АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Гемограмма 16 страница

В то время как могущество человека росло, могущество Бога убывало. С потерей его всемогущества рациональное основание для веры в него исчезло. Но только те люди, которым требовалось рациональное основание для их веры, могли с такой легкостью отвергнуть Бога. Отречение от него указывает, таким образом, что мы стали слишком рациональными и слишком объективными, чтобы верить в божественное провидение, которое могло бы защитить и утешить нас. Если нам нужен совет, мы обращаемся к профессиональным консультантам или берем книги по психологии, чтобы найти в них решение нашим трудностям. Мы полагаем, что если получили правильные ответы, то сможем воспользоваться ими в нашей жизни.

Мы слишком стали доверять силе мысли человеческого ума, уверенные, что она сможет решить все проблемы человека. Современный человек, кажется, верит, что, обладая достаточным количеством знаний и власти, он может стать всемогущим.

Гордость предшествует падению, и мы наблюдаем начало этого падения. Мы начинаем осознавать, что могущество — это не только благо, что в нем есть как созидательные, так и разрушительные аспекты. Мы начинаем понимать, что человек не может по своему желанию изменить зыбкое экологическое равновесие природы, не поплатившись за это. Кажется, что, чем больше могущества мы создаем для себя, тем больше мы отравляем все вокруг нас. И тем не менее власть целиком завладела нашими умами, так как мы считаем, что нам нужно еще больше власти для того, чтобы контролировать уже само загрязнение среды.

Если мы хотим обратить вспять этот процесс, то мы должны сначала понять, как сложилась такая ситуация. Когда человек потерял свою веру? Когда он присвоил себе право распоряжаться жизнью? Все это очень важные вопросы, однако я бы хотел обсудить роль, которую сыграл в этом психоанализ. Не может быть случайным то обстоятельство, что психоанализ возник и процветал в тот период, когда уменьшалась вера человека в Бога.

Мы должны начать с утверждения, что психоанализ сделал один из самых важных вкладов в наше понимание человека. Фрейд впервые продемонстрировал, как действуют неосознанные процессы, влияя и искажая сознательное мышление. Он также разработал методы, чтобы сделать превращение этих неосознанных процессов в осознанные. Таким образом, психоанализ обеспечил нас средствами понимания тех сил, которые скрывались за фасадом рационализации и социально одобряемого поведения. Он стал своего рода рентгеном мозга. С помощью психоанализа Фрейд показал, что организм стремится к удовольствию посредством удовлетворения своих инстинктивных влечений и что, когда эти влечения вступают в конфликт с реальностью социальной обстановки, они либо подавляются, либо сублимируются. Подавление влечения приводит к внутреннему конфликту, который калечит личность. Влечение оборачивается против самости, и энергия влечения теперь используется для блокировки своего выражения. Однако при сублимации предполагается, что энергия влечения направляется по каналам, дающим ей приемлемое высвобождение, что не только помогает избежать внутренних и внешних конфликтов, но также становится творческим выражением, способствующим развитию культурного процесса. Наиболее пристальное внимание Фрейд уделял сексуальному влечению. Он назвал энергию этого влечения либидо, которую он сначала воспринимал как силу физического характера, но в своих более поздних трудах описывал ее как психическую силу.

Фрейд твердо верил в то, что культура была бы невозможна без сублимации. Он считал, что, удовлетворив свои инстинктивные влечения, человек не будет больше ничего желать, и, таким образом, у него не будет мотивации для культурного роста. Мы говорим, что необходимость — это мать изобретения. Если удалить все необходимости, то не будет и причин изобретать что-либо.

Такая точка зрения обоснованна, но она не принимает во внимание тот факт, что необходимость присуща также и природному порядку. Мир никогда не был свободным от болезней, голода или угрозы голода, природных катаклизмов и смерти. Инстинктивное удовлетворение оральных потребностей или сексуальное удовлетворение не ликвидируют этих угроз для нашего общества. Поэтому культурное развитие нельзя рассматривать как результат фрустрации и сублимации. Для Фрейда «человеческий прогресс обязательно ведет к подавлению и неврозу. Человек не может одновременно быть счастливым и прогрессировать» /19/.

Существуют две основные причины, почему Фрейд считал неизбежным конфликт между удовлетворением инстинктов и культурой. Одна из них заключается в том, что он был привязан к идеологической основе своего общества. Он был, как указывает Фромм, «критиком общества... Но он также был неразрывно связан как с предубеждениями и философией своего класса, так и исторического периода, в котором он жил». Я думаю, Фромм был прав, сказав, что «Фрейду мешало его неоспоримое убеждение в том, что его общество, хотя и далеко не идеальное, было конечной формой человеческого прогресса и не могло быть улучшено в сколь-либо значительном отношении».

Такая позиция Фрейда указывает, что он был человеком веры. Человек веры не ставит под сомнение источник своей веры. Очень значительным является тот факт, что Фрейд никогда серьезно не анализировал свои взаимоотношения с матерью.

Как говорит Фромм, «Фрейд не мог представить себе, что женщина тоже может быть главной причиной страха. Но клинические наблюдения дают нам предостаточное количество примеров тому, что наиболее интенсивные и патогенные страхи в самом деле связаны с матерью, в сравнении с которыми страх отца является подсознательным» /20/. Тем не менее вера Фрейда в себя и в свое предназначение была источником его силы. Другой основной причиной такой позиции Фрейда была его приверженность разуму и рассудительности. Однако эта приверженность не мешала ему также видеть иррациональные аспекты человеческого поведения. Психоанализ называет себя наукой иррационального или бессознательного, поскольку он однозначно признает тот факт, что бессознательное оказывает сильное, определяющее влияние на сознание и поведение. Но Фрейд принимал тезис, что существует непримиримый конфликт между этими двумя силами — рациональностью и иррациональностью или сознательными и бессознательными аспектами человеческого бытия. Он также считал, что этот конфликт возможно разрешить до некоторой степени при помощи аналитических методов, направленных на то, чтобы неосознанное сделать осознанным. Если это можно сделать, тогда человек с помощью силы своего разума и зрелого эго сможет «освободить себя от господства бессознательных стремлений; вместо того, чтобы подавлять их, он сможет отвергнуть их, то есть ослабить их силу и контролировать их своей волей» /21/.

При таком взгляде на человека иррациональное рассматривается только в отрицательном аспекте. Бессознательные стремления, от которых нужно освободиться, рассматриваются как незрелые, эгоистичные, разрушительные и враждебные импульсы. Мой учитель, Вильгельм Райх, указывал на то, что для Фрейда «ид» было ящиком Пандоры, в котором хранились негативные чувства. Каждый терапевт, работающий с пациентами в аналитическом направлении, может подтвердить, что бессознательное действительно изобилует негативными и враждебными импульсами. Если мы не можем выйти за пределы этого негативного слоя, тогда нам придется согласиться с Фрейдом, что единственным решением будет сделать эти импульсы осознанными и подвергнуть их сознательному контролю. Недостаток психоаналитического метода заключается в том, что он никогда не заходит достаточно глубоко. Он оперирует с умом, игнорируя при этом сердце и тело. Начав с предпосылки, что на «ид» нельзя полагаться, он заканчивает утверждением: «Где было ид, там будет эго». Приняв такое предубеждение против иррационального, психоанализ не мог прийти ни к какому другому выводу, кроме того, что ребенок есть аморальное, порочное и извращенное существо, которое нужно перевоспитать в существо культурное.

Если рациональность имеет положительную ценность, то к иррациональному должно относиться все негативное. Если рассуждение и логика являются высшими видами жизнедеятельности, тогда эмоциональная отзывчивость — низшей. Если умственное функционирование — более высокий уровень существования, то функционирование тела — более низкий. Эти суждения свойственны не только психоанализу, они пронизывают всю западную культуру. Простой пример покажет вам, насколько распространены эти явления. Ребенок говорит своей матери: «Я не хочу есть овощи». Некоторые мамы будут просто настаивать на том, чтобы он съел их, но большинство ответит вопросом: «Почему ты их не хочешь есть?» Если ребенок ответит: «Мне просто не хочется есть их», то это может быть встречено требованием: «Назови причину». Кажется, что нам постоянно требуются причины, чтобы оправдать то или иное поведение. Однако чувства нельзя выразить лишь одними причинами, поэтому они не могут служить достаточными объяснениями для чьих-либо действий. Но поскольку чувство является мотивацией для действия, мы постоянно вынуждены оправдывать наши чувства, что в действительности означает оправдание нашего права быть. Получается так, что причине отводится более важное значение, чем чувству.

Предубеждение Фрейда против иррационального (разрешите мне называть это иррациональным, чтобы убрать негативную оценку) особенно сильно проявилось в его анализе религии. В своей работе «Будущее одной иллюзии» Фрейд подверг нападению обоснованность религиозных убеждений. Поскольку он был мыслителем-логиком, ему не составляло труда показать, что у определенных религиозных догм отсутствует объективное основание. По его наблюдениям, «бессчетное количество людей мучились этими же самыми сомнениями» /22/, которые, как он считал, они не смели выразить из-за страха или подавляли их, потому что положение их обязывало к этому. Но Фрейд не принимает во внимание тот аспект веры, который является состоянием чувства. Человек, обладающий верой, не подвергает сомнению ее основы, ибо он знает, что, если бы он подверг ее критическому изучению своего интеллекта, он бы неизбежно потерял ее. То же самое можно сказать о любом чувстве. Вы можете хоть до смерти анализировать любое чувство, но, делая это, закончите тем, что потеряете его, так же как и жизнь, наполненную смыслом.

Признавая, что психоанализ внес важный вклад в наше понимание человека, мы также должны признать, что он имел некоторые отрицательные последствия на его состояние. Так, он способствовал увеличению раскола между эго и телом или между культурой и природой, уделяя чрезмерное значение противопоставлению этих полярных аспектов жизни и игнорируя единство, лежащее в их основе. Уделяя также почти исключительное внимание психическим процессам, он этим самым недооценивает роль соматических факторов в эмоциональных расстройствах. Таким образом, психоанализ способствовал возникновению иллюзии, что мозг является архиважным аспектом человеческого функционирования. На практике это приводит к концентрации и к зацикленности на словах, на психических образах и к определенному отрицанию невербальных средств выражения. Таким образом, все это заканчивается созданием интеллектуализированной системы, которая потеряла свою важную связь с животной сущностью человека.

Я не ставлю своей целью подвергать нападкам обоснованность психоанализа, каждая обоснованная концепция может быть неправильно использована, и Фрейд вряд ли бы одобрил неверное использование его метода, описанного выше. Я хочу сказать лишь то, что у психоанализа очень сильное предубеждение против чувств, против тела и против концепции веры. Предубеждение Фрейда против веры становится понятным, если его рассматривать в свете неверного использования веры религией как организацией. Точно так же, как Фрейд в ответ на религиозные утверждения взывал к разуму, так и религия-организация в ответ на открытия психоанализа взывала к вере. Концепция веры может с легкостью выродиться в темный, запутанный мистицизм, который разрушит ее подлинную сущность и ценность. Поскольку люди отчаянно нуждаются в вере, их легко можно убедить отказаться от своей индивидуальности, предложив им взамен набор убеждений во имя веры.

В конечном счете Фрейд возлагает свое доверие на науку. Он пишет: «Мы верим, что наука способна обнаружить нечто в реальности нашего мира, при помощи чего мы сможем увеличить наше могущество и в соответствии с чем мы сможем упорядочить нашу жизнь» /23/. Затем Фрейд задается вопросом, не может ли это убеждение быть в свою очередь также иллюзией, и тотчас же на него отвечает, что достижения науки показывают, что нет. Я согласен, это не иллюзия. Наука действительно дает нам власть и обеспечивает прописными истинами, помогающими упорядочить нашу жизнь. Однако я хочу спросить, действительно ли концепции и могущество, которые дает наука, способствуют счастью и благосостоянию человека?

Не нужно отстаивать позицию либо религиозных, либо научных взглядов. Ни религиозные, ни научные убеждения не затрагивают основы депрессии. Убеждение в существовании Бога или убеждение в силе науки не защитит человека от депрессии, когда энергетический заряд в теле истощился в результате утраты чувства. И когда это происходит, идея или убеждение теряет свою силу поддерживать нас, поскольку сила идеи происходит от количества аффекта (чувства) или от катексиса (изменения), вложенного в нее. Фрейд сам обнаружил этот принцип.

Есть и еще одно предубеждение во взглядах Фрейда, которому нужно уделить внимание. Это его искаженное видение природы. Вот что он писал о природе: «Она обладает своеобразным и эффективным способом ограничивать нас: она уничтожает нас, хладнокровно, жестоко, без малейшего сострадания, так нам кажется, и возможно, она это делает как раз при помощи того, что вызывало у нас удовлетворение». И позже: «Действительно, главная задача культуры, ее подлинный raison d'etre — защитить нас от природы». Все эти утверждения наполнены явно отрицательным отношением, и в чем-то они соответствуют действительности. Но Фрейд упустил из виду положительные качества природы, не дополнил свои высказывания. Разве она также не кормит нас, не поддерживает нас и не делает возможным наше дальнейшее существование? Если ей безразлична судьба индивида, можно ли называть это жестокостью? Уж кто-кто, а Фрейд знал об этом лучше, чем кто-либо другой. Сам он на самом деле восхищался природой. Одним из его самых больших удовольствий была прогулка в горах. Мы можем объяснить это противоречие в личности Фрейда с точки зрения его взаимоотношений с матерью. Чувства Фрейда к его матери были также амбивалентны, но в этом случае он подавлял негативную сторону отношений, которую затем проецировал на всеобщую мать — природу.

В результате такого предубеждения Фрейд не замечал тех аспектов человеческой жизни, которые связаны с взаимоотношениями между ребенком и его матерью или между человеком и природой, великой матерью. Его предубеждение также мешало ему достичь тех важных инсайтов, которых достиг Карл Юнг. Оно стало причиной того, что Фрейд проигнорировал важное открытие Джоанн Баховен и Льюиса Генри Моргана, которые установили, что матриархат и матриархальные культуры во всем мире предшествовали установлению патриархального общества. В таких культурах фрустрация, подавление и неврозы были неизвестны. Однако эти самые ранние культуры были не лишены религии или каких-либо божеств; но божества, которым они поклонялись, были богинями, олицетворявшими образ матери или Земли.

Эрик Фромм проводит интересное сравнение между матриархальными и патриархальными принципами. «Матриархальный принцип основан на безусловной любви, естественном равенстве, на важной роли кровных родственных уз, милосердия и сострадания; патриархальный принцип, напротив, основан на обусловленной любви, иерархической структуре, абстрактном мышлении, на составленных человеком законах, на государстве и справедливости. В конечном счете милосердие и справедливость присутствуют в каждом из этих принципов соответственно».

Эти два принципа могут быть соответственно приравнены либо к эго и телу, либо к разуму и чувствам.

Если мы расширим их, то патриархальный принцип представляет эго, разум, убеждения и культуру, в то время как матриархальный принцип поддерживает тело, чувства, веру и природу. Истинным является то, что патриархальный принцип находится сегодня в стадии кризиса. Раздутый до предела наукой и технологией, он, кажется, вот-вот лопнет. Но до тех пор, пока этого не произойдет и пока матриархальный принцип не будет восстановлен на свое законное место в качестве равной, но полярной ценности, мы можем ожидать, что депрессия будет и дальше распространенным явлением в нашей культуре.

9. РЕАЛЬНОСТЬ

Соприкасаясь с реальностью

Я использовал несколько фраз, чтобы описать состояние депрессивного пациента: 1) он преследует нереальные цели или он опирается на иллюзию, 2) он не заземлен и, наконец, 3) он потерял свою веру. В различных частях книги я подчеркивал тот или иной аспект этой проблемы. Тем не менее все это лишь аспекты, означающие, что мы изучали одну и ту же ситуацию с разных точек зрения. Человек, который не обладает связью с землей, соответственно не имеет веры и преследует нереальные цели. С другой стороны, человек, который заземлен, имеет веру и соприкасается с реальностью. Может быть, лучше всего выразить это так: человек, соприкасающийся с реальностью, обладает как верой, так и связью с землей.

«Реальность» — слово, которое для разных людей имеет разные значения. Некоторые могут рассматривать ее как необходимость зарабатывать на жизнь; другие могут приравнивать ее к закону джунглей — сильнейший выживает, а слабый погибает; а для кого-то она является жизнью, свободной от давлений общества, основанного на принципах конкуренции и рыночной экономики. Хотя в каждом из этих взглядов на мир присутствуют некоторые элементы истины и обоснованности, здесь нас больше всего волнует реальность самости или реальность внутреннего мира. Когда мы говорим, что человек находится в разрыве со своей реальностью, мы имеем в виду, что он в разрыве с реальностью своего существования. Лучшим тому примером может служить шизофреник, который живет в мире фантазий и не осознает условий своего физического существования.

Для каждого человека основной реальностью его существования является его тело. Именно через свое тело он воспринимает мир, и посредством своего же тела он реагирует на него. Если человек находится в разрыве со своим телом, значит, он находится в разрыве с реальностью мира. Этот тезис я развил в книге «Предательство своего тела». Я процитирую отрывок из этой книги: «Если тело находится в относительно неживом состоянии, способность человека получать впечатления из окружающей среды и реагировать на них снижена. Чем живее его тело, тем ярче он ощущает реальность и тем активнее он реагирует на нее. Мы все знаем по своему опыту, что когда мы чувствуем себя особенно хорошо, когда мы полны энергии и сил, то мир воспринимается более ярко и остро. В состоянии депрессии его краски теряют свою яркость, он становится бледным» /24/.

Помочь пациенту соприкоснуться с реальностью своего тела является первым шагом в лечении депрессии. Степень его депрессии — показатель того, насколько сильно он утратил самосознание своей телесной (физической) сущности. В этом отношении он похож на шизоидного индивида, который отрицает реальность своего тела, в отличие от человека в депрессии, который игнорирует его. Неизбежная реальность жизни заключается в том, что человек есть тело или что тело есть человек. Когда умирает тело, умирает и человек. Когда тело постепенно «отмирает», то есть когда нет больше чувств, человек прекращает существовать как индивид с присущими ему чертами личности. Еще одна цитата из «Предательства своего тела» пояснит это утверждение: «Именно тело тает от любви, каменеет от страха, дрожит от гнева, тянется к теплу и прикосновению. Без тела эти слова будут лишь поэтическими образами. Испытываемые телом, они обладают реальностью, которая наполняет смыслом его существование. Основанная на реальности телесного ощущения, личность обретает свою сущность и структуру. Абстрагированная от этой реальности, личность становится социальным орудием, скелетом без плоти» /24/.

Проблема терапии заключается в том, что человек, находящийся в разрыве со своим телом, не знает, о чем вы ему говорите. Он может даже сказать следующее: «Какое отношение имеет мое тело к тому, что я чувствую?» Этот вопрос абсурден сам по себе, ибо то, что он чувствует, есть его тело. Без тела нет никаких чувств. Человек не может задавать подобные вопросы, если только его не приучили считать, что тело — всего лишь механизм, поддерживающий его жизнь, но никоим образом не определяющий ее. Такое обучение является частью западной культуры и уходит своими корнями в иудейско-христианскую этику, которая считает тело греховной, низшей частью, темницей души. Человеческий ум — чудесный дар, который отличает его от всех остальных животных, рассматривается как истинный показатель человеческой сущности, критерием его человечности. Если первобытный человек поклонялся телу и его жизненным функциям как проявлениям божественной силы, то мы диссоциировали эту силу от тела и поместили ее в бесплотный дух, который считаем божественным.

Порицание тела в западной религии было попыткой одухотворить человека, поднять его над чисто животным существованием. И пока человек обладал живым телом, пока он находился в соприкосновении с физическими необходимостями своей ежедневной жизни, это стремление было оправданно. Однако оно абсолютно бессмысленно в наши дни. Чрезмерное значение, придаваемое уму и духу, привело к тому, что душа лишилась своей телесной оболочки, а тело — своей души. И в конце концов все это привело к тому, что религия утратила свое свойство оплота веры, разрушив корни человека, связывающие его с телом и с его животной природой.

Наука также внесла свою лепту в развитие этого процесса, отвергнув обоснованность субъективного опыта ради объективного, лишенного эмоциональной окраски отношения к жизни. Рассматривая все жизненные функции как чисто физико-химический механизм, она низвела тело до объекта — одного из многих, который наука пыталась контролировать и которым пыталась манипулировать. Здесь опять же объект имел смысл лишь вначале, так как он увеличил власть и расширил владения человека, а также значительно укрепил его внешнюю безопасность. Но эта ценность была утеряна, когда весь жизненный процесс столкнулся с опасностью быть превращенным в механическую операцию.

Я уже давно рассматриваю психоанализ как последнюю, решительную попытку взять под контроль основную животную сущность человека. Таким образом, он вместе с религией и наукой связан с западной традицией господства сознания над материей и человека над природой. Подобно другим попыткам, предпринимаемым в этом направлении, эта попытка имела смысл лишь вначале. Человек должен был обрести понимание своих бессознательных психических процессов, если он хотел понять свое поведение. Но как он мог достичь необходимого понимания, если основная реальность его существования, а именно жизнедеятельность тела находилась в забвении? Однако именно с помощью психоанализа был выявлен этот изъян человеческого подхода к жизни. Психоаналитик Вильгельм Райх обнаружил очевидный факт, что психологический характер личности выражается в его телесном поведении.

То, как человек держит себя, двигается, разговаривает и проявляет свои чувства, сообщает нам, кто он есть на самом деле. Инстинктивно мы все знаем об этом, мы знали это, еще будучи детьми. Но как мы могли быть настолько слепы, что не замечали этой истины? Такая слепота перед лицом очевидного факта могла произойти лишь от долгого обуславливания, которое учило нас верить, что человек идентифицируется со своим умом, но не с телом. Нас обучили не доверять нашим глазам или нашим чувствам, поскольку они всего лишь передают уму субъективную информацию. Но человек, не доверяющий своим чувствам, не может верить в свое восприятие окружающего мира или в свои реакции на него. И уж точно, у него не может быть никакой уверенности относительно реальности.

Сопротивление рассматривать тело как человека структурировалось глубоко в сознании большинства людей. И это сопротивление нелегко преодолеть, ибо мало людей готовы отказаться от иллюзии, что человеческий ум, если его снабдить достаточным количеством информации, будет всемогущим. Следующий случай лишний раз показывает нереальность, которая наполняет депрессивное состояние.

Некоторое время тому назад я познакомился с человеком; ему было около 45 лет, он жаловался на депрессивную реакцию, наступившую годом раньше, после того, как он продал свой бизнес большой компании за значительную сумму денег. Сделка состоялась с условием, что он будет руководить делами еще в течение 5 лет, так как он был выдающимся специалистом в своей области. То, что предвещало сладость типичного успеха, вскоре обернулось горьким разочарованием для моего пациента, так как он стал беспокоиться и нервничать при мысли о том, что работает на кого-то. Он начал раздражаться и злиться на своих подчиненных, кричать на них. Но такие вспышки гнева вскоре прошли, и, будучи человеком мягким по своей натуре, он вскоре наладил хорошие отношения с окружающими его людьми. Однако его депрессия неизменно усиливалась. Затем он поведал мне свою историю.

Десять лет назад, как раз до того как распался его брак, он стал испытывать приступы головокружения, которые мешали ему ходить. Он описал это как состояние агорафобии — боязнь открытого пространства. Эти приступы заставили его обратиться за психиатрической помощью, и в течение пяти лет он проходил психоаналитическое лечение по 4—5 сеансов в неделю. В результате он смог до некоторой степени справиться со своими беспокойствами и фобиями.

Также с помощью психоанализа он приобрел агрессию, которая дала ему возможность добиться успеха в бизнесе. Он достиг понимания некоторых важных аспектов своей личности, но многие проблемы по-прежнему остались нерешенными. Так, он понимал, что главная его проблема — потребность контролировать себя и других. Однако лечение психоанализом мало помогло ему понять, как избавиться от этой потребности в контроле. Особенно заметно она проявлялась в его сексуальных отношениях. Ему требовались очень долгие близкие отношения с сексуальным партнером, прежде чем он мог вступить с ним в половую связь. Также он не мог эякулировать, не прибегая к фантазиям. Он не мог отказаться и поступиться своим эго ради женщины или ради своей собственной сексуальности.

Ввиду всего сказанного я был удивлен, когда он заявил: «Несмотря на все мои проблемы, я получаю удовольствие от жизни. Я счастлив большую часть времени». Когда я указал на всю абсурдность этого утверждения, он пояснил его: «Я играю сам с собой. И самая важная моя игра — это перехитрить мой невроз. У меня также есть игра, в которой я представляю себя счастливым, удачливым, окруженным друзьями, несмотря на мой невроз». Это было признанием того, что при помощи самообмана он заставлял себя поверить в свое счастье, хотя на самом деле был глубоко несчастным человеком. Он также сказал, что всегда чувствовал себя вынужденным делать то, чего ему никогда не хотелось делать. Например, он хотел быть писателем, но вместо этого получил степень доктора философии.

Учитывая эмоциональные фрустрации, которые пациент испытал в своей жизни, разве не естественно было для него впасть в депрессию? Ответ — нет. Естественная реакция на фрустрацию — гнев, на потерю — грусть или огорчение. Депрессивная реакция указывает на то, что человек жил под влиянием иллюзии. И, конечно же, было бы самообманом верить в то, что можно перехитрить свой невроз. Такое отношение разделяет личность на рациональную часть, сознательный ум и иррациональную часть, невротическое поведение. Такое разделение ведет к иллюзии, что сознательный ум может и должен контролировать личность. Каждый раз, когда такой контроль дает сбой, человек начинает паниковать и впадает в депрессию, которая только усиливает кажущуюся потребность в еще большем контроле. Таким образом, индивид попадает в порочный круг, из которого нет выхода.

Чтобы разорвать его, пациента нужно привести в соприкосновение с реальностью — с реальностью его жизненной ситуации, с реальностью его чувств и с реальностью его тела. Эти три реальности нельзя разделять друг от друга. Человек, находящийся в соприкосновении со своими чувствами, также находится в контакте со своим телом и со своей жизненной ситуацией. Следуя этой же самой логике, человек, находящийся в контакте со своим телом, соприкасается со всеми аспектами своей реальности. Прикосновение, таким образом, является первым шагом к освобождению от депрессии и к приобретению веры. Самый прямой способ достичь этой цели — помочь пациенту установить контакт со своим телом.

Мой пациент смутно осознавал, что в нем присутствуют некоторые напряжения физического характера, но он не мог ощутить, насколько сильны они и до какой степени сковывали его движения и чувства. Разговаривая с ним, я заметил, как грузно и скованно он сидел на стуле, вобрав голову в плечи. Он сидел «в себе», это означает, что он был зажат и не мог открыться, дать выход своим чувствам. Положив его на табурет для дыхательных упражнений, я заметил, что его дыхание было неглубоким и он испытывал сильнейший стресс от такого положения, который вдобавок еще и пугал его. Чтобы как-то развеять его тревогу, я сам лег на табуретку и показал ему, что если немного расслабиться, то дыхание станет более глубоким и можно будет выдержать стресс в течение долгого времени без каких-либо неудобств. После моей демонстрации он успокоился и смог сделать упражнение еще раз. Действительно, мой пациент был немало удивлен, что я, будучи старше его, мог выполнять это упражнение гораздо легче, несмотря на то, что он считал себя в некоторой степени спортсменом, поскольку увлекался лыжами.

Дата добавления: 2014-12-12 | Просмотры: 659 | Нарушение авторских прав