АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

На Кубе пирамиды используются официальной медициной уже больше 8 лет. Почему?... 9 страница

³ [В 1909 году Штекель опубликовал статью о толковании сновидений, а в 1911 году — целую книгу на эту же тему (Stekel, 1911а). Некоторые замечания о влиянии, которое оказали на него эти работы, содержатся в тексте, добавленном Фрейдом в 1925 году к «Толкованию сновидений» (1900а, Studienausgabe, т. 2, с. 345—346). Другие относящиеся к этому комментарии содержатся в «Предварительных замечаниях издателей» к указанному сочинению (там же, т. 2, с. 14). — Второе издание «Толкования сновидений» появилось в 1909 году, оно было подготовлено Фрейдом в летние месяцы 1908 года. В этом издании и еще больше в третьем (1911) раздел, посвященный символике, был расширен.]

Об одном из этих недавно обнаруженных символов мне хочется сказать вам несколько слов. Не так давно мне стало известно, что один далекий от нас психолог обратился к одному из нас с замечанием, что мы все же явно переоценили тайное сексуальное значение сновидений. Ему чаще всего снится, будто он поднимается по стремянке, и за этим, разумеется, не стоит ничего сексуального. После этого возражения мы специально уделили внимание наличию в сновидениях стремянок, лестниц, ступенек и вскоре смогли установить, что лестница (и то, что ей аналогично), без сомнения, представляет собой символ коитуса. Основу сопоставления найти нетрудно; человек поднимает наверх с помощью ритмичных движений при усиливающейся одышке и может затем в несколько быстрых прыжков вновь оказаться внизу. Таким образом, ритм коитуса воспроизводится в подъеме по лестнице. Не забудем привлечь и обороты речи. Они нам показывают, что слово «влезать» [steigen] часто используется как замена для обозначения сексуального действия. Принято говорить, что мужчина «лезет» [steigen], «пристает» [nachsteigen]. Во французском языке лестничная ступень называется la marche: «un vieuxmarcheur» полностью совпадает с нашим «старым развратником» [ein alter Steiger]'. Материал сновидений, из которого происходят эти новые символы, будет вам в свое время представлен комитетом по совместному исследованию символики², который мы должны будем создать. О другом интересном символе, символе «спасения» и изменении его значения вы найдете сведения во втором томе нашего «Ежегодника»³. Но тут я должен себя прервать, иначе до других пунктов мне не добраться.

Каждый из вас на своем опыте убедится, насколько иначе он будет подходить к новому случаю, поняв структуру некоторых типичных случаев болезни. Согласитесь, что если бы таким же образом мы охватили в кратких формулировках закономерное в строении различных форм неврозов, как это нам до сих пор удалось сделать в отношении истерического симптомообразования, насколько надежным стало бы благодаря этому наше прогностическое суждение. Подобно

¹ [За исключением первого предложения весь абзац вплоть до этого места был воспроизведен в виде сноски в «Толковании сновидений», в издании 1911 года (Studienausgabe, т. 2, с. 350-3511, прим. 4).]

² [По инициативе Эрнеста Джонса на Нюрнбергском конгрессе был создан комитет по изучению символов, из которого, однако, как он сам говорит «в дальнейшем получилось немногое» (Jones, 1962a, 90).]

³ [См. «Об особом типе выбора объекта у мужчины» (1910А), Studienausgabe, т. 5, с. 193-194.]

тому, как акушер благодаря осмотру плаценты узнает, полностью ли она вышла или еще имеются вредные остатки, точно так же и мы независимо от результата и соответствующего самочувствия больного можем сказать, удалась ли нам работа окончательно или мы должны быть готовы к рецидивам и новому заболеванию.

(б) Поспешу перейти к нововведениям в области техники, где действительно очень многое ждет своего окончательного определения, а многое начинает проясняться только теперь. Психоаналитическая техника ставит теперь перед собой двоякого рода цели: сберечь усилия врача и открыть больному самый неограниченный доступ к его бессознательному. Вы знаете, что в нашей технике произошло принципиальное изменение. В эпоху катартического лечения мы ставили себе целью разъяснение симптомов, затем мы отошли от симптомов и вместо этого поставили целью раскрытие «комплексов», по ставшей незаменимой терминологии Юнга; теперь же мы направляем работу непосредственно на выявление и преодоление «сопротивлений» и по праву рассчитываем на то, что комплексы выявятся сами собой, как только будут обнаружены и устранены сопротивления. С тех пор у некоторых из вас возникла потребность эти сопротивления рассмотреть и классифицировать. Тут я попрошу вас проверить на своем материале, сможете ли вы подтвердить следующую взаимосвязь: у пациентов мужского пола наиболее значительные сопротивления лечению происходят от отцовского комплекса и разрешаются в страхе перед отцом, упрямстве по отношению к отцу и недоверии к отцу.

Другие нововведения техники касаются персоны самого врача. Мы обратили внимание на «контрперенос»¹, возникающий у врача в результате влияния пациента на его бессознательные чувства, и недалеки оттого, чтобы выдвинуть требование, согласно которому врач должен распознать в себе и преодолеть этот контрперенос. С тех пор как проводить психоанализ и обмениваться между собой своим опытом стало большее число людей, мы заметили, что каждый психоаналитик продвигается лишь настолько, насколько это ему позволяют его собственные комплексы и внутренние сопротивления, и поэтому требуем, чтобы он начал свою деятельность с самоанализа и непрерывно его углублял по мере накопления своего опыта работы с больными. У кого ничего путного в таком самоанализе не

' [В трудах Фрейда этот термин появляется здесь впервые; см. также с. 220, ниже, и соответствующее редакторское примечание.]

получается, у того сразу можно оспорить способность лечить больных аналитически'.

Теперь мы также приближаемся к пониманию того, что аналитическая техника должна подвергнуться определенным модификациям в зависимости от формы болезни и в зависимости от господствующих у пациента влечений. Мы исходили из терапии конверсионной истерии; при тревожной истерии (фобиях) мы должны несколько изменить наш подход. Дело в том, что эти больные не могут принести материал, необходимый для устранения фобии, пока они чувствует себя защищенными благодаря соблюдению фобического условия. Того, чтобы они с самого начала лечения отказались от защитных мер и работали в условиях тревоги, разумеется, добиться нельзя. Таким образом, им нужно так долго оказывать помощь посредством перевода их бессознательного, пока они не могут отказаться от защиты фобии и подвергнуть себя воздействию весьма умеренной ныне тревоги. Если они это сделали, то теперь становится доступным материал, овладение которым ведет к исчезновению фобии. Другие модификации техники, которые пока не кажутся мне актуальными, потребуются при лечении неврозов навязчивости. В связи с этим возникают необычайно важные, еще не выясненные вопросы: в какой мере можно позволить больному частично удовлетворять влечения, с которыми ведется борьба, и в чем при этом будет заключаться различие в зависимости оттого, каковы по своей природе эти влечения — активные (садистские) или пассивные (мазохистские)².

Надеюсь, что у вас сохранится впечатление, что, если бы мы знали все то, о чем теперь только догадываемся, и осуществили бы все улучшения техники, к которым нас должен привести углубленный опыт работы с нашими больными, то наши врачебные действия приобретут тогда точность и гарантированность успеха, присущие не всем частным областям медицины.

По поводу (2). Я сказал, что мы могли бы многого ожидать от роста авторитета, который мы должны приобрести с течением времени. Мне не нужно много вам говорить о значении авторитета.

¹ |Фрейд не всегда был так убежден в возможности достаточного самоанализа для начинающих аналитиков. В дальнейшем он подчеркивал необходимость учебного анализа, проводимого с другим человеком. См. также редакторское примечание, с. 176, ниже.]

² [Эти мысли далее развиваются в работе «Пути психоаналитической терапии» (1919е, в данном томе с. 247 и далее).]

Мало кто из культурных людей способен существовать без опоры на других или хотя бы иметь самостоятельное суждение. Едва ли вы можете в полной мере представить себе потребность в авторитете и внутреннюю нестойкость людей. Наверное, вы сможете об этом судить по чрезвычайному увеличению числа неврозов после того, как ослабли религии¹. Одной из самых главных причин этого состояния, возможно, является обеднение Я вследствие больших затрат на вытеснение, которых требует от каждого индивида культура.

Этот авторитет и исходящая от него огромная суггестия были до сих пор против нас. Все наши терапевтические успехи были достигнуты вопреки этой суггестии; приходится удивляться тому, что при таких условиях вообще можно было добиться успехов. Я не хочу заходить так далеко и описывать вам прелести того времени, когда я один представлял психоанализ. Я знаю, что больные, которых я уверял, что сумею надолго избавить их от недугов, осматривались в моей скромной обстановке, вспоминали о моих незначительных славе и звании и считали меня кем-то сродни обладателю безошибочной системы выигрыша в игорном доме, про которого говорят, что, если человек это может, то сам он должен выглядеть по-другому. Было действительно неудобно проводить психические операции, когда коллеге, который был бы обязан оказывать помощь, доставляло особое удовольствие плевать в операционное поле, а родственники угрожали хирургу, как только появлялась кровь или больной совершал беспокойные движения. Ведь операция может повлечь за собой реактивные явления; в хирургии мы к этому давно привыкли. Мне просто не верили, как и сегодня мало верят всем нам; при таких условиях то или иное вмешательство не могло быть удачным. Чтобы представить себе увеличение наших терапевтических шансов, когда мы будем пользоваться всеобщим доверием, подумайте о положении врача-гинеколога в Турции и на Западе. Все, что может делать там врач-гинеколог, — это пощупать пульс на руке, протянутой ему через отверстие в перегородке. Такой недоступности объекта соответствует и врачебная деятельность; наши оппоненты на Западе хотят предоставить нам примерно такое же право на душевную сферу наших больных. Но с тех пор как суггестия со стороны общества побуждает больную женщину обратиться к гинекологу, он стал помощником и спасителем женщины. Не говорите,

¹ [Ср. «Детское воспоминание Леонардо да Винчи (1910с), Studienausgabe, т. 10, с. 146.]

что, если авторитет общества придет нам на помощь и значительно увеличит наши успехи, то это ничуть не будет свидетельствовать о правильности наших предположений. Суггестия якобы может все, и наши успехи будут тогда успехами суггестии, а не психоанализа. Ведь в настоящее время суггестия со стороны общества содействует гидротерапии, лечению диетой и электротерапии нервнобольных, но осилить неврозы этим мерам не удается. Тогда-то и выяснится, способно ли психоаналитическое лечение добиться большего.

Но тут я снова должен умерить ваши надежды. Общество не будет спешить с предоставлением нам авторитета. Оно должно оказывать нам сопротивление, ибо мы относимся к нему критически; мы уличаем его в том, что оно само во многом причастно к возникновению неврозов. Подобно тому, как мы делаем отдельного человека нашим врагом, раскрывая то, что в нем вытеснено, точно так же и общество не может отвечать нам симпатией и любезностью на беспощадное разоблачение причиняемого им вреда и его недостатков; поскольку мы разрушаем иллюзии, нас упрекают в том, что мы угрожаем идеалам. Поэтому кажется, что условие, от которых я ожидаю столь большого содействия для повышения наших терапевтических шансов, никогда не наступит. И все же ситуация не настолько плачевна, как теперь можно было бы подумать. Какими бы могущественными ни были аффекты и интересы людей, все-таки интеллектуальное — это тоже сила. Не та именно сила, которая заставляет с собой считаться в самом начале, но тем более верная под конец. Истины, ведущие к коренным изменениям, в конце концов оказываются услышанными и признанными после того, как задетые ими интересы и пробужденные ими аффекты отбушевали. До сих пор происходило именно так, и нежелательные истины, которые мы, психоаналитики, должны сказать миру, ждет та же участь. Только случится это не очень скоро, мы должны уметь ждать.

По поводу (3). Наконец, я должен вам объяснить, что я понимаю под «общим влиянием» нашей работы и почему я возлагаю на это надежды. Здесь мы сталкиваемся с весьма удивительной терапевтической констелляцией, которая, пожалуй, в таком виде нигде более не встречается, которая и вам вначале покажется странной, пока вы не распознаете в ней нечто давно знакомое. Ведь вам известно, что психоневрозы — это искаженные замещающие удовлетворения влечений, существование которых человек должен отрицать перед самим собой и перед другими. Их жизнеспособность покоит-

5 Заказ 5287

ся на этом искажении и непонимании. С решением загадки, которую они задают, и принятием этого решения больными эти болезненные состояния становятся нежизнеспособными. В медицине едва ли имеется нечто подобное; в сказках вы слышите о злых духах, которые лишаются силы, как только их называют настоящим, хранимым в тайне именем.

Теперь если вы поставите на место отдельного больного все болеющее неврозами общество, состоящее из больных и здоровых людей, на место принятия решения там общее признание здесь, то после недолгого размышления вам станет понятно, что эта замена не может ничего поменять в результате. Успех, который может иметь терапия у отдельного человека, должен иметь место также и в массе. Больные не смогут утаивать свои различные неврозы, свою тревожную чрезмерную нежность, которая должна скрывать ненависть, свою агорафобию, рассказывающую об их принесшем разочарование честолюбии, свои навязчивые действия, представляющие собой упреки, вызванные дурными намерениями, и меры, предохраняющие, от них, если всем родственникам и посторонним людям, от которых они хотят скрыть процессы в своей душе, известен общий смысл симптомов и если сами они знают о том, что в болезненных проявлениях они не продуцируют ничего из того, чего не могут тут же истолковать другие. Но влияние не ограничится сокрытием симптомов, впрочем, зачастую неосуществимым; ведь из-за необходимости скрывать эти симптомы болезнь не сможет найти себе применение. Сообщение тайны подействовало на «этиологическое уравнение», из которого происходят неврозы', в его наиболее важном пункте, оно сделало иллюзорным выгоду от болезни, и поэтому окончательным следствием изменившегося положения вещей вследствие разглашения врачом тайны может быть только прекращение болезненной продукции.

Если эта надежда вам кажется утопической, то позвольте напомнить вам, что устранение невротических феноменов таким способом уже действительно происходило, хотя и в единичных случа-

¹ [Фрейд ссылается здесь на свою раннюю работу, вторую статью, посвященную неврозу тревоги (1895/). В заключительной части этой работы он исследует различные этиологические категории, играющие определенную роль в возникновении неврозов. Он вводит там понятие «этиологического уравнения» нескольких условий, которые должны быть выполнены, чтобы возник невроз. Если выполнение какого-либо из этих условий наталкивается на препятствие, то это имеет следствием терапевтический эффект.]

ях. Вспомните, как часто в прежние времена у крестьянских девушек возникала галлюцинация пресвятой девы Марии. Пока такое явление имело следствием большое стечение верующих или, скажем, сооружение капеллы на месте чудесного явления, состояние этих девушек, которое проявлялось в видениях, было недоступным воздействию. Сегодня даже духовенство изменило свое отношение к этим явлениям; оно позволяет жандарму и врачу навещать духовидицу, и с тех пор богородица появляется очень редко. Или позвольте мне те же процессы, которые я только что перенес в будущее, вместе с вами исследовать на примере аналогичной, но приниженной, а потому легко обозримой ситуации. Представьте себе, что компания, состоящая из мужчин и женщин из светского общества, договорилась наведаться в ресторан, расположенный на лоне природы. Дамы условились между собой, что, если кто-то из них захочет удовлетворить естественную нужду, то громко скажет, что сходит нарвать цветов; но некий насмешник разузнал эту тайну и в отпечатанной и разосланной участникам программке указал: если дамам захочется отлучиться, то пусть они скажут, что сходят нарвать цветов. Естественно, ни одна из дам уже захочет воспользоваться такой иносказательностью, и такими же затруднительными будут аналогичные условленные формулировки. Что будет следствием? Дамы без стеснения сознаются в своих естественных потребностях, и никто из мужчин не сочтет это предосудительным. Вернемся к нашему более серьезному случаю. Как много людей сбежали в невроз от жизненных конфликтов, решать которые стало для них слишком сложным, и при этом достигли несомненной, хотя и слишком дорогостоящей выгоды от болезни. Что должны сделать эти люди, если нескромными разъяснениями психоанализа бегство в болезнь становится для них прегражденным? Они должны будут быть честными, сознаваться в пробудившихся в них влечениях, стойко держаться в конфликте, бороться или отказываться от борьбы, и им на помощь придет терпимость общества, которая неминуемо появляется вследствие психоаналитического разъяснения.

Вспомним, однако, что в жизни нельзя выступать в качестве фанатичного гигиениста или терапевта. Признаемся, что это идеальное предотвращение невротических заболеваний не всем принесет пользу. Изрядное число тех, кто сегодня сбегает в болезнь, не выдержало бы конфликта при предполагаемых нами условиях, а быстро загубит себя или натворит бед, еще худших, чем их собственное невротическое заболевание. Неврозы ведь имеют свою биоло-

гическую функцию в качестве предохранительного устройства и свое социальное обоснование; их «выгода от болезни» не всегда является чисто субъективной¹. Кто из вас не обнаруживал такие причины, скрывающиеся за неврозом, который следовало признать наилучшим исходом из всех возможностей ситуации? И действительно ли нужно приносить столь тяжелые жертвы ради искоренения неврозов, если мир полон другими неотвратимыми бедами?

Не следует ли нам поэтому отказаться от наших стараний объяснить тайный смысл невротического поведения как отчего-то в конечном счете опасного для отдельного человека и вредного для функционирования общества, отказаться от практических выводов из части научного знания? Нет, я думаю, что наш долг ведет в другом направлении. Ведь в целом и по большому счету выгода от болезни при неврозах — это вред как для отдельного человека, так и для общества. Неудача, к которой может привести наша разъяснительная работа, коснется все же только отдельных людей. Эти жертвы будут не слишком большой ценой за возврат к более правдивому и достойному состоянию общества. Но прежде всего: вся энергия, которая сегодня растрачивается на производство невротических симптомов, служащих оторванному от действительности миру фантазий, если уж и не сможет пойти на пользу жизни, то все же поможет усилить призыв к тем изменениям нашей культуры, в которых мы только и можем усматривать благополучие потомков.

Итак, мне хотелось бы расстаться с вами с уверенностью, что, занимаясь психоаналитическим лечением своих больных, вы исполняете свой долг более чем в одном отношении. Вы работаете не только на службе науки, используя единственную и никогда не повторяющуюся возможность разгадать тайны неврозов; вы не только предоставляете своим больным самое действенное лечение от их недугов, которое сегодня имеется в нашем распоряжении; вы также вносите свой вклад в то просвещение масс, от которого мы окольным путем через общественный авторитет ожидаем самой основательной профилактики невротических заболеваний.

¹ [Тема «выгоды от болезни» подробно обсуждается в 24-й лекции по введению в психоанализ (1916-1917), Studienausgabe, т. 1, с. 371-373).]

О «диком» психоанализе (1910)

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ ИЗДАТЕЛЕЙ

Издания на немецком языке:

1910 Zentbl. Psychoanal., т. 1 (3), 91-95.

1913 S. К. S. N., т. 3, 299-305. (1921, 2-е изд.)

1924 Technik und Metapsychol, 37-44.

1925 G. S., т. 6, 37-44. 1943 G. W., т. 8, 118-225.

Основная тема этого опубликованного в декабре 1910 года сочинения уже затрагивалась Фрейдом примерно шестью годами раньше в его докладе «О психотерапии» (1905а, в данном томе с. 113-114). Наряду с этой основной темой работа достойна внимания также потому, что она содержит редкие более поздние ссылки Фрейда на «актуальные неврозы», связанные с напоминанием о необходимости проводить разграничивать невроз тревоги и тревожную истерию (с. 138—139).

Несколько дней назад ко мне на прием в сопровождении подруги-защитницы пришла немолодая дама, которая жаловалась на состояния тревоги. Ей было за сорок пять лет, она довольно хорошо сохранилась и, очевидно, еще не покончила со своей женственностью. Поводом к возникновению таких состояний явился развод с ее последним мужем; но тревога, по ее словам, значительно усилилась после того, как в пригороде, где она жила, ее проконсультировал молодой врач; ибо тот ей сказал, что причиной ее тревоги является сексуальная неудовлетворенность. Она не может не ощущать недостатка общения со своим мужем, и поэтому для нее есть только три пути к здоровью: либо она вернется обратно к своему мужу, либо заведет любовника, либо будет удовлетворять себя сама. С тех пор она убеждена, что неизлечима, поскольку возвращаться к своему мужу ей не хочется, а другие средства противоречили ее морали и ее религиозности. Ко мне же она пришла потому, что врач ей сказал, что таков новый взгляд, которым обязаны мне, и она должна лишь получить от меня подтверждение, что дело обстоит именно так, а не иначе. Подруга, еще более пожилая женщина, выглядящая чахлой и нездоровой, заклинала меня убедить пациентку, что врач заблуждался. Ведь так быть не может, ибо она сама уже долгие годы вдова и все же осталась порядочной женщиной и не страдает тревогой.

Я не хочу останавливаться на непростой ситуации, в которой я оказался в результате такого визита, а попытаюсь осветить поведение коллеги, пославшего ко мне эту больную. Но сначала я хочу напомнить об одном предостережении, которое, возможно — или лучше сказать: надо надеяться, — будет нелишним. Многолетний опыт научил меня — как мог бы научить и любого другого — не принимать на веру все то, что рассказывают пациенты, особенно с больными нервами, о своем враче. При любом виде лечения невропатолог не просто становится объектом, на которого направлены разнообразные враждебные импульсы пациента; иногда вследствие своего рода проекции ему также приходится брать на себя ответ-

ственность за тайные, вытесненные желания нервнобольных¹. В таком случае печальный, но примечательный факт заключается в том, что нигде больше подобные обвинения не находят столько доверия, какудругих врачей.

Стаю быть, я имею право надеяться, что во время моего приема, передавая слова своего врача, эта дама тенденциозно их исказила и что по отношению к нему, лично мне незнакомому, я поступлю несправедливо, если в своих заметках о «диком» психоанализе буду опираться именно на этот случай. Но, может быть, этим я удержу других от неверных поступков в отношении своих больных.

Итак, предположим, что врач сказал именно то, что сообщила мне пациентка.

В таком случае каждый, критикуя его, с легкостью может сказать, что врач, если он считает необходимым обсудить с женщиной тему сексуальности, должен это делать тактично и осторожно. Но эти требования совпадают с соблюдением определенных технических предписаний психоанализа, и, кроме того, это означало бы, что врач не признал или не понял целого ряда научных теорий психоанализа и тем самым продемонстрировал, сколь мало продвинулся он к пониманию его сущности и намерений.

Начнем с последних, с научных заблуждений. Из советов врача становится ясно, в каком смысле он понимает «сексуальную жизнь». А именно в популярном смысле, при этом под сексуальными потребностями понимается не что иное, как потребность в коитусе или в чем-то ему подобном, в действиях, приводящих к оргазму и опорожнению половых веществ. Однако врачу не могло остаться неизвестным, что психоанализ имеют обыкновение упрекать за то, что он расширяет понятие сексуального и распространяет его далеко за пределы обычных представлений. Это действительно так; но можно ли ставить ему это в упрек — этого мы здесь обсуждать не будем. Понятие сексуального охватывает в психоанализе гораздо большее; как снизу, так и сверху он выходит за пределы общепринятого значения. Это расширение оправдывается генетически; мы причисляем к «сексуачьной жизни» также все проявления нежных чувств, которые произошли из источника примитивных сексуачь-ных импульсов, даже если эти импульсы подверглись торможению в отношении своей первоначачьной цели или эта цель сменилась на другую, уже не сексуальную. Поэтому мы предпочитаем говорить

¹ [Пример такого рода проекции содержится во BTopoNf из примеров разглашения патогенных фантазий у невротиков (Freud, 1910/).]

о психосексуальности, тем самым делаем акцент на том, что не упускаем из виду и не недооцениваем душевный фактор сексуальной жизни. Мы употребляем слово «сексуальность» в том же самом широком значении, в каком в немецком языке употребляется слово «любить». Мы также давно уже знаем, что может существовать душевная неудовлетворенность со всеми ее последствиями, даже если нет недостатка в нормальных сексуачьных сношениях, и в качестве терапевтов указываем на то, что зачастую только незначительная часть неудовлетворенных сексуальных стремлений, с замещающим удовлетворением которых в форме нервных симптомов мы боремся, может быть отведена с помощью коитуса или других сексуальных актов.

Кто не разделяет этого понимания психосексуачьности, тот не имеет права ссылаться на принципы психоанализа, в которых говорится об этиологическом значении сексуачьности. Исключительным подчеркиванием соматического фактора в сексуальной жизни он, разумеется, очень упростил проблему, но пусть он один несет ответственность за свой образ действий.

Из советов врача становится ясным еще и второе, столь же серьезное недопонимание.

Психоанализ действительно подчеркивает, что сексуальная не-удоштетворенность является причиной нервных недугов. Но разве он не говорит большего? Разве можно оставить в стороне как нечто чересчур сложное его указание на то, что нервные симптомы происходят из конфликта между двумя силами, силой либидо, ставшей слишком большой, и силой слишком строгого отвержения сексуальности или вытеснения? Кто не забывает об этом втором факторе, которому на самом деле второстепенная роль не отводилась, тот никогда не сможет поверить, что само по себе сексуальное удовлетворение является универсальным надежным лечебным средством от страданий нервнобольных. Более того, значительная часть этих людей при данных обстоятельствах или вообще неспособна к удовлетворению. Если бы они были на это способны, если бы у них не было внутреннего сопротивления, то сила влечения указала бы им путь к удовлетворению, даже если бы врач этого не советовал. На что же годен подобный совет, который врач якобы дат той даме?

Даже если его можно научно обосновать, он для нее невыполним. Если бы у нее не было внутренних сопротивлений против онанизма или любовных отношений, она давно бы уже прибегла к этим средствам. Или врач думает, что женщина, которой за сорок, ничего не знает о том, что можно завести любовника, или он настолько

переоценивает свое влияние, что полагает: без одобрения врача она никогда не решилась бы на такой шаг?

Все это кажется очень ясным, и все же надо признать, что существует момент, из-за которого прийти к определенному мнению зачастую становится трудно. Некоторые нервные состояния, так называемые актуальные неврозы, такие, как типичная неврастения и настоящий невроз тревоги, очевидно, зависят от соматического фактора сексуальной жизни, тогда как о роли психического фактора и вытеснения при них у нас нет четкого представления¹. В таких случаях врачу приходит в первую очередь мысль принять во внимание актуальную терапию, изменение соматической сексуальной практики, и он делает это с полным правом, если его диагноз был верным. Дама, которую консультировал молодой врач, жаловалась прежде всего на состояния тревоги, и тогда он, вероятно, предположил, что она страдает неврозом тревоги, и считал себя вправе рекомендовать ей соматическую терапию. Опять-таки удобное недопонимание! Кто страдает от тревоги, тот не обязательно болен неврозом тревоги; этот диагноз нельзя выводить из названия; нужно знать, какие явления составляют невроз тревоги, и отличают его от других болезненных состояний, также проявляющихся в виде тревоги. Как мне кажется, дама, о которой здесь идет речь, страдала тревожной истерией¹, и вся ценность таких нозографических разграничений заключается в том, что они указывают на разную этиологию и разную терапию. Кто принял бы во внимание возможность такой тревожной истерии, тот не пренебрег бы психическими факторами, как это явствует из альтернативных советов врача.

¹ [Актуальные неврозы — состояния, вызванные чисто физическими и актуальными причинами — часто обсуждались Фрейдом в период сотрудничества с Брейером, см. выше с. 52 и прим. (Сам термин впервые появляется в работе «Сексуальность в этиологии неврозов», 1989с, Studienausgabe, т. 5, с. 29.) В более поздних трудах они упоминаются лишь в редких случаях, например, в работе Фрейда, подытоживающей дискуссию об онанизме (1912/), и в сочинении, посвященном нарцизму (1914с, Studienausgabe, т. 3, с. 50), где он, как и в некоторых других местах, предлагает рассматривать ипохондрию — наряду с неврастенией и неврозом тревоги — как третью форму актуальных неврозов. Во втором разделе своего «Автопортрета» (1925rf) он комментирует факт, что эта тема осталась вне его поля зрения, но уверяет, что, как и прежде, он убежден в правильности своих прежних взглядов. Несколько позже он снова возвращается к этой проблеме в некоторых местах в работе «Торможение, симптом и тревога» (1925rf, Studienausgabe, т. 6, с. 229-230, с. 253, с. 281 и с. 298). См. также 24-ю лекцию по введению в психоанализ (1916—1917).]

Дата добавления: 2014-12-11 | Просмотры: 585 | Нарушение авторских прав