АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ 3 страница

Мы могли бы снабдить этот раздел библиографическими ссылками, указывающими на быстрое развитие этих областей, - но это очень далеко от наших намерений, состоящих в том, чтобы соотнести предлагаемую дальше технику с аспектами научного подхода. Упомянем здесь недавно изобретенный <индикатор бодрствования>, основанный на том, что при бодрствовании проприоцепторы человека демонстрируют функционирование не ниже определенного уровня интенсивности. Если человек расслабляется и его мышечный тонус падает ниже этого уровня, - он засыпает. Прикрепив ко лбу человека электроды и получая потенциалы действия от фронтальных мышц, можно создать реле, которое замкнет цепь, если

потенциал упадет ниже заданного уровня, так что включится, например, громкий звонок, который разбудит человека. Парадоксальным образом, засыпая, человек (помощью этого приспособления сам себя будит. Пилотам, шоферам дальних перевозок и другим людям, вынужденным или вынуждающим себя бодрствовать, когда хочется спать, это приспособление могло не раз спасти

жизнь.

Следует, однако, заметить, что в самой сущности этого подхода речь идет об управлении поведением извне Как будто таким трудом приобретенное знание направлено на то, чтобы заставить организм функционировать предписанным образом вопреки самому себе, - даже если тот, кто предписывает это поведение, является частью самого человека.

Эта <человеческая инженерия> не имела бы привкуса произвольности в своих требованиях к организму, если бы можно было бы предположить, что тот, кто предписывает поведение, обладает неограниченной мудростью. Но столь мудрый источник мог бы вообще не вмешиваться, дав самому организму возможности себя регулировать. Если же человеческому организму нельзя доверить управление собственным поведением в условиях современной сложной цивилизации, то можно выдвинуть и противоположное утверждение, что самоуправляемый организм не потерпел бы такой цивилизации.

Оба эти утверждения, однако, бьют мимо цели, потому что, если человеческий организм не управляет собой, то что же им управляет? Если человек уговаривает, принуждает или каким-то иным образом заставляет себя делать то, чего он иначе не делал бы, то уговаривающий и уговариваемый, принуждающий и принуждаемый - оба состоят из живой плоти, - сколь бы ни погрязли они в своей <гражданской войне>. Ответ на вопрос, как получилось, что человеческий организм разделился таким образом, если это - не неизбежное положение вещей, может быть несколько спекулятивным и опирающимся на историю развития современного общества. Здесь не место обсуждать эту тему, которая блестяще рассмотрена в книге Л. Л. Уайта <Второе развитие человека>^ Бесспорный факт, что люди в своем функциониро-IO.L.L. Whyte. The Next Development of Man., N.Y., 1948.

вании разделены таким образом. Но мы не начинаем нашу жизнь в этой войне с самим собой. И если человек не равнодушен к превратностям своей жизни, он может ясно увидеть это разделение и - главное - в самом процессе его обнаружения начать избавляться от него. С точки зрения экспериментатора это может показаться уходом в <субъективизм>, но на определенной ступени человек обнаруживает, что дихотомия <субъективное-объективное> - ложная дихотомия.

Чтобы сделать это более ясным, вернемся еще раз к предполагаемой противоположности экспериментального и клиницистского подходов. В чем главный пункт расхождения? Мы уже подошли вплотную к тому, чтобы выразить это непосредственно. Методология и мировоззрение экспериментального подхода, порожденные физикой, стремятся, насколько возможно, обращаться с живым как" с неживым. Исследователь, отвлекаясь от своей телесной воплощенности, тщетно стремится превратиться в бесплотный глаз, изучающий живое как бы с точки зрения безличного, но наделенного значительным интеллектом инструмента. При этом он видит деятельность, которая управляет другой деятельностью, - что, безусловно, справедливо, -но не в состоянии обнаружить ничего другого. Мы осмелимся утверждать, что с точки зрения обесчеловеченного наблюдателя (а это, повторяем, и есть тот идеал, к которому стремится наука) это все, что можно увидеть, как бы далеко не продвинулось исследование. Более того, в рамках целей, о которых говорят многие науки, включая часть психологии, как в теории, так и в прикладных областях, нет не только возможности, но и желания выходить за эти пределы! Это знание, истинное и проверенное в условиях контролируемого наблюдения. Это дает человеку значительные возможности актуального и потенциального управления условиями его жизни. Но это не есть его жизнь!

В противоположность этому клиницист стремится ко все более интимному контакту с деятельностями человеческого организма, как они им проживаются. Пациент приходит с представлениями о себе, которые являются смесью фактов и воображения. Но это и есть то, что он замечает в себе и в своем мире. Это не безлично, наоборот, это в высшей степени лично. Он ждет от терапевта не знания (в виде словесных утверждений), которое пра-32

вильно описало бы его ситуацию, возможности ее трансформации и необходимые для этого процессы. Нет! Он ищет облегчения - и это не вопрос слов.

В пределах своих возможностей (а все мы ограничены) клиницист эмпатирует пациенту, то есть переживает его опыт посредством своего собственного опыта. Он ведь тоже человек, проживший свою жизнь. Когда пациент говорит о себе, врач не скажет: <Пожалуйста, будьте более объективны в своих утверждениях, иначе ваш случай не будет иметь значения>. Напротив (и в особенности с пациентом <вербального> типа) терапевт постарается, чтобы он становился все менее скрытным, менее безличным, менее сдержанным, и отстраненным от самого себя. Терапевт постарается помочь пациенту разрушить барьеры, которые он воздвиг между <официальным я> - тем фасадом, который он представляет на обозрение общества, и его более субъективным <я> - чувствами и эмоциями, которых, как ему говорили (а позже он и сам стал себе это говорить) - мужчина или взрослый человек не должен иметь. Эти отбрасываемые части обладают колоссальной жизненной энергией; и сколько энергии нужно тратить, чтобы продолжать их отбрасывать! Вся эта энергия может быть возвращена <субъекту> и найти лучшее применение.

Мы считаем человеческий организм активным, а не пассивным. Например, сдерживание определенного поведения - это не просто отсутствие этого поведения в его внешнем выражении; это именно <держание> его внутри себя. Если сдерживание убрать, то удерживаемое не просто пассивно проявится; человек активно, энергично осуществит это поведение.

С <объективной> точки зрения человеческий организм - это инструмент, управляемый откуда-то извне Это управление может называться <причинно-следственными отношениями>, <влиянием среды>, <социальным давлением> или чем-то еще, но в любом случае организм оказывается обладателем непрошеного наследства. Эта установка стала столь распространенной, что человек начинает чувствовать себя безучастным свидетелем собственной жизни. Он игнорирует или отрицает, что сам - хотя бы до некоторой степени - создает собственную ситуацию;.например, активно порождает свой невротический симптом. Конечно, в <объективном> отношении к себе есть определенные плюсы, связанные с возможностью увидеть собственное поведение со стороны. Но это

усугубляет тенденцию говорить с собой и о себе таким образом, как будто говорящий находится где-то вне пределов органической жизни с ее ограничениями.

Это приводит нас к древней проблеме ответственности. В той мере, в какой человек держит свою жизнь на расстоянии вытянутой руки и рассматривает ее так сказать со стороны, вопрос.об управлении ею, регулировании, направлении ее в ту или иную сторону - это вопрос технологии. Если что-то не удается, то человек - независимо от разочарования или облегчения, - свободен от личной ответственности, потому что он всегда может сказать: <При нынешнем состоянии наших знаний мы еще не научились обращаться с такого рода трудностями>.

У человека не может быть рациональных оснований принимать на себя ответственность за то, с чем он не находится в соприкосновении. Это относится, например, к тому, что произошло где-то очень далеко и о чем человек может быть никогда и не слышал; но это также относится к событиям собственной жизни, если человек их не сознает. Если же человек входит с ними в соприкосновение и начинает сознавать, каковы они и какую функцию выполняют в его жизни, он становится ответственным за них - не в том смысле, что теперь он взял на себя ношу, которой у него раньше не было, но в том смысле, что теперь он знает, что именно он в большинстве случае волен решать, будут ли они продолжаться. Это совершенно другое понятие ответственности нежели то, в основе которого лежит представление о моральной вине.

Итак, решающий момент в различии между экспериментатором и клиницистом состоит в том, что первый стремится к безличным описаниям нейтральных процессов, действующих во вселенной, в то время как последний хочет иметь дело с человеческим опытом, то есть, как мы цитировали, <актуальным проживанием события или цепи событий>. Но должны ли эти подходы оставаться взаимно исключающими, как это было до сих пор; должны ли они, признав друг друга, согласиться на свое несогласие, или они могут, хотя бы в области исследования того, как люди управляют собой и другими, объединить усилия в разрешении общих проблем? Многое здесь пока покрыто туманом неизвестности, но кое-что можно уже прояснить. Клиническая практика в ее развитых формах получает

<субъективными> методами результаты, которые вполне поддаются измерению и оценке <объективными> методами, доступными строжайшему экспериментатору. Например, измерение уровня хронического мышечного напряжения у человека во время и после лечения <субъективными> методами принесло позитивные открытия посредством <объективной> техники.

Все содержание разговоров клинициста с пациентом можно представить в качестве вековечной и до сих пор незавершенной экспериментаторами проблемы <инструкций субъекту>. Если экспериментатор проводит эксперимент, не давая испытуемым словесных инструкций, он позже обнаруживает, что они не действовали в пустоте, а сами давали себе <аутоинструкции>. Тогда он начинает давать им в высшей степени формализованные инструкции, часто напечатанные на карточках. Он также начинает проводить эксперименты, специально направленные на выяснение того, как действуют те или иные изменения в инструкциях - в ясности, формулировок, времени предъявления, количестве и пр. - и этот тип работы легко расширить до клинической практики и до обучения вообще.

Будет интересно также посмотреть, что произойдет с экспериментаторами, если они сами попробуют осуществить неформальные эксперименты, которые описаны на следующих страницах. В той мере в какой это изменит их как людей, это изменит также и их профессиональные установки, обратив их внимание на тот факт, что даже самая чистая наука - это произведение людей, вовлеченных в увлекательное дело проживания собственной жизни.

Язык, на котором можно говорить о личном опыте, по необходимости менее точен, чем тот, на котором описываются общезначимые объекты и действия. Если малыша научили говорить <а-ва> при появлении домашнего четвероногого, и если этот малыш, оказавшись в поле и увидев лошадь, скажет <а-ва>, мама скорее всего ответит ему: <Нет, милый, это лошадка, - и начнет объяснять разницу между собакой и лошадью. Постепенно ребенок обретает точный словарь, фиксирующий соответствие между тем, что видят во внешнем мире он и окружающие его взрослые.

Личные события, хотя и для них есть какие-то слова, не могут быть названы столь точно и определенно, потому

что ошибки в наименовании трудно поправить. Ребенок может научиться говорить <Больно!>, потому что, когда он падает, ушибается и пр., кто-то говорит ему: <Больно, да?> - но никто не может почувствовать его боль вместе с ним. Более того, если событие действительно является <личным>, то - при наличии соответствующей мотивации - оно может быть преувеличено или преуменьшено без опасения, что обман будет раскрыт.

Опыт часто пытаются передать метафорически; это традиционная область писателей и поэтов. Дети прекрасно это делают, пока их вербализация не выхолащивается требованием общезначимости. Маленький мальчик, гулявший по солнцу со своей мамой, заявил: <Мне больше нравится в тени. Солнце поднимает слишком сильный шум в моем животе>. Однако поэзия - все же неадекватное средство для передачи того, как-функционирует ваше <я>, поэтому нам лучше оставаться вполне прозаичными. Большую помощь может оказать нам терминология, созданная гештальтпсихологией.

Импортированная поколение назад из Германии, гештальтпсихология наделала много шума в научном мире Соединенных Штатов. Простыми экспериментами она продемонстрировала многие ранее незамеченные аспекты <визуального восприятия> Она отвергла представления, что воспринимаемый объект собирается из фрагментов, утверждая, что восприятие с самого начала обладает собственной организацией, то есть что это - гештальт или конфигурация. Визуальное поле структурировано как <фигура> и <фон>.

<Фигура> - это средоточие интереса, объект, узор и пр.; <фон> - контекст или ситуация. Отношение между фигурой и фоном динамичны: в одной и той же ситуации на передний план могут выдвинуться, в зависимости от различных интересов и сдвижек внимания, различные фигуры. Если некая фигура разложима на детали, она сама может стать фоном, в то время как ее деталь превратится в фигуру. Разумеется такого рода феномены <субъективны>, и этот аспект гештальтпсихологии ограничивал ее развитие на американской почве, где в это время велась борьба с <субъективизмом> Титчнера посредством некритического восприятия <объективности> уотсоновского бихевиоризма и павловской рефлексологии.

До сих пор можно по пальцам пересчитать универ-36

ситеты, в которых гештальтпсихология преподается на психологических факультетах; зато она широко используется по всей стране в преподавании искусства, литературы, вообще <гуманитарных дисциплин>.

Гештальтдвижение оказало глубокое влияние на психологию, покончив с тенденцией <атомистического> собирания конструкций из блоков и введя в язык психологии представление об <организме как целом>. Это влияние могло бы быть и большим, если бы сами геш-тальтпсихологи не уступили требованиям эпидемии <объективности>, пожертвовав многими обещающими новациями своего подхода ради преждевременного внедрения количественных измерений и излишних экспериментальных ограничений.

Поскольку мы будем широко пользоваться понятиями гештальтпсихологии, мы приведем несколько визуальных иллюстраций. На рис. 1 вы видите известный хрестоматийный пример феномена <фигура - фон>.

Можно увидеть этот рисунок как белую вазу г;а черном фоне. Если же принять за фон белое, то можно увидеть два силуэта в профиль. Можно научиться быстро переходить от одного способа восприятия к другому, но невозможно воспринимать обе фигуры одновременно. Переход восприятия от одной фигуры к другой не обусловлен какой-либо модификацией того, что объективно дано в рисунке; это результат активности воспринимающего организма. Обратите внимание на трехмерное качество двумерного изображения. Когда вы смотрите на белую фигуру, черный фон воспринимается как находящийся позади нее; тот же эффект имеет место, когда вы видите две головы на фоне освещенного окна.

Рис. 2 также представляет собой двойное изображение, но содержит больше деталей. Скорее всего сначала вы увидите молодую женщину в повороте на три четверти назад и влево. Но, может быть, вы окажетесь одним из примерно пяти человек, кто сначала видит старуху, смотрящую вперед и налево. Если в течение некоторого времени вам не удастся реорганизовать спонтанно то, что вы увидели сначала, то есть разрушить этот образ и использовать его части как детали новой картины, - у нас есть способы помочь вам, и это по существу те же самые способы, которые будут применяться в нижеследующих экспериментах.

Сначала, однако, нужно сделать несколько важных замечаний по поводу ситуации. Если бы вам не сообщили, что существует и вторая картина, вы могли бы не заподозрить этого и не стали бы ее искать. Вы были бы вполне удовлетворены правильностью и адекватностью того, что вы увидели с самого начала. То, что вы сейчас видите - какая бы из картин это ни была, - правильно. Сейчас вы, возможно, готовы согласиться, что мы не собираемся вас дурачить, и если вы еще не увидели вторую картинку, то скоро увидите. Но в другом контексте вы, может быть, не так легко согласитесь продолжать поиск.

Видя молодую женщину там, где, как мы утверждаем, нарисована старуха, вы - если вы принадлежите к уступчивым людям, - может быть решите <сыграть в поддавки> и сказать то же, что говорим мы. Если нас гораздо больше, чем вас; если, к примеру, мы составляем <общество>, а вы - всего-навсего <индивид>, мы наградим вашу уступчивость утверждением, что вы ведете себя <нормально>. Заметьте, однако, что это поведение вам навязано, оно не ваше. Вы соглашаетесь с нами только на словах, но не на основе видения, которое невербально.

Эта картинка устроена таким образом, что различные ее детали имеют двойную функцию. Длинный выступ, очерчивающий нос старухи, в рисунке молодой женщины играет роль щеки и линии подбородка. Левый глаз старухи - это левое ухо молодой женщины, рот старухи - воротничок на шее молодой женщины, и т. д. Мы помогли бы вам в большей степени, если бы могли провести по линиям указкой, но, скорее всего, вы и так уже увидели вторую картинку. Это приходит внезапно, иногда вызывая восклицание удивления, почему гештальтпсихо-логи и называют это <ага-эффектом>; формально это называется <инсайтом>.

Чтобы подробнее проиллюстрировать то, что называется инсайтом или внезапной реорганизацией поведения, мы предлагаем вам еще три рисунка. Первый легок для восприятия, второй - труднее, третий - очень труден для большинства людей (хотя, конечно, бывает множество исключений). Это не <двойные> картинки, это просто неполные изображения, в которых опущены детали, обычно в рисунке присутствующие. Работа, которую надо проделать воспринимающему, состоит в том, чтобы <субъективно> заполнить пробелы, увидев и назвав изображенный объект, то есть завершить гештальт. Пристальное глазение на детали, равно как и произвольные

попытки <придумать> объект, приписывая частям какие-то значения, обычно препятствуют спонтанному процессу реорганизации, блокируют его. В том, что восприятие должно быть спонтанным и не может осуществляться по произволу, вы уже могли убедиться на примере рисунка старухи и молодой женщины. Свободно переводя глаза с одной детали на другую и по возможности относясь к картинке с интересом и любопытством, а не с раздраженным нетерпением, вы создадите наиболее благоприятные условия для восприятия. Если картинки не воспринимаются сразу, образ может проявиться через некоторое время, когда вы посмотрите свежим взглядом.

Когда в последующих экспериментах мы будем говорить о фигуре и фоне, это может иметь не только визуальный смысл. Здесь мы приводим визуальные примеры, потому что их легче всего передать в книге, но позже мы предложим вам, например, прочувствовать различные мышечные напряжения, которые вы сможете найти в своем теле, а также покалывания, почесывания, и даже <слепые пятна>, и посмотреть, не образуют ли они единый гештальт - в данном случае двигательный, и не окажется ли он начальным паттерном какого-либо действия, которое вы можете совершить. Это может показаться вам трудным, требующим времени, даже раздражающим. Не получив быстрых результатов, вы, может быть, бросите все это дело, проклиная его за потерю дорогого времени, или, по меньшей мере, негодуя на то, что инструкции не сделали вашу работу более ясной, быстрой и легкой. Что касается инструкций - они, конечно, будут совершенствоваться; вы можете внести в это свой вклад, написав нам на имя издателя. Но мы не можем сделать за вас вашу работу. Картинку в предыдущих примерах можете увидеть для себя только вы сами, и так же обстоит дело со всем остальным.

Глава 2

КОНТАКТ С ОКРУЖАЮЩИМ

Эксперимент 1: Чувствование актуального

Прежде всего мы хотим помочь вам усилить чувствование актуального. Большинство людей согласится с тем,

что временами они лишь наполовину <здесь>, что они как бы спят наяву, <теряют нить> происходящего или каким-либо иным образом ускользают из ситуации в настоящем. Люди также говорят о других: <Он отсутствует, будучи здесь>, - или вообще: <с ним невозможно установить контакт>.

Контакт не подразумевает постоянной настороженности с глазами навыкате. Это была бы хроническая тревожность, обычно основанная на непонимании окружающего. Во многих случаях лучше расслабиться, смутно воспринимая окружающее, и отдаться ощущению удобства тела. Как раз неспособность большинства из нас полно переживать такое состояние - проклятие нашего времени; это следствие <незаконченных дел>. По большей части мы узнаем о такой возможности, лишь с завистью наблюдая за домашней кошкой. Впрочем эту способность мы можем вновь обрести.

Но если даже не говорить о таких моментах временного блаженства, когда мы можем позволить себе отбросить настороженность и отдаться теплому чувству благополучия, - в иные моменты ясное и острое сознавание^ актуальности может противоречить интересам организма. Когда зубной врач вырывает больной зуб, только тот, кто хочет изображать собой героя, откажется от анестезии. Природа сама временами действует как анестетик, повергая испытывающего боль в обморок. Однако патентованные <обезболиватели> - совершенно другое дело. Принимая их, мы пытаемся обмануть организм, лишить его чувства актуальности - пульсирующей головной боли, зубной боли, переутомления, бессонницы как индикатора

^Awareness - <сознавание>, <осведомленность>, <замечание> - ключевой термин гештальттерапии. На русском языке нет точного эквивалента, который передал бы смысл этого центрального феномена психической жизни, если она не автоматична, а действительно являет собой жизнь. В более позднем варианте изложения своего подхода, <Гештальттерапия - дословно>, Перлз говорит: <Сознавание само по себе уже целительно>. Читатель, знакомый с книгами П. Д. Успенского <В поисках чудесного> и <Четвертый путь>, может отметить поразительное сходство, но также и моменты отличия <соз-навания> от гурджиевского <самопамятования>. Специально созна-ванию посвящена книга одного из учеников Фр. Перлза, Стивенса <Сознавание - обнаружение, экспериментирование, опыт>. John О Stevens. Awareness: exploring, experimenting, experiencing. - Moat), Rea People Press, 1971. - (Прим. перев.)

<незаконченных дел>. Это предупреждающие сигналы - они указывают, что что-то неладно, и это нуждается во внимании; выключение сигнала - не решение проблемы.

Разумеется, нет нужды в продолжающемся действии сигнала, когда он уже услышан. Если вы уже договорились с зубным врачом на ближайшее возможное время, <обезболиватель> может помочь избежать страдания, которое уже не может быть полезным. С головными болями, утомлением, бессонницей дело обстоит сложнее. Иногда семейный доктор может справиться с ними так же легко, как зубной врач справляется с больным зубом, но часто даже специалист качает головой и говорит, что он не находит никаких органических нарушений, и - если он современен, - намекнет на что-то <психосоматическое>. Но даже в этом случае он остережется рекомендовать психологическое лечение - оно длительно, дорого i часто безуспешно. Чаще всего он просто посоветует <забыть все это> или <принять аспирин>.

Всем понятно, что фармакологические обезболива-тели оказываются средствами частичного <вычеркивания) актуальности человека, в данном случае - актуальность боли. Но менее признано, что еще более широко употребляются своего рода <поведенческие обезболиватели>. Они принимаются не в порошках или таблетках, и человек, пользующийся ими не зная, что он делает, будет отрицать, что его действия имеют такую функцию. Более того, коль скоро он попал в зависимость от них, было бы жестоко внезапно лишить его этого, так же как нельзя сразу отнять наркотики у привыкшего к ним человека. Да это и невозможно, поскольку этим поведением человек сам управляет, - знает он об этом или нет. С другой стороны, если он захочет обнаружить в своем поведении такой самообман и постепенно изменить его, все время оставаясь в границах, которые он сам для себя допускает, - это другое дело.

В качестве первого шага в этом направлении мы предложим нечто, что покажется простым до бессмысленности. Описание упражнения (как и других) дано ниже курсивом; таким способом мы отмечаем, что эту часть текста рекомендуется воспринимать как инструкции к эксперименту. Если возможно, попробуйте осуществить эксперимент, прежде чем вы будете читать дальше. Если вы продолжите чтение, не проведя эксперимента, может

-41

оказаться, что вы будете дурачить себя, вместо того, чтобы самостоятельно нечто для себя открыть.

Попробуйте в течение нескольких минут составлять фразы, выражающие то, что вы в данный момент сознаете. Начинайте каждое предложение словами <сейчас>, <в этот момент>, <здесь и сейчас>.

Теперь, когда вы в первый раз попробовали воду и найдя, что она не слишком холодна и не слишком горяча, пережили это, давайте поговорим об этом немного. Потом мы попросим вас проделать это еще раз.

Актуальное находится всегда в настоящем времени. То, что случилось в прошлом, было актуально тогда, а то, что случится в будущем, будет актуально, когда оно случится. То же, что актуально теперь - и таким образом все, что вы можете сознавать - должно быть в настоящем. Следовательно, если мы хотим развить чувство актуальности, нам необходимо подчеркивание таких слов как <сейчас>, и в <этот момент>.

Точно так же то, что актуально для вас, должно быть там, где вы находитесь. Отсюда подчеркивание таких слов как <здесь>. Вы не можете в данный момент пережить непосредственно какое-либо событие, если оно происходит за пределами ваших рецепторов. Вы, конечно, можете вообразить его себе, но этот процесс <воображения> будет происходить там, где вы есть.

Для психоанализа привычно, - например, в интерпретации снов, - говорить о настоящем как включающем недавнее прошлое, скажем, последние 24 часа. Но здесь, когда мы говорим о настоящем, мы будем иметь в виду непосредственное настоящее, здесь-и-теперь: время протяженности вашего внимания, время, которое есть <сейчас>.

Воспоминание и предвосхищение актуальны, но когда они происходят - они происходят в настоящем. То, <что> вы вспоминаете - это что-то виденное, или слышанное, или сделанное в прошлом, но возвращение или восстановление этого происходит в настоящем. То, <что> вы предвосхищаете, случится в какое-то время в будущем, но такое предвидение есть видение в настоящем картины, которую вы здесь и теперь создаете и отмечаете значком <будущее>. Эти соображения могут показаться настолько банальными, что как будто бы нет нужды о них распространяться. Но рассмотрим, например, следующее замечание интеллигентного студента: <Мне кажется, что мы слишком много живем в настоящем и к большому сожалению недостаточно ценим память и уроки прошлого. Точно так же, занятость настоящим мешает нам уделить достаточно внимания возможным результатам наших действий, их влиянию на будущее>. - Утверждающий это не понимает достаточно ясно, что цель нашего эксперимента не в том, чтобы мы жили исключительно для настоящего, слепые и глухие к тому, чему может научить нас прошлое, или беззаботные относительно того, что ждет нас впереди и к чему надо приготовиться; задача в том, чтобы мы жили в настоящем. Полнота проживания настоящего включает соз-навание - в настоящем -^ напоминаний о прошлых уроках, что позволяет более адекватно реагировать в настоящем; она включает также сознавание в настоящем предвестников будущего и соответствующее приспособление поведения. Здоровый человек, опираясь на точку отсчета в настоящем, свободен смотреть назад и вперед, когда к этому предоставляется случай.

Вот еще одно утверждение, которое могло бы повергнуть нас в пучины метафизики, если бы мы не знали, как с ним обойтись: <Другие, возможно, могут оставаться в настоящем, но я, к сожалению, нахожу это совершенно невозможным. Для меня не может быть постоянного настоящего. В этот самый момент я как раз ускользаю...> - Стремление ухватить настоящее, пришпилить его булавкой, как бабочку, обречено на неудачу. Актуальность все время меняется. У здорового человека чувство актуальности устойчиво и постоянно, но сцена все время меняется, как вид из вагонного окна. Позже мы увидим, что если актуальность кажется фиксированной, постоянной, неизменной и неизменяемой, - это фиктивная актуальность, которая постоянно заново строится, поскольку она служит определенной цели личности в настоящем, для которой нужно поддержание такой фикции.

Дата добавления: 2014-12-12 | Просмотры: 743 | Нарушение авторских прав