АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

ВВЕДЕНИЕ В ПОНЯТИЕ «НАУКА»

Если мы станем искать понятие, противоположное понятию «научно полученные знания», то на ум придет понятие «догмы». Догмы — это провозглашенные истины, не допускающие никаких дальнейших расспросов, ибо претендуют на провозглашение окончательного.

Правда, в науке тоже известны догматические попытки, а именно там, где, например, идеал точности некоего образа видения в какой-то из естественных наук (напр., в логическом позитивизме) рассматривается как единственно приемлемый, в то время как все другие научные подходы к предметным участкам провозглашаются ненаучными.

Хотя логический эмпиризм и был в просветительском смысле направлен против остатков метафизического мышления, тем не менее он рассматривал науку главным образом как логическое упорядочение суждений о фактах, наблюдаемых эмпирически.

Целью этого подхода были так называемые протокольные предложения, казавшиеся делимыми и будто бы коренившиеся в самом наблюдаемом факте. В таком представлении о науке она превращается в систему имеющих смысл протокольных предложений, причем, согласно ранним ра-

^СР- Аре] К.О. (1976) Transformation der Philosophic, Bd.l und 2. Frankfurt.

ботам Витгенштейна, логический смысл предложения состоит в методе его верификации.

Эта верификация может, по Витгенштейну, происходить опять-таки только благодаря логической структуре самого предложения, потому что смысл и логическая структура являются для нас одним и тем же. Таким образом, только эмпирически проверяемые высказывания естественных наук считались такими имеющими смысл².

Здесь же нам следует констатировать следующее: если мы сузим множественные возможности определения науки до корреспондирования предложений между суждениями и фактами, то отсюда с необходимостью следует, что все альтернативные возможности определения и занятия наукой могут быть (в этом догматическом смысле) всего лишь ненаучными.

В этом сужении науки до теории корреспонденции можно пойти еще дальше, как это и сделал Отто Нейрат. Он считал, что «на фоне критики познания, понимаемой как критика языка, уже не о чем говорить. Предметом научных суждений являются такие суждения, которые нельзя сравнить с теми, какие представляются каждому отдельному индивиду личной данностью, ибо она с самого начала ускользает от интерсубъективной проверки. Сравнивать же можно только суждения с суждениями»³.

И опять наука сужается до свободы противоречий теоретических систем и суждений.

Следует, однако, признать, что вследствие этих сужений логический эмпиризм потерял саму эмпирику: «Был сделан вывод, что наука никогда не может начинаться с опыта, поскольку всегда возникает потребность в принципах отбора, то есть в таких теоретических концепциях, согласно с которыми мы будем избирать объект наблюдения; это означает, что законы природы исходят от самого исследователя.

² Wittgenstein L. (1973) Tractatus logico-philosophicus. Logisch-philosophisc
Abhandlung. Frankfurt.

³ B: Hiilst D., Tjaden K.H. Tiaden-Steinhauser M. (1973) Methodenfragen <
Gesellschaftesanalyse. Frankfurt, S. 17.

f

они являются допущениями о природе, но не самими природными данностями»⁴.

Теория относительности и квантовая теория подтверждают это открытие: независимый от наблюдателя внешний мир нельзя наблюдать объективно.

Принимая в расчет это обстоятельство, опять возникает потребность ввести в науку субъект.

Тем не менее в пределах догматической ориентации идут иным путем: приоритет истины протокольных предложений против суждений был отвергнут Нейратом, хотя вместе с ним было отвергнуто и само понятие истины. Потому что когда непротиворечивость отдельных предложений превращается в методический критерий, то тогда приемлемым становится и любой плод безумства, задуманный без противоречий. Это означало фундаментальный раскол: понятие науки бьио сужено настолько, что речь зашла уже об отсутствии противоречий в лишенных эмпирики высказываниях. И если под таким углом зрения все другие научные подходы являлись чем угодно, но только не наукой, то, скажем, в вопросе справедливости, или в вопросе о смысле, или в вопросе интерпретации текста уже нельзя было принимать ориентацию на правдоподобие.

То, что означал этот сведенный к простому отсутствию противоречий и к простой эффективности, а тем самым и чрезвычайно суженный научный путь, например, для медицины, Везиак в своей работе описывает следующим образом: «Однако платой за это утверждение и сужение до методов естественных наук было сокращение сферы ее влияния до чисто органического и функционального (значит, в принципе, механического) аспекта человеческого тела, а также раскол на объективную естественнонаучно-техническую, ориентированную на болезнь медицину и на ориентированное на пациента врачебное искусство... Этот раскол настолько глубок, что теоретические системы связи уже не могут более согласовываться Друг с другом, а их языки уже не поддаются переводу. Так, например, теоретическая система естественнонаучной клиники

⁴ В: Holzkamp К. (1973) Kritische Psychologie

так же не способна интегрировать такие понятия, как «переживание», «ощущения», «перенос» и т. д., как психоанализ не способен воспринимать такие понятия^ как «измерение процессов обмена веществ», «объем кровообращения» и т. п.⁵

Правда, тут Везиак умалчивает, что обе распавшиеся сферы медицины десятилетиями отрицали душевные страдания как ненаучные понятия.

Интерпретационные подходы только тогда рассматриваются как научные, когда они занимаются истолкованием текстов; расколотая медицина соединяется опять в невозможности представить себе, что душевное страдание может быть доступным для герменевтических стратегий. Итак, при доброжелательном восприятии психотерапии приписывают статус вида помощи, а при недоброжелательном — статус дикого шарлатанства.

За всем этим стоит методологический идеал монизма: все предметные участки мира должны подчиняться объективистскому методическому идеалу естественных наук, ибо там, где природа познается естественнонаучными методами, можно доказать успехи познания, которые к тому же можно превратить в технологию. А то, что этот успех является следствием отсечения целых участков жизни и катастрофической эксплуатации ресурсов, под углом зрения этого методического идеала становится неспособным к истинности личным мнением.

И действительно, нельзя отрицать, что нет ни одной гуманитарной науки, которая хотя бы приблизительно достигла такой причинно-следственной силы или эффективности, как, например, физические теории; не существует квантовой теории или теории относительности общества или психики. Правда, из этого можно сделать разные выводы.

Если бы я тоже исходил из объективистского методического идеала, я пришел бы к выводу, что гуманитарные науки эффективно развиваются только в той мере, в какой они применяют к своим предметным участкам естественнонаучную инструментальную рациональность.

Само по себе это выглядит логично. Ибо если мы догма-

⁵ В: Wesiack W. (1980) Psychoanalyse und praktische Medizin. Stuttgart, S.

тически сузим понятие науки до одной-единственной методологии, то не-науки могут превратиться в науки, как только вберут эти методологии. Под это «само непонимание сциентизма» (Хабермас) в конечном итоге попал и сам Фрейд с его намерением перенести методы естественных наук на опыты жизненного мира⁶.

Однако это не единственно возможный вывод из рассмотрения достаточной эффективности и предсказуемости познаний гуманитарных наук. Мы можем прийти к мысли, что общественные системы или психические механизмы отнюдь не определяются естественнонаучным методическим идеалом, так как их предметный участок обращен совсем не к природе, а к человеческому жизненному миру, принципиально ускользающему от присущих естественным наукам точных теорий и предвидений, что, тем не менее, не означает, что методическая обработка жизненного мира не является наукой.

Следует признать, что методический пуризм был квалифицирован как неполноценный уже такими естественниками, как Эрвин Шредингер, считавший, что «не достигая полной ясности и не будучи при этом полностью и строго последовательными, мы исключаем субъект познания из того, что мы понимаем под природой. Мы переходим на роль наблюдателя, не принадлежащего миру, а мир как раз поэтому и становится объективным миром»⁷.

Можно сказать и так: конечно, метафизика может быть успешной — вера в объективный, созданный благодаря исключению субъекта мир, является успешной метафизикой. Но то, что успешная метафизика в качестве нормативной парадигмы приходит в несогласие сама с собой, является догматическим и неотъемлемым моментом этой метафизики. В то время, как вследствие квантовой теории отказались от объективной реальности на субатомарном уровне, медицина и академическая психология продолжают руководствоваться методическим идеалом объективизма. То, что в послевоен-

⁶ Ср. Habermas J. (1973) Erkenntnis und Interesse. Frankfurt.

⁷ В: Appleyard В. (1992) Der halbierte Mensch. Miinchen, S.285.

ной Германии и Австрии являлось просветительством, потому что было направлено против национал-социалистической «психологии мировоззрений» и благодаря этому обрело общественно-политическое признание, является на сегодняшний день отрицанием предметного участка «жизненный мир» и присущих ему методов.

3. СУБЪЕКТИВНЫЕ ДЕФЕКТЫ В РАМКАХ СОЦИАЛЬНОГО ЖИЗНЕННОГО МИРА КАК ПРЕДМЕТНЫЙ УЧАСТОК ПСИХОТЕРАПИИ

Арнольд Гелен определяет жизненный мир людей как диалектику экстернализации, объективации и интернализа-ции⁸.

В нашей общей деятельности мы создаем такой мир, в котором мы действуем (экстернализация), причем этот созданный мир выступает в виде произвольных объективации, которые, однажды установленные, обретают силу упорного факта и в форме институций производят также и объективное насилие над людьми. То есть действительность превращается в определенный конструкт, сконструированность которого может быть завуалирована при помощи забвения или идеологии. При посредстве медленных процессов социализации структуры правдоподобия делая эту сконструированную действительность своим внутренним приобретением (интер-нализация), человек открывается навстречу именно тем объективациям, которые, в свою очередь, благодаря этой интернализации увеличивают свою силу упорного факта. Из-за того, что экстернализация, объективация и интерна-лизация не гарантируют никаких внутренних стандартов разума или гуманности, об этих последних следует договариваться при помощи языка.

Символическая репрезентация социально-жизненного мира посредством языка становится основным гарантом интерсубъективности, которая устанавливается вследствие

⁸ Gehlen A. (1976) Der Mensch. Seine Natur und seine Stellung in der Welt. Wiesbaden.

взаимной готовности договориться об «общем понимании перспектив и соотношении систем релевантностей» (Шютц)⁹.

Лишенный объективистским методическим идеалом субъекта жизненный мир не был бы более самим собою, а лишь попыткой его натурализации.

Социальную конституцию жизненного мира Витгенштейн в своих поздних работах описывает следующим образом: «Является ли то, что мы называем «следованием правилу», чем-то, что человек мог бы сделать единственный раз в своей жизни? Единственный раз человек не может следовать правилу. Единственный раз можно сделать сообщение, отдать приказ или что-то понять и т. д. Следовать правилу, делать сообщение, отдавать приказ, играть партию в шахматы — все это условности (обычай, институции). Понимать предложение означает понимать язык»¹⁰.

Все это имеет по крайней мере двойное значение: во-первых методический солипсизм ученого без субъекта оказывается несостоятельным; во-вторых, человек может следовать правилу только при условии пребывания в сфере индивидуальной речи, описывающей предметный участок психотерапии в рамках жизненного мира. Следование правилу — это определенная практика в рамках коммуникативной общности определенного жизненного мира. Таким образом, языковая игра жизненного мира становится «единством речевого употребления, телесного выражения, практикой поведения и открытием мира. Любое понимание смысла людей, — а это значит и любое возникающее само собою понимание, — принадлежит, по Витгенштейну, к контексту языковой игры»".

Предметным участком психотерапии является исследование и лечение конфликтных и дефектных единств языкового употребления, телесного выражения, практики поведе-

⁹ Schiitz A. (1974) Der sinnhafte Aufbau der sozialen Weit. Eine Einleitung in die verstehende Soziologie. Frankfurt.

^iu Wittgenstein L. (1975) Philosophische Untersuchungen. Frankfurt, S.127. ¹¹ Apel КО. (FN 1) Bd. 1, 321.

ния и открытия мира, в языковой организации социального пространства имеющих вид недостатка способности к интерсубъективности.

Психотерапия исследует поврежденную жизненную практику в контексте поврежденных жизненных игр, причем разные направления исследования психотерапии по-разному расставляют предметные акценты, напр., гештальтте-рапия — на телесное выражение, а лингвистически ориентированный анализ — на дефектную языковую игру.

Социальный жизненный мир, в котором зародыш уже социализируется при помощи общественно-опосредованной регуляции влечений в пренатальной диаде «мать-ребенок», является не в последнюю очередь предметным участком науки психотерапии.

Это отрицает сциентическая методическая ориентация, желающая при этом реконструировать конфликты и дефекты языковых игр и жизненного мира под углом зрения поврежденной природы, практическим результатом чего являются все новые и новые поколения нейролептиков. Если при органических дефектах естественнонаучный образ видения кажется пригодным для этого предметного участка, то при выходе за пределы этого образа видения в структуре дефекта жизненного мира он порождает натурализацию и десубъек-тивацию этого жизненного мира.

Пограничную территорию инструментального обращения человека следовало бы в таком случае признать исследовательской парадигмой, отнимая от субъективно структурированного предметного участка ее квинтэссенцию.

Правда, тогда бы нас не интересовала точность возможных предвидений — ведь они будут сделаны в условиях исключения всего человеческого.

Против статуса психотерапии как самостоятельной науки можно привести и некоторые иные, хотя и более слабые доводы.

Первый довод мог бы звучать так: психотерапия не относится ни к какой четко очерченной предметной сфере, доступной нам в познании реальности. Но это не так. Психотерапия касается человека, потому что он страдает от вызванной жизненно-историческими условиями психической бо-

лезни в пределах общности языковых игр социального жизненного мира. Это одновременно говорит и о том, что психотерапия не касается никаких других предметных участков, ни камней (как геология), ни химических соединений (как молекулярная биология).

Второй возможный довод, что психотерапия не является наукой, состоит в том, что в случае психотерапии речь идет о таком предметном участке, на котором уже более или менее эффективно работают другие науки. Это соответствовало бы действительности, если можно было бы показать, что естественнонаучная медицина в своей науке уже занимает предметный участок жизненно-исторически вызванных психических заболеваний.

Но доказать это невозможно. Естественнонаучно-ориентированная медицина занимается общественно-опосредованной природой или болезненными изменениями этой опосредованной природы, а психотерапия — историей человека и заболеваниями психики в связи с историей в рамках социального жизненного мира, и отсюда мы видим, что эти два направления — медицина и психотерапия — направлены на разные предметные участки.

Но и исторические науки не являются возможным конкурентом, так как они склонны к обобщенному рассмотрению истории, а не к занятиям болезненными психическими изменениями жизненных историй. Духовность как возможный кандидат тоже отпадает как с точки зрения предметного участка, так и цели. Духовность занимается всеми без исключения заботами, а цель ее религиозна.

Медицина, исторические науки и духовность по сегодняшний день не сделали, исходя из природы своих предметных участков, никакого самостоятельного вклада в познание психических жизненно-исторических заболеваний, несмотря на то, что некоторые медики, историки или пастыри душ, имеющие функцию научных психотерапевтов, и высказывались по этому поводу, и несмотря на то, что психоанализ как направление был основан медиком Фрейдом. Это случилось не потому, что лицо, о котором здесь речь, было, например, медиком, а потому, что оно обратилось к иному предметному участку.

Третий довод в пользу того, что психотерапия не является наукой, можно представить себе тогда, если можно будет показать, что психотерапия не вырабатывает опровергаемых гипотез.

Но 50 лет психотерапевтических исследований дали не только несчетное количество конкурирующих между собою интерпретаций и гипотез (а конкуренция гипотез тоже является предпосылкой научности), но и отвергли многие из них.

Исследователи во всем мире, от больших центров в Чикаго и до Упсалы, с таким же постоянством, как и их коллеги-медики или физики, работают над этой задачей.

Следующая возможность отрицания научности психотерапии появилась бы, если бы лица, занимающиеся ею, не имели признанного научного образования или стандартов для исследования своего предмета.

Заведующие кафедрами психотерапии во всем мире соответствуют тем же квалификационным требованиям, что и их коллеги по другим кафедрам, а психотерапевты-практики в той же мере научно подготовлены к своей профессии, что и врачи-практики. А то, что практикующие врачи, как правило, так же мало или так же много исследуют, как и практикующие психотерапевты, ничего не говорит о научном статусе ни медицины, ни психотерапии.

Кроме того, образование практикующего психотерапевтического персонала регулируется Австрийским законом о психотерапии.

Дата добавления: 2015-11-26 | Просмотры: 541 | Нарушение авторских прав