АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

На Кубе пирамиды используются официальной медициной уже больше 8 лет. Почему?... 11 страница

О динамике переноса (1912)

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ ИЗДАТЕЛЕЙ

Издания на немецком языке:

1912 Zentbl. Psychoanal., т. 2 (4), 167-173.

1918 S. К. S. N., т. 4, 388-398. (1922, 2-е изд.)

1924 Technik und Metapsychol., 53—63.

1925 G. S., т. 6, 53-63.

1931 Neurosenlehre und Technik, 328-340. 1943 G. W., т. 8, 364-374.

Хотя Фрейд рассматривал эту статью, опубликованную в январе 1912 года, как относящуюся к серии работ, посвященных технике, речь в основном здесь все же идет о теоретическом исследовании феномена переноса и принципа его действия в процессе аналитической терапии. В частности, в ней содержится первое опубликованное в печати обсуждение различия между «позитивным» и «негативным» переносом (с. 164-166).

Фрейд обратился к проблеме переноса уже в нескольких коротких примечаниях в конце описания случая «Доры» (1905е, Studienausgabe, т. 6, с. 180—182). Гораздо более подробно он обсуждал ее позднее во второй половине 27-й и в первой половине 28-й лекции по введению в психоанализ (1916-1917). В конце своей жизни он снова вернулся к ней в ряде важных комментариев в большой по объему работе «Конечный и бесконечный анализ» (1937с, в данном томе с. 357 и далее). См. также некоторые замечания в технической главе «Очерка психоанализа» (1940а, [1938]), в данном томе, в частности с. 413—416 и с. 420).

Наконец, необходимо отметить, что в данной работе Фрейд вводит выражение «основное психоаналитическое правило» (с. 167, ниже).

Неисчерпаемая тема «переноса» недавно описательным образом обсуждалась в этом «Центральном журнале»¹ В. Штекелем (191 \Ъ). Теперь я хотел бы присоединить здесь некоторые замечания, которые должны будут позволить понять, как возникает сопротивление в процессе психоаналитической терапии и каким образом оно приобретает известную роль в ходе лечения.

Уясним для себя, что каждый человек в результате взаимодействия врожденных задатков и влияний, оказываемых на него в детские годы, приобретает определенные особенности, которые проявляются в том, как он осуществляет любовную жизнь, то есть какие условия для любви он выдвигает, какие влечения при этом удовлетворяет и какие ставит перед собой цели². В результате создается своего рода клише (или несколько клише), которое в течение жизни постоянно повторяется, снова отпечатывается, насколько это позволяют внешние обстоятельства и характер доступных любовных объектов, и которое, разумеется, не остается полностью неизменным по отношению к недавним впечатлениям. Наш опыт показал, что из этих

¹ [Данная работа впервые была опубликована в этом журнале.]

² Защитимся в этом месте от упрека, основанного на недопонимании, будто мы, сделав акцент на инфантильных впечатлениях, отрицаем значение врожденных (конституциональных) моментов. Такой упрек происходит от узости каузальной потребности людей, которая хочет довольствоваться — в полном противоречии с обычным положением вещей в реальности — одним-единственным причинным моментом. Психоанализ много говорил о случайных факторах этиологии, мало — о конституциональных, но лишь потому, что мог добавить к первым нечто новое, а о последних, напротив, знал поначалу не больше, чем знают обычно. Мы отказываемся устанавливать принципиальные различия между двумя рядами этиологических моментов; наоборот, мы допускаем постоянное взаимодействие того и другого, приводящее к наблюдаемому эффекту. Aaiu.cov кса Ти%г| [конституция и случай] определяют судьбу человека; редко, быть может, никогда — одна из этих сил. Распределение этиологического влияния между ними происходит исключительно индивидуально и по отдельности. Ряд, в котором располагаются изменчивые величины обоих факторов, разумеется, будет иметь и свои крайние случаи. В зависимости от состояния нашего знания мы будем расценивать компонент конституции или переживания в отдельном случае иначе и с изменением наших взглядов вправе модифицировать и наше суждение. Впрочем, можно было бы отважиться саму конституцию понимать как осадок случайных воздействий на бесконечно большой ряд предков.

побуждений, определяющих любовную жизнь, лишь часть прошла полное психическое развитие; эта часть обращена к реальности, находится в распоряжении сознательной личности и составляет определенную ее долю. Другая часть этихлибидинозных побуждений задержалась в своем развитии, она находится поодаль от сознательной личности, равно как и от реальности, могла либо распространяться только в фантазии, либо полностью остаться в бессознательном, а потому она неизвестна сознанию личности. Тот, чья потребность в любви не удовлетворяется без остатка реальностью, вынужден обращаться со своими либидинозными ожиданиями-представлениями на каждого вновь появляющегося человека, и вполне вероятно, что обе порции его либидо — способные к осознанию, равно как и бессознательные — причастны к этой установке.

Поэтому совершенно нормально и естественно, что всегда готовое к экспансии и с нетерпением поджидающее своего часа либидо не совсем удовлетворенного человека обращается также и на персону врача. Согласно нашему предположению, этот катексис будет придерживаться шаблонов, опираться на одно из клише, имеющихся у данного человека, или, как мы можем также сказать, он будет включать врача в один из психических «рядов», которые были созданы страдающим человеком ранее, Это соответствует реальному отношению к врачу, если решающим для такого включения будет (по удачному выражению Юнга) имаго отца¹. Однако перенос не привязан только к этому прототипу, он может произойти также через имаго матери, брата и т. д. Особенности переноса на врача, выводящие перенос за рамки того, что можно объяснить на уровне здравого смысла, становятся понятными, если учесть, что этот перенос создается не только осознанными представлениями-ожиданиями, но и скрытыми, или бессознательными.

Об этом поведении переноса ничего нельзя было бы больше сказать и он нем нельзя было бы рассуждать, если бы при этом остались невыясненными два момента, представляющие особый интерес для психоаналитика. Во-первых, мы не понимаем, почему в процессе анализа перенос у невротических лиц оказывается намного более интенсивным, чем у других людей, не проходящих анализ, и во-вторых, остается загадкой, почему при анализе перенос выступает в качестве сильнейшего сопротивления лечению, тогда как вне анализа мы вынуждены признать его носителем целебного воздействия, условием хорошего результата. Ведь сколько угодно можно

«Метаморфозы и символы либидо» ([Jung] 1911, 164).

подтвердить на опыте то, что, если свободные ассоциации пациента отказывают¹, то заминка всякий раз устраняется заверением, что пациентом теперь овладела мысль, относящаяся к персоне врача или к чему-то с ним связанному. Как только дается подобное разъяснение, заминка устраняется, или ситуация осечки превращается в ситуацию умалчивания мыслей.

На первый взгляд кажется огромным методическим недостатком психоанализа, что в нем перенос, обычно являющийся мощнейшим рычагом успеха, превращается в сильнейшее средство сопротивления. Но при ближайшем рассмотрении по меньшей мере первая из двух проблем устраняется. Неверно, что перенос во время психоанализа проявляется интенсивнее и безудержнее, чем вне его. В лечебницах, в которых нервнобольных не лечат аналитически, можно наблюдать самые сильные по интенсивности и самые недостойные формы сопротивления, доходящие до полной зависимости, имеющие также и несомненную эротическую окраску. Одна проницательная наблюдательница, а именно Габриэла Ройтер, в то время, когда еще не существовало психоанализа, изобразила это в одной замечательной книге, обнаруживающей самое лучшее понимание сущности и причин возникновения неврозов². Стало быть, эти особенности переноса нельзя относить на счет психоанализа, а следует приписать самому неврозу. Вторая проблема остается пока незатронутой.

Теперь мы должны обратиться к этой проблеме — к вопросу, почему в психоанализе перенос противостоит нам в виде сопротивления. Представим себе психологическую ситуацию лечения: постоянным и неизбежным предварительным условием любого заболевания психоневрозом является процесс, который Фрейд удачно назвал интроверсией либидо³. Это значит: часть способного к осо-

¹ Я имею в виду ситуацию, когда они действительно отсутствуют, а не умалчиваются им, скажем, вследствие банального чувства неудовольствия.

² «Из хорошей семьи», [Берлин] 1895.

³ Хотя некоторые высказывания Юнга производят впечатление, будто он усматривает в этой интроверсии нечто характерное для dementia praecox, не относящееся к другим неврозам. [По всей видимости, Фрейд впервые в своих публикациях использует здесь понятие «интроверсия». Этот термин был введен Юнгом (1910, 38); однако критика Фрейда относится, пожалуй, к работе Юнга 1911 года (135—136, прим.). Некоторые другие комментарии, касающиеся применения Юнгом этого выражения, содержатся в примечании к более поздней технической статье (Freud, 1913c, в данном томе с. 185), а также в одном пассаже в конце 23-й лекции по введению в психоанализ (1916-1917). В своих более поздних трудах Фрейд использовал этот термин крайне редко.]

6 Заказ 5287

знанию, обращенного к реальности либидо уменьшается, и настолько же увеличивается часть отвернувшегося от реальности, бессознательного, которое, скажем, по-прежнему может питать фантазии человека, но принадлежит бессознательному. Либидо (полностью или частично) регрессировало и оживило инфантильные имаго¹. Туда теперь за ним следует аналитическое лечение, которое хочет отыскать либидо, снова сделать его доступным сознанию и в конце концов сделать его подвластным реальности. Там, где аналитическое исследование наталкивается на либидо, возвращенное в свои тайники, должна начаться борьба; все силы, вызвавшие регрессию либидо, в виде «сопротивлений» восстанут против работы, чтобы законсервировать это новое состояние. Если бы интроверсия или регрессия либидо не оправдывались определенным отношением к внешнему миру (в самом общем виде: отказом в удовлетворении²) и даже в данный момент не была бы целесообразной, она вообще бы не могла произойти. Однако сопротивления такого происхождения не единственные, да и не самые сильные. Либидо, имеющееся в распоряжении личности, всегда притягивалось бессознательными комплексами (точнее, частями этих комплексов, принадлежащими бессознательному³) и регрессировало потому, что ослабла притягательность реальности. Чтобы его освободить, необходимо преодолеть теперь притяжение бессознательного, то есть устранить возникшее с тех пор в индивиде вытеснение бессознательных влечений и их продуктов. От них происходит значительная часть сопротивления, столь часто позволяющего сохраняться болезни, даже если отвращение от реальности вновь утратило временное обосно-

¹ Удобнее было бы сказать: оно снова катектировало инфантильные «комплексы». Но это было бы неправильно; единственно правомерным было бы выражение: бессознательные части этих комплексов. Чрезвычайная запутанность обсуждаемой в этой работе темы вводит в искушение подробно остановиться на множестве смежных проблем, прояснить которые, собственно говоря, следовало бы еше до того, как в недвусмысленных словах можно было бы говорить об описываемых здесь психических процессах. Такими проблемами являются: разграничение интроверсии и регрессии, введение теории комплексов в теорию либидо, отношение фантазирования к сознательному и бессознательному, а также к реальности и т. п. То, что я не поддался этому искушению, едва ли нуждается в оправдании. [По поводу термина «имаго» (здесь и на с. 160, выше) ср. редакторское примечание к работе о мазохизме (1924с, Studienausgabe, т. 3, с. 351, прим. 4.]

² [См. в связи с этим подробное обсуждение в работе «О типах невротического заболевания» (1912с), Studienausgabe, т.-6, с. 219 и далее.]

³ [Ср. начало прим. 1 на предыдущей странице.]

вание. Анализ должен бороться с сопротивлениями, проистекающими из обоих источников. Сопротивление сопровождает лечение на каждом его шагу; каждая отдельная мысль, каждое действие лечащегося должны считаться с сопротивлением, выступают как компромисс между силами, нацеленными на выздоровление, и указанными, противодействующими ему.

Если теперь проследить патогенный комплекс от его представительства в сознательном (либо обращающего на себя внимание как симптом, либо совсем незаметного) до его корней в бессознательном, то вскоре попадаешь в регион, где сопротивление дает о себе знать столь ясно, что следующая мысль вынуждена с ним считаться и проявляется как компромисс между его требованиями и требованиями исследовательской работы. Здесь-то, как свидетельствует опыт, и возникает перенос. Если что-нибудь из материала (содержания) комплекса пригодно для того, чтобы оказаться перенесенным на персону врача, то появляется этот перенос, порождающий следующую мысль и заявляющий о себе через признаки сопротивления, скажем, посредством заминки. Из этого опыта мы заключаем, что идея, возникшая вследствие переноса, из всех остальных возможных мыслей проникла в сознание потому, что она воздает должное также и сопротивлению. Такой процесс повторяется в течение анализа бесчисленное множество раз. Всегда, когда приближается к патогенному комплексу, часть комплекса, способная к переносу, перемещается в сознание и отстаивает себя с величайшим упорством'.

После его преодоления преодоление остальных компонентов комплекса доставляет уже мало трудностей. Чем дольше продолжается аналитическое лечение и чем отчетливее больной сознает, что сами по себе искажения патогенного материала не обеспечивают защиту от их раскрытия, тем с большей настойчивостью он пользуется способом искажения, который, очевидно, приносит ему наибольшую выгоду, — искажением при помощи переноса. Эти отно-

¹ Из чего, однако, нельзя заключать, что элемент, избранный для сопротивления в переносе, имеет особое патогенное значение. Если в бою за обладание определенной церквушкой или отдельным крестьянским двором сражаются с особым ожесточением, то не следует предполагать, что церковь является, скажем, национальной святыней или что в доме хранятся сокровища армии. Ценность объектов может быть чисто тактической, возможно, они приобретают значение только в этом конкретном бою. [О сопротивлении в переносе см. также место в работе «О начале лечения» (1913с), с. 197-199, ниже.]

шения приводят к ситуации, в которой в конечном счете все конфликты должны быть улажены в области переноса.

Таким образом, перенос в аналитическом лечении вначале всегда предстает перед нами лишь как сильнейшее оружие сопротивления, и мы вправе сделать вывод, что интенсивность и стойкость переноса представляют собой воздействие и выражение сопротивления. Механизм переноса исчерпывается, правда, его сведением к готовности либидо, оставшегося в распоряжении инфантильных имаго; однако объяснить его роль в лечении удается только тогда, когда выясняют его отношения с сопротивлением.

Как получается, что перенос становится особенно пригоден к тому, чтобы стать средством сопротивления? Казалось бы, на этот вопрос нетрудно ответить. Ведь очевидно, что признаться в каком-либо предосудительном желании-побуждении особенно трудно, если это признание, наверное, будет отвергнуто человеком, к которому и относится само побуждение. Это принуждение приводит к таким ситуациям, которые в действительности кажутся едва ли осуществимыми. Именно этого и хочет добиться теперь анализируемый, делая так, что объект его эмоциональных побуждений совпадает с врачом. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что это мнимое достижение к решению проблемы привести не может. Ведь, с другой стороны, отношение нежной самозабвенной привязанности может помочь преодолеть все трудности, связанные с признанием. В аналогичных реальных условиях имеют же обыкновение говорить: «Тебя я не стыжусь, тебе я могу все сказать». Стало быть, перенос на врача точно так же мог бы служить облегчению признания, и было бы непонятно, почему он вызывает затруднения.

Ответ на этот повторно поставленный здесь вопрос дает не дальнейшее рассуждение, а опыт, приобретаемый в процессе лечения при исследовании отдельных сопротивлений при переносе. В конечном счете становится ясным, что использование переноса для сопротивления нельзя понять, покуда рассуждают просто о «переносе». Нужно решиться на то, чтобы «позитивный» перенос отделить от «негативного»¹, обсудить перенос нежных чувств отдельно от враждебных и по отдельности рассмотреть два вида сопротивления и два вида переноса на врача. Кроме того, позитивный перенос

¹ [По всей видимости, это является первым опубликованным в печати обсуждением различия между «позитивным» и «негативным» переносом.]

распадается на перенос дружеских, или нежных, чувств, способных к осознанию, и на перенос их продолжений в бессознательном. По поводу последних анализ показывает, что они постоянно восходят к эротическим источникам, так что мы вынуждены прийти к мысли, что все наши пригодные для использования в жизни эмоциональные отношения симпатии, дружбы, доверия и т. п. генетически связаны с сексуальностью и благодаря ослаблению сексуальной цели развились из чисто сексуального вожделения, какими бы чистыми и нечувственными они ни казались нашему бессознательному самовосприятию. Первоначально мы знали только сексуальные объекты; психоанализ показывает нам, что просто ценимые или уважаемые люди из нашей реальности по-прежнему могут быть сексуальными объектами для нашего бессознательного.

Стало быть, решение этой загадки заключается в том, что перенос на врача пригоден для того, чтобы стать сопротивлением в лечении лишь постольку, поскольку он является негативным переносом или позитивным переносом вытесненных эротических побуждений. Когда мы «устраняем» перенос, делая его осознанным, мы отнимаем у персоны врача только два этих компонента эмоционального акта; другие, способные к осознанию и непредосудительные, компоненты продолжают существовать и являются в психоанализе точно такими же носителями успеха, как и при других методах лечения. Поэтому мы охотно соглашаемся, что результаты психоанализа основываются на суггестии; только под суггестией надо понимать то, что мы вместе с Ференци (1909) в ней обнаруживаем: влияние на человека посредством возможных у него феноменов переноса. Мы заботимся об окончательной самостоятельности больного, используя суггестию для того, чтобы заставить его совершить психическую работу, имеющую обязательным следствием стойкое улучшение его психической ситуации.

Можно еще спросить, почему свойственные переносу феномены сопротивления проявляются только в психоанализе, а не при индифферентном лечении, например в лечебницах. Ответ гласит: они проявляются также и там, но только должны быть расценены как таковые. Прорыв негативного переноса в лечебницах случается даже очень часто. Больной покидает лечебницу не измененным или У него возникает рецидив, как только он оказывается во власти негативного переноса. В лечебницах эротический перенос не оказывает такого сдерживающего воздействия, потому что там он, как и в жизни, приукрашивается, а не раскрывается; но он выражается совер-

шенно отчетливо в виде сопротивления выздоровлению, хотя и не тем, что побуждает больного покинуть лечебницу — напротив, он удерживает его в больнице, — но, пожалуй, тем, что он отдаляет его от жизни. Для выздоровления совершенно неважно, преодолевает ли больной в лечебнице тот или иной страх или торможение; гораздо важнее, чтобы он освободился от них также и в реальности своей жизни.

Негативный перенос заслужил детальной оценки, которая не может достаться ему в рамках этих рассуждений. При излечимых формах психоневрозов он встречается наряду с нежным переносом, зачастую одновременно направленным на того же самого человека, для подобного положения вещей Блейлер создал удачное выражение «амбивалентность»¹. Такая амбивалентность чувств, по-видимому, до определенной степени нормальна, однако высокая степень амбивалентности чувств, несомненно, представляет собой особую характеристику невротических лиц. При неврозе навязчивости характерным, по-видимому, является преждевременное «разделение пар противоположностей»², представляющее собой одно из его конституциональных условий. Амбивалентность направленности чувств лучше всего объясняет нам способность невротиков ставить свои переносы на службу сопротивления. Там, где способность к переносу стала по существу негативной, как у параноидных больных, возможность оказывать влияние и излечивать исчезает.

Однако всеми этими рассуждениями до сих пор мы дали оценку лишь одной стороне феномена переноса; необходимо обратить наше внимание на другой аспект этой проблемы. Кто получил верное представление о том, как анализируемый выбрасывается из своих реальных отношений с врачом, как только оказывается во власти мощного сопротивления при переносе, как он затем позволяет себе

¹ Е. Bleuler (1911, 43-44 и 305-306). Доклад об амбивалентности, прочитанный в Берне в 1910 году, реферат в «Zentralblatt fur Psychoanalyse», [т.] 1, с. 266. Для обозначения этих же феноменов В. Штекель предложил термин «биполяр-ность». [По всей видимости, Фрейд употребляет здесь слово «амбивалентность» впервые. Иногда он использовал его в другом значении, чем Блейлер, а именно для описания одновременного появления активных и пассивных импульсов. См. редакторское примечание к работе «Влечения и их судьбы» (1915с), Studienausgabe, т. 3, с. 94, прим. 1.J

² [Влечения, проявляющиеся в парах противоположностей, впервые были описаны Фрейдом в «Трех очерках по теории сексуальности» (1905J), Stadienausgabe, т. 5, с. 69 и с. 15—Id, а позднее в работе «Влечения и их судьбы» (1915с), Studienausgabe, т. 3, с. 90 и далее. Их роль в неврозе навязчивости обсуждается в истории больного «Крысина» (1909rf), Studienausgabe, т. 7, с. 94 и далее.]

пренебрегать основным психоаналитическим правилом¹, согласно которому должен без критики рассказывать все, что приходит ему на ум, как он забывает намерения, с которыми приступил к лечению, и как для него теперь становятся безразличными логические взаимосвязи и выводы, незадолго до этого произведшие на него огромное впечатление, тот будет иметь потребность объяснить себе это впечатление еще и другими моментами, отличными от тех, что приводились раньше, и таковые действительно находятся не так далеко; они опять-таки вытекают из психологической ситуации, в которой анализируемый оказался в результате лечения.

В поисках либидо, оказавшегося вдали от сознания, мы проникли в сферу бессознательного. Вызванные реакции теперь проливают свет на многие особенности бессознательных процессов, с которыми мы познакомились благодаря изучению сновидений. Бессознательные побуждения не хотят вспоминаться, как того желает лечение, а стремятся репродуцироваться в соответствии с безвременностью и галлюцинаторной способностью бессознательного². Больной, в точности как в сновидениях, приписывает современность и реальность результатам пробуждения своих бессознательных импульсов; он хочет проиграть свои страсти, не принимая во внимание реальную ситуацию. Врач хочет заставить его включить эти эмоциональные побуждения во взаимосвязь лечения и в его жизненную историю, подчинить их мыслительному рассмотрению и распознать их психическое значение. Эта борьба между врачом и пациентом, между интеллектом и жизнью влечений, между распознаванием и желанием отыграть разыгрывается чуть ли не исключительно в феноменах переноса. На этом поле должна быть одержана победа, выражением которой является стойкое избавление от невроза. Нельзя отрицать, что преодоление феноменов со-

¹ [Здесь впервые появляется выражение, ставшее затем общепринятым обозначением важного технического правила. Правда, очень похожая формулировка — Фрейд говорит там о «главном психоаналитическом правиле» — встречается уже в третьей из его лекций, прочитанных в Университете Кларка (1910а). Сама же эта идея, разумеется, восходит к далекому прошлому; в очень похожем выражении она высказывается, например, в главе 2 «Толкования сновидений» (1900, Studienausgabe, т. 2, с. 121-122), а также в работе «О начале лечения» (1913с), ниже, с. 194, где, кроме того, эта проблема обсуждается в длинном примечании. Ср. также работу «Психоаналитический метод Фрейда» (1904а, в данном томе с. 103).]

² [Это далее обсуждается в работе «Воспоминание, повторение и проработка» (1914g), ниже, с. 210 и дачее.]

противления доставляет психоаналитику наибольшие трудности, но нельзя забывать, что именно они оказывают нам неоценимую услугу, делая скрытые и забытые любовные побуждения больного непосредственными и явными, ибо, в конце концов, никого нельзя убить in absentia¹ или in effigie¹.

¹ [В отсутствие (лат.). — Примечание переводчика.}

- [В воображении (лат.). — Примечание переводчика. Ср. аналогичное замечание опять же в работе «Воспоминание, повторение и проработка» (1914g), ниже, с. 212.]

Советы врачу при психоаналитическом лечении

(1912)

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ ИЗДАТЕЛЕЙ

Издания на немецком языке:

1912 Zentbl. Psychoanal, т. 2 (9), 483-489.

1918 S. К. S. N., т. 4, 399-411. (1922, 2-е изд.)

1924 Technik und Metapsychoi, 64—75.

1925 G. S., т. 6, 64-75.

1931 Neurosenlehre und Technik, 340—351. 1943 G. W., т. 8, 376-387.

Эта статья впервые появилась в июне 1912 года.

В ней обсуждается вопрос, какую психическую установку должен занять аналитик во время работы; как сообщает Эрнест Джонс (1963дг, 279), интерес Фрейда к этой теме пробудил Ференци. Впервые появляется термин «равномерно парящее внимание» (с. 171), «необходимое дополнение к требованию, предъявляемому анализируемому, без критики и без выбора рассказывать все, что ему приходит в голову» (с. 172). Вновь подчеркивается важность собственного анализа аналитика. Фрейд не советует рассказывать больному слишком много о собственной персоне и предостерегает от чрезмерного терапевтического честолюбия.

Технические правила, которые мною здесь предлагаются, появились у меня на основе многолетнего собственного опыта, после того как я сам потерпел неудачи, следуя другими путями. Легко заметить, что они — по крайней мере многие из них — сводятся к од-ному-единственному предписанию. (См. с. 175, ниже.) Я надеюсь, что принятие их во внимание избавит занимающихся анализом врачей от многих ненужных затрат и убережет их от некоторых ошибок; но я должен категорически заявить, что эта техника появилась как единственно целесообразная для моей индивидуальности; не отважусь оспаривать, что врачу, совершенно иному по своему складу личности, возможно, предпочтет занять другую позицию в отношении больных и задачи, которую ему предстоит решить.

(а) Ближайшая задача, которая возникает перед аналитиком, лечащим так более одного больного в день, покажется ему и наиболее трудной. Она состоит в том, чтобы сохранять в памяти все бесчисленные имена, даты, детали воспоминаний, мысли и продукты болезни, о которых пациент рассказывает на протяжении нескольких месяцев или лет во время лечения, и не смешивать их с похожим материалом, принадлежащим другим пациентам, анализируемым в это же время или проанализированных раньше. Когда ежедневно приходится анализировать шесть, восемь больных, а то и больше, возможности памяти, которой удается такое, будут вызывать у посторонних людей недоверие, удивление или даже сочувствие. В любом случае будет любопытно ознакомиться с техникой, позволяющей справиться с таким изобилием, и мы полагаем, что она будет пользоваться особым вспомогательным средством.

Между тем эта техника очень проста. Она, как мы услышим, отказывается от всех вспомогательных средств, даже от записей, и состоит просто в том, чтобы не стараться специально что-то для себя отмечать и проявлять ко всему, что приходится слышать, одинаковое «равномерно парящее внимание», как я это уже однажды на-

звал¹. Таким способом избегают необходимости напрягать внимание, которое все же нельзя было бы удерживать ежедневно помногу часов, и избегают опасности, неминуемой при произвольном внимании. Дело в том, что как только намеренно напрягаешь свое внимание до определенного уровня, начинаешь также и делать выбор из предложенного материала; одну его часть фиксируешь особенно остро, но зато исключаешь другую, следуя при таком выборе своим ожиданиям или наклонностям. Этого-то как раз делать нельзя; если при выборе следуешь своим ожиданиям, то рискуешь никогда не найти чего-то другого, отличного оттого, что уже знаешь; если следуешь своим наклонностям, то, несомненно, будешь искажать возможное восприятие. Нельзя забывать о том, что чаще всего приходится слышать вещи, значение которых становится понятным только впоследствии.

Как мы видим, предписание отмечать для себя одинаково все является необходимым дополнением к требованию, предъявляемому анализируемому, без критики и без выбора рассказывать все, что ему приходит в голову. Если врач поступает иначе, то большей частью он сводит на нет добытое благодаря соблюдению пациентом «основного психоаналитического правила»². Правило для врача можно выразить следующим образом: надо устранить все сознательные воздействия на свою способность замечать и целиком довериться своей «бессознательной памяти», или, выражаясь чисто технически: слушай и не заботься о том, замечаешь ли что-нибудь.

Дата добавления: 2014-12-11 | Просмотры: 614 | Нарушение авторских прав