АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Сражение еще продолжалось, но его судьба уже была решена. Когда измученная британская пехо­та остановилась на берегу Портины, солдаты услы­шали грохот новых залпов, потом к северу от Меделина пронзительно запели кавалерийские рож­ки. Однако ничего существенного не произошло — 23-й полк легких драгун пошел в самоубийствен­ную атаку, и тяжелые британские пушки остано­вили двенадцать французских батальонов, после чего неприятель окончательно отступил. Над по­лем боя повисла тишина. Французская армия была разбита, британские флаги победно развевались над телами поверженных врагов.

Стороны понесли серьезные потери. Погибло бо­лее тринадцати тысяч человек, но никто об этом еще не знал. Британцы не подозревали, что фран­цузы не решатся на новые атаки, а король Жозеф Бонапарт и оба маршала поздно вечером отправят­ся на восток, оставив поле битвы измученным и почерневшим от пороховой гари победителям.

Раненые молили о глотке воды, звали матерей, просили пристрелить их — только бы избавиться от боли и страданий. Самое страшное для многих было еще впереди. В этих краях день за днем па­лило безжалостное солнце, трава на Меделинском холме и в долине стала сухой и ломкой. Начался пожар, огонь стремительно побежал по земле, сжи­гая без разбора мертвых и раненых, над долиной повис запах горящей плоти. Победители попыта­лись перенести раненых в безопасное место, но их было слишком много, огонь распространялся быст­ро, и спасатели, проклиная все на свете, падали на грязных берегах Портины, утоляя жажду алой от крови водой.

Над северными горами появились стервятники. Косые лучи палящего солнца освещали горящее поле и людей, пытающихся спастись из пламени. Почерневшие от пороховой гари солдаты продол­жали выносить раненых и собирать добычу с тел убитых.

Шарп и Харпер шли своим путем — два чело­века, окруженные завесой дыма, среди горящей травы, оба с многочисленными мелкими ранения­ми, на которые они не обращали ни малейшего внимания. Их лица были озарены гордостью. Шарп не выпускал из рук Орла. Французский штандарт не представлял из себя ничего особенно­го: легкий голубой шест длиной в восемь футов, а на вершине красуется позолоченная птица с рас­простертыми крыльями и поднятой левой лапой, в которой Орел держит молнию, направленную про­тив врагов Франции. Флага не было; как и многие другие французские полки, голландцы оставили свои знамена дома, чтобы нести в победоносное сражение дар Наполеона. В ширину, да и в длину, Орел не превышал полутора ярдов, однако все это не имело никакого значения — Шарп с Харпером добыли вражеский штандарт.

Рота легкой пехоты наблюдала за тем, как они уходят. Только Шарпу, Харперу и Денни удалось пробиться сквозь ряды вражеского батальона; фран­цузская контратака отбросила роту назад, а потом голландцы обратились в бегство. Пуля попала лей­тенанту Ноулзу в плечо, и теперь он мог только наблюдать за тем, как его солдаты стреляют в от­ступающих французов. Затем он повел их назад, на воссоединение с батальоном. Лейтенант знал, что Шарп и Харпер остались где-то за завесой ды­ма и что рано или поздно они вернутся, с Орлом или без него.

Полковник Вильям Лоуфорд, сидя на лошади, смотрел на тела, усеивающие поле брани. Он вел Южный Эссекский вниз по склону и наблюдал, как люди стреляли из своих мушкетов, медленно, но совершенно хладнокровно. Он видел схватку за Орла; но потом происходящее заволокло дымом, а те сорок три грязных, покрытых кровью солдата из роты легкой пехоты, кого привел лейтенант, почти ничего не могли рассказать.

Лоуфорд хотел поскорее увидеть выражение лица Шарпа — как тот отреагирует, узнав, что его това­рищ по Серингапатаму стал полковником, но доли­на была окутана пламенем и дымом, и Лоуфорд оставил все попытки что-либо разглядеть. Он при­казал батальону приступить к печальной работе — нужно было раздеть погибших и сложить тела для сожжения. Похоронить всех было просто невозможно.

С сэром Генри Симмерсоном покончено. Уэлсли выругался, коротко, но выразительно, и приказал Лоуфорду взять командование батальоном на себя. Лоуфорд надеялся, что так все и останется, ему уже давно пора командовать батальоном. Южный Эссекский необходимо привести в норму.

Подъехал майор Форрест.

— Майор?

— Если не считать роты легкой пехоты, сэр, на­ши потери невелики.

— Сколько? — Лоуфорд наблюдал за тем, как Форрест вытащил листок бумаги из сумки.

— Около дюжины погибших, сэр, и примерно две дюжины раненых.

Лоуфорд кивнул:

— Мы легко отделались, майор. А как насчет роты легкой пехоты?

— Лейтенант Ноулз привел сорок три человека, сэр, большинство из них ранены. Сержант Рид и еще два солдата охраняли имущество роты — ито­го сорок шесть. В городе оставались еще пятеро, которые по болезни не смогли принять участие в сражении.— Форрест помолчал немного.— Получа­ется пятьдесят один, сэр, из восьмидесяти девяти.

Лоуфорд ничего не ответил. Он наклонился в седле и снова принялся вглядываться в пелену ды­ма. Форрест кашлянул и встревоженно произнес:

— Вы не думаете, сэр...— Он не закончил свое­го вопроса.

— Нет, майор, не думаю.— Лоуфорд выпрямил­ся в седле и весело улыбнулся Форресту.— Я знаю Ричарда Шарпа с тех самых пор, когда я еще был лейтенантом, а он сержантом. Ему следовало уме­реть уже сотни раз, майор, ну по крайней мере дюжину, а он каким-то образом умудряется выка­рабкаться.— Лоуфорд ухмыльнулся.— Не стоит беспокоиться о Шарпе, майор. Кто еще пропал?

— Сержант Харпер, сэр...

— Ах да! — перебил его Лоуфорд.— Легендарный ирландец.

— И лейтенант Гиббонс, сэр.

— Лейтенант Гиббонс? — Лоуфорд вспомнил, что в штабе Уэлсли в Пласенсии видел племянни­ка сэра Генри, на лице которого застыла наглая ухмылка.— Интересно, как он обходится без своего дядюшки? — Полковник улыбнулся, сейчас Гиб­бонс интересовал его меньше всего. Нужно было еще столько всего сделать, а главное — вынести раненых с поля боя, прежде чем горожане отпра­вятся грабить тела.— Спасибо, майор. Придется нам подождать капитана Шарпа. А пока органи­зуйте отряд и отправьте его за водой. И еще... бу­дем надеяться, что у погибших французов в ран­цах найдется еда, иначе мы останемся без ужина.

У французов нашлись и еда и золото, и Шарп, как и всегда, разделил добычу с Харпером. Сер­жант нес Орла и время от времени задумчиво на него поглядывал.

— А он стоит каких-нибудь денег, сэр?

- Не знаю.

По привычке Шарп попытался перезарядить ружье и фыркнул, с трудом проталкивал шомпол в грязное дуло.

— Нас наградят, сэр, должны ведь?

— Должны. — Шарп улыбнулся сержанту.— Мо­жет быть, патриотический фонд раскошелится на сто гиней, кто знает? — Он убрал шомпол на мес­то.— Впрочем, вполне возможно, что они просто скажут «спасибо».— Он насмешливо поклонился ирландцу.— Спасибо вам, сержант Харпер.

— Я получил исключительное удовольствие, ка­питан Шарп.— Харпер неуклюже поклонился в от­вет, потом помолчал и добавил: — Ублюдки долж­ны что-нибудь заплатить. Мне не терпится увидеть лицо Симмерсона, когда вы вручите ему нашу до­бычу.

Шарп рассмеялся, потому что и сам ждал этого момента. Он взял Орла у Харпера.

— Пошли. Нужно их найти.

Неожиданно Харпер дотронулся до плеча Шар­па и замер, вглядываясь в дым, стелющийся над рекой. Шарп не заметил ничего интересного.

— Что такое?

— А вы не видите, сэр? — Харпер был взволно­ван, но говорил совсем тихо.— Вон там! Про­клятье! Не разглядеть.

— Да что, ради всех святых, что там такое? Харпер повернулся к нему.

— Вы подождете, сэр? Две минуты?

— Птичка? — Шарп хмыкнул.

— Точно. Сорока с голубым хвостом. Перелетела на другой берег, вряд ли она далеко.— Лицо Хар­пера светилось, он забыл о сражении, а взятый в плен Орел казался ерундой по сравнению с тем, что ему наконец удалось увидеть редкую птицу.

— Валяй, я подожду тебя здесь,— сказал Шарп. Сержант бесшумно направился к реке, а Шарп остался среди мертвых тел на окутанном дымом берегу. Мимо пробежала лошадь, она спешила ку­да-то по своим делам, ее бок был залит кровью. Вдалеке, за языками пламени, трубачи созывали на построение оставшихся в живых солдат. Шарп посмотрел на Орла, на молнию, зажатую в когтях, на венок, надетый на шею птицы, и снова почув­ствовал, что его охватывает ликование. Теперь ни­кто не пошлет его в Вест-Индию! Симмерсон мо­жет из кожи вон вылезти, но человеку, добывше­му первого французского Орла, нечего бояться сэра Генри.

Шарп улыбнулся, поднял Орла так, что на его крыльях заиграли солнечные блики, и вдруг услышал топот копыт у себя за спиной. Ружье так и осталось лежать на земле, когда он метнулся в сто­рону, чтобы избежать клинка Гиббонса. Лейте­нант, в глазах которого полыхал дикий огонь, вы­тащил свою кривую саблю и наклонился в седле; оружие просвистело над головой стрелка, тот упал на землю, откатился, а потом встал на колени и увидел, как Гиббонс натянул поводья, одной рукой развернул лошадь и пустил ее вперед. Лейтенант не дал Шарпу времени даже на то, чтобы выта­щить саблю. Он выставил свое оружие, словно копье, и пришпорил коня; клинок должен был вонзиться прямо в живот его заклятого врага.

Шарп прижался к земле, и лошадь проскочила мимо, потом быстро развернулась, и вот уже Гиб­бонс навис над своим противником, направив саб­лю вниз. Никто из них не произнес ни слова. Ло­шадь заржала, встала на дыбы, забила копытами, и Шарп успел нырнуть в сторону. Потом он изо всех сил размахнулся Орлом и попытался попасть в голову лошади, но Гиббонс был умелым всадни­ком и, уверенно повернув коня, легко избежал удара, а потом вновь занес саблю над Шарпом.

— Отдай мне Орла, Шарп!

Стрелок огляделся. Заряженное ружье лежало в пяти ярдах, и он бросился к нему, знал, что не ус­пеет. Клинок ударил по ранцу на спине и сбил ка­питана с ног. Шарп упал на Орла, метнулся вправо, лошадь опустила копыто совсем рядом с его лицом, занесенная сабля сверкнула в лучах солнца. Шарп снова перекатился вправо, почувствовал, как ко­пыто ударило в плечо, но ему все еще удавалось избегать клинка Гиббонса. Однако положение ста­новилось все более и более безнадежным. В ноздри ударил терпкий запах травы, мелькали копыта, в любой момент острие сабли могло пригвоздить его к земле. Он был зол на себя за то, что забыл о Гиббонсе, который, вероятно, уже давно, скрыва­ясь за завесой дыма, преследовал их с Харпером.

Шарп едва мог шевелить правой рукой, она поч­ти совсем онемела после удара копытом, однако он еще раз отчаянно взмахнул Орлом, словно дубиной, пытаясь заставить лошадь отступить. Будь прокля­та эта сорока! Неужели Харпер ничего не слышит?

В следующий миг сабля оказалась возле его жи­вота. Шарп поднял глаза и увидел улыбающееся лицо Гиббонса. Рука с саблей застыла в воздухе.

— Мне было хорошо с ней, Шарп. А теперь я еще и Орла получу.

Казалось, Гиббонс смеется над ним — рот лейте­нанта расходился все шире и шире, но он медлил и не наносил последнего удара. Вдруг его глаза ок­руглились, и Шарп начал откатываться подальше от сабли, вскочил на ноги и увидел, как, изо рта Гиббонса медленно, а потом все быстрее потекла кровь. Шарп продолжал двигаться, Орел описал широкую дугу, и крыло французского трофея уго­дило Гиббонсу в лицо, сломало зубы, отбросив на­зад голову. Впрочем, лейтенант был уже мертв. И, хотя Орел заставил его отклониться, тело в резуль­тате упало вниз, в сторону Шарпа, потому что спину лейтенанта пробил французский штык, вы­шедший наружу между ребер на груди. С противо­положной стороны лошади стоял сержант и с весе­лой ухмылкой смотрел на Шарпа.

Тело Гиббонса соскользнуло на землю, и Шарп принялся разглядывать французский мушкет с примкнутым штыком, который насквозь пробил легкие и теперь торчал из груди.

Шарп поднял глаза на Харпера.

— Спасибо.

— Я и сам получил большое удовольствие.— Усмешка сержанта стала еще шире, словно ему по­нравилось наблюдать за тем, как Шарп борется за жизнь.— Ради таких моментов стоит служить в армии.

Капитан оперся о шест Орла, с трудом перевел дыхание. Еще никогда он не был так близок к смерти.

— Этот ублюдок чуть не покончил со мной! — покачав головой, негромко проговорил Шарп. Ка­залось, его это удивило, словно он и представить себе не мог, что Гиббонс окажется столь опасным противником.

— Ну, сначала ему пришлось бы покончить со мной, сэр.

Слова были сказаны в шутливом тоне, но Шарп знал, что это правда, и улыбнулся. Потом отошел в сторону и поднял ружье.

— Патрик?

— Сэр?

— Еще раз спасибо.

Харпер сделал небрежный жест рукой.

— Вы уж постарайтесь, чтобы они дали нам по­больше ста гиней. Не каждый день удается захва­тить такие трофеи.

Вещей у Гиббонса оказалось совсем немного: горсть золотых монет, часы, разбившиеся при па­дении, и дорогая сабля, которую пришлось оста­вить. Шарп наклонился над телом и засунул руку за воротник Гиббонса — там он нашел то, что ис­кал: золотую цепочку. Большинство солдат носили на шее что-нибудь ценное, и Шарп знал, что в случае его смерти какой-нибудь вражеский солдат найдет мешочек с монетами.

Харпер поднял глаза на капитана.

— Я эту штуку не заметил.

Внутри медальона они обнаружили портрет де­вушки. Блондинка, как и Гиббонс, но в отличие от него, у нее были полные губы. И, хотя портрет был совсем маленьким, казалось, глаза девушки смотрят на мир удивленно и радостно. Харпер на­клонился к Шарпу.

— Что там написано, сэр?

Шарп прочитал слова, выгравированные на внут­ренней крышке медальона:

— «Да хранит тебя Бог. С любовью — Джейн». Харпер тихонько присвистнул.

— А она хорошенькая, сэр.

Шарп засунул медальон в сумку с патронами, а потом бросил взгляд на мертвого Гиббонса, худое лицо которого было залито кровью. Знала ли Джейн, каким человеком был ее брат?

— Пошли, сержант.

Они зашагали по сухой траве, сквозь тлеющие остатки пожара, и вскоре заметили одинокое жел­тое знамя Южного Эссекского.

Первым Шарпа и Харпера увидел лейтенант Ноулз. Он что-то закричал, и уже через несколько мгновений их окружила вся рота легкой пехоты, солдаты громко и восторженно вопили. Героев по­вели к группе всадников, стоящих возле знамени. Рядом с сияющим Форрестом Шарп увидел Лоуфорда.

— Сэр?

Лоуфорд рассмеялся, глядя на удивленное лицо Шарпа.

— Насколько я понимаю, вам принадлежит честь командовать моей ротой легкой пехоты?

- Вашей?

Лоуфорд приподнял брови. Он был, как всегда, исключительно элегантен.

— Вы этого не одобряете, капитан Шарп? Шарп ухмыльнулся и покачал головой.

— А сэр Генри?

Лоуфорд слегка повел плечами.

— Скажем так: сэр Генри вдруг ощутил необо­римое желание вернуться к добропорядочным оби­тателям Паглшэма.

Шарпу ужасно захотелось рассмеяться. Он сдер­жал обещание, данное Ленноксу, но капитан пре­красно понимал, что истинная причина, по кото­рой он добыл французского Орла, заключалась со­всем в другом: он должен был спасать свою шкуру. И вдруг оказалось, что все это зря. Смерть Денни и многих других — только ради того, чтобы он не отправился в Вест-Индию?

Шарп поднял добытый такой дорогой ценой трофей, и позолоченный Орел засверкал на солнце.

— У батальона не хватает одного знамени, сэр. Ничего лучшего нам с сержантом Харпером найти не удалось.

Лоуфорд посмотрел на двух великанов-стрелков, на их заострившиеся от усталости лица, покрытые грязью, пороховой гарью и кровью, на прорехи в зеленой форме, оставшиеся от скользящих штыко­вых ударов. А потом взял в руки Орла, не веря своим глазам, но зная, что теперь гордость британ­цев восстановлена, и высоко поднял вражеский штандарт над головой.

Южный Эссекский, над которым так долго сме­ялась вся британская армия, увидел его, и воздух огласили победные крики. Солдаты хлопали друг друга по спине, радостно подбрасывали в воздух мушкеты и вопили до тех пор, пока другие батальоны не начали подходить, чтобы выяснить, что тут происходит.

А генерал Хилл, стоявший на вершине Меделина, услышал шум и навел свою подзорную трубу на батальон, который чуть не привел британскую армию к поражению. Он увидел Орла, и челюсть у него отвисла.

— Будь я проклят! Да благословит меня Бог! Удивительное дело!.. Южный Эссекский захватил Орла!

У себя за спиной Хилл услышал смешок и, обернувшись, увидел сэра Артура Уэлсли.

— Сэр?

— Будь и я проклят тоже, Хилл! На моей па­мяти вы выругались всего третий раз в жизни.— Уэлсли взял подзорную трубу из рук Хилла и по­смотрел вниз, на склон холма.— Черт возьми! Вы правы! Давайте спустимся и взглянем на эту чу­десную птичку!

ЭПИЛОГ

В хрустальных бокалах искрилось багряное ви­но, полированная поверхность стола отражала свет двух десятков свечей в серебряных канделябрах. Тусклыми бликами мерцал лак старинных картин, на которых были изображены предки древнего ис­панского дворянского рода, в чьем замке в Талавере сэр Артур Уэлсли давал званый обед.

Даже угощение соответствовало торжественности случая. За неделю, прошедшую после сражения, ситуация с продовольствием заметно ухудшилась, испанцы не выполняли свои обещания, и войскам приходилось довольствоваться урезанными пайка­ми. Уэлсли, как и положено генералу, питался лучше, чем другие, и Шарп отдал должное водя­нистому куриному бульону, насладился тушеным зайцем и вволю поел баранины, которую так лю­бил Уэлсли. Гости осушали одну бутылку вина за другой и ворчали по поводу вынужденной диеты. Папаша Хилл тоже был здесь — его широкое лицо раскраснелось, глаза весело блестели, он все время улыбался Шарпу, качал головой и повторял: «Бо­же мой, Шарп, Орел!»

Напротив Шарпа сидел Роберт Кроуфорд, Чер­ный Боб, которого Шарп не видел с отступления к Коруне. Кроуфорд опоздал на битву при Талавере всего на один день, хотя его дивизия умудри­лась пройти сорок две мили за двадцать шесть ча­сов, когда он пытался воссоединиться с Уэлсли. Среди других войск, прибывших вместе с ним из Англии, был и первый батальон 95-го стрелкового полка, так что однополчане уже успели как следу­ет поздравить Шарпа, организовав в его честь офи­церскую пирушку. Однако этим они не ограничи­лись: Шарпу подарили новую форму, и теперь ка­питан сидел за столом Уэлсли в великолепном зе­леном мундире, отделанном черной кожей и серебряным позументом. Он не выбросил свою ста­рую форму. Завтра, когда армия снова выйдет на марш, он наденет перепачканный кровью кавале­рийский мундир и удобные французские сапоги, сохранив новую форму и легкие ботинки для тор­жественных случаев.

У Черного Боба Кроуфорда было отличное на­строение. Он слыл самым суровым поборником дис­циплины в британской армии, настоящим тираном, подверженным вспышкам отчаянной, безумной ярости; солдаты одновременно любили и ненавидели своего командира. Лишь немногие генералы столь­ко спрашивали и столько получали со своих людей. Его требования часто подкреплялись суровыми на­казаниями, но солдаты знали, что у Кроуфорда не бывает любимчиков и он всегда справедлив.

Шарп вспомнил, как однажды Кроуфорд увидел ротного офицера, которого солдат переносил на за­корках через ледяной ручей в северных горах.

— Бросьте его, сэр! Бросьте! — крикнул генерал удивленному рядовому, и, к удовольствию продрогших солдат, офицера без всяких церемоний швыр­нули в воду, так что тот промок насквозь.

Сейчас Кроуфорд окинул Шарпа язвительным взглядом и постучал по столу серебряной вилкой.

— А вы счастливчик, Шарп, настоящий счаст­ливчик!

— Да, сэр.

— Только вот не надо мне этих «да, сэр».— Шарп заметил, что в глазах Уэлсли заплясали ве­селые искорки. Кроуфорд подтолкнул бутылку красного вина к Шарпу.— Черт возьми, вы поте­ряли почти половину своей роты! Если бы вам не удалось добыть Орла, вас следовало бы разжало­вать в рядовые. Разве я не прав?

— Правы, сэр.— Шарп опустил голову. Довольный Кроуфорд откинулся на спинку сту­ла и поднял свой бокал в честь стрелка.

— Однако сделано это было чертовски здорово! По столу прокатился смех. Лоуфорд поставил на стол еще две откупоренные бутылки.

— А как наш замечательный сержант Харпер?

— Потихоньку поправляется, сэр.— Шарп улыб­нулся.

— Он что, был серьезно ранен? — Хилл накло­нился вперед, и на его круглом лице появилось со­чувствие.

— Нет, сэр.— Шарп покачал головой.— Сержан­ты первого батальона пригласили его на вечерин­ку. Я слышал, как Харпер заявил: «Один настоя­щий мужчина из Донегола способен выпить столь­ко, сколько три англичанина вместе».

Хоган в восторге ударил кулаком по столу. Ин­женер уже успел хорошенько приложиться к спир­тному и поднял свой бокал, глядя на Уэлсли:

- Мы, ирландцы, никогда не сдаемся. Не так ли, сэр?

Уэлсли приподнял брови. Он пил еще меньше, чем Шарп.

— Я никогда не считал себя ирландцем, капи­тан Хоган, хотя в данном вопросе вполне разделяю их точку зрения.

— Черт возьми, сэр! — проревел Кроуфорд.— Я слышал, как вы утверждали, что тот, кто родился на конюшне, не обязательно становится лошадью!

Все снова рассмеялись. Шарп сидел, откинув­шись на спинку стула, и прислушивался к разго­ворам, наслаждаясь приятной тяжестью в желудке. Слуги принесли бренди и сигары, значит, обед подходит к концу. Шарп всегда чувствовал себя не в своей тарелке во время таких пирушек; он не был рожден для подобных развлечений и присут­ствовал всего на нескольких, но эти люди приняли его в свой круг, они делали вид, будто не замеча­ют, как капитан ждет, пока другие офицеры возь­мут ту или иную вилку или нож, поскольку стре­лок не знал всех правил поведения за столом. Шарп еще раз рассказал о том, как они с Патри­ком Харпером пробились сквозь ряды врага, о ги­бели Денни, о том, как их захватила волна отсту­пающих и как они отбились при помощи палаша и французского топорика.

Он потягивал вино, потихоньку шевелил паль­цами ног в новых ботинках и размышлял о своей судьбе. Вспомнил об унынии перед битвой, об ощу­щении, что ему не удастся исполнить данные обе­щания, однако все закончилось благополучно. Мо­жет быть, он и в самом деле счастливчик, как ут­верждают солдаты; впрочем, он многое бы отдал за то, чтобы узнать, как сохранить удачу.

Шарп вспомнил тело Гиббонса со штыком в груди, падающее с коня, и снова подумал о том, что Харпер вернулся вовремя. На следующий день все следы преступления были сожжены. Погибшие, и Гиббонс среди них, были раздеты, сложены шта­белями, после чего живые разожгли костры, и тела сгорели в жарком пламени. Трупов было так мно­го, что похоронить всех представлялось невозмож­ным, поэтому солдатам пришлось жечь костры в течение двух дней, и тяжелый сладковатый запах висел над городом до тех пор, пока ветер не раз­веял пепел по долине Портины. О сражении напо­минало лишь разбросанное повсюду испорченное снаряжение, которое уже не могло никого заинте­ресовать, да черная, выгоревшая трава, где среди пламени нашли смерть многие раненые.

— Шарп?

Он вздрогнул. Кто-то произнес его имя, а он от­влекся и не слышал кто.

— Сэр? Прошу прощения. Ему улыбался Уэлсли.

— Капитан Хоган рассказал мне, что вы укреп­ляете англо-португальские отношения?

Шарп посмотрел на Хогана, в глазах которого плясали озорные огоньки. Всю неделю ирландец очень весело рассуждал про Жозефину, и Шарпу ничего не оставалось, как улыбнуться и скромно пожать плечами — ведь на него смотрели три гене­рала.

— Судьба награждает храбрых, верно, Шарп? — весело проговорил Хилл.

— Да, сэр.

Шарп откинулся на спинку стула, а разговор тем временем продолжался. Он скучал по Жозефи­не. Прошло чуть больше двух недель с той ночи, когда он последовал за ней из гостиничного двори­ка на окутанный тенями берег реки. С тех пор он провел с ней всего пять ночей. Больше Жозефина не подарит ему ни одной. Он понял это, когда вер­нулся в Талаверу утром после сражения. Жозефи­на поцеловала его и улыбнулась, а в другом конце комнаты Агостино упаковывал кожаные седельные сумки и складывал платья, которых Шарп так на ней и не увидел.

Они отправились погулять по городу, Жозефина крепко держалась за его локоть и заглядывала в лицо, точно была маленьким ребенком.

— Это не могло тянуться долго, Ричард.

— Я знаю.— На самом деле он считал иначе.

— Правда?

Она хотела, чтобы прощание получилось краси­вым, и это было самое маленькое, что Шарп мог для нее сделать. Он рассказал ей про Гиббонса; про выражение его лица, когда штык вошел в тело.

Жозефина крепко сжала руку Шарпа.

— Мне так жаль, Ричард.

— Гиббонса?

— Нет. Что тебе пришлось это сделать. Я сама была во всем виновата, я вела себя глупо.

— Нет.— «Как странно,— подумал Ричард,— когда люди прощаются, они берут всю вину на се­бя».— Ты ни в чем не была виновата. Я обещал тебя защищать. И не сумел.

Они вышли на маленькую, залитую солнцем площадь и стали разглядывать монастырь. Полто­ры тысячи раненых британских солдат находились в его здании. На первом этаже работали армейские хирурги. Из окон неслись отчаянные крики, время от времени оттуда вылетали ампутированные конечности — возле дерева собралась здоровенная ку­ча; она постоянно увеличивалась, а возле нее сто­яли на посту два скучающих солдата; в их обязан­ности входило не подпускать голодных собак.

Шарпа передернуло от этого зрелища, и он воз­нес к Небесам солдатскую молитву: просил Бога уберечь его от хирургов в залитых кровью пере­дниках, с тупыми ножами в руках.

Жозефина сжала его локоть, и они отвернулись от монастыря.

— У меня есть для тебя подарок.

— А у меня для тебя ничего нет.— Шарп по­смотрел на девушку.

Она казалась смущенной.

— Ты должен мистеру Хогану двадцать гиней?

— Не вздумай давать мне деньги! — Шарп не стал скрывать своего негодования.

Жозефина покачала головой.

— Я ему уже вернула. Не сердись! — Он попы­тался выдернуть руку, но она не отпускала.— Ни­чего уже не изменить, Ричард. Деньги я отдала. Ты делал вид, что у тебя их достаточно, но я зна­ла, что ты взял в долг.

Жозефина протянула Шарпу крошечный бу­мажный пакетик. Зная, что Ричард расстроен, она старалась на него не смотреть. Внутри пакета ле­жало серебряное кольцо, на котором был выграви­рован орел. Не французский Орел с молнией в ког­тях, но всё равно — орел.

Жозефина подняла голову, радуясь выражению, появившемуся на лице Шарпа.

— Я купила его в Оропезо. Для тебя.

Шарп не знал, что ответить, и принялся сму­щенно бормотать слова благодарности. Теперь же, сидя за одним столом с генералами, он тихонько поглаживал серебряное кольцо у себя на пальце. Шарп проводил Жозефину до дома, возле которого они встретили кавалерийского офицера с двумя за­пасными лошадьми.

— Это он?

- Да.

— Богат?

— Очень.— Жозефина улыбнулась.— Он хоро­ший, Ричард. Тебе понравится.

— Сомневаюсь.— Шарп рассмеялся.

Он с удовольствием сказал бы ей, как сильно ему не понравится Клод Харди, у которого такое дурацкое имя, дорогая форма и великолепные ло­шади. Драгун наблюдал за ними.

— Я не могу оставаться с армией, Ричард.

— Поэтому ты возвращаешься в Лиссабон? Она кивнула.

— Мы же не идем в Мадрид, правда? Шарп покачал головой.

— Значит, придется вернуться в Лиссабон.— Жозефина улыбнулась.— У него дом в Белеме; це­лый особняк. Мне так жаль, Ричард.

— Не стоит жалеть.

— Я не могу идти за армией, Ричард.— Жозе­фина умоляла понять.

— Я знаю. А вот армия следует за тобой, да? — Неуклюжая попытка вести себя галантно — Жозе­фина была довольна.

Однако пришло время прощаться, а Шарпу так хотелось, чтобы она осталась. Он не знал, что ска­зать.

— Жозефина, прости меня.

Она легко дотронулась до его руки, и в ее гла­зах блеснули слезы. Жозефина на секунду опустила ресницы, а потом, стараясь, чтобы голос звучал весело, сказала:

— Когда-нибудь, Ричард, ты полюбишь подхо­дящую девушку, обещаешь?

Он не видел, как она ушла к драгуну,— быстро отвернулся и отправился к своей роте, которая за­нималась погибшими на поле брани.

— Капитанам не следует жениться.— Кроуфорд с размаху треснул кулаком по столу, и Шарп под­прыгнул на месте.— Верно?

Шарп ничего не ответил. Он подозревал, что Кроуфорд прав, и решил как можно быстрее за­быть Жозефину. Она направлялась в Лиссабон, в большой великолепный дом, собиралась жить с че­ловеком, который будет служить в Лиссабонском гарнизоне, ее жизнь наполнят танцы, веселье и интриги. Проклятье!.. Шарп осушил бокал, потя­нулся за бутылкой и заставил себя прислушаться к разговору, который был таким же невеселым, как и его-мысли.. Речь шла о раненых, размещен­ных в монастыре; их придется оставить на попе­чении испанцев.

Хилл с сомнением посмотрел на Уэлсли.

— А Куэста о них позаботится?

— Мне очень хотелось бы ответить утвердитель­но.— Уэлсли маленькими глотками пил вино. — Испанцы нарушили все данные нам обещания. Ос­тавить им наших раненых было совсем непросто, но у нас нет выбора, джентльмены, нет выбора.

— Новость о нашем отступлении будет плохо принята в Англии,— промолвил Хилл и покачал головой.

— Да провались она пропадом, эта Англия! — резко воскликнул Уэлсли, а в его глазах вспыхнул гнев.— Я знаю, что скажет Англия; они заявят, что нас снова выгнали из Испании, и это правда, джентльмены, чистая правда! — Он откинулся на спинку стула, и Шарп заметил следы усталости на лице генерала. Остальные офицеры молчали, они внимательно слушали Уэлсли и, как и Шарп, по­нимали, какое трудное решение он вынужден был принять.— Только на этот раз...— генерал провел пальцем по бокалу с такой силой, что тот зазве­нел,— на этот раз нас изгнали не французы, а со­юзники.— Уэлсли ненадолго замолчал, давая всем возможность оценить смысл сказанного.— Голо­дная армия, джентльмены, еще хуже, чем полное ее отсутствие. Если наши союзники не в состоянии обеспечить нас продовольствием, значит, нам необ­ходимо отправиться туда, где мы сможем сами найти себе пропитание. Но мы вернемся, я обещаю вам это, и вернемся на своих собственных услови­ях, а не на тех, которые диктуют испанцы.— По­слышался шепот одобрения. Уэлсли сделал еще не­сколько маленьких глотков.— Испанцы во всем нас предали. Они обещали продовольствие, но не доставили ничего. Обещали прикрыть нас от север­ной армии Сульта, но я недавно узнал, что и этого они не сделали. Сульт, джентльмены, находится у нас за спиной, и если мы не выступим немедлен­но, то окажемся в окружении и наша армия на­чнет голодать всерьез,— и все это только потому, что мы поверили генералу Куэсте. Теперь он обе­щал присмотреть за нашими ранеными.— Уэлсли покачал головой.— Я знаю, что произойдет. Он бу­дет настаивать на том, чтобы выступить против французов, которые с ним быстро разделаются, по­сле чего генерал отдаст город врагу.— Уэлсли по­жал плечами.— Я убежден, джентльмены, что французы отнесутся к нашим раненым куда луч­ше, чем союзники.

За столом наступила тишина. Колеблющийся огонь свечей отражался от полированного дерева. Откуда-то издалека лились звуки музыки, но они стихли вместе с ветром, переставшим шевелить тя­желые занавеси на окнах. Что теперь будет с Жо­зефиной? Шарп наполнил свой бокал и передал бутылку Хиллу. Если Уэлсли прав, а в этом не приходится сомневаться, тогда уже через несколь­ко дней французы окажутся в Талавере, а британ­ская армия вернется в Португалию, возможно, да­же войдет в Лиссабон. Шарп знал, что не сможет так быстро забыть Жозефину. Что будет, если пре­вратности войны снова сведут их вместе?

В дверь постучали, в комнату вошел штабной капитан и протянул Уэлсли запечатанный пакет. Офицеры заговорили о чем-то своем, чтобы Уэлсли мог раскрыть пакет и без помех переговорить с ка­питаном. Хилл принялся рассказывать Шарпу о театре на Друри-Лейн: знает ли Шарп, что театр в феврале сгорел? Шарп кивнул, улыбнулся, про­изнес соответствующие случаю слова, но при этом он смотрел на трех генералов, этих английских аристократов, и думал о приютах и тюрьмах, ко­торые так хорошо изучил еще будучи ребенком. Он вспомнил о вонючих бараках, где на каждых нарах спали по два человека, о жестоких побоях, об отчаянной борьбе за выживание. И что теперь? Пламя свечей трепетало на сквозняке, красное ви­но было ароматным и терпким... но Шарп не знал, на какой дороге окажется завтра и куда приведет его холодный рассвет. Если им суждено разбить Бонапарта, то начавшийся завтра марш будет продолжаться долгие годы, пока британская армия не подойдет к воротам. Парижа.

Капитан ушел, и Уэлсли постучал по столу. Разговор стих, все посмотрели на своего генерала с орлиным носом, а тот помахал в воздухе получен­ной депешей.

— Австрия заключила мир с Бонапартом.— Он подождал, когда все замолчат.— Иными словами, джентльмены, мы остались одни. Теперь вполне можно ожидать новых французских войск. Не ис­ключено, что даже самого Наполеона, да и дома у нас появится больше врагов.— Шарп подумал о Симмерсоне, отправившемся в Лондон. Сэр Генри наверняка уже плетет интриги против Уэлсли и британской армии в Испании.— Однако, джентль­мены, в этом году мы уже побили трех француз­ских маршалов, так пусть же Господь даст нам хоть небольшую передышку!

Офицеры дружно взялись за свои бокалы. Часы на башне пробили восемь. Сэр Артур Уэлсли встал и высоко поднял бокал.

— Я вижу, уже принесли сигары. Завтра нам предстоит рано выступить, джентльмены, поэтому я предлагаю тост за короля.

Шарп отодвинул свой стул, встал с бокалом в руках и вместе со всеми произнес:

— Боже, храни короля!

Шарп успел сесть, дожидаясь бренди и одной из генеральских сигар, когда заметил, что Уэлсли продолжает стоять. Шарп быстро выпрямился, про­клиная собственное дурное воспитание и надеясь, что остальные не видят, как он покраснел. Уэлсли ждал его.

— Я помню еще одну битву, джентльмены, ко­торая могла бы сравниться по количеству павших с нашим недавним победным сражением. После Ассама я благодарил юного сержанта, сегодня мы салютуем уже капитану.

Он поднял свой бокал в честь Шарпа, которого захлестнула волна смущения. Капитан видел, как улыбаются остальные офицеры, поднимал бокалы в его честь, и украдкой бросил взгляд на серебря­ного орла. Он пожалел, что Жозефина не видит его сейчас и не слышит слов Уэлсли. Он и сам слышал их не очень четко.

— Джентльмены. Давайте выпьем за Орла Шарпа.

Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 531 | Нарушение авторских прав