АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ 11 страница. Рассмотрите как можно больше своих <черт> - речь, одежду, поведение в целом и пр.-и задайте себе вопрос

Рассмотрите как можно больше своих <черт> - речь, одежду, поведение в целом и пр.-и задайте себе вопрос, подражая кому вы их обрели. Друзьям? Врагам? Если вы одобряете в себе эту черту, чувствуете ли вы благодарность к ее источнику?

Межличностное слияние - разновидность транса или гипноза. Мы все поддаемся внушению в этом смысле, но защитой является доступность внушаемого сознаванию и способность оценивать эмоциональную привязанность к другому.

Понаблюдайте за своими реакциями на кинофильм или спектакль. Отметьте, насколько вы отождествляетесь (обычно не замечая этого) с действующими лицами. С

какими именно? Есть ли действующие лица, с которыми вам трудно отождествляться?

Способность вызывать такое отождествление зрителей определяет успех артиста в создании <реальности> (лучше сказать - иллюзии реальности). От этого в значительной степени зависит популярность фильма или спектакля. Однако произведения искусства, которые достигают только этого, не имеют большой ценности, потому что извлекать эмоции из привычных каналов, реальных или воображаемых - дешево дающийся опыт, не опирающийся на сотворчество. Художественный опыт достоин этого названия только если он ведет вас к трудным отождествлениям с возможностями, отличающимися от привычных, к более широкому взгляду и более тонкому анализу. Далее, с точки зрения серьезного искусства, очень важны манера, стиль и техника. Как раз это невозможно воспринять, просто погружаясь в отождествление с действующими лицами; для этого надо быть внимательными и к тому, как они создаются. Обращая внимание на стиль одновременно с сознаванием действующих лиц и сюжета, вы будете отождествляться с артистом-творцом и сможете в какой-то степени разделить его радость творчества.

В заключение этого разговора о слиянии мы предлагаем вам рассмотреть вину и чувство обиды как симптомы нарушенного слияния. Если слияние между А и Б нарушается, А будет думать, что нарушил его либо он сам, либо Б, следовательно один из них виноват в этом. Если А полагает, что он сам сделал это, он должен исправить положение и принести свои извинения Б, чтобы восстановить слияние; если же он считает виноватым Б, он чувствует обиду, чувствует, что Б должен заплатить ему чем-то, от извинения до готовности понести наказание. По-немецки Shuld означает вину и долг; извиняться по-немецки entsuldigen - делать себя должным или виноватым.

Цель вины или обиды - этих бессознательных претензий к себе или к партнеру - в том, чтобы восстановить нарушенный баланс и исправить невыносимую ситуацию разрушенного слияния. Но при этом человек избегает актуального контакта с другим человеком как личностью, в форме ли взрыва гнева, акта благородного понимания и прощения, радования чужой радости, честности с собой, или любого другого действия, которое мо-136

жет здесь оказаться уместным, если верх не возьмет рабское стремление восстановить <статус кво>.

Вспомните, по отношению к кому вы чувствуете вину или обиду. Вызвали ли бы подобные действия то же чувство, если бы они принадлежали кому-нибудь другому? Теперь вспомните свои отношения с этим человеком в целом. В какой степени вы принимаете как само собой разумеющееся то, что может быть этим человеком вовсе не принимается как само собой разумеющееся? Хотите ли вы изменить статус кво? Тогда, вместо того, чтобы мучить себя чувствами вины или обиды, поищите путей расширения области контакта!

Виноватый и обижающийся по большей части переплетены друг с другом. Они зависят друг от друга (мы вер немся к этому механизму, когда пойдет речь о сосании, кусании и жевании в экспериментах на интроекцию). Эти люди боятся, что если определенное слияние, - какой бы бесконтактной и <непитальной> ни была эта эмоциональная связь, - будет разорвано, то они останутся полностью и непоправимо лишенными питания!

Многие студенты сочли предложение пересмотреть свои привычки совершенной чепухой, будучи вполне уверенными, что они попробовали различные способы выполнения определенных дел и выбрали наиболее эффективные и удобные. К чему тогда пробовать что-то еще, искать другие возможности? Это будет только потерей времени и причинит лишние неудобства. Многие вспоминали несчастную судьбу сороконожки, которая задумалась, которой ногой ступать после двадцать второй.

Некоторые попробовали выполнить несколько знакомых дел непривычным образом, нашли, что это возможно, и на этом основании заключили, что они - не <рабы привычки>. Реакции других варьировались в диапазоне от согласия с тем, что небольшие изменения в заведенном порядке, например, бриться, вызывают раздражение, до испуганной констатации, что во вполне обычных действиях они не могут отойти от рутины ни на йоту без значительного внутреннего шока.

Один человек обнаружил, что если он вносит что-то новое в свое поведение, то чувствует себя <на неудачном пути>. Он нашел, далее, что многое в его отношениях с другими людьми ограничивалось желанием скрывать свои

предрассудки. В отношении своего <счастливого> распорядка дня он сказал: <Если я иду с кем-то, и мой спутник хочет идти другой дорогой, я заставляю себя идти вместе с ним, потому что не хочу, чтобы он знал о моей беспомощной вере в добрые и дурные предзнаменования. При этом я чувствую себя несчастным и сердитым; но я до сих пор не сознавал, что я сержусь на своего спутника, и считаю его обязанным мне чем-то за согласие идти его путем, в то время как в тайне я знаю, что это несчастливый для меня путь>.

Некоторые отмечали, что могут вполне равнодушно смотреть, как другие делают нечто иначе, чем они сами. Другие чувствовали в таких ситуациях раздражение или беспокойство. Приведем несколько примеров: <Жена гладила мне брюки. Я нередко делаю это сам; но разумеется, я делаю это не с такой аккуратностью и не с таким терпением, как она. Я стараюсь сделать это как можно скорее. В результате, посмотрев некоторое время на ее работу, я почувствовал раздражение, как будто я сам напрягался, чтобы заставить утюг двигаться быстрее>.

<Я горжусь своим умением водить машину, но я очень косен в своих привычках. Это делает меня совершенно нетерпимым к другим водителям, ведут ли они свою машину или мою. Я сержусь, когда какой-нибудь водитель на дороге нарушает одно из <правил>, которые я сам для себя установил, даже если это ничем не грозит ни мне, ни кому-либо другому. Моя жена вызывает во мне страшный гнев, если отклоняется хоть немного от того, что я считаю правильным, например, остается на малых оборотах секундой долее, чем сделал бы я>.

<Я начинаю замечать, что часто испытываю беспокойство, если сталкиваюсь с другим способом действования>.

<Я чувствую чуть ли не принуждение закрывать двери, если кто-нибудь оставляет их открытыми. Если я пытаюсь не обращать внимания на открытую дверь, я сижу и мучаюсь беспокойством до тех пор, пока дверь не закрыта. Я пытался игнорировать это, но не могу. Неудобство от вставания и закрывания двери гораздо меньше, чем от ожидания, что раньше или позже кто-нибудь другой ее закроет>.

<Меня очень беспокоит, если кто-нибудь делает что-нибудь иначе, чем сделал бы я. Я уверен, что они все испортят. Это чувство настолько сильно, что я ухожу в такое место, откуда не видно, что там делается; если же я

остаюсь, я должен сказать работающим, как нужно это делать, иногда я прямо выхватываю работу из рук у людей и делаю ее сам>.

Вот более пространный отчет: <Я обнаружил, что являюсь рабом своих представления об эффективности. В течение всей жизни я следовал привычке сводить все необходимые действия к системам привычек (я, например, причесываюсь перед бритьем, чтобы влага не попала на лицо, после того как оно присыпано тальком); предположительно это делается для того, чтобы у меня оставалось больше времени для такого серьезного дела, как <ду-мание>. Познакомившись с литературой по психотерапии я, конечно, узнал о механизме навязчивой аккуратности и попытался избавиться от значительной части привычек, которые показались мне ненужными и ритуалисти-ческими. В данном эксперименте я попытался для пробы изменить некоторые из своих привычек, даже когда я был уверен, что эта привычка наиболее эффективна из всех возможных. Это действительно создавало тревогу. Созна-вание, что новая процедура - это эксперимент, и что ее можно оставить в любой момент, до некоторой степени смягчала беспокойство, но мое <суперэго> (я) продолжает надоедать моему <эго> (мне), чтобы мы (я) что-то с этим сделали. Когда я смотрю, как другие делают что-то, что я делаю определенным (наиболее эффективным) стилизованным образом, меня действительно беспокоит, что они <делают не так>. Мне очень трудно удержаться от инструктирования их, даже если их действия меня не касаются и непрошеный совет может вызвать возмущение. Обычно я прибегаю в фантазии к облегчающей дело поговорке <С дураком только дурак разговаривает>.

Некоторые, не чувствуя себя привязанными к какой бы то ни было рутине, рассказывали о <прискорбном> отсутствии регулярной и сберегающей усилия системе обращения с рутинными делами.

Что касается эксперимента, в котором нужно было до вставания из постели вообразить изменения рутинного распорядка, некоторые утверждали, что они чувствуют себя при этом слишком сонными, чтобы делать что-то в этом роде. Другие отмечали, что небольшие по видимости изменения могли сделать их день совершенно другим. <В течение многих лет я пытался заставить себя вставать немного раньше, чтобы не было этой раздражающей спешки в последнюю минуту перед работой. На прошлой неделе,

вместо того, чтобы, жалуясь на жизнь, все же проспать лишних 15 минут, однажды утром я представил себе, что случится, если я откажусь от этого удовольствия. Это не внесет значительного изменения в общее количество сна, но даст мне возможность начать день без давления. Забавно, что когда я посмотрел на дело таким образом, я увидел, что я не должен заставить себя это делать, а хочу этого. В результате я не спешу, не шатаюсь от сна все утро и гораздо более расслаблен>.

Многие участники эксперимента считают, что отождествляются наиболее полно с одним определенным действующим лицом в фильмах или пьесах. Те, кто отождествляет себя с героем или героиней, полагают, что все остальные делают также; но нашлись многие, предпочитающие воображать себя <собакой снизу> или <собакой сверху>, святым, грешником, - независимо от того, является ли предпочитаемая ими роль центральной. Один человек утверждает: <Я всегда - совершенно всегда! - злодей>.

Кроме некоторых исключительных поведенческих моментов, мало кто сознавал, что заимствовал привычки и черты поведения у других: <Я знаю, что одну особую черту поведения заимствовал у отца: это разыгрывание <мудреца>, разрешителя чужих проблем, устроителя чужих дел. Это беспокоит меня, потому что я не думаю, чтобы у меня было реальное понимание разного рода проблем. Мне действительно доставляет удовольствие помогать близким друзьям, когда я могу это сделать (так делал и мой отец), но я не чувствую себя благодарным ему за то, что он научил меня быть в центре всех забот на свете>.

Что касается вины и обиды, наше предложение <поискать путей расширения области контакта> вызвало хор нетерпеливых вопросов, как это делать. С другой стороны, некоторые сообщали, что они начали это делать: <Недавно у меня были проблемы с дочкой. Но вот я сунул свою гордыню в задний карман, и попробовал расширить область контакта, честно сообщив ей о моей обиде. И вот - она перестала меня задирать!>

Вот еще сообщение: <Последние тринадцать лет мои отношения с родителями были напряженными. Мне не нравилось быть с ними, и обычно я ухитрялся быть настолько неприятным, что они тоже получали мало удовольствия от общения со мной. Я чувствовал себя обиженным, первоначально "потому, что я считал их слишком

строгими. Может быть, я также чувствовал себя виноватым, но этого я не сознавал. Я не знаю, чувствовали ли они мою враждебность, но полагаю, что они все еще любят меня несмотря на мое непослушание. Я уважаю их, потому что у них много прекрасных качеств. Я никогда не говорил им о своих чувствах. Мой Бог, я думаю, что теперь я это сделаю. Это уже не может ничего ухудшить! Если я обнаружу свои чувства (конечно, сказав и о том, что меня в них восхищает), самое худшее, что может случиться - это то, что моя <война> выйдет на поверхность, причем ее можно вести более интеллигентно. И мы можем прийти к лучшему взаимопониманию и увидеть, что у нас гораздо больше общего, нежели я сам до сих пор позволял себе думать. Конечно, стоит попытаться. В свете этих экспериментов я вижу, что мое поведение до сих пор было глупым, детским, неприспособленным. Надеюсь, что мой энтузиазм по поводу этого запоздалого проекта продлится некоторое время, потому что я увижу своих родителей только через месяц>.

Эксперимент II: Превращение тревоги в возбуждение

Освобождение от чувств вины и тревоги всегда считалось одной из основных психотерапевтических задач. Вину (и обвинение) мы описали выше как следствие слияния. Вина - это стремление наказать себя, когда человек принимает на себя ответственность за прерываемое слияние. Обвинение (и обида) - это требование, чтобы другой человек чувствовал себя виноватым. И то и другое является сопротивлением по отношению к контакту, соз-наванию и дифференциации. Это привязывание себя к данному частному объекту или определенному человеку в изоляции от остального опыта. И то и другое пронизывает собой всякий невроз (дальнейшее усложнение вины в виде <совести> мы рассмотрим в последующих экспериментах на проекцию).

Тревожность - невротический симптом par excellence. Даже если сам человек не чувствует тревоги благодаря вытеснению, она будет явной для каждого наблюдательного глаза, проявляясь в беспокойстве, повышенном пульсе, поверхностном дыхании. Поскольку психотерапевты считают тревожность основным симптомом у всех пациентов, то теоретизированиям по этому поводу нет конца. Травма рождения, придушенность широкой гру-141

дью матери, <обращенное> либидо, сдерживаемая агрессия, стремление к смерти, - все это и многое другое кажется различным теоретикам центральным в тревожности. Каждая теория может быть справедливой по отношению к определенным специфическим случаям; но все они не замечают общего во всех случаях чувствования тревоги. Между тем, это очень простое психосоматическое событие. Тревога - это переживание трудности дыхания во время заблокированного возбуждения. Это переживание попытки набрать больше воздуха в легкие, скованные мышечным сжатием грудной клетки.

Мы используем термин <возбуждение> для обозначения повышенной энергетической мобилизации, которая возникает, когда имеет место сильная заинтересованность и глубокий контакт - эротический, агрессивный, творческий или любой другой. Возбуждение всегда сопровождается усиленным метаболизмом - окислением накопленных пищевых субстанций, и потому возникает насущная потребность в большем количестве воздуха. Здоровый организм реагирует на это просто учащением и увеличением амплитуды дыхания.

Невротик же обязательно пытается контролировать возбуждение, и основным средством, которым он для этого пользуется, является вмешательство в дыхание. Он пытается сделать вид, для себя и для других, что он безразличен, остается <спокойным и холодным>, не теряет власти над собой; вместо спонтанного углубления дыхания - как вдохов, так и выдохов, - он произвольно, намеренно пытается продолжать дышать так, как он дышал перед возбуждением с его усиленным окислительным процессом.' Затем, вопреки самому себе, он сжимает грудную клетку, чтобы усилить выдох, чтобы избавить легкие от углекислого газа (продукта окисления), чтобы создать вакуум, в который может войти свежий воздух. Самое английское слово <anxiety> происходит от латинского angustia - узость, сужение. Тревога возникает вместе с непроизвольным сжатием груди. Она возникает во всех случаях (как невротических, так и не связанных с неврозом), когда организму не хватает кислорода. Таким образом, это, собственно, не симптом невроза; в неврозе тревожность возникает как чрезвычайное состояние, вызываемое конфликтом между сильным возбуждением и болезненным самоконтролем. Тревогу нужно отличать от страха, хотя обычно ощу-142

щаемая между ними связь легко может найти объяснение. Страх вызывается некоторым опасным объектом в среде, с которым либо нужно что-то сделать, либо избегать его. Тревога же - внутриорганическое переживание, не имеющее прямого отношения к внешним объектам. Без сомнения, возбуждение страха, если оно подавляется, вызывает тревогу; но тревога вызывается подавлением и любого другого возбуждения. В действительности многие ситуации вызывают страх, но в нашем обществе <сильная> личность старается не проявлять его, и таким образом между тревогой и страхом устанавливается тесная связь.

Предвосхищение положительного переживания также может вызвать тревогу - когда, например, мы говорим, что человек <затаил дыхание в ожидании чего-то>. Тревога возникает, когда мы стремимся ввести возбуждение в принятые рамки. Это то, что Фрейд называл <инстинктивной тревожностью>, вызываемой именно излишним контролем необходимых функций организма. Другой известный случай тревожности, не связанной со страхом - сценическое волнение, доходящее до <страха>. Публика не является чем-то, с чем нужно что-то делать, или чего нужно избегать, и она не представляет реальной опасности (если только это не тот случай, когда публика запаслась гнилыми помидорами). Актер волнуется, и без его возбуждения исполнение было бы холодным и безжизненным. Если ему удается преодолеть затруднения дыхания, он разогревается и наполняется волнением. Часто актеры перед спектаклем беспокойно ходят взад-вперед. Это конечно лучше, чем стоять, но еще лучше было бы глубоко дышать. Усложнение этой ситуации <смущением> мы будем рассматривать позже, но в общем в этом случае артист предчувствует, что что-то будет не так, что он плохо сыграет и тем прервет слияние между собой как реальным исполнителем и идеалом себя, как артиста, который никогда не обманывает ожидания публики (т. е. свои).

Хотя тревога как правило имеет свое особое качество, зависящее от того, какого рода возбуждение блокировано, по большей части, как говорилось, она проникнута страхом. Поскольку сексуальное и агрессивное возбуждение в особенности опасны и наказуемы, полный страха контроль такого возбуждения различными способами вмешивается в нормальное дыхание. Чтобы остановить взрыв гнева или крик ярости, человек сдерживает дыхание. Это

имеет двойную функцию: с одной стороны, возбуждение лишается своего топлива - кислорода, с другой - задерживается внутри то, что было бы выражено, если бы человек позволил себе свободный выдох. Также во время мастурбации или полового акта человек может подавлять шумное дыхание, скрывая возбуждение или стыдясь своей <животности>. Выпяченная грудь, выдающая стремление выставить напоказ <мощный> торс, также дает мало воздуха, потому что человек удерживает его очень жестко, как бы опасаясь показать отсутствие за этим фасадом чего-либо существенного. Дыхание также сдерживается при искусственном сосредоточении и <глазении>, что является частью подавления вызывающего опасение отвлекающего фактора. Нет ничего паталогического в приостановке дыхания на мгновение, что происходит при внезапном появлении сильного стимула. Если внезапно потревожить животное, оно на мгновение останавливает все внешние движения, в том числе и дыхание. Как будто любой звук или чувство мышечного движения, происходящего при дыхании, может помешать, когда для ориентации в новой ситуации необходимо полное внимание. Мы стараемся избежать этих помех, либо дыша более поверхностно, либо вообще задерживая дыхание на несколько секунд. Но неопределенно долгое поддержание такого состояния паталогично.

Дыхание не сводится к вдоху; полный цикл включает выдох-и-вдох. В нормальных условиях выдох не требует усилия, он сводится к <отпусканию>, расслаблению мышц, поднимающих ребра и опускающих диафрагму. Но выдох, разумеется, так же важен, как вдох, потому что он очищает и опустошает легкие, чтобы могла войти новая порция воздуха. Количество воздуха, которое может быть выдохнуто, очевидно зависит от того, сколько его вошло со вдохом, так что культуристы придают более важное значение фазе вдоха. Но если имеет место интерес и возбуждение, а также какое-либо мышечное усилие, глубина дыхания регулируется сама собой вполне адекватно, без помощи искусственных упражнений.

Хотя свободное дыхание рассеивает тревогу, невротику, страдающему этим состоянием, нельзя просто посоветовать вдыхать и выдыхать - то есть дышать. Именно этого он не может, потому что несознаваемо (и из-за этого неконтролируемо) он мешает своему дыханию системой мышечных напряжений, - таких как напряжение диафрагмы, направленное против тенденции рыдать или выразить отвращение, напряжение горла против тенденции кричать, выпячивание груди, чтобы казаться внушительнее, сдерживание агрессивного движения плеч, и множество подобных напряжений, о которых мы будем говорить подробнее в разделе, касающемся ретрофлексии. Невротик совершенно неспособен к полному невынужден-ному выдоху. Его выдох осуществляется неровными порциями, как бы <лесенкой>, и может закончиться, как бы наткнувшись на стену, задолго до освобождения легких. После этого он может еще, посредством намеренного усилия, вытолкнуть еще какое-то количество воздуха, но это искусственное выдыхание продолжается лишь в меру продолжения намеренного усилия.

Лечение тревожности может быть только косвенным. Необходимо найти, какие возбуждения человек в настоящее время не может принять как свои собственные. Поскольку они возникают спонтанно, они должны быть связаны с подлинными потребностями организма. Должны быть найдены пути удовлетворения этих потребностей без опасности для других функций организма. Нужно найти также, каким образом различными структурами мышечных напряжений человек останавливает полный выдох.

Тем не менее, частичное облегчение в каждом данном приступе тревоги может быть достигнуто, как это ни парадоксально, посредством еще большего сжимания груди, а не расслабления. Иными словами, нужно последовать двигательному импульсу, который вы чувствуете (не добавляя других). Основа для достижения более глубокого и длительного улучшения дается в следующих двух экспериментах, связанных с сознаванием работы мышц.

Если вы склонны к тревожности и сознаете это, попробуйте убедиться для самого себя во всем вышесказанном. Один из студентов описывает это следующим образом: <Я пережил один несильный приступ тревоги за последние четыре месяца. Это было во время подготовки к экзамену по физиологии. Чем усерднее я работал, тем меньше, казалось, я знал. Провалиться на экзамене было бы невыносимо для моего самолюбия. Я испробовал ваш совет и попробовал еще больше сжать грудь. Это, повидимому, помогло. По меньшей мере 'я мог примириться с провалом на экзамене (в конце концов я его сдал)! Главное здесь было в том, что я смог думать более спокойно

после того, как освободился от физического напряжения не-дышания>.

<Прочтя Про тревожность, я попробовал рассеивать собственные приступы описанными дыхательными упражнениями. Благодаря свободному выдоху и вдоху, релаксации диафрагмы и т. п., я смог покончить с почти парализующей меня напряженностью тревоги, получив гораздо большую свободу действовать и думать в той ситуации, в которой я это применил (и в других, потому что состояние тревоги, возникшее в одной ситуации или от одного стимула, распространялось на другие и оставалось в течение долгого времени после того, как вызывающий его стимул исчезал). Однако тревога продолжает возвращаться, потому что ничего не сделано, чтобы исправить первоначальный провоцирующий инцидент или стимул>.

<Должен сказать, что при чтении описание тревожности меня не очень впечатлило. Я совершенно забыл об этом, пока через несколько дней я не пошел на встречу> исход которой был очень для меня важен. В ожидании встречи я читал журнал, но вдруг обнаружил, что совершенно не понимаю, что читаю, и понял, что проявляю как раз те симптомы тревожности, которые описаны в эксперименте. Я дышал быстро и поверхностно и становился все более возбужденным с каждой минутой. Так что я постарался дышать глубоко. Сначала это было очень трудно, потому что в действительности я сам не давал себе замедлить дыхание и сделать его более естественным. Но я продолжал попытки, и скоро почувствовал, что начинаю брать себя в руки. В то же время я заметил, что холодный пот, выступавший у меня на шее и на руках, исчезает. Я все меньше чувствовал себя ягненком перед закланием, и все больше - человеком, который собирается поговорить с таким же человеком, как ^ сам. Я был поражен, что могу что-то сделать с вещью, которую я раньше считал.совершенно неуправляемой>.

Некоторые совершенно неправильно интерпретировали сказанное, как в следующих отрывках: <...Я не уверен, что глубокое дыхание - ответ на любую тревогу>. - Конечно нет! Советы относительно дыхания в этом эксперименте давались с ясной оговоркой, что это не магическое излечивающее средство, а всего лишь средство несколько облегчить приступ в данный момент; склонность к тревожности все время изменяется, в зависимости от

перемен в том, что является основой тревоги, то есть освобождения блокированного возбуждения.

<Дыхание несомненно связано с тревогой. Но даже сейчас, когда я вдыхаю и выдыхаю, я все еще чувствую переполняющую меня тревогу. Я чувствую себя как бы плачущим, но я не могу плакать. Я лишь тяжело дышу и чувствую себя напряженным во всех отношениях. Руки сжимаются и разжимаются, нижняя челюсть сжата. Я пожимаю плечами и думаю: <Этому не поможешь; нужно постараться пережить это как можно лучше. Я чувствую все, что вы говорите в своем описании дыхания, кроме того, что ^выдох - это просто нетребующее усилий эластичное возвращение ребер и мышц в расслабленное состояние, предшествующее вдоху>. Мой выдох требует усилия. Как будто я выталкиваю воздух, причем какая-то часть меня сильно сопротивляется, и выдох кончается подавленным рыданием. Забавно, что я не замечал этого раньше. Я пытаюсь усилить это, и к моему большому удивлению это приносит облегчение, как вы и сказали. Дальше, когда я чувствую себя слишком возбужденным, я заставляю себя вдыхать и выдыхать, лучше на улице, - и я нашел, что это тоже помогает>.

Некоторые предпочитают оставлять исследование дыхания на вербальном уровне: <Относительно этой концепции тревожности: вы это серьезно? Это остроумная идея, но я недостаточно знаю физиологию, чтобы судить об этом. Нужно было бы больше доказательств>. - Можно дать достаточно ссылок на авторитетные физиологические исследования. Но здесь мы не ставим своей целью сказать все, что может иметь отношение к делу, в особенности если речь вдет о привлечении ненужных технических подробностей. Мы ограничиваем себя, по большей части, тем, что вы сами можете проверить на собственном опыте. В этом конкретном случае - если вы обнаружите в своем собственном функционировании, что тревога действительно возникает, когда блокируется возбуждение, и, напротив того, рассеивается, если вы можете расслабить собственные ограничения, накладываемые на дыхание, - какое еще доказательство вам нужно?

Сознаете вы в данный момент тревогу или нет, мы рекомендуем вам обратить внимание на ваше дыхание. Представьте и почувствуйте себя дышащим. Вспомните, что само слово <психология> происходит от греческого слова

<психо>, которое первоначально означало <живое дыхание>. Может быть, вам сначала будет легче наблюдать за дыханием других: за частотой дыхания, его глубиной, нерегулярностями, остановками; зеванием, тяжелыми вздохами, покашливанием, сопением, хмыканием, чиханием, пыхтением и т. п. Теперь посмотрите, можете ли вы в своем собственном дыхании различить части этого сложного процесса? Можете ли вы почувствовать, как воздух входит в нос, проходит через горло и шею в бронхи? Можете ли вы почувствовать, как ваши ребра расходятся, когда вы вдыхаете, как растягиваемся спина, как увеличивается пространство, которое вы занимаете, когда вы расширяете грудь?. Можете ли вы прочувствовать - выдох как эластичное, без высокого усилия, возвращение ребер и мускулов в состояние покоя, предшествующее следующему вдоху':

Зевание и потягивание обычно ассоциируются с дремотой..Мы зеваем и потягиваемся утром, когда еще не вполне проснулись, или вечером, когда встали и собираемся спать. Но если зевание и потягивание не подавляются во имя хороших манер, они спонтанно осуществляются во многих других случаях: в состоянии скуки, когда мы должны быть внимательными, или, наоборот, когда мы напряжены, например перед началом экзамена или перед выходом на сцену, и т. п. ОбиХее во всех этих ситуациях то, что мы нуждаемся в разминке, организм требует изменения существующего состояния.

Дата добавления: 2014-12-12 | Просмотры: 3266 | Нарушение авторских прав