществе, каждый член которого ответствен за благосостояние всей группы и где группа отзывается на нужды каждого ее члена. В сообществе индивидуальность человека определяется его личной ценностью для группы. В массовом обществе она определяется уровнем его власти. Поэтому настоящая индивидуальность измеряется ее соучастием в делах сообщества, а не степенью своей обособленности. В массовом обществе важна только система, поскольку любого человека можно заменить другим. Массовый человек, независимо от того, находится ли он внизу или наверху кучи, важен лишь для себя самого. Такая система вынуждает людей становиться эгоцентристами, чье основное усилие направлено на достижение своего признания.

Я уже говорил, что прошлое соединяется с будущим через веру. Также через веру человек связан с сообществом. Сообщества были образованы людьми с общей верой, и они распадались, когда люди теряли эту веру. Можете ли вы представить себе группу эгоцентристов, пытающихся организовать сообщество, где каждый человек заинтересован только в своей собственной важности и в своем собственном имидже? Никакое сообщество никогда не было основано на принципе, который бы способствовал лишь индивидуальному благосостоянию. Сила, связывающая людей друг с другом, не может проявляться в эгоистичных интересах. Чтобы стать эффективной, она должна быть силой, которая выйдет за рамки самости или, по крайней мере, эго.

Каждая религия взывает к чувству общности, единства, которые она несет в себе. Религиозный человек чувствует себя частью сообщества людей, принадлежащих сообществу природы и сообществу Бога или Вселенной. И каждый человек, ощущающий такую связь, является подлинно религиозным человеком независимо от того, принадлежит ли он или нет какой-то религиозной группе. Сила каждой религии проявляется в степени, до которой она взращивает чувство отзывчивости и ответственности в своих приверженцах. Все религиозные системы придавали большое значение этому личностному фактору в отношении человека к другим людям, к природе и к Богу. В результате такого подхода укрепляется дух сообщества и в то же время усиливается чувство индивидуальности. Это является лишним доказательством того, что человека, обладающего чувством личной отзывчивости и ответственности, можно назвать религиозной личностью.

Религиозные учреждения теряют свою эффективность, когда они не могут удовлетворить нужды человека принадлежать и выражать себя. В этом случае появятся новые системы мышления, направленные на удовлетворение этих потребностей. Их вряд ли можно назвать религиозными, но они будут иметь религиозный привкус для тех, кто обнаружит в них чувство общности, отзывчивости и ответственности. Для многих людей опыт групповой терапии, особенно биоэнергетический анализ, который содействует развитию духовных ценностей тела, удовлетворяет этим нуждам. На недавнем семинаре для профессионалов по биоэнергетическому анализу один из участников сказал, что, по его мнению, терапия — это религия будущего. Он имел в виду, что терапия и религия имеют общую цель — дать человеку почувствовать свою принадлежность единому целому и в то же время почувствовать свою индивидуальность; они также дают ему веру в жизнь и способность выражать себя.

Эгоцентризм и вера — диаметрально противоположные явления. Эгоцентрист заботится только о своем имидже; человек веры заботится о жизни. Эгоцентрист стремится получить власть, потому что чем больше у него власти, тем значительнее он выглядит в глазах окружающих. Человек веры стремится получить удовольствие от жизни, которым он может поделиться с другими людьми. Эгоцентризм — это вера в магию имиджа, особенно в магию слова. Для эгоцентриста имидж является всем; его единственной реальностью. Он верит полностью в силу сознательного ума и отождествляет свое существование с его процессами. Настоящая вера — это приверженность жизни духа, духа, который пребывает в теле человека, проявляя себя в чувствах и выражаясь в движениях тела.

Немногих людей можно охарактеризовать как полных эгоцентриков, но в нашем обществе больше людей стоят на стороне эго, чем на стороне веры. Наша культура, образование и социальные институты покровительствуют позиции эго. За большей частью рекламы скрывается призыв к эго. Образование укрепляет позиции эго, придавая большое, по-моему, преувеличенное значение абстрактному мышлению. Абстрактное мышление ведет к диссоциации личности с окружающим ее миром, как человеческим, так и природным. Конечно же, оно дало человеку огромную власть, которой он обладает сейчас, но это было сделано за счет его веры.

Опасность, с которой мы сталкиваемся из-за этого коварного ослабления веры, носит двойственный характер: для человека в отдельности она представляет угрозу депрессии, а для общества в целом ведет к дезинтеграции тех духовных и общественных сил, которые наполняют социальные институты смыслом и уместностью для жизни людей. И то и другое — реальные опасности нашего времени, и, по всей вероятности, ситуация изменится к худшему. Мы не можем устанавливать веру как закон, мы не можем производить ее и мы не можем обучать ей. Указы и законы, охраняемые государственной властью, могут лишь заставлять подчиняться догмам, но каждый акт подчинения разжигает внутренний пожар восстания, который неизбежно выльется в катаклизм. Тот факт, что мы не можем производить веру, не нуждается в комментариях, поскольку никто не в состоянии получать ее механическим путем. Мое утверждение, что ее нельзя привить обучением, может показаться шокирующим, так как мы привыкли верить в силу образования. Но образование никогда не предназначалось для того, чтобы проникнуть в сердце человека, в его душу. Его цель — обучить ум, и поэтому оно может изменить чьи-то убеждения, никоим образом не затрагивая веры.

Несмотря на различие между убеждением и верой, эти два понятия могут часто соотноситься друг с другом.

Хотя убеждения являются продуктом мышления человека, а вера — чувством сродни любви, голову и сердце не нужно разъединять. То, что человек думает, может напрямую отражать его чувства, но необязательно. Мы можем быть объективны в нашем мышлении, специально отделив его от того, что мы чувствуем на самом деле. Точно так же наши убеждения могут выражать нашу веру, а могут и не выражать. Человек, заявляющий, что он убежден в существовании бога, может иметь слабую веру, которая видна, например, из его депрессивного состояния. С другой стороны, атеист может быть человеком огромной веры, но его вера будет проявляться в единении и любви как к его ближнему, так и к жизни. Люди, обладающие верой, могут иметь разные убеждения, а люди с одинаковыми убеждениями могут сильно отличаться по своей вере. Слишком часто убеждения прививаются образовательным процессом, который ошибочно полагает, будто он учит вере. Однако, когда убеждение возникает из личного опыта, не подвластного никакой догме, оно действительно оказывает воздействие на веру. Воздействие опыта на веру может быть положительным или отрицательным. Оно будет положительным, если откроет чье-то сердце, и отрицательным, если закроет его.

Рост веры

Вера зарождается и вырастает из личного положительного опыта человека. Каждый раз, когда к нему относятся с любовью, его вера растет и крепнет, при условии если он сам отвечает на эту любовь. Это то, что я узнал от моих депрессивных пациентов, в чьей личной жизни не хватало любви, особенно в детстве. Многие верили, что их любили, но такие убеждения были внушены ребенку и не соответствовали его чувствам. Убеждение, основанное на чувстве, принимает качество подлинной веры.

Выше этого я описал веру как мост, соединяющий прошлое и будущее. Для каждого человека прошлое представлено его предками, будущее его детьми и внуками. Это мост, через который жизнь течет от предков к потомкам своей естественной, размеренной чередой. Такая аналогия напоминает мне побеги-усы на кусте клубники. Когда клубничный куст созревает, от него отрастают усы, которые тянутся в разных направлениях вдоль поверхности почвы, пуская корни в землю, чтобы дать начало новым растениям. В действительности листья появляются еще до того, как корни закрепятся в земле. Дочернее растение питается от материнского через усы, пока само прочно не обоснуется в почве. После того как это произойдет, побег отмирает, подобно пуповине после того, как ребенок начинает дышать самостоятельно.

Вера зарождается в процессе оплодотворения. Искра от отца поджигает огонь жизни в зародыше, который затем вскармливается кровью матери. Образно говоря, пламя жизни передается от одного поколения в другое с надеждой, сознаваемой людьми, что оно будет гореть вечно и будет становиться ярче с каждым последующим переходом. Когда пламя горит ярко в организме, он излучает чувство радости.

Но жизнь — это не обычный огонь, который нужно лишь заправлять топливом извне, чтобы поддерживать пламя. Это самоподдерживающийся огонь; разгоревшись, он осознает свое существование, гордится светом, который отбрасывает, но самым непостижимым является то, что он хочет и может добиться своего возобновления.

Вера является частью этого жизненного пламени, которое сохраняет тепло и жизнь в душе человека, помогая ему выстоять против холодных ветров, несчастий, угрожающих его существованию. Любовь — еще один аспект этого же самого пламени. Ее тепло сближает нас с людьми, в то время как холодный человек или человек с холодным сердцем является человеконенавистником.

Все теплокровные животные нуждаются в заботе и защите своих родителей, чтобы разгорающийся огонек их молодой жизни мог превратиться в сильное и яркое пламя, горящее в их молодом теле. Это не просто метафора. Младенец нуждается в теплоте и близости тела своей матери для возбуждения и углубления его дыхательной амплитуды. У детей, лишенных такого контакта, дыхание, как правило, становится поверхностным и неровным. Хорошее дыхание обеспечивает огню сильную тягу и достаточное количество кислорода для метаболических процессов окисления.

На биологическом уровне вера ребенка зажигается и вскармливается любовью и привязанностью его родителей. Любящая привязанность подкрепляет чувство в ребенке, что мир — это место, где люди живут радостными и удовлетворенными. По мере того как растущее сознание ребенка расширяется, он возвращает привязанность его родителей своей собственной привязанностью к тому образу жизни и тем ценностям, которые они несли в себе. Затем, когда придет срок, ребенок станет взрослым и передаст эту привязанность своим детям, вселяя в них почтение к прошлому и надежду на будущее.

Взаимность любви требует почитания прошлого, чтобы уравновесить заботу о будущем. Мы не можем смотреть только вперед, мы также должны оглядываться назад, откуда мы пришли. Каждый организм начинает свое индивидуальное существование, прослеживая этапы эволюционного пути, по которому шел его род. Именно этот смысл заложен во фразе «онтогенез повторяет в своем развитии филогенез». Поэтому привязанность родителей к своим детям естественным образом соотносится с уважением и почитанием, которые дети оказывают им. Забота сообщества о благосостоянии своей молодежи обычно отражается в уважении молодежи к старшим. Это основной закон племенной жизни, без которого существование полноценного сообщества становится невозможным. В таких сообществах мудрым старейшинам отводится роль проводников. Эстер Уорнер писала: «Один из самых целесообразных аспектов племенной жизни заключается в том, что старым людям оказывают должное внимание и уважение. Их почитают, к ним обращаются за советом и помощью в каждом городе». Уважая старейшин, молодые люди племени чтят истоки своего существования, таким образом утверждая свою веру и свое единение.

Я уверен, что здесь многие родители могут не согласиться с моим предположением. Разве мы не наблюдаем ситуацию, когда дети сознательно отвергают ценности своих родителей, несмотря на любовь и привязанность, с которыми к ним относились. Я бы сказал наоборот — такая ситуация возникла как раз потому, что родителям не удалось передать веру, которая поддерживала бы их детей. Я знал родителей, которые были больше привязаны к своему образу жизни, чем к своим детям. Основная причина этой неудачи заключалась в том, что у самих родителей не было веры. Без веры их любовь была просто абстрактным образом, набором слов, а не выражением чувств.

Вера — свойство бытия: бытия соприкосновения с самим собой, с жизнью, со Вселенной. Это также ощущение принадлежности сообществу, стране и всей земле. Кроме того, это чувство связанности со своим телом, со своей человечностью, со своей животной сущностью. Все это есть вера, потому что это проявление жизни, выражение жизненной силы, объединяющей всех живых существ. Она является биологическим явлением, а не психическим.

В своей новой книге «Прикосновение» Эшли Монтегю выводит тезис о том, что приятное соприкосновение между кожей матери и ребенка имеет очень большое значение в развитии личности ребенка. Телесный контакт делает присутствие матери еще более ощутимым. Он обеспечивает чувство безопасности, на котором ребенок может построить стабильные отношения с объектами его внешнего окружения. Осязаемость материнского присутствия, которое ребенок переживает через прикосновения к ней руками, ртом и телом, возвращает ему чувство «абсолютной уверенности». Также Монтегю замечает: «Даже вера полностью основывается либо на материальности событий, которые произойдут в будущем, либо на тех, которые уже были пережиты в прошлом» /13/. Пробным камнем веры является само прикосновение.

На биологическую основу накладываются еще и психологические сопутствующие элементы веры — особые убеждения, составляющие наследие людей, которые пытались понять свое человеческое предназначение. Они похожи на одежду, которую мы носим. Они могут отличать одну группу людей от другой, не являясь их сущностью. Мы можем легко потерять из виду эту сущность, вообразив, что у людей разного цвета кожи, с различными взглядами и убеждениями, ведущих разный образ жизни, отсутствует человеческое достоинство, милосердие и вера. Мы можем прийти к такому выводу, если потеряли из виду основу для нашей собственной веры, посчитав ошибочно, что наша вера происходит от того, чему нас учили и что совпадает с нашими убеждениями.

Мы также не в состоянии признать, что наши убеждения могут стать инструментами в нашей борьбе за власть, как личной, так и политической. Убеждения можно с легкостью приспособить для удовлетворения желаний эго.

Если убеждение не основывается на подлинной вере, оно не может быть истинным убеждением. Но оно не будет и ложью: человек может в самом деле придерживаться какого-то убеждения. В этом случае оно становится иллюзией. В предыдущих главах я описал некоторые иллюзии, за которые мои депрессивные пациенты цеплялись со всей силой, на которую был способен их ум. Однако эти убеждения исходили не из сердца и, несмотря на горячий воздух (слова), вдуваемый в пузыри, чтобы удержать их наверху, все пузыри полопались. Иллюзии рухнули, что, впрочем, рано или поздно случается со всеми иллюзиями; и мои пациенты оказались в депрессии.

Нельзя отнять у человека иллюзии, предложив ему взамен убеждение. Оно в свою очередь также станет иллюзией, если не будет наполнено верой. Для примера рассмотрим самую обычную и распространенную ситуацию с диетами. Вспомните реакцию на ту или иную диету, которых постоянно советуют придерживаться. Каждая новая диета вызывает волну энтузиазма и надежды, которые продолжаются до появления следующей диеты. Потом она тоже теряет свою силу, и толпа стремится примкнуть к новой популярной диете. Пока энтузиазм не иссяк, диета, кажется, творит чудеса. Очень странно, что люди не осознают, что подлинно чудотворным ингредиентом является сам энтузиазм. К сожалению, он недолговечен, как последние мерцания угасающего пламени. Постоянный и прочный энтузиазм принимает характер веры. И вера может творить чудеса, потому что сама жизнь совершает их.

В этом случае основная проблема заключается в том, как вернуть человеку или народу его утерянную веру. Это нелегко сделать, и у меня нет простого ответа на этот вопрос. Веру нельзя проповедовать, как и нельзя проповедовать любовь. Их проповедь звучит красиво, но в действительности является пустым звуком. Нельзя также передать веру другому человеку; но человек может поделиться своей верой с другим человеком в надежде, что ее искра разожжет огонь в его душе. И наконец, можно, как это делает психиатр, помочь другому человеку возвратить его веру, выяснив сначала, как он ее потерял. Все это, конечно, я применял к моим депрессивным пациентам. Делясь с вами моим опытом, я также надеюсь поделиться с вами моей верой в жизнь.

8. ПОТЕРЯ ВЕРЫ

Эрозия наших корней

До сих пор в нашем исследовании мы шли двумя параллельными путями. Первый связывал проблему личностной депрессии с потерей любящего материнского контакта и с последующей неспособностью человека тянуться к миру для удовлетворения своих потребностей. Второй рассматривал проблему с точки зрения важности веры как связующей и жизнеутверждающей силы в обществе, показав, что при отсутствии веры общество останавливается в своем развитии. Сейчас необходимо свести воедино эти два направления размышлений и показать, что оба эти феномена — и личностный, и социальный — отражают действие одних и тех же сил. Их можно описать как технология, власть, эготизм и объективность. В результате они привели к отчуждению человека от его ближнего, от природы и от его собственного тела — отчуждению, которое начинается на самых ранних этапах жизни, в отношении матери с ребенком. Давайте вернемся к проблеме депрессии.

Депрессия — это не новое явление в человеческой истории. Фрейд, как мы заметили, изучал проблему меланхолии, тяжелую форму депрессии, еще в конце прошлого века. И мы можем с уверенностью сказать, что некоторые люди страдали от депрессии еще в прошлых столетиях. Условия, предрасполагающие человека к ней, не являются особенностями только нашего времени. Дети и в прошлом уже страдали от потери материнской любви, хотя она случалась гораздо реже в то время. Главная причина заключалась в том, что почти все дети вскармливались грудью в те дни, и, если ребенок терял свою мать, у него были слабые шансы на выживание, если не находилась кормилица или новая мать, которая бы согласилась воспитывать чужого ребенка как своего собственного. В дополнение к этому между матерью и ребенком было больше тесного контакта. Мамы регулярно носили своих детей на руках, если же они были заняты, то это делали старшие братья или сестры. Качающийся стул и люлька требовали более активных действий, чем просто неподвижная детская кровать или отгороженный детский уголок.

Об этом же говорил Монтегю в своей книге «Прикосновение»: «Безличная практика воспитания детей, которая уже давно применяется в Соединенных Штатах, на ранних этапах разрывает связи между матерью и ребенком, отделяя их друг от друга при помощи бутылок, одеял, одежды, колясок, детских кроватей и других физических объектов. Все это создает людей, которые могут вести лишь одинокий, изолированный образ жизни в переполненном урбанизированном мире с его материальными ценностями и пристрастием к вещам». К сожалению, такая практика воспитания все больше укореняется и в других странах, по мере того как они пытаются скопировать или улучшить американский образ жизни.

Мы вынуждены признать факт, что за время 20-го столетия воспитание детей претерпело значительные изменения. Самым важным аспектом этих изменений стало снижение частоты и продолжительности кормления грудью. Непосредственным результатом явилось то, что количество контактов между кожей матери и младенца, которые выполняют важную функцию в стимулировании энергетической системы ребенка, уменьшилось. Другие ценности также утеряны. Кормление грудью делает дыхание ребенка более глубоким и увеличивает его метаболизм. Кроме того, он удовлетворяет оральные и эротические потребности ребенка, обеспечивая глубоко ощущаемое удовлетворение, которое простирается от губ и рта по всему телу. Именно мать, кормящая грудью, должна находиться рядом с ребенком. Кормление — это не та функция, которую можно передать сиделкам или кому-нибудь еще. Совершая лишь одно это действие, мать таким образом утверждает как развивающуюся веру ребенка в его мир (который на этой стадии жизни представлен его матерью), так и в его собственные естественные функции.

Вот что говорит Эрик Эриксон по поводу кормления грудью: «Рот и сосок груди кажутся явными центрами общей ауры тепла и взаимной связи, от которых получают удовольствие и на которые реагируют расслаблением не только этих важных органов, но и целыми организмами оба соприкасающихся человека. Взаимность развитого таким образом расслабления играет чрезвычайно важную роль для первого опыта дружеских отношений с другими» /14/. Эриксон, как и я, признает, что кормление грудью не всегда может обеспечивать полное удовольствие и удовлетворение, которые оно несет в себе. «Мать может попытаться форсировать процедуру, с силой вставляя сосок в рот ребенка, нервозно изменяя часы кормления, она может, наконец, оказаться не в состоянии расслабиться во время начального этапа сосания, который, как правило, является болезненным» /15/. Но ценность кормления грудью приводит автора к выводу, что «если мы затратили долю нашей целительной энергии на предупредительные меры, а именно на те, которые всячески содействуют кормлению», — мы можем избежать множества страданий и проблем, которые происходят от эмоциональных расстройств.

Основная проблема отношений между матерью и ребенком заключается не в кормлении грудью, а в вере и доверии, хотя все три аспекта очень близко взаимосвязаны. Через такие отношения ребенок либо приобретает базовое чувство доверия своему миру, либо он будет вынужден бороться с сомнениями, тревогами и виной по поводу своего права получать то, что он хочет или что ему нужно. Под словом «получать» подразумевается его право получать и право тянуться и брать. Когда человек не уверен, что у него есть это право, он будет тянуться к миру с сомнением, с боязнью, у него никогда не будет чувства полной ответственности. Амбивалентность пронизывает все его поступки; он тянется и одергивает себя одновременно. Такое поведение представляет проблему и для других, ибо нельзя полноценно отвечать на амбивалентное отношение. К сожалению, человек не осознает ни своей амбивалентности, ни своего недоверия. Его постоянное сдерживание себя структурировалось в мышечные напряжения, которые уже давно приобрели форму неосознанных двигательных движений. Он ощущает сознательный импульс тянуться. То, что он не ощущает, — это сдерживание этого импульса на телесном уровне.

Когда ребенок теряет веру в свою мать через переживание, что она не всегда рядом с ним, он начинает терять веру и в себя. Он начинает не доверять своим чувствам, своим импульсам и своему телу. Чувствуя, что что-то не так, он больше не может доверять своим естественным функциям, чтобы установить ту связь и гармонию с его миром, которые обеспечат непрерывное удовлетворение его потребностей и желаний. Но это есть то, чего, кажется, и добивается наша западная цивилизация, накладывая довольно строгое искусственное регулирование телесных функций на ребенка. И снова я процитирую Эриксона: «В западной цивилизации преобладающая система обучения и воспитания направлялась убеждением, что систематическое регулирование функций и импульсов в раннем детстве является надежной гарантией будущего эффективного функционирования человека в обществе. Эта система насаждает как грудному младенцу, так и подрастающему маленькому ребенку никогда не умолкающий метроном ограниченного шаблонного поведения, который призван регулировать его первый опыт взаимодействия со своим телом и с его непосредственным физическим окружением.

Только после такой механической социализации его поощряют развивать в себе завзятый индивидуализм. Он преследует свои амбиции, устремления, но вынужден оставаться в рамках стандартизированной карьеры, которая по мере усложнения экономики имеет тенденцию устанавливать более общие обязанности. Развившаяся таким образом специализация привела западную цивилизацию к господству машины, за которым, однако, скрывается огромная неудовлетворенность заблудившегося человека» /16/.

Западное отношение к телесным функциям происходит из аналогичного отношения западного человека к жизни вообще и к его окружающей среде в частности. Лучше всего это отношение можно описать, противопоставив господство и контроль, с одной стороны, почитанию и уважению — с другой; последние были свойственны первобытным людям. И, к сожалению, нам удалось достичь господства и контроля, потому что мы обладаем властью в таком объеме, который был бы недостижим для первобытных людей или даже для наших предков, живших два столетия тому назад. Я говорю «к сожалению», потому что от этого человек испытал на себе последствия более чем нежелательные, а для нашей окружающей среды (мы это только начинаем обнаруживать) последствия оказались и вовсе катастрофическими. Ослепленные властью, мы перестали воспринимать реальность нашего существования. Мы считаем мир подвластным нашей воле и нашим сознательным усилиям, совершенно игнорируя тот факт, что наше благосостояние и само существование зависят от этого мира, от этой земли. И мы стали применять такое же отношение к своему телу. Мы рассматриваем его как подчиненное воле и уму, опять забывая о том, что действия воли и ума полностью зависят от здорового и естественного функционирования тела. Когда эти иллюзии рушатся, как у людей в депрессии, бессилие воли и зависимость от тела становятся шокирующей реальностью.

Власть происходит из знания, которое всегда является неполным пониманием естественного порядка вещей. Оно неполно, потому что мы всегда приобретаем новое знание, которое обязательно изменяет нашим предыдущим представлениям или даже может противоречить им. Нигде трюизм не проявляется так очевидно, как в теориях детского воспитания. Вы помните то время в прошлом поколении, когда бихевиоризм был в моде и педиатры советовали матерям не брать плачущих детей на руки, чтобы не избаловать их? Сейчас стала модной вседозволенность, но эта концепция уже тоже критикуется. Я думаю, мы можем ожидать от каждого поколения формулирование новой теории, предназначенной для решения проблем предшествующего поколения, но совершенно неадекватной для непредвиденных проблем, которые она неизбежно создает. Вы помните время, когда всем без разбора рекомендовали удаление миндалин, как сейчас обрезание предписывается маленьким мальчикам? Можно лишь содрогнуться при мысли о тех травмах, которые так легко причинить неполным знанием, особенно если оно исходит от людей, пользующихся авторитетом и доверием.

Неоднократно меня просили написать книгу о том, как воспитать ребенка. Как мне льстит думать, что я знаю! Но каким самонадеянным и высокомерным бы я был, если бы действительно верил в это. Работая со своими пациентами, я лишь могу сказать, почему нарушилась их жизнь. Понять прошлое можно с помощью исследовательского ума, но предвидеть будущее — это не в человеческой компетенции, если он не пытается регулировать и контролировать естественное течение жизненных сил. Этим самым процессом регулирования он рискует оказать разрушительное воздействие на них. С другой стороны, мы по своей природе находимся в гармонии с этими силами. Если мы не можем предсказать их действие, то, по крайней мере, мы можем понять их и, обладая верой, идти вместе с ними.

Никто не может понять ребенка так же хорошо, как его родная мать. Еще до своего рождения он был частью ее тела, питался ее кровью и подчинялся тем энергетическим потокам и зарядам, которые протекали через ее тело. Она может понять его так же хорошо, как и свое собственное тело. Не знать все о нем, но понимать его. Она может ощутить его чувства почти так же остро, как и свои собственные. Поэтому реальная проблема возникает, когда мать находится в разрыве со своим телом и со своими чувствами. Если женщина не присутствует «здесь и сейчас» для себя, она не может быть «здесь и сейчас» для своего ребенка. И никакое количество знаний или информации не возместит ее отсутствия. Я могу это сказать другими словами. Если у матери нет веры в свои собственные чувства, у нее не будет никакой веры в ответные чувства ее ребенка. Или, не имея веры в себя, она не сможет передать ему какую-либо веру.

Где же произошел разрыв в передаче веры? С незапамятных времен женщины растили детей, и человеческий род рос и процветал. Мы все еще растем, но не процветаем. В прошлом связь между матерью и ребенком была непосредственной, тело к телу. Роды и кормление считались священными занятиями в том плане, что они внушали всеобщее благоговение и уважение. Отправляя эти функции, женщина таким образом удовлетворяла свою потребность быть отзывчивой и ответственной за другого. В этой деятельности была задействована лишь минимальная часть ее эго; ее тело чувствовало, что нужно сделать, и она делала это. Ее любовь к ребенку изливалась вместе с ее молоком. Женщина была привязана к своей природе, но она также обретала реализацию внутри нее. Это совершенно верно было показано в исследовании, проведенном доктором Найлзом Ньютоном /17/, профессором психиатрии медицинской школы Северо-Западного университета. «Кормящие грудью женщины могут также иметь склонность к чувствительности и в других областях секса». Сларз и его коллеги обнаружили, что матери, которые кормили грудью, гораздо терпимее относились к таким сексуальным явлениям, как мастурбация и сексуальные игры. Мастерс и Джонсон отмечают, что в течение первых трех месяцев после родов кормящие матери сообщали о своем самом высоком уровне сексуальности.

Дата добавления: 2014-12-12 | Просмотры: 685 | Нарушение авторских прав