АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

На Кубе пирамиды используются официальной медициной уже больше 8 лет. Почему?... 24 страница

стоящих ему трудностей. Что могло бы вызывать удивление, так это, скорее, определенные признаки исследования Фрейдом характера и причин этих трудностей.

Прежде всего бросается в глаза, что среди факторов, на которые он устремляет взор, речь прежде всего идет о физиологических и биологических моментах, то есть о факторах, на которые, по существу, психологически повлиять невозможно. Это, к примеру, относится к сравнительной «конституциональной» силе влечения (с. 365 и далее), равно как и к сравнительной слабости Я, обусловленной физиологическими причинами, как-то: половым созреванием, менопаузой и соматическим заболеванием (с. 366-366). И все же самым мощным и, кроме того, совершенно неконтролируемым препятствием предстает влечение к смерти, которому посвящены несколько страниц статьи (с. 382 и далее). Фрейд отстаивает здесь точку зрения, что оно не только ответственно за основную часть сопротивления в анализе — на это он указывал уже в предыдущих работах, — но и что, собственно говоря, именно в нем в конечном счете надо усматривать основную причину психического конфликта (с. 384). Однако также и в этом нет ничего революционного. Возможно, среди трудностей, с которыми приходится иметь дело психоанализу, Фрейд сильнее обычного подчеркивает здесь конституциональные факторы, но он всегда признавал их влияние.

Также не является новым ни один из трех моментов, которые перечисляет Фрейд в качестве «определяющих возможности» (с. 365) успеха терапевтических усилий: более благоприятный прогноз в случаях со скорее «травматической», нежели «конституциональной» этиологией, значение «количественных» факторов и вопрос об «изменении Я». Данная работа во многом проясняет прежде всего третий момент. Уже в предыдущих описаниях терапевтического процесса Фрейд всегда отводил важное место изменению Я, которого нужно было достичь аналитику в качестве предварительного условия для исключения вытеснений пациента. (См., например, описание в 28-й лекции по введению в психоанализ, 1916-1917, Studienausgabe, т. 1, с. 437.) Но каким должно было бы быть это изменение и каким образом его можно достичь — об этом было известно очень мало. Недавние успехи Фрейда в анализе Я позволяли ему теперь продолжить исследование. Терапевтическое изменение Я скорее теперь понимается как устранение изменений, которые прежде возникли как следствие защитного процесса. И стоит напомнить о том, что факт изменений Я, достигаемых защитными процессами, уже упоминался Фрейдом в очень ранний период своей работы. Эта мысль уже встречается при обсуждении им бредовых идей во второй работе, посвященной защитным невропсихозам (18966; в последнем абзаце), а также в нескольких местах в еще бо-

12 Заказ 5287

лее ранней рукописи К (Freud, 1950a) от 1 января 1896 года. Затем Фрейд, похоже, не уделял больше внимания этой концепции, и взаимосвязь между контркатекейсами, реактивными образованием и изменениями Я впервые становится очевидной в работе «Торможение, симптом и тревога» (\926d, Studienausgabe, т. 6, с. 295, 296—297, 301). Еще раз о ней говорится в «Новом цикле лекций» (1933а, Studienausgabe, т. 1, с. 525), затем — после подробного обсуждения в настоящей работе — в очерке «Человек Моисей и монотеистическая религия» (1939а, Studienausgabe, т. 9, с. 525-526) и, наконец, в «Очерке психоанализа» (1940а [1938]), в данном томе с. 418.

Тем не менее в одном отношении представления Фрейда, изложенные в настоящей работе, по-видимому, отличаются от его предыдущих воззрений и даже им противоречат. Имеется в виду проявляющееся здесь скептическое отношение Фрейда к профилактическому воздействию психоанализа. Его сомнения касаются не только перспективы предотвратить возникновение у пациента нового и другого по форме невроза, они также относятся к вопросу о возможном возвращении уже вылеченного невроза. Это коренное изменение точки зрения становится очевидным, если мы обратимся к тезису из 27-й лекции по введению в психоанализ (1916-1917), Studienausgabe, т. 1, с. 428: «Человек, ставший в своем отношении к врачу нормальным и свободным от влияния вытесненных влечений, остается таким и в своей частной жизни, когда врач вновь отстранился». И еще раз, в 28-й лекции (там же., с. 433), где Фрейд сравнивает воздействие гипнотического внушения с воздействием психоанализа: «Аналитическое лечение возлагает на врача и на больного трудную задачу по устранению внутренних сопротивлений. Благодаря преодолению этих сопротивлений душевная жизнь больного меняется навсегда, поднимается на более высокую ступень развития и остается защищенной от новых возможностей заболевания». Сходным образом Фрейд высказывается в заключительных предложениях 31-й лекции «Нового цикла» (1933а), утверждая, что цель психоанализа — «укрепить Я, сделать его более независимым от Сверх-Я, расширить поле его восприятия и совершенствовать его организацию, чтобы оно могло освоить новые части Оно. Где было Оно, должно стать Я». {Studienausgabe, т. 1, с. 516.) Лежащая в основе всех этих пассажей теория, по-видимому, в важных пунктах отличается от теории, имплицитно представленной в настоящей работе¹.

Причиной растущего скепсиса Фрейда явились, пожалуй, убеждение в невозможности разрешения конфликта, который не «акту-

¹ Тем не менее надо добавить, что в другой лекции «Нового цикла» (в 34-й) Фрейд настоятельно также подчеркивал границы психоаналитической терапии (Studienausgabe, т. 1, с. 581-583).

ален», и серьезные сомнения в переводе «латентного» конфликта в «актуальный». Эта позиция, очевидно, подразумевает изменение точки зрения не только на терапевтический процесс, но и вообще на психические события. Фрейд рассматривает здесь «актуальный конфликт» как нечто изолированное, так сказать, как обособленное в водонепроницаемой камере. Даже если Я помогают справиться с этим конфликтом, на его способность преодолеть другой конфликт это никак не влияет. Также и силы влечений Фрейд, похоже, рассматривает как нечто такое же изолированное: тот факт, что их давление в ситуации актуального конфликта удалось уменьшить, совершенно ничего не говорит о том, как они будут вести себя в будущем. В противоположность этому Фрейд раньше предполагал, что терапевтический процесс может привести к общему изменению Я и что это изменение сохраняется и по завершении анализа; в отношении влечений соответственно предполагалось, что они получают свою энергию из недифференцированного энергетического резервуара, а потому в той степени, в какой было успешным лечение, с каждым новым натиском влечений их давление благодаря анализу несколько ослабевает и, кроме того, ему противостоит Я, которое благодаря анализу умеет лучше обходиться с влечениями. Таким образом, строгого разграничения между «актуальными» и «латентными» конфликтами не существовало бы, а профилактическое действие анализа (равно как и его непосредственный результат) зависело бы от количественных моментов — от достигнутого благодаря ему относительного увеличения силы Я и от относительного уменьшения силы влечений.

Следует заметить, что при описании терапевтического воздействия анализа, которое примерно через год после данной работы Фрейд дал в своем «Очерке психоанализа» (1940е [1938]), обсуждая вышеупомянутый специальный вопрос, он, по-видимому, возвращается к предыдущим представлениям, хотя оно согласуется с другими изложенными здесь точками зрения. Например, описав ту трудоемкую часть работы, благодаря которой удается преодолеть сопротивления, он констатирует: «Однако она также вознаграждается, ибо вызывает благоприятное изменение Я, которое сохранится независимо от результата переноса и выдержит испытание в жизни». (В данном томе с. 418.). Это опять свидетельствовало бы об изменении общего вида.

Интересно, что уже в самом начале своей практической деятельности Фрейд бился над очень похожими проблемами; очевидно, эти вопросы занимали его на всем протяжении его аналитических исследований. Приведем выдержку из письма, написанного им 16 апреля 1900 года Вильгельму Флиссу (Freud, 1950a, письмо № 133,

с. 272-273), где говорится о господине Э., пациенте, которого Фрейд, вне всяких сомнений, лечил с 1897-го, возможно, даже с 1895 года, и на изменчивом самочувствии которого он не раз останавливался в своих письмах: «Вечерним приемом в моем доме Э., наконец-то, завершил свой жизненный путь в качестве пациента. Его загадка почти полностью разрешена, его самочувствие превосходно, поведение полностью изменилось, от симптомов не осталось теперь и следа. Я начинаю понимать, что мнимая бесконечность лечения является чем-то закономерным и зависит от переноса. Я надеюсь, что этот остаток не причинит вреда практическому результату. Лишь от меня зависело, продолжать ли лечение дальше, но мне казалось, что это будет компромиссом между болезнью и здоровьем, которого желают себе сами больные и на который врач поэтому не должен соглашаться. Асимптотическое завершение лечения, для меня, в сущности, безразличное, скорее является разочарованием для посторонних. Впрочем, я имею в виду мужчину...»

I

Мы научены опытом, что психоаналитическая терапия, освобождение человека от его невротических симптомов, торможений и аномалий характера, — долгий труд. Поэтому с самого начала предпринимались попытки сократить продолжительность анализа. Такие усилия не нуждались в обосновании; их можно было свести к самым понятным и целесообразным побуждениям. Но в них, пожалуй, проявлялся и остаток того нетерпимого пренебрежения, с которым в ранний период медицина рассматривала неврозы, считая их избыточными последствиями невидимых нарушений. И если уж приходилось заниматься ими, то хотелось отделаться от них как можно скорее. Особенно энергичную попытку в этом направлении предпринял О. Ранк в приложении к своей книге «Травма рождения» (1924). Он предположил, что акт рождения и есть истинный источник неврозов, поскольку он привносит с собой возможность «первичной фиксации» на матери, которая не преодолевается и продолжает существовать в виде «первичного вытеснения». Последующей аналитической проработкой этой первичной травмы Ранк надеялся устранить невроз в целом, тем самым частичный анализ делал ненужной всю остальную аналитическую работу. И чтобы добиться этого, должно было понадобиться всего несколько месяцев. Не будем спорить, ход мыслей Ранка дерзок и остроумен, но критической проверки эти идеи не выдержали. Впрочем, попытка Ранка была детищем времени, появившимся на свет под впечатлением контраста между европейской послевоенной нищеты и американским «prosperity»^ и предназначенным приноровить темп аналитической терапии к суматошной американской жизни. Не много довелось услышать о том, что дало применение плана Ранка к случаям заболеваний. Наверное, не больше, чем действия пожарной команды, которая при пожаре, вызванном опрокинутой керосиновой лампой, Довольствовалась бы тем, что вынесла эту лампу из комнаты, в которой возник пожар. Хотя, конечно, работу пожарной команды уда-

[Процветание (англ.) — Примечание переводчика.]

лось бы таким образом значительно сократить. Теория и практика эксперимента Ранка сегодня уже в прошлом, как и само американское «prosperity»¹.

Другой способ ускорить процесс аналитического лечения был предложен мною самим еще до войны. В то время я занимался лечением одного молодого избалованного богатством русского, который совершенно беспомощным приехал в Вену в сопровождении личного врача и сиделки². За несколько лет удалось вернуть ему большую часть его самостоятельности, пробудить интерес к жизни, упорядочить отношения с наиболее значимыми для него людьми, но затем движение застопорилось; прояснение детского невроза, на котором основывалось последующее заболевание, не шло дальше, и было очевидно, что пациент находил такое свое положение вполне удобным и не желал сделать ни шага, который бы приблизил его к завершению лечения. Это был случай самостоятельного затормаживания лечения; оно оказалось под угрозой провала из-за своего — частичного — успеха. В этой ситуации я решился на героический шаг: установить сроки³. В начале рабочего сезона я заявил пациенту, что этот год будет последним в его лечении независимо от того, чего он добьется за оставшееся время. Вначале он мне не поверил, но когда убедился в полной серьезности моих намерений, наступило желанное изменение. Его сопротивления ослабли, и за эти последние месяцы он сумел воспроизвести все воспоминания и раскрыть все связи, которые казались необходимыми для понимания прежнего и преодоления нынешнего неврозов. Когда он покинул меня в разгар лета 1914 года, как и все мы, не подозревая о грядущих событиях, я считал его полностью и окончательно вылеченным.

В дополнении⁴ к истории болезни (1923) я уже сообщал, что все оказалось не так. Когда к концу войны он возвратился в Вену

¹ |Это было написано вскоре после тяжелого финансового кризиса в Соединенных Штатах. Подробная критика теории Ранка содержится в работе Фрейда «Торможение, симптом и тревога» (!926rf). См. Studienausgabe, т. 6, прежде всего с. 276-277 и с. 289-292.]

² См. опубликованную с позволения пациента статью «Из истории одного инфантильного невроза» (1918[6; Studienausgabe, т. 8, с. 125 и далее.]). Последующее заболевание молодого человека излагается там не подробно, а лишь урывками, где этого настоятельно требует связь с детским неврозом.

³ [См. Studienausgabe, т. 8, с. 132-133.]

⁴ [Там же, с. 230-231, прим. 3.]

неимущим беженцем, мне пришлось помочь ему преодолеть еще не изжитую часть переноса; это удалось сделать за несколько месяцев, и я мог завершить свое дополнение сообщением, что «пациент, которого война лишила родины, имущества и всех семейных связей, с тех пор чувствовал себя нормально и вел себя безупречно»¹. Прошедшие полтора десятилетия не опровергли это заключение, но вынудили сделать кое-какие оговорки. Пациент остался в Вене и достиг некоторого, пусть даже скромного, социального положения. Но за это время его хорошее самочувствие неоднократно нарушалось приступами болезни, которые можно было расценить лишь как ответвления его жизненного невроза. Благодаря умению одной из моих учениц, доктора Рут Мак Брунсвик, эти состояния после кратковременного лечения всякий раз преодолевались; я надеюсь, вскоре она сама расскажет об этих опытах². Некоторые из этих приступов были связаны с остаточными явлениями переноса; при всей их мимолетности они имели явно выраженный паранойяльный характер. В других же патогенный материал состоял из фрагментов истории его детства, которые не проявились в проведенном мной анализе и теперь — невозможно избежать сравнения — по истечении времени отторгались подобно нитям после операции или омертвевшим кусочкам кости. Я считаю историю исцеления этого пациента не менее интересной, чем историю его болезни.

Позднее я применял установление срока и в иных случаях, принимая к сведению опыт и других аналитиков. Вывод о ценности этого шантажисткого приема однозначен: он эффективен, если применяется своевременно. Но он не гарантирует выполнения задачи в полной мере. Напротив, можно быть уверенным, что если одна часть материала под давлением угрозы становится доступной, то другая часть удерживается и тем самым, так сказать, оказывается погребенной, потерянной для терапевтических усилий. Однажды определив срок, его нельзя оттягивать, иначе пациент

' [Фрейд воспроизводит здесь цитату из своего дополнения не совсем точно. Ср. Studienausgabe, т. 8, с. 231.]

² [На самом деле такое сообщение появилось еще за несколько лет до этого (Brunswick, 1928). Другая информация о дальнейшей истории этого случая содержится в редакторском примечании в Studienausgabe, т. 8, с. 231, ^а также в опубликованной Муриэль Гардинер книге о «Волкове» (Wolfsmann, 1972).]

утратит впредь всякую веру. Напрашивающимся выходом было бы продолжение лечения у другого аналитика; хотя, как известно, такая перемена означает новую потерю времени и отказ от плодов затраченного труда. Невозможно также установить общее правило, когда наступает момент, чтобы применить это сильнодействующее техническое средство; все зависит от такта аналитика. Ошибку уже не исправить. Здесь оказывается верна поговорка: лев прыгает только раз.

II

Обсуждение технической проблемы, как можно ускорить медленное течение анализа, подводит нас к другому, более интересному вопросу, а именно: бывает ли естественное окончание анализа, можно ли вообще привести анализ к такому завершению? Словоупотребление, бытующее среди аналитиков, похоже, свидетельствует в пользу подобного предположения, поскольку часто слышишь, как о познанном в своем несовершенстве простом смертном с сожалением или извинением говорят: «Его анализ не завершен», или: «Он не до конца проанализирован».

Прежде всего надо договориться, что понимать под многозначным выражением «конец анализа». С практической точки зрения это сделать легко. Анализ завершен, когда аналитик и пациент больше не встречаются на аналитических сеансах. Это происходит тогда, когда в целом выполнены два условия: во-первых, пациент больше не страдает от своих симптомов, а также преодолел свои страхи и торможения; и, во-вторых, аналитик считает, что у больного осознано столько вытесненного, объяснено столько непонятного, устранено столько внутреннего сопротивления, что повторения данных патологических процессов уже не нужно бояться. Если достижению этой цели препятствуют внешние трудности, то лучше говорить о неполном, а не о незавершенном анализе.

Другое значение «конца анализа» гораздо претенциознее. В этом его значении мы спрашиваем, не было ли на пациента оказано настолько большое влияние, что продолжение анализа дальнейших изменений не обещает. То есть можно ли с помощью анализа достичь уровня абсолютной психической нормы, который, какмож-но предполагать, способен оставаться стабильным, когда, скажем,

удалось устранить все имевшиеся вытеснения и восполнить все пробелы памяти. Обратимся вначале к опыту — встречается ли нечто подобное, а затем к теории — возможно ли такое вообще.

Каждому аналитику приходилось иметь дело со случаями с таким благоприятным исходом. Удавалось устранить имевшееся невротическое расстройство, оно не возвращалось и не замещалось каким-либо другим. Отчасти понятны и предпосылки таких успехов. Я пациента не было заметно изменено', а этиология нарушения являлась преимущественно травматической. Этиология всех невротических расстройств является все же смешанной; речь идет либо о чрезвычайно сильных, то есть не поддающихся приручению² со стороны Я, влечениях, либо о воздействии ранних, то есть преждевременных, травм, с которыми незрелое Я не смогло справиться, — как правило, о взаимодействии обоих моментов, конституционального и случайного. Чем сильнее первый, тем скорее травма приведет к фиксации и оставит после себя нарушение в развитии; чем сильнее травма, тем вероятнее проявятся ее разрушительные последствия — даже при нормальном соотношении влечений. Без сомнения, травматическая этиология предоставляет гораздо более благоприятную возможность для анализа. Только в случае расстройства, обусловленного главным образом травмой, анализ способен проявить себя во всем блеске: заменить благодаря окрепшему Я неудовлетворительное решение, принятое в раннем возрасте, верным. Лишь в таком случае можно говорить об окончательно завершенном анализе. Здесь анализ сделал свое дело и не нуждается в продолжении. Правда, если пациент, вылеченный таким образом, не продуцирует более нарушения, заставляющего его обратиться к анализу, нам не известно, в какой мере за этот иммунитет он должен благодарить благосклонную судьбу, избавившую его от слишком суровых испытаний.

Конституциональная сила влечения и нежелательное изменение Я, то есть его искривленность и ограниченность, возникшие в защитной борьбе, являются факторами, неблагоприятно влияющие на анализ и способные растянуть его продолжительность до бесконечности. Первый фактор — силу влечения — пытаются сде-

¹ [Идея «изменения Я» подробно обсуждается ниже, в частности в разделе V. См. также «Предварительные замечания издателей», с. 353, выше.] ^! [Термин обсуждается ниже, с. 365.]

лать ответственным также за возникновение второго, изменение Я, но, похоже, последнее имеет и свою собственную этиологию; впрочем, следует признать, что эти отношения еще недостаточно известны. Только сейчас они становятся предметом аналитического исследования. Мне кажется, что интерес аналитиков в этой области вообще имеет неверное направление. Вместо того чтобы исследовать, как происходит излечение посредством анализа, что я считаю достаточно выясненным, следует поставить вопрос: какие препятствия стоят на пути аналитического лечения?

В связи с этим мне хочется обсудить две проблемы, непосредственно вытекающие из аналитической практики, как это будет показано на следующих примерах. Один человек, сам с большим успехом практиковавший анализ, считает, что его отношение как к мужчинам, так и к женщинам — к мужчинам, которые являются его конкурентами, и к женщине, которую он любит, — не свободно все же от невротических помех, и поэтому решает подвергнуть себя анализу у своего коллеги, который представляется ему более опытным'. Такое критическое прояснение собственной личности приносит ему полный успех. Он женится на любимой женщине, а мнимый соперник превращается в друга и учителя. Проходят многие годы, в течение которых его отношение к прежнему аналитику ничем не омрачается. Но затем без какого-либо внешнего повода возникает нарушение. Человек, прошедший анализ, становится в оппозицию к аналитику, упрекая его в том, что тот не провел полный анализ. Ведь ему следовало знать и учитывать, что отношения переноса никогда не бывают лишь позитивными; он должен был рассмотреть и возможность негативного переноса. Аналитик оправдывается тем, что во время анализа не было никаких признаков негативного переноса. Но даже если предположить, что он проглядел едва заметный признак такового, чего нельзя исключить, учитывая узость горизонта той ранней эпохи анализа, все же сомнительно, по силам ли было ему активизировать тему, или, как теперь говорят, «комплекс», просто указав на нее, коль скоро у самого пациента она не была актуальной. Для этого пришлось бы совершить в прямом смысле недружелюбное действие по отношению к пациенту. И, кроме того, не всякие

¹ [Согласно Эрнесту Джонсу, речь идет о Ференци, который три недели в октябре 1914 года и еще три недели в июне 1916 года (по два сеанса ежедневно) анализировался Фрейдом. См. Jones (19626, 180) и (1962а, 210 и 228). Ср. также некролог Фрейда в связи с кончиной Ференци (1933с).]

добрые отношения между аналитиком и анализируемым во время и после анализа следует расценивать как перенос. Ведь существуют и дружеские отношения, имеющие реальные основания и доказывающие свою жизнеспособность.

Приведу тут же второй пример, в котором поднимается та же проблема. Старая дева с пубертатного возраста была выключена из жизни неспособностью ходить из-за сильных болей в ногах, — состояние явно истерической природы, не поддававшееся никакому лечению; аналитическая же терапия за три четверти года устраняет его и возвращает этой порядочной и достойной женщине право на участие в жизни. Но годы после выздоровления не приносят ничего хорошего: катастрофы в семье, потеря состояния, исчезновение с возрастом всяких перспектив на счастливую любовь и брак. Но бывшая больная доблестно всему противостоит и в тяжелые времена служит опорой для близких. Уже не помню, то ли через двенадцать, то ли через четырнадцать лет после окончания лечения ей пришлось пройти гинекологическое обследование по поводу сильных кровотечений. Была обнаружена миома, которая потребовала полного удаления матки. После этой операции женщина опять заболела. Она влюбилась в своего хирурга, предавалась мазохистским фантазиям об ужасных изменениях внутри, окутывая ими свой любовный роман, оказалась недоступной новым попыткам анализа и до конца своей жизни так и не пришла в норму. Успешное лечение имело место так давно, что мы не вправе предъявлять к нему большие претензии; оно приходится на первые годы моей аналитической деятельности. И все же возможно, что второе заболевание проистекало из того же источника, что и успешно преодоленное первое, что оно явилось измененным выражением тех же самых вытесненных побуждений, которые лишь частично были разрешены в процессе анализа. И все же хочется верить, что без новой травмы не было бы и новой вспышки невроза.

Этих двух случаев, специально выбранных из большого числа подобных, вполне достаточно, чтобы развернуть дискуссию по нашим темам. Скептики, оптимисты, честолюбцы будут расценивать их совершенно иначе. Первые скажут: вот и доказано, что даже удачное аналитическое лечение не защищает исцеленного в то время больного от опасности заболеть в дальнейшем другим неврозом или даже неврозом, коренящимся в тех же самых влечениях, то есть, собственно говоря, от возвращения прежнего недуга.

Другие сочтут это доказательство необоснованным. Они возразят, что оба случая относятся к раннему периоду психоанализа, к событиям двадцати- и тридцатилетней давности. С тех пор наши знания углубились и расширились, наша техника изменилась в соответствии с новыми достижениями. Сегодня можно требовать и ожидать, что аналитическое лечение окажется окончательным или, по крайней мере, что новое заболевание не будет оживлением прежнего нарушения влечения, выраженного в новой форме. Опыт не обязывает нас столь ощутимым образом ограничивать требования к нашей терапии.

Разумеется, я выбрал оба эти наблюдения именно потому, что они относятся к столь отдаленному времени. Чем недавнее успех лечения, тем, естественно, он менее пригоден для наших размышлений, поскольку у нас нет средств предсказать его дальнейшую судьбу. Ожидания оптимистов определенно предполагают разного рода вещи, которые отнюдь не являются очевидными: во-первых, что вообще возможно раз и навсегда устранить конфликт влечений (точнее говоря, конфликт между Я и влечением); во-вторых, что, избавляя человека от конфликта влечений, так сказать, удается привить его от всех прочих возможностей подобного конфликта; в-третьих, что в нашей власти в целях профилактики пробуждать патогенный конфликт, который не проявляется в данный момент, и что поступать так мудро. Я поднимаю эти вопросы, не намереваясь в настоящее время на них ответить. Пожалуй, дать сейчас определенный ответ на них вообще невозможно.

Вероятно, теоретические рассуждения позволят нам в какой-то мере их прояснить. Но уже сегодня нам ясно нечто иное: путь к исполнению возросших требований к аналитическому лечению не ведет к сокращению или через сокращение его продолжительности.

III

Аналитический опыт, насчитывающий несколько десятилетий, и изменения в моей деятельности побуждают меня попробовать дать ответ на поставленные вопросы. В прежние времена мне довелось иметь дело с большим числом пациентов, которые, естественно, стремились к быстрому завершению работы; в последние годы пре-

обладали учебные анализы. Кроме того, у меня осталось сравнительно небольшое число тяжелых больных, продолжавших лечение с короткими или более длительными перерывами. Терапевтическая цель в работе с этими пациентами стала другой. Вопрос о сокращении лечения уже не рассматривался; задача заключалась в том, чтобы полностью исчерпать возможности болезни и добиться радикальных перемен в личности.

Из трех моментов, которые, как мы признали, определяют возможности аналитической терапии — воздействия травм, конституциональная сила влечения, изменения Я, — здесь нас интересует только второй, сила влечения. Следующее соображение заставляет нас усомниться, действительно ли ограничение прилагательным «конституциональный» (или «врожденный») является неизбежным. Каким бы важным с самого начала ни казался конституциональный момент, все же вполне возможно, что возникающее в последующей жизни усиление влечения способно оказать такие же воздействия. В таком случае следовало бы изменить формулировку и говорить о нынешней силе влечения, а не о конституциональной. Первый из наших вопросов гласил: «Можно ли посредством аналитической терапии полностью и окончательно устранить конфликт между влечением и Я, то есть патогенное требование влечения к Я?» Пожалуй, во избежание недоразумений будет нелишним остановиться на том, что мы имеем в виду под выражением «окончательное устранение требования влечения». Разумеется, не то, что оно исчезнет и никогда больше не заявит о себе. В целом это невозможно и даже было бы нежелательно. Нет, мы имеем в виду нечто иное, что примерно можно обозначить как «приручение»¹ влечения: это означает, что влечение приводится в полную гармонию с Я, становится доступным всем остальным стремлениям в Я и более не ищет собственных путей к удовлетворению. Если спросить, каким образом это происходит, то ответ будет найти нелегко. Приходится

' [Помимо прочего Фрейд использовал это выражение в работе «Экономическая проблема мазохизма» (1924с), чтобы описать процесс, посредством которого либидо может обезвредить влечение к смерти (Studienausgabe, т. 3, с. 347). Намного раньше, в «Проекте психологии» (1895), он использовал его для описания процесса, в результате которого благодаря вмешательству «я» болезненные образы воспоминаний перестают быть аффективными (Freud, 1950a, в последней трети части III).]

сказать: «Так ведьма, стало быть, нужна»¹. А именно ведьма мета-психологии. Без метапсихологических спекуляций и теоретизирования — едва было не сказал: фантазирования — здесь не сдвинешься ни на шаг. К сожалению, прорицания ведьмы и на сей раз не отличаются ни ясностью, ни обстоятельностью. У нас есть лишь отправная точка — правда, бесценная — противоположность между первичным и вторичным процессами, на которую я хочу здесь тоже сослаться.

Дата добавления: 2014-12-11 | Просмотры: 511 | Нарушение авторских прав