АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

На Кубе пирамиды используются официальной медициной уже больше 8 лет. Почему?... 2 страница

И все же привлекать для объяснения чудодейственных исцелений какие-либо другие силы, кроме душевных, нет никакой необходимости. Воздействия, которые можно было бы счесть непонятными для наших познаний, также и при этих условиях не обнаруживаются. Все происходит естественно; более того, сила религиозной доверчивости получает здесь подкрепление благодаря нескольким сугубо человеческим факторам. Благочестивая вера отдельного человека возрастает благодаря воодушевлению толпы, в окружении которой он обычно приближается к святым местам. В результате такого воздействия масс все душевные побуждения отдельного человека могут чрезмерно усилиться. Если же отдельный человек ищет исцеления в обители, то влияние многолюдья заменяет репутация, престиж этого места, то есть здесь снова воздействует лишь власть толпы. Это влияние дает о себе знать еще и другим способом. Поскольку известно, что божья милость всегда достается лишь единицам из многих, кто ее добивается, каждому хочется оказаться среди тех, кого выделили и избрали; на помощь набожной доверчивости приходит дремлющее у каждого честолюбие. Там, где взаимодействует так много сил, нам не следует удивляться, если порой цель действительно достигается.

Также и неверующим нет надобности отказываться от чудодейственного исцеления. Престиж и массовое воздействие вполне заменяют им религиозную веру. Всегда имеются модные виды лечения и модные врачи, особенно подчиняющие себе общество аристократов, в котором стремление превосходить друг друга и подражать самым знатным представляет собой мощнейшую движущую силу души. Такие модные виды лечения оказывают целебное действие, которое не относятся к их сфере власти, а те же самые средства в руках модного врача, ставшего, скажем, известным как помощник выдающейся личности, дают значительно больший эффект, чем тот, которого могут добиться другие врачи. Таким образом, по-

добно чудотворцам-богам существуют и чудотворцы-люди; разве что благосклонность моды и подражания снискавшим уважение людям ими быстро растрачивается, что соответствует природе действующих на их стороне сил.

Понятная неудовлетворенность зачастую недостаточной помощью врачебного искусства, возможно, также внутренний протест против гнета научного мышления, которое отражает человеку непреклонность природы, создавали во все времена и в наши дни снова необычное условие целебной силы людей и лечебных средств. Доверчивому ожиданию лишь хочется восстановить себя, если помощник — не врач и может похвалиться, что ничего не смыслит в научном обосновании врачевания, если средство не было проверено путем тщательных испытаний, а, скажем, пользуется хорошей репутацией в народе. Отсюда изобилие форм врачевания природными лечебными средствами и соответствующих целителей, которые и теперь тоже снова оспаривают у врачей занятие их профессией и про которых мы можем по меньшей мере с некоторой уверенностью сказать, что они гораздо чаще вредят ищущим излечения, чем помогают. Если у нас здесь имеется основание пенять на доверчивое ожидание больных, то все же мы не вправе быть настолько неблагодарными, чтобы забыть, что та же самая сила непрерывно поддерживает также и наши собственные врачебные усилия. Вероятно, воздействие каждого лечебного средства, назначаемого врачом, любого предпринимаемого им вмешательства состоит из двух компонентов. Один из них, который то больше, то меньше и которым никогда нельзя полностью пренебрегать, составляет психическое поведение больного. Доверчивое ожидание, с которым он встречает непосредственное влияние врачебных мер, с одной стороны, зависит от величины его собственного стремления к выздоровлению, с другой стороны, от его веры в то, что он сделал для этого правильные шаги, то есть от его уважения врачебного искусства в целом, далее от силы, которой он наделяет личность своего врача, и даже от чисто человеческой симпатии, которую у него вызвал врач. Есть врачи, которым способность завоевывать доверие больных присуща в более высокой степени, чем другим; в таком случае больной часто испытывает облегчение уже тогда, когда видит входящего в комнату врача.

Испокон веков, в давние времена еще активнее, чем сегодня, врачи занимались душевным лечением. Если под душевным лече-

нием мы понимаем старания вызвать у больного наиболее благоприятные для исцеления душевные состояния и условия, то этот вид врачевания в историческом отношения является самым старым. Древние народы едва ли располагали чем-то другим, нежели психическое лечение; они также никогда не упускали возможности подкрепить действие целебных напитков и лечебных мероприятий настоятельным душевным лечением. Применение известных магических формул, гигиенические ванны, вызывание пророческих сновидений при помощи сна в помещении храма и пр. могли воздействовать только душевным путем. Сама личность врача создавала себе уважение, проистекавшее непосредственно из божественной силы, поскольку в самом начале врачевание являлось прерогативой жрецов. Таким образом, персона врача тогда, как и сегодня, была одним из основных факторов достижения благоприятного для исцеления душевного состояния у больного.

Теперь мы начинаем понимать также «магию» слова. Слова — это важнейшие посредники для влияния, которое человек хочет оказать на другого; слова — хорошее средство, чтобы вызвать душевные изменения у того, кому они адресуются, и поэтому уже не звучит загадочно, когда утверждают, что магия слова может устранить болезненные явления, особенно такие, которые сами обусловлены душевными состояниями.

Всем душевным влияниям, оказавшимся действенными для устранения болезней, присуще нечто непредсказуемое. Аффекты, добрая воля, отвлечение внимания, доверчивое ожидание — все это силы, которые порой упраздняют заболевание, а в других случаях отказываются это делать, но при этом ответственность за разный результат нельзя возлагать на природу болезни. Речь, очевидно, идет о самоуправстве столь разных в психическом отношении личностей, которое стоит на пути регулярности успеха лечения. С тех пор как врачам стало понятно значение душевного состояния для излечения, они уже старались не отдавать на откуп больному ту степень душевного содействия, которая могла у него возникнуть, а целенаправленно подходящими средствами добивались благоприятного душевного состояния. С этих усилий берет свое начало современное душевное лечение.

Таким образом, получается огромное множество методов лечения, одни из которых совершенно естественны, другие оказываются доступными пониманию только на основании запутанных пред-

положений. Совершенно естественным является, скажем, то, что врач, который сегодня уже не может вызывать восхищение как жрец или человек, владеющий тайной наукой, держит себя как личность таким образом, что может завоевать доверие и часть расположения своего больного. В таком случае то, что такой результат достигается им лишь с ограниченным числом больным, тогда как других в силу их уровня образования и расположения привлекают другие врачи, служит целесообразному распределению. С упразднением же свободного выбора врачей важное условие для душевного влияния на больных исчезает.

Врач вынужден отказаться от целого ряда очень действенных психических средств. Он либо не имеет власти, либо не вправе позволить себе ее применять. Прежде всего это относится к вызыванию сильных аффектов, то есть к важнейшим средствам, с помощью которых душевное воздействует на телесное. Зачастую судьба лечит болезни сильным радостным возбуждением, удовлетворением потребностей, исполнением желаний; с нею врач, который за пределами своего искусства сам часто бывает бессилен, состязаться не может. В его власти, скорее, порождать в лечебных целях ужас и страх, но он должен будет хорошенько подумать — если только речь не идет о детях — стоит ли прибегать к таким обоюдоострым мерам. С другой стороны, все отношения с больным, связанные с нежными чувствами, для врача исключаются из-за жизненного значения этих состояний души. И, таким образом, полнота его власти в смысле душевного изменения его больных с самого начала показалась бы столь ограниченной, что намеренно предпринятое душевное лечение не сулило бы никакого преимущества в сравнении с предыдущим способом.

Врач, скажем, может попытаться управлять волевой деятельностью и вниманием больного и при различных болезненных состояниях имеет для этого хороший повод. Если он настойчиво заставляет того, кто считает себя парализованным, совершать движения, которые для больного якобы невозможны, или в случае тревожного человека, который требует, чтобы его исследовали из-за явно не существующей болезни, отказывает в этом исследовании, то он выбирает правильное лечение; но эти отдельные случаи не едва ли дают право выставлять душевное лечение в качестве особого лечебного метода. Напротив, своеобразным и непредсказуемым путем врачу представилась возможность оказать глубокое, хотя и временное влияние на душевную жизнь своих больных и использовать его в лечебных целях.

С давних времен было известно, но только в последние десятилетия перестало вызывать какие-либо сомнения, что с помощью определенных мягких воздействий человека можно ввести в совершенно необычное душевное состояние, которое имеет большое сходство со сном и поэтому обозначается как гипноз. Способы введения в гипнотическое состояние на первый взгляд имеют не так много общего. Можно гипнотизировать, побуждая человека несколько минут подряд не сводя глаз следить за блестящим предметом, или в течение такого же времени у уха испытуемого держать карманные часы, или несколько раз, держа собственные руки горизонтально, с близкого расстояния провести ими над его лицом и конечностями. Но этого же можно достичь, если человеку, которого хотят загипнотизировать, спокойно и уверенно сообщить о наступлении гипнотического состояния и о его особенностях, то есть «внушить» ему гипноз. Можно также объединить оба метода. Например, предложить человеку сесть, один палец держать перед его глазами, попросить неподвижно на него глядеть, а затем сказать: «Вы чувствуете себя усталым. Ваши глаза закрываются, вы не можете держать их открытыми. У вас отяжелели конечности, вы не можете больше двигаться. Вы засыпаете» и т. д. И все же надо заметить, что общим для всех этих методов является приковывание внимания; что касается методов, приведенных первыми, речь идет об утомлении внимания с помощью слабых и равномерных раздражителей органов чувств. Как получается, что простое внушение вызывает точно такое же состояние, как и при других методах, — это пока еще удовлетворительным образом не объяснено. Опытные гипнотизеры указывают, что таким способом достигали явного гипнотического изменения примерно у 80 процентов испытуемых. Однако нет никаких признаков, по которым можно было бы заранее догадаться, каких лиц можно загипнотизировать, а каких — нет. Болезненное состояние к условиям гипноза отнюдь не относится, нормальные люди особенно легко позволяют себя загипнотизировать, а среди нервнобольных какую-то часть поддается с гипнозу с огромным трудом, тогда как душевнобольные полностью ему недоступны. Гипнотическое состояние имеет разные градации; в его самой легкой степени гипнотизируемый ощущает лишь нечто похожее на легкое оцепенение, высшая степень, характеризующаяся весьма необычными проявлениями, называется сомнамбулизм из-за его сходства со сно-хождением, наблюдаемым как естественное явление. Однако гипноз — это отнюдь не сон, подобный нашему ночному сну или искусственному сну, вызванному снотворным. В нем возникают

изменения и при нем сохраняются результаты душевной работы, которые у нормального сна отсутствуют.

Некоторые явления гипноза, например, изменения мышечной деятельности, имеюттолько научный интерес. Но самая существенная и для нас самая важная особенность гипноза состоит в поведении гипнотизируемого по отношению к своему гипнотизеру. Если по отношению к внешнему миру гипнотизируемый обычно ведет себя, как спящий, то есть вместе со всеми своими органами чувств от него отворачивается, то для человека, который ввел его в гипноз, он остается бодрствующим, только его слышит и видит, понимает его и ему отвечает. Это явление, которое в гипнозе называют/>аяяо/>- том, находит соответствие в том, как спят иные люди, например, мать, кормящая своего ребенка¹. Оно настолько бросается в глаза, что должно помочь нам понять отношения между гипнотизируемым и гипнотизером.

Однако то, что мир загипнотизированного, так сказать, ограничен гипнотизером, — отнюдь не единственное. К этому добавляется то, что первый становится совершенно послушным последнему, уступчивым и доверчивым, причем при глубоком гипнозе почти безгранично. И теперь в проявлении этого послушания и этой доверчивости как особенность гипнотического состояния обнаруживается, что влияние душевной жизни на телесное у загипнотизированного человека исключительно велико. Когда гипнотизер говорит: «Вы не можете двигать своей рукой», — рука, словно неподвижная, опускается; загипнотизированный явно напрягает все свои силы, но двигать ею не может. Когда гипнотизер говорит: «Ваша рука совершает движения сама по себе, вы не можете ее удержать», — эта рука начинает двигаться, и видно, как загипнотизированный предпринимает тщетные усилия, чтобы ее обездвижить. Представление, которое гипнотизер передал загипнотизированному с помощью слова, вызвало у него именно то душевно-телесное поведение, которое соответствует его содержанию. В этом, с одной стороны, проявляется послушание, но с другой стороны — усиление влияния идеи на тело. Слово и в самом деле стало здесь снова магией.

То же самое в области восприятий органами чувств. Гипнотизер говорит: «Вы видите змею, вы чуете запах розы, вы слышите самую прекрасную музыку», — и загипнотизированный видит, чует запах, слышит так, как этого требует от него внушенное представление.

¹ [См. в связи с этой темой некоторые замечания в «Толковании сновидений» (Freud, 1900u), например, в главе V, раздел В; Studienausgabe, т. 2, с. 231.]

Откуда известно, что у загипнотизированного действительно есть эти восприятия? Можно было бы подумать, что он просто-напросто притворяется; но все же нет причин сомневаться в этом, ибо он ведет себя в точности так, как если бы оно действительно у него были, проявляет все соответствующие аффекты, при определенных обстоятельствах может также рассказать после гипноза о своих воображаемых восприятиях и переживаниях. В таком случае становится ясно, что он видел и слышал так, как видим и слышим мы в сновидении, то есть что он галлюцинировал. Очевидно, что он настолько доверяет гипнотизеру, что убежден: если гипнотизер сообщает ему о змее, то ее нужно увидеть, и это убеждение так сильно воздействует на телесное, что он действительно видит змею; впрочем, такое порой случается и с людьми, которые не были загипнотизированы.

Попутно заметим, что такая доверчивость, которую загипнотизированный проявляет к своему гипнотизеру, помимо гипноза, в настоящей жизни встречается лишь у ребенка по отношению к любимым родителям, и подобная установка собственной душевной жизни по отношению к душевной жизни другого человека с подобным подчинением имеет один-единственный, но полноценный эквивалент в некоторых любовных отношениях, которые характеризуются полной преданностью. Совпадение исключительного уважения и доверчивого послушания вообще составляет одну из характеристик любви'.

О гипнотическом состоянии надо рассказать кое-что еще. Речью гипнотизера, выражающая описанные магические воздействия, называется суггестией, и стало привычным употреблять это название также и там, где вначале присутствует только намерение произвести такое воздействие. Подобно движению и ощущению, также и все остальные виды душевной деятельности загипнотизированного повинуются суггестии, и в то же время, как правило, он не может ничего предпринять по собственной инициативе. Гипнотическое повиновение можно использовать в ряде в высшей степени удивительных опытов, позволяющих заглянуть в глубинные механизмы психики и создающих у зрителя неизгладимое впечатление, вынуждая его убедиться во власти душевного над телесным. Подобно тому как загипнотизированного можно заставить увидеть то, чего

¹ [Спустя многие годы в главе VIH работы «Психология масс и анализ Я» (1921с), Studienausgabe, т. 9, с. 104-108, Фрейд еще раз вернулся к этой теме.]

в данный момент не существует, точно так же можно ему запретить видеть то, что в данный момент присутствует и навязывается его органам чувств, например определенную человека (так называемая негативная галлюцинация), и этот человек затем обнаружит, что едва ли способен привлечь к себе внимание загипнотизированного с помощью каких-либо раздражителей; тот будет относиться к нему как к «пустому месту» Загипнотизированному можно внушить произвести некоторое действие только через определенное время после выхода из гипноза (постгипнотическое внушение), и загипнотизированный придерживается этого времени и в бодрствующем состоянии совершает внушенное действие, не будучи способным указать его причину. Если его спросить, почему он сейчас это сделал, то он сошлется либо на смутный позыв, которому он не смог воспротивиться, либо выдумает более или менее подходящий предлог, но истинную причину, внушение, которому он подвергся, не вспомнит.

Пробуждение от гипноза происходит без труда благодаря властному слову гипнотизера: «Проснитесь». В случае очень глубокого гипноза все, что переживалось во время гипноза под влиянием гипнотизера, затем не помнится. Эта часть душевной жизни словно остается отделенной от остальной. У других загипнотизированных людей имеется расплывчатое воспоминание, а еще другие, хотя и все помнят, тем не менее сообщают, что испытывали психическое давление, которому не могли сопротивляться.

Научную выгоду, которую принесло врачам и исследователям души знакомство с гипнотическими феноменами, трудно переоценить. Но чтобы теперь понять практическое значение новых фактов, поставим на место гипнотизера врача, на место загипнотизированного — больного. Не кажется ли вам, что гипноз призван удовлетворить все потребности врача, если он хочет выступать в качестве «врачевателя души» по отношению к больному? Гипноз наделяет врача авторитетом, которым, наверное, никогда не обладал священник или чудотворец, поскольку он сосредоточивает все душевные интересы загипнотизированного на персоне врача; он упраздняет самоуправство душевной жизни больного, в котором мы распознали своенравную помеху для проявления душевных влияний на тело; по существу он увеличивает власть душевного над телесным, что в остальных случаях наблюдается лишь при самых сильных аффективных воздействиях, а благодаря возможности только потом, в нормальном состоянии, проявляться тому, что было внушено больному в гипнозе (постгипнотическое внушение), он дает

врачу в руки средство использовать свою огромную власть во время гипноза для изменения больного в бодрствующем состоянии. Таким образом, мы имеем перед собой простой образец способа излечения посредством душевного лечения. Врач вводит больного в состояние гипноза, внушает ему, меняя в зависимости от обстоятельств формулу, что он не болен, что после пробуждения он не будет испытывать никаких признаков своего недуга, затем разбудит его и будет вправе надеяться, что суггестия сделала что ей положено по отношению к болезни. Этот метод, если, скажем, однократное его применение не принесло достаточной пользы, можно было бы повторить необходимое число раз.

От самого применения такого многообещающего метода лечения врача и пациента могло бы удержать единственное сомнение. А именно: если бы получалось так, что польза от введения в гипноз нивелировалось бы вредом в другом отношении, например, последующим стойким нарушением или ослаблением в душевной жизни загипнотизированного. Полученного ранее опыта уже достаточно для того, чтобы устранять это сомнение; единичные гипнотические вмешательства полностью безопасны, и даже часто повторяющееся гипнотическое воздействие в целом безвредно. Нужно подчеркнуть только одно: там, где обстоятельства делают необходимым постоянное применение гипноза, возникают привыкание к гипнозу и зависимость от гипнотизирующего врача, которые не могут входить в намерения лечебного метода.

Гипнотическое лечение теперь действительно означает существенное расширение сферы власти врача и тем самым прогресс искусства исцеления. Можно дать каждому больному совет довериться этому искусству, если им занимается сведущий и достойный доверия врач. Но гипнозом должны были пользоваться и другим способом, чем это чаще всего происходит сегодня. Обычно к этому способу лечения прибегают только тогда, когда все остальные средства подвели, больной отчаялся и помрачнел. Тогда покидают своего врача, который не может загипнотизировать или этим не занимается, и обращается к постороннему врачу, который, как правило, ничего другого не делает и не умеет делать, кроме как гипнотизировать. И то и другое нехорошо для больного. Домашний врач должен быть сам знаком с гипнотическим методом лечения и применять его с самого начала, если считает случай и человека пригодными для него. Там, где гипноз вообще применим, он должен быть равноценен другим методам лечения и не означать последнего убежища или даже переход от научности к шарлатанству. Однако гипноти-

ческий метод лечения пригоден не только при всех нервных состояниях и нарушениях, возникших вследствие «воображения», а также для отучения от нездоровых привычек (алкоголизм, морфинизм, половые извращения), но и при многих органических заболеваниях, даже воспалительных, где имеется перспектива при дальнейшем существовании основного недуга устранить его признаки, в первую очередь беспокоящие больного, такие, как боли, двигательная заторможенность и т. п. Выбор случаев для применения гипнотического метода целиком зависит от решения врача.

Теперь, однако, пора рассеять впечатление, будто бы с появлением вспомогательного средства в виде гипноза для врача наступило время приятного чудотворства. Необходимо учесть еще разнообразные обстоятельства, пригодные для того, чтобы существенно снизить наши претензии к гипнотическому лечебному методу и, скажем, свести пробудившиеся у больного надежды к их оправданной степени. Прежде всего оказывается несостоятельной одна главная предпосылка, что с помощью гипноза больного удалось бы лишить приводящего к нарушениям самоуправства в своем психическом поведении. Они сохраняют его и доказывают это уже своим отношением к попытке их загипнотизировать. Когда выше было сказано, что примерно 80 процентов людей подвластны гипнозу, то это большое число появилось лишь благодаря тому, что все случаи, где отмечается какой-либо след влияния, были причислены к положительным случаям. На самом деле случаи глубокого гипноза с полной покорностью, какой при описании выбирают в качестве образца, собственно говоря, редки, во всяком случае не настолько часты, как это было бы желательно в интересах лечения. Можно опять ослабить впечатление от этого факта, подчеркнув, что глубина гипноза и покорность внушениям не всегда шагают в ногу друг с другом, а потому при легком гипнотическом оглушении нередко все-таки можно наблюдать хорошее воздействие суггестии. Но даже если саму по себе гипнотическую покорность считать более важной особенностью состояния, необходимо признать, что отдельные люди проявляют свое своеобразие в том, что на их можно влиять только до определенной степени уступчивости, на которой они тогда останавливаются. Стало быть, отдельные люди обнаруживают очень разную степень пригодности для гипнотического лечебного метода. Если бы удалось найти средство, благодаря которому можно было бы все эти особые ступени гипнотического состояния довести до полного гипноза, то своеобразие больных снова было бы упраздне-

2 Заказ 5287

но, был бы осуществлен идеал душевного лечения. Но до сих пор такого достижения добиться не удалось; по-прежнему гораздо больше от больного, нежели от врача зависит, какая степень покорности будет предоставлена в распоряжение суггестии, то есть опять-таки все упирается в добрую волю больного.

Еще важнее другая точка зрения. Когда изображают в высшей степени удивительные успехи суггестии в гипнотическом состоянии, легко забывают о том, что здесь, как и при любых душевных воздействиях, речь также идет об отношениях величин или сил. Если здорового человека вводят в глубокий гипноз и теперь велят ему грызть картофель, который представляют ему как грушу, или внушает ему, что он видит знакомого, которого должен поприветствовать, то можно будет легко увидеть полную покорность, поскольку у загипнотизированного нет никакой серьезной причины, из-за которой он мог бы воспротивиться суггестии. Но уже при других поруче-ниях, когда, например, обычно стыдливую девушку просят обнажиться или честного мужчину — с помощью кражи присвоить какой-нибудь ценный предмет, то можно заметить сопротивление у загипнотизированного, которое может даже зайти столь далеко, что он откажется подчиняться внушению. Из этого становится ясно, что в наилучшем гипнозе суггестия осуществляет не безграничную власть, а только власть определенной силы. Маленькие жертвы загипнотизированный человек приводит, от больших, в точности как в бодрствовании, воздерживается. Если же приходится иметь дело с больным и с помощью суггестии его побуждают к отказу от болезни, то можно заметить, что для него это означает большую, а не маленькую жертву. Хотя власть суггестии и тогда тоже тягается с силой, создавшей и удерживающей болезненные явления, но опыт показывает, что последняя — совершенно иного порядка величины, чем гипнотическое влияние. Тот же самый больной, который уступчиво мирится с любой — напрямую не предосудительной — ситуацией во сне, которую ему внушают, может оставаться совершенно упрямым к внушению, которое, скажем, лишает его воображаемого паралича. На практике приходят еще и к тому, что именно нервнобольные в большинстве случаев плохо поддаются гипнозу, так что борьбу с огромными силами, благодаря которым болезнь закрепляется в душевной жизни, приходится вести не полному гипнотическому влиянию, а только его частице.

Стало быть, победа над болезнью не гарантирована суггестии заранее, если когда-то удался гипноз и даже глубокий гипноз. В таком случае по-прежнему необходима борьба, а исход ее очень час-

то оказывается неизвестен. Поэтому с серьезными расстройствами душевного происхождения при помощи одноразового гипноза ничего поделать нельзя. Однако с повторением гипноза впечатление чуда, к которому, возможно, приготавливался больной, пропадает. В таком случае можно добиться того, что при повторных гипнозах недостающее вначале влияние болезни будет становиться все более отчетливым, пока, наконец, не будет достигнут удовлетворительный результат. Но такое гипнотическое лечение может проходить с таким же трудом и отнимать много времени, как и какое-либо другое.

Другой способ, каким выдает себя относительная слабость суггестии в сравнении со страданием, которое требуется одолеть, состоит в том, что хотя суггестия и упраздняет болезненные явления, но только на короткое время. По истечении этого времени симптомы недуга появляются снова, и их вновь приходится изгонять посредством повторного гипноза с суггестией. Если эта последовательность повторяется достаточно часто, то обычно терпение больного, равно как и терпение врача, исчерпывается, и это влечет за собой отказ от гипнотического лечения. Также и в этих случаях у больного обычно возникают зависимость от врача и своего рода пристрастие к гипнозу.

Хорошо, если больной знает эти недостатки гипнотического лечебного метода и о возможности разочарования при его применении. Целебная сила гипнотического внушения является чем-то фактическим, она не нуждается в чрезмерном расхваливании. С другой стороны, нетрудно понять, почему врачи, которым гипнотическое душевное лечение сулило намного больше, чем смогло выполнить, без устали будут искать другие методы, которые обеспечивают более радикальное или менее непредсказуемое воздействие надушу больного. Можно с уверенностью ожидать, что целенаправленное современное душевное лечение, которое, в сущности, представляет собой совсем недавнее возрождение старых лечебных методов, даст врачам в руки еще гораздо более сильное оружие для борьбы с болезнью. Более глубокое понимание процессов душевной жизни, зачатки которого покоятся как раз на опыте использования гипноза, укажет средства и пути к этому¹.

[См. сочинения Фрейда о гипнозе и суггестии в G. W., дополнительный том, с. 103-178.]

О психотерапии истерии (1895)

[Из «Этюдов об истерии» 1893-1895]

ПРЕДИСЛОВИЕ ИЗДАТЕЛЕЙ

Хотя в дальнейшем представлен только фрагмент из «Этюдов об истерии», мы приведем здесь библиографические данные, относящиеся ко всему произведению.

Издания на немецком языке:

(А) О психическом механизме истерических феноменов

(Предварительное сообщение) (Первая часть «Этюдов об истерии»)

1893 Neurol. Zentbl.,. т. 12 (1), 4-10 (разделы I—II), и т. 12 (2), 43-47

(разделы III—IV). (1 и 15 января.) 1893 Men, med. Blatter, т. 16 (3), 33-35 (разделы I—II), и т. 16 (4),

49-51 (разделы III—IV). (19 и 26 января.) 1895 В «Этюдах об истерии» (см. ниже). 1906 S. К. S. N., т. 1, 14-29. (1911, 2-е изд.; 1920, 3-е изд.; 1922, 4-е

изд.) 1952 G. W., т. 1, 81-98.

(Б) Этюды об истерии

1895 Лейпциг и Вена, Дойтике. V. + 269 страниц.

1909 2-е изд., в том же издательстве. (Без изменений, но с новым

совместно написанным предисловием.) VII + 269 страниц. 1916 3-е изд., в том же издательстве. (Без изменений.) VII + 269

страниц. 1922 4-е изд., в том же издательстве. (Без изменений.) VII + 269

Дата добавления: 2014-12-11 | Просмотры: 669 | Нарушение авторских прав