АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Патрик Харпер шел вперед уверенной легкой походкой

Патрик Харпер шел вперед уверенной легкой походкой. Он был счастлив, что снова чувствует под ногами дорогу, счастлив, что пересек невиди­мую границу и теперь направляется к новым мес­там.

Отряд вышел задолго до восхода, чтобы проде­лать большую часть положенного пути до того, как начнет немилосердно палить солнце. Сержант с удовольствием думал о дневном отдыхе, надеясь, что майор Форрест, поехавший вперед, найдет под­ходящее место для лагеря, где-нибудь у ручья, и можно будет половить рыбку. Южный Эссекский тащился где-то позади; Шарп начал марш доста­точно быстро, в традиционной манере стрелков — три шага бегом, потом три обычных шага, и Хар­пер был рад, что они избавились от удушливой ат­мосферы подозрительности, царившей в батальоне. Он усмехнулся, когда вспомнил об ошейниках. Прошел слух, что полковник приказал Шарпу за­платить за все семьдесят девять испорченных ошей­ников. По мнению Харпера, это были очень боль­шие деньги. Сержант не стал уточнять у самого Шарпа, тот бы все равно ему не ответил. Но то, что касалось Шарпа, касалось и Патрика Харпера. Конечно, лейтенант часто ворчал из-за пустяков, мог и поругать не по делу, и все же Харпер, если бы на него как следует нажали, признался бы, что считает Шарпа своим другом.

Такое слово Харпер никогда не стал бы употреблять по отношению к офицеру, но ничего другого в голову не шло. Шарп был самым лучшим солдатом из всех, кого ирландцу доводилось видеть за долгие годы службы, у него было поразительное чутье, и во время сражения лейтенант обращался за советом только к одному человеку — сержанту Харперу. Это были отношения, построенные на взаим­ном доверии и уважении, и Патрик Харпер считал своим долгом следить за тем, чтобы Шарп оставался живым и веселым.

Харперу нравилось быть солдатом, хотя он и служил в английской армии — а ведь именно эта; страна отняла у его семьи землю и ущемляла их религиозные убеждения. Он упивался историями о великих ирландских героях, наизусть знал легенду о том, как Кухулин[2] в одиночку победил целую армию,— разве могли англичане поставить кого-нибудь рядом с таким великим героем? Но Ирлан­дия — это Ирландия, а голод зачастую заставляет людей отправляться в самые неожиданные места. Если бы Харпер слушался зова сердца, сейчас он сражался бы против англичан, а не за них, одна­ко, как и многие из его соотечественников, он нашел спасение от нищеты и преследований в рядах врага.

Харпер не забыл свою родину. В памяти у него часто всплывали картины Донегола, древние скалы, скудная земля, горы, озера, огромные болота и крошечные фермы, на которых люди едва своди­ли концы с концами. И какие семьи! Харпер был четвертым из одиннадцати оставшихся в живых детей; его мать любила повторять, что не имеет ни малейшего понятия, как ей удалось родить такую «большую крошку». Патрик ел столько же, сколь­ко трое других детей, так она говорила, и при этом почти всегда оставался голоден. Потом насту­пил день, когда он отправился искать счастья, по­кинул горы Блю-Стэк и оказался на улицах Дэрри. Там напился, а когда пришел в себя, оказа­лось, что стал солдатом. Теперь, через восемь лет, когда ему исполнилось двадцать восемь, он уже был сержантом. В его родной деревне никто бы в жизни этому не поверил!

Патрику теперь трудно было думать об англи­чанах как о врагах. За эти годы у него появилось немало друзей. В армии сильные люди обычно до­биваются успеха, а Патрику Харперу нравилась ответственность, которой он был наделен, и еще ему нравилось, что другие крепкие парни, вроде Шарпа, его уважают. Он вспоминал рассказы сво­их соотечественников, которые сражались против солдат в красных мундирах в горах и полях Ир­ландии. Иногда Харпер пытался представить себе, каким было бы его будущее, если бы он вернулся назад в Донегол. Проблема лояльности оказалась для него слишком сложной, и он старался о ней не думать, так же как и о религии. Возможно, война будет продолжаться вечно, а может быть, святой Патрик вернется и обратит англичан в истинную веру? Кто знает. Пока же Харпера вполне устраивало быть солдатом, и он получал удовольствия там, где их можно было найти.

Накануне сержант видел сокола высоко над дорогой, и его душа взмыла ему навстречу. Он знал всех птиц Ольстера, любил их и всегда вниматель­но следил за небом и землей; ему никогда не на­доедало наблюдать за птицами. В горах к северу от Порту он мельком заметил необычную сороку с длинным голубым хвостом; раньше ему не доводи­лось видеть таких, и теперь страшно хотелось встре­тить еще одну. Ожидание и надежды доставляли Патрику Харперу удовольствие и успокаивали.

В поле у дороги появился заяц. Кто-то крик­нул: «Мой!» Все остановились, один солдат опу­стился на колено, быстро прицелился, выстрелил — и промахнулся. Стрелки насмешливо завопили, а заяц скрылся за холмами. Дэниел Хэгмэн не часто промахивался, он научился стрелять у своего отца-браконьера, и все стрелки втайне гордились тем, как этот чеширец обращается с ружьем. Он пере­зарядил штуцер и печально покачал головой:

— Прошу прощения, сэр. Совсем старый стал. Шарп рассмеялся. Хэгмэну было сорок, но он, как и прежде, оставался лучшим стрелком роты. Заяц несся со страшной скоростью, так что, если бы он оказался сегодня в котле, это было бы на­стоящим чудом.

— Сделаем привал,— решил Шарп.— На десять минут.

И сразу выставил часовых. Французы были да­леко, впереди находилась британская кавалерия, но ты остаешься в живых только в том случае, ес­ли принимаешь все меры предосторожности, поэто­му Шарп всегда выставлял посты, а его люди ша­гали с заряженным оружием.

Лейтенант снял с себя ранец и сумки, радуясь освобождению от восьмидесяти фунтов веса, а потом уселся рядом с Харпером, который смотрел в ясное небо.

— Жарковато для марша, сержант.

— Жарковато, сэр, жарковато. Только все равно лучше, чем тот чертов холод прошлой зимой.

— Ну, тебе удавалось не мерзнуть,— ухмыль­нулся Шарп.

— Мы делали все, что могли, сэр, делали, что могли. Помните святого отца из монастыря? — Шарп кивнул. Но остановить Патрика Харпера, который решил рассказать хорошую историю, бы­ло невозможно.— Он заявил нам, что у них там ничего нет выпить! Нет ничего выпить, а мы за­мерзли, точно море зимой! Слушать, как Божий человек лжет, было совсем невыносимо.

— Вы преподали ему хороший урок, сержант!— Пендлтон, любимец роты, которому недавно исполнилось семнадцать и который промышлял воровст­вом на улицах Бристоля, ухмыльнулся, сидя на­против ирландца на другой стороне дороги.

— Это уж точно, приятель.— Харпер энергично закивал.— Помните? Так не бывает, чтобы у свя­щенников кончалась выпивка, вот мы ее и нашли. Господи Боже мой, этой бочки хватило бы, чтобы утолить жажду целой армии! Уж мы тогда повесе­лились. Святого отца засунули головой в вино — нужно было объяснить ему, что вранье — это смерт­ный грех.— Он весело рассмеялся.— Капелька че­го-нибудь мне бы сейчас не помешала.— Сержант окинул отдыхающих у дороги стрелков совершенно невинным взглядом.— Кто-нибудь хотел бы капельку?

Все молчали. Шарп устроился поудобнее и изо всех сил старался не улыбаться. Он знал, что за­думал Харпер и что произойдет в следующее мгно­вение. Стрелки были одним из немногих воинских подразделений, имевших право отбирать рекрутов, поэтому среди них оказывались только лучшие, но даже и при таком тщательном отборе солдаты страдали от греха, присущего остальной армии,— пьянства. Шарп догадался, что где-нибудь побли­зости можно отыскать по крайней мере полдюжи­ны бутылок вина, и Харпер намерен заняться реше­нием этой проблемы.

Сержант поднялся на ноги.

— Отлично! Проверка.

— Сержант! — Это был Гэтейкер, который часто становился жертвой собственной чрезмерной хитро­сти.— Вы же сегодня утром проверяли наши фля­ги! Вам известно, что у нас ничего нет.

— Я знаю, что в ваших флягах для воды нет вина, а это не одно и то же, верно? — Все по-прежнему молчали.— Разложить амуницию! Не­медленно!

Послышалось ворчание. Португальцы и испан­цы с радостью меняли на вино пули и британский порох, самый лучший в мире, и можно было не сомневаться, что, если у кого-нибудь из солдат окажется меньше восьмидесяти зарядов, Харперу удастся найти бутылку, запрятанную куда-нибудь поглубже в ранец.

Шарп услышал, как солдаты начали копаться в своих вещах. Он открыл глаза и увидел, что, точ­но по волшебству, у дороги появилось семь буты­лок. Харпер стоял над ними с видом победителя.

— Разделим между всеми. Отлично сработано, парни, я знал, что вы меня не подведете.— Сер­жант повернулся к Шарпу: — Патроны будем счи­тать, сэр?

— Нет, не будем.— Шарп знал, что может дове­рять своим людям и они не станут продавать больше одной горсти патронов. Он посмотрел на огром­ного ирландца.— А сколько у тебя патронов, сер­жант?

Лицо Харпера было абсолютно честным.

— Восемьдесят, сэр.

— А ну-ка покажи свой запас пороха. Харпер улыбнулся.

— Я думаю, вы не откажетесь от капельки спиртного, сэр.

— Давай.— Шарп весело рассмеялся, глядя на смущенного Харпера. В дополнение к восьмидеся­ти патронам, на двадцать больше, чем у всех ос­тальных солдат армии, стрелки получали отлич­ный порох, который позволял вести более точную стрельбу.— Ладно, сержант. Десять минут, а потом нам будет легче шагать дальше.

В полдень они нагнали небольшой конный от­ряд разведчиков с майором Форрестом во главе, который махал им рукой из рощи, расположенной между дорогой и ручьем. Мечты Харпера сбылись. Майор подвел стрелков к специально выбранному для них месту.

— Знаете, Шарп, я подумал, что будет лучше, если вы расположитесь подальше от полковника.

— Вы правы, сэр.— Шарп ухмыльнулся, взгля­нув на смущенного майора.— Прекрасная мысль.

Форрест тем не менее был чем-то обеспокоен. Он смотрел на людей Шарпа, рубивших ветки.

— Сэр Генри настаивает на том, что костры должны располагаться по прямой линии.

Шарп вскинул руки вверх.

— Обещаю вам, даже искорка не нарушит строя.

Через час прибыл весь батальон, солдаты попадали на землю и остались лежать, подложив под головы ранцы. Некоторые из них отправились реке и, устроившись на берегу, опустили стертые, опухшие ноги в холодную воду. Расставили часовых, оружие сложили, запах табака окутал деревья, а в противоположной стороне от горы багажа, отмечавшей временную офицерскую столовую, начался футбольный матч. Последними прибыли жены и дети, португальцы — погонщики мулов со: своими животными, Хоган и его мулы и стадо ско­та под присмотром специально нанятых местных! жителей— животные обеспечат пропитание батальону.

Этим тихим, усыпляющим вечером Шарпа ох­ватило беспокойство. Ему некому было писать, и он не испытывал ни малейшего желания присоеди­ниться к Харперу, который без всякого результата; пытался заманить хоть какую-нибудь рыбешку на своих червей. Хоган спал в тени, тихонько похрапывая.

Шарп поднялся на ноги, взял ружье и прошел мимо часовых. День был замечательным: на небе ни облачка, в ручье тихонько журчит вода, а кий ветерок гуляет в траве и шелестит бледными листьями оливковых деревьев. Лейтенант некото­рое время шел вдоль ручья мимо кукурузных по­севов, перепрыгнул через грубую дамбу, перекры­вавшую ирригационный канал, и вышел на усеян­ное камнями поле, где росли чахлые оливы.

Было очень тихо. Жужжали и стрекотали насе­комые, из лагеря слышалось ржание лошадей, а за спиной пела вода. Кто-то сказал, что уже наступил июль. Может быть, сегодня его день рождения. Шарп не знал, когда родился, но помнил, что мать называла его «дитя июля»... а может, это был июнь? Он почти ничего про нее не помнил. Темные волосы и голос в темноте. Она умерла, когда он был совсем ребенком, а других родствен­ников у него не было.

Природа скорчилась под палящим солнцем, все оставалось неподвижным и безмолвным, батальон слился с окружающим пейзажем, словно его и не существовало на свете. Шарп посмотрел назад, вдоль дороги, по которой прошли солдаты, а потом еще дальше на облако пыли — основная часть ар­мии все еще была в пути. Он присел рядом со ста­рым пнем, положил на колени ружье и посмотрел вдаль, где повисло горячее марево. Мимо пробегала ящерица — остановилась, взглянула на него, потом взобралась на пенек, застыла на месте, словно на­деялась, что ее не заметят, если она будет сохра­нять неподвижность...

Легкое движение заставило Шарпа поднять гла­за к небу — там, в бесконечной голубизне, бесшум­но парил коршун; его крылья не двигались, он высматривал жертву. Патрик наверняка сразу ска­зал бы, как называется птица, но для Шарпа это был всего лишь еще один охотник, а сегодня, по­думал он, некого ловить. И, словно согласившись с ним, птица неожиданно взмахнула крыльями и быстро скрылась из виду.

На Шарпа вдруг снизошло спокойствие, он на­ходился в мире со всем светом, ему нравилось быть стрелком в Испании. Он бросил взгляд на чахлые оливы, обещающие своему владельцу скромный урожай — интересно, какая семья будет трясти эти ветви осенью, и чьи жизни связаны с этим ручьем, пустыми полями и уходящей вдаль дорогой, кото­рую ему, вероятно, уже никогда не увидеть вновь.

Послышался какой-то шум. Слишком слабый далекий, чтобы встревожить Шарпа, но необычный и ровный, так что его правая рука инстинктивно сжалась на прикладе ружья. По дороге скакали лошади. Судя по стуку копыт, две. Одна двигались они неспешно, поэтому у Шарпа и возникло мысли, что нужно чего-то опасаться, сомневался, что в этой части Испании у французов есть кавалерийские отряды, однако встал и шумно направился через рощицу, старательно выбирая дорогу так, чтобы его зеленая форма сливалась с растительностью. Он намеревался выскочить на дорогу и ошеломить зазевавшегося путника.

Оказалось, что это девушка. Она была одета мужскую одежду, черные брюки и сапоги, на голове та же самая шляпа с широкими полями, которая лишь оттеняла ее красоту. Девушка шла или, скорее, хромала, как и ее лошадь. Заметив Шарпа, она остановилась и сердито на него посмотрела, точно была недовольна тем, что он неожиданно возник у нее на пути. Слуга, хрупкий смуглый человек, который вел на поводу тяжело нагруженного мула, замер в десяти шагах поза и молча уставился на высокого стрелка с покрытым шрамами лицом. Жеребец тоже взглянул Шарпа, лениво отмахнулся хвостом от мух и по­корно замер, подняв заднюю ногу. Подкова едва держалась на одном гвозде, и животное, должна быть, ужасно страдало от жары на каменистой дороге.

Шарп кивнул в сторону лошади.

— Почему бы вам не снять подкову?

Голос девушки оказался неожиданно мягким и мелодичным.

— Вы можете это сделать? — Она улыбнулась Шарпу, и гнев мгновенно исчез с ее лица.

Девушке было немногим больше двадцати лет, но держалась она уверенно, словно отлично пони­мала, что красота — куда более ценное наследство, чем деньги или земля. Казалось, ее забавляет сму­щение Шарпа, точно она привыкла к восхищению мужчин.

— Так можете? — Девушка с легкой насмешкой подняла изогнутую бровь.

Шарп кивнул и направился к крупу лошади. Он потянул копыто к себе, крепко держа лошадь за бабку; жеребец вздрогнул, но остался стоять на месте. Подкова все равно отвалилась бы через не­сколько шагов, поэтому Шарп слегка дернул и от­пустил ногу, а потом протянул подкову девушке:

— Вам повезло.

У нее были огромные темные глаза.

— Почему?

— Наверное, подкову можно будет поставить на место, я не уверен.

Шарп чувствовал себя неловко в ее присутст­вии, красота произвела на него сильное впечатле­ние, язык перестал слушаться, потому что он вдруг ужасно захотел эту девушку. Она не сделала движения, чтобы взять подкову, и Шарп засунул ее за ремень седельной сумки.

— Кто-нибудь наверняка знает, как поставить подкову на место.— Он кивнул в сторону дороги.— Там разбил лагерь батальон.

— Южный Эссекский? — Она хорошо говорила по-английски, со слабым португальским акцентом.

-Да.

— Вот и прекрасно. Я следовала за ними, когда подкова соскочила.— Девушка посмотрела на свое­го слугу и улыбнулась.— Бедняга Агостино ужасно боится лошадей.

— А вы, мадам?

Шарпу захотелось поговорить с ней. Женщины, следующие за армией, не были редкостью; за вой­сками сэра Артура Уэлсли уже шли английские, ирландские, испанские и португальские жены, лю­бовницы и шлюхи, однако красивая девушка на хорошей лошади, да еще со слугой, не могла не вызвать у Шарпа любопытства. Даже больше чем простое любопытство. Он хотел ее. Это было есте­ственной реакцией на красоту и на мысли о том, что девушка с такой внешностью никогда не обра­тит внимания на оборванного лейтенанта, не име­ющего за душой ни гроша. Она могла выбрать лю­бого из богатых офицеров... Впрочем, это ведь не мешало Шарпу смотреть и испытывать острое же­лание обладать ею.

Девушка, казалось, догадалась, о чем он думает.

— Вы считаете, что мне следует быть осторожнее? Шарп пожал плечами, бросил взгляд на дорогу, над которой повис дым из лагеря.

— Солдаты — народ не слишком деликатный, мэм.

— Благодарю вас за предупреждение.— Девуш­ка явно над ним потешалась. Она взглянула на выгоревший красный офицерский шарф у него на поясе.—Лейтенант?

— Лейтенант Шарп, мэм. •

— Лейтенант Шарп.— Девушка снова улыбну­лась, словно бросая ему вызов, она гордилась своей красотой, — Вы наверняка знаете Кристиана Гиббонса?

Он кивнул, снова подумав о том, как неспра­ведлива к нему жизнь. Деньги могут купить все: офицерское звание, продвижение по службе, саблю, которая специально сделана таким образом, чтобы соответствовать росту и силе владельца... Деньги могут даже купить такую женщину.

— Я его знаю.

— И он вам не нравится.— Девушка рассмея­лась, она понимала, что права.— А вот мне он очень нравится.— Она щелкнула языком и взяла в руки поводья.— Думаю, мы еще встретимся. Я еду с вами в Мадрид.

Шарп не хотел ее отпускать.

— А вы оказались далеко от родного дома. Девушка повернулась и насмешливо улыбну­лась:

— Как и вы, лейтенант, как и вы.

Она направила хромающую лошадь к зарослям деревьев и голубому дыму над кострами, разло­женными специально для приготовления ужина. Безмолвный слуга последовал за ней.

Шарп провожал девушку взглядом. Он предста­вил себе ее стройное тело под мужским костюмом, почувствовал, как его охватывает зависть и силь­ное желание. Потом вернулся в оливковую рощу, словно надеялся, что, уйдя с дороги, сможет вы­бросить мысли о девушке из головы и умиротворе­ние снова наполнит этот тихий вечер. Будь про­клят Гиббонс и его деньги, а вместе с ним и все офицеры, которые в состоянии купить красоток, грациозно сидящих в седлах своих роскошных, хо­леных лошадей и следующих за армией!

Шарп наслаждался этими горькими мыслями, стараясь думать о том, что девица ему не нужна, но, проходя в тени деревьев, по дороге к лагерю, вдруг сообразил, что держит в правой руке гвоздь от подковы. Он посмотрел на него, маленький, со­гнутый, и засунул в ранец, постаравшись убедить себя в том, что гвоздь обязательно пригодится; на­пример, для того, чтобы закрепить пружину, когда разбираешь затвор, если его нужно почистить. Но хороших ровных гвоздей было сколько хочешь, и Шарпу пришлось признаться себе: он сохранил этот, потому что он принадлежал девушке. Разо­злившись, Шарп пошарил среди патронов и вы­бросил гвоздь в кусты.

Со стороны лагеря донеслись мушкетные вы­стрелы, это застрелили двух волов на ужин. К жаркому будет вино, а после они с Хоганом про­пустят по стаканчику бренди, станут рассказывать разные истории про старых друзей и прошлые, почти забытые, кампании. Днем Шарп с удоволь­ствием думал об этом ужине, о вечере у костра, но неожиданно все изменилось. Прекрасная девушка находится в их лагере, ее смех нарушит мирную тишину вечера. «А ведь я,— думал Шарп, неспе­ша шагая вдоль ручья,— даже не знаю, как ее зо­вут».

Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 527 | Нарушение авторских прав