АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

На Кубе пирамиды используются официальной медициной уже больше 8 лет. Почему?... 12 страница

То, что достигается таким образом, удовлетворяет всем требованиям во время лечения. Теми составными частями материала, которые уже укладываются во взаимосвязь, врач может распоряжаться также сознательно; другой материал, пока еще не связанный, хаотически беспорядочный, вначале кажется позабытым, но он послушно всплывает в памяти, как только анализируемый приводит что-нибудь новое, он присоединяется к новому и благодаря ему может быть продолжен. В таком случае с улыбкой выслушиваешь незаслуженный комплимент анализируемого по поводу «очень хо-

¹ [Здесь термин «равномерно парящее внимание» появляется в публикациях Фрейда впервые. Вероятно, ссылка относится к словам, звучащим, однако, несколько иначе («равное внимание»), в описании случая «маленького Ганса» (19096), Studienausgabe, т. 8, с. 26. Данная формулировка еще раз появляется позже, а именно в первой половине статьи «Психоанализ» в работе «"Психоанализ" и "теория либидо"» (1923а).1

² [См. прим. 1, выше, с. 167.]

рошей памяти», когда по прошествии долгого времени репродуцируешь деталь, которую, наверное, не удалось бы зафиксировать в памяти при сознательном намерении.

Ошибки в этом запоминании случаются только тогда и в таких местах, где мешают личные отношения (см. ниже [с. 176]), то есть когда грубым образом отступаешь от идеала аналитика. Смешения с материалом других пациентов очень редки. В споре с анализируемым, говорил ли он о чем-то конкретном и как это было, в большинстве случаев остается прав врач¹.

(б) Я не могу рекомендовать во время сеансов с анализируемым в большом объеме делать записи, вести протоколы и т. п. Помимо неблагоприятного впечатления, которое это производит на иных пациентов, это неприемлемо с тех же позиций, которые мы обсуждали, рассматривая запоминание². Записывая или стенографируя, вынужденно делаешь вредный выбор из материала и этим сковываешь часть своей собственной умственной деятельности, которая должна найти лучшее применение в толковании услышанного. Без упрека можно сделать исключение из этого правила для дат, текстов сновидения или отдельных примечательных результатов, которые легко выделяются из общей взаимосвязи и могут оказаться пригодными для самостоятельного использования в виде примеров³. Но обычно я этого тоже не делаю. Примеры я записываю вечером по окончании работы по памяти; тексты сновидений, которые меня заинтересовали, я поручаю фиксировать пациентам после рассказа сна.

(в) Ведение записи во время сеанса с пациентом можно было бы оправдать намерением сделать данный случай предметом научной публикации. Против этого едва ли можно привести принципиальные возражения. Но надо все же иметь в виду, что в аналитичес-

¹ Анализируемый часто утверждает, что уже раньше сделал определенное сообщение, тогда как со спокойной уверенностью можно его заверить, что сейчас это случилось впервые. В дальнейшем оказывается, что когда-то раньше анализируемый намеревался об этом рассказать, но этому помешало существовавшее сопротивление. Воспоминание об этом намерении для него оказалось неразличимым с воспоминанием о его исполнении. [По этому поводу Фрейд несколько подробнее высказывается в небольшой работе «О fausse reconnaissance» (1914а), в данном томе с. 233-234.]

² [Замечание о последствиях ведения записи Фрейд добавляет к своему описанию случая «Крысина» (1909rf), Studienausgabe, т. 7, с. 39, прим. 1.|

³ [По-видимому, в научных целях.]

кой истории болезни протоколы дают меньше, чем можно было бы от них ожидать. Строго говоря, они относятся к той мнимой точности, множество ярких примеров которой предоставляет в наше распоряжение «современная» психиатрия. Как правило, они утомительны для читателя и все же не в состоянии заменить ему присутствие при анализе. Мы вообще пришли к выводу, что читатель, если хочет верить аналитику, предоставляет ему также кредит для небольшой обработки, которую тот проделывает со своим материалом; но если он не желает принимать всерьез анализ и аналитика, то игнорирует также и точные протоколы лечения. Похоже на то, что таким способом нельзя возместить недостаток фактов, обнаруживающийся в психоаналитических описаниях.

(г) Хотя это является одним из достоинств аналитической работы, что исследование и лечение в ней совпадают, однако техника, служащая одному, в определенном пункте все же противоречит другому. Нехорошо научно разрабатывать случай, пока лечение больного еще не завершено, пытаться его реконструировать, высказывать догадки о его дальнейшем течении, время от времени протоколировать его нынешний статус, как того требовал бы научный интерес. В таких случаях, которые заранее решают использовать в научных целях и поступают исходя из научных потребностей, страдает результат; и наоборот, лучше всего удаются те случаи, при которых ведут себя, так сказать, непреднамеренно, позволяют себе удивляться любой перемене и постоянно относятся к ним беспристрастно и непредубежденно. Правильное поведение для аналитика будет состоять в том, чтобы по мере надобности из одной психической установки переходить в другую, не рассуждать и не размышлять умозрительно, пока он анализирует, а полученный материал подвергать умственной синтетической работе только после того, как анализ будет завершен. Различие между двумя установками не имело бы значения, если бы мы уже обладали всеми или всеми важными сведениями о психологии бессознательного и о структуре неврозов, которую мы можем получить в результате психоаналитической работы. В настоящее время мы еще весьма далеки от этой цели и не можем закрывать для себя пути для проверки того, что было установлено раньше, и для нахождения нового.

(д) Я не могу настоятельно рекомендовать коллегам во время психоаналитического лечения брать для себя пример с хирурга, оттесняющего все свои аффекты и даже человеческое сострадание

и ставящего перед своими психическими силами одну-единствен-ную цель: провести операцию, насколько это возможно, по всем правилам искусства. Для психоаналитика при господствующих сегодня условиях самым опасным становится одно аффективное устремление — терапевтическое честолюбие, с помощью своего нового и часто оспариваемого средства осуществить нечто такое, что может убедительно подействовать на других. Этим он не только приводит себя самого в неблагоприятное для работы расположение духа, но и становится беззащитным перед определенными сопротивлениями пациента, от взаимодействия сил которого в первую очередь зависит выздоровление. Оправдание такой холодности чувств, требуемой от аналитика, заключается в том, что она создает самые благоприятные условия для обеих сторон, желательным образом щадит аффективную жизнь самого врача и позволяет оказать больному наибольшую помощь, которая возможна для нас сегодня. Один старый хирург сделал своим девизом слова: «Je le pansai, Dieu le guerit»^]. Чем-то похожим следовало бы удовлетвориться и аналитику.

(е) Легко догадаться, в какой цели совпадают эти выдвинутые по отдельности правила. [См. выше, с. 171.] Все они желают создать у врача эквивалент «основного психоаналитического правила», установленного для анализируемого. Подобно тому, как анализируемый должен рассказывать все, что он улавливает в своем самонаблюдении, воздерживаясь от каких бы то ни было логических и аффективных возражений, желающих подвигнуть его делать выбор, точно так же и врач должен уметь использовать все, что ему было рассказано, в целях истолкования, распознавания скрытого бессознательного, не заменяя выбора, от которого отказался больной, собственной цензурой, или, если выразить это формулой: он должен направить свое собственное бессознательное в качестве воспринимающего органа на предоставляемое бессознательное больного, быть точно так же настроенным на анализируемого, как принимающее устройство телефона прилажено к диску. Подобно тому как приемное устройство вновь превращает в звуковые волны электрические колебания тока, возбужденные звуковыми волнами, так и бессознательное врача способно из сообщенных ему производных бессознательного восстановить это бессознательное, детерминировавшее мысли больного.

' [«Я обработал его раны, бог его исцелил». Это изречение приписывается Французскому хирургу Амбруазу Паре (1510-1590).]

Если же врач должен быть в состоянии пользоваться таким способом своим бессознательным как инструментом в анализе, то он должен сам в значительной степени отвечать одному психологическому условию. Он не вправе допускать у себя самого никаких сопротивлений, которые удерживают узнанное его бессознательным от его сознания, иначе он привнесет в анализ новый вид отбора и искажения, которые были бы гораздо вреднее, чем вызванные напряжением его сознательного внимания. Для этого недостаточно, чтобы он сам был в целом нормальным человеком, скорее можно выдвинуть требование, чтобы он подвергся психоаналитическому очищению и знал бы о тех собственных комплексах, которые были бы пригодны помешать ему в понимании того, что преподнесено анализируемым. В дисквалифицирующем воздействии таких собственных дефектов по справедливости нельзя сомневаться; каждое нерешенное вытеснение у врача соответствует, по меткому выражению В. Штекеля [1911а, 532], «слепому пятну» в его аналитическом восприятии.

Несколько лет тому назад на вопрос, как можно стать аналитиком, я ответил: через анализ своих собственных сновидений¹. Несомненно, такая подготовка является достаточной для многих людей, но не для всех, которые хотели бы научиться анализу. Кроме того, не всем удается объяснять собственные сновидения без посторонней помощи. Я причисляю к многочисленным заслугам цюрих-

' [Ссылка относится к третьей лекции Фрейда в Университете Кларка (1910а). Фрейд не всегда оценивал возможности самоанализа столь благосклонно. Сообщения о важных частях его собственного самоанализа содержатся в письмах Флиссу (1950а), прежде всего в письмах № 70 и 71, написанных в октябре 1897 года. В письме Флиссу от 14 ноября 1897 года (1950а, письмо №. 75, с. 202) он пишет: «Мой самоанализ остается прерванным. Я понял, почему. Я могу анализировать самого себя только с объективно полученными сведениями (как посторонний человек), настоящий самоанализ невозможен, иначе не было бы [невротической] болезни. Так как у меня имеются еще кое-какие загадки, касающиеся моих больных, это должно сдерживать меня и в самоанализе». В конце своей жизни в короткой заметке «Об ошибочном действии» (1935А) он также указывает: «...при самоанализе опасность незавершенности особенно велика. Слишком быстро довольствуются частичным разъяснением, за которым легко скрывается сопротивление, что, возможно, важнее». Этому можно противопоставить осторожно высказанные слова одобрения, которыми он начинают свои заметки о работе Э. Пикворта Фарроу (1926), где приводятся результаты самоанализа (Freud, 1926е). См. также замечания в работе «Будущие шансы психоаналитической терапии» (1910rf), с. 126—127, выше. Что касается учебного анализа, то Фрейд категорически подчеркивал необходимость анализа, проводимого другим человеком; см., в частности, «Конечный ^бесконечный анализ» (1937с), с. 388-389, ниже.]

ской аналитической школы то, что она поставило условием и зафиксировало в требовании, что каждый, кто хочет анализировать других, сначала сам должен подвергнуться анализу у опытного аналитика. Тот, кто серьезно относится к делу, должен избрать этот путь, сулящий много преимуществ; жертва, состоящая в том, что без принуждения со стороны болезни приходится открываться постороннему человеку, окупается сторицей. Благодаря этому удается не только за гораздо более короткое время и с менее значительными аффективными затратами осуществить свое намерение — познакомиться со скрытым в собственной личности, но и на собственном опыте получить впечатления и доказательства, к которым тщетно стремятся посредством изучения книг и слушания докладов. Наконец, нельзя недооценивать также и пользу от длительных душевных отношений, которые обычно устанавливаются между анализируемым и его наставником¹.

По понятным причинам такой анализ практически здорового человека останется незавершенным. Кто умеет высоко ценить приобретенные благодаря ему самопознание и возросшее самообладание, тот затем продолжит аналитическое исследование своей собственной личности в виде самоанализа и охотно будет довольствоваться тем, что всегда будет обнаруживать в себе и вне себя что-то новое. Но, кто, будучи аналитиком, пренебрег осмотрительностью собственного анализа, тот не только наказывается неспособностью узнавать от своих больных нечто большее определенной меры, но и подвергается более серьезной опасности, которая может стать опасностью для других. Он легко поддастся искушению спроецировать в науку в качестве универсальной теории то, что он узнает в смутном самовосприятии особенностей своей собственной личности, он дискредитирует психоаналитический метод и введет в заблуждение неопытных.

(ж) Добавлю еще несколько других правил, в соответствии с которыми совершается переход от установки врача к лечению анализируемого.

Для молодого и старательного психоаналитика, конечно, заманчиво поделиться многим из собственной индивидуальности, чтобы увлечь за собой пациента и с размаху поднять его над барье-

¹ [Ср., однако, не столь оптимистичное мнение, которое высказывается в разделе II работы «Конечный и бесконечный анализ» (1937с), с. 360 и далее, ниже. В ней во многих других местах (в частности, в разделе VII) обсуждается тема, затронутая в настоящем сочинении в этом, а также в следующем абзаце.]

рами его стесненной личности. Можно предположить, что вполне допустимо и даже целесообразно для преодоления существующих сопротивлений больного, если врач позволит ему заглянуть в собственные душевные дефекты и конфликты, доверительными рассказами о своей жизни предоставит ему возможность поставить себя наравне с ним. Ведь одно доверие стоит другого, и тот, кто требует интимности от другого, должен и сам отплатить ему тем же.

Однако в психоаналитическом общении кое-что протекает иначе, чем мы можем ожидать, исходя из предпосылок психологии сознания. Опыт не свидетельствует о преимуществе такой аффективной техники. Нетрудно также увидеть, что тем самым покидают психоаналитическую почву и приближаются к суггестивным методам. Таким образом достигают, скажем, того, что пациент скорее и легче рассказывает о том, что известно ему самому и что он еще какое-то время скрывал бы в силу конвенциональных сопротивлений. Для раскрытия бессознательного больному эта техника ничего не дает, она делает его лишь еще более неспособным преодолевать более глубокие сопротивления и регулярно отказывает в более тяжелых случаях из-за пробудившейся ненасытности больного, который хотел бы перевернуть ситуацию и находит анализ врача более интересным, чем собственный, Также и разрешение переноса, одна из основных задач лечения, затрудняется интимной установкой врача, так что возможная выгода, получаемая вначале, в конечном счете более чем нивелируется. Поэтому я без колебаний отвергаю этот вид техники как ошибочный. Врач должен быть непроницаемым для анализируемого и, подобно зеркальной пластине, показывать только то, что показывают ему. Однако на практике ничего нельзя возразить против того, если психотерапевт часть анализа сочетает с некоторой порцией суггестивного воздействия, чтобы за более короткое время достичь видимых результатов, как это, к примеру, бывает необходимым в лечебницах, но можно требовать, чтобы у него самого не было сомнений относительно того, что он делает, и чтобы он знал, что его метод не является методом настоящего психоанализа.

(з) Другое искушение вытекает из воспитательной деятельности, которая без особого умысла выпадает врачу при психоаналитическом лечении. При устранении задержек в развитии само собой получается, что врач получает возможность указать высвободившимся стремлениям новыецели. В таком случае это является всего лишь понятным честолюбием, когда человека, на чье осво-

бождение от невроза он потратил так много сил, он старается сделать еще и в чем-то особенно превосходным и устанавливает его желаниям высокие цели. Но также и здесь врач должен владеть собой и руководствоваться не столько собственными желаниями, сколько способностями анализируемого. Не все невротики обладают большим талантом к сублимации; относительно многих из них можно предположить, что они вообще не заболели бы, если бы владели искусством сублимировать свои влечения. Если их слишком усердно подталкивают к сублимации и перекрывают пути к самому простому и удобному удовлетворению влечения, то в большинстве случаев жизнь, которая и без того им кажется трудной, осложняется еще больше. В качестве врача прежде всего нужно быть терпимым к слабостям больного, необходимо довольствоваться и тем, если не совсем полноценный человек может вновь обрести частицу способности работать и наслаждаться. Воспитательное честолюбие столь же целесообразно, как терапевтическое. Кроме того, надо учитывать, что многие лица заболели как раз из-за попытки сублимировать свои влечения сверх меры, допустимой их организацией, и что у людей, способных к сублимации, этот процесс обычно совершается сам по себе, как только благодаря анализу преодолеваются их торможения. Поэтому я полагаю, что хотя стремление регулярно использовать аналитическое лечение для сублимации влечения всегда похвально, рекомендовать подобное стоит далеко не во всех случаях.

(и) В каких границах нужно использовать интеллектуальное сотрудничество анализируемого при лечении? По этому поводу трудно сказать что-либо абсолютно верное. В первую очередь многое решает личность пациента. Но в любом случае при этом нужно соблюдать сдержанность и осторожность. Неправильно ставить перед анализируемым задачу собирать свои воспоминания, размышлять над определенным периодом своей жизни и т. п. Скорее, он должен прежде всего свыкнуться с мыслью — а допустить ее не просто ни одному человеку, — что с помощью умственной деятельности, подобной размышлению, усилием воли и напряжением внимания не решается ни одна из загадок невроза, их можно решить только благодаря терпеливому соблюдению психоаналитического правила, приказывающего исключить критику в отношении бессознательного и его производных. Особенно неумолимо нужно настаивать на соблюдении этого правила теми больными, которые практикуют искусство сбегать при лечении в интеллектуальное, а затем много

и часто очень мудро размышляют о своем состоянии и таким образом ничего не делают для его преодоления. Поэтому я не очень люблю, чтобы мои пациенты обращались за помощью к чтению аналитических сочинений; я требую, чтобы они учились на собственной персоне, и заверяю их, что благодаря этому они узнают больше и нечто более ценное, чем могла бы им сообщить вся психоаналитическая литература. Но я понимаю, что в условиях пребывания в лечебнице может оказаться очень полезным воспользоваться чтением для подготовки анализируемых и для создания атмосферы, в которой врачу было бы проще оказывать свое влияние.

Самым настоятельным образом я хотел бы предостеречь оттого, чтобы добиваться одобрения и поддержки родителей или родственников, давая им для прочтения какое-нибудь — ознакомительное или более глубокое — произведение нашей литературы. Чаще всего этого благожелательного шага оказывается достаточно, чтобы преждевременно вызвать естественную, когда-нибудь неизбежную враждебность к психоаналитическому лечению близких, из-за чего до начала лечения дело вообще не доходит.

Я выражаю надежду, что опыт, накапливаемый психоаналитиками, вскоре приведет к согласию в технических вопросах по поводу того, каким образом целесообразнее всего лечить невротических больных. Что касается лечения «родственников», то я признаюсь в своей полной растерянности, а на их индивидуальное лечение вообще мало рассчитываю.

О начале лечения

Дальнейшие советы по технике психоанализа I

(1913)

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ ИЗДАТЕЛЕЙ

Издания на немецком языке:

1913 Zentbl. Psychoanai, т. 1 (1), 1-10, и (2), 139-146.

1918 S. К. S. N., т. 4, 412-440. (1922, 2-е изд.)

1924 Technik und Metapsychoi, 84-108.

1925 G. S., т. 6, 84-108.

1931 Neurosenlehre und Technik, 359-385. 1943 G. W., т. 8, 454-478.

Эта работа была опубликована двумя частями в январе и марте 1913 года. Первая часть, заканчивающаяся словами «с какого материала нужно начинать лечение?» (ниже, с. 194), носила название «Дальнейшие советы по технике психоанализа: I. О начале лечения». Вторая часть имела такое же название, но дополнена формулировкой: «Проблема первых сообщений — Динамика лечения». С 1924 года во всех немецких изданиях эта статья имеет краткое название «О начале лечения» без каких-либо дополнений. Согласно первоначальному замыслу автора и в соответствии с заголовком, работа имела (как это явствует из рукописи) три раздела. Первый, «О начале лечения» заканчивается на с. 199, ниже, второй, «Проблема первых сообщений», на с. 200, там, где начинается третий, «Динамика лечения».

Кто хочет по книгам научиться благородной игре в шахматы, тот вскоре узнает, что исчерпывающее систематическое изложение допускают только дебюты и эндшпили, тогда как необозримое разнообразие игр, начинающихся после дебюта, описать невозможно. Только усердное изучение партий, в которых боролись между собой мастера, может восполнить пробел в обучении. Сходным ограничениям подлежат, пожалуй, и правила, которыми можно снабдить проведение психоаналитического лечения.

В дальнейшем я попытаюсь собрать воедино некоторые из этих правил, которыми может воспользоваться практикующий аналитик, приступая к лечению. Среди них есть определения, которые могут показаться мелочными и, пожалуй, такими и являются. Оправданием их служит то, что это как раз правила игры, которые должны получить свое значение во взаимосвязи с планом игры. Но я поступлю правильно, если представлю эти правила как «советы» и не буду требовать безусловного их соблюдения. Чрезвычайное разнообразие рассматриваемых психических констелляций, пластичность всех психических процессов и богатство детерминирующих факторов не противятся также механизации техники и допускают возможность того, что обычно оправданный образ действия иногда оказывается неэффективным, а большей частью ошибочный однажды приводит к цели. Тем не менее эти условия не мешают определить в среднем целесообразное поведение врача.

Важнейшие показания для выбора больных я приводил уже несколько лет назад в другом месте¹. Поэтому я не буду их здесь повторять; между тем они встретили одобрение со стороны других психоаналитиков. Однако добавлю, что с тех пор я приучил себя

[Только в первом издании имеется следующее примечание к заголовку: «Продолжение ряда статей, опубликованных в "Центральном журнале психоанализа", II, в номерах 3, 4 и 9. (Практика толкования сновидений в психоанализе. — О динамике переноса. — Советы врачу при психоаналитическом лечении.)»]

' «О психотерапии», 1905 [а]. [См. в данном томе с. 115—117.]

принимать больных, которых мало знаю, вначале только на время, на срок одна или две недели. Если лечение прерывается в этот период, то больной избегает неприятного впечатления от неудачной попытки лечения. Было проведено лишь зондирование, чтобы познакомиться с пациентом и решить, пригоден ли он для психоанализа. Другого способа испытания, кроме такой попытки, в распоряжении не имеется; продолжающие беседы и расспросы в часы приема заменой служить не могут. Однако это предварительное испытание уже является началом психоанализа и должно следовать его правилам. Его можно считать отдельным, скажем, из-за того, что в основном побуждают говорить пациента и ему дают разъяснений не больше, чем это необходимо для продолжения его рассказа.

Начало лечения с введением такого испытательного срока на несколько недель имеет, впрочем, также диагностическое обоснование. Довольно часто, когда имеешь дело с истерическими симптомами или симптомами невроза навязчивости без чрезмерно резких проявлений и развившимися недавно, то есть именно с такими формами, которые хочется считать благоприятными для лечения, необходимо оставлять место сомнению, не соответствует ли данный случай предварительной стадии так называемой dementia ргаесох (шизофрении по Блейлеру, парафрении, как было предложено мной¹) и не проявится по прошествии короткого или долгого времени выраженная картина этого поражения. Я не думаю, что всегда так просто провести разделение. Я знаю, что есть психиатры, реже сомневающиеся в дифференциальном диагнозе, но я убежден, что они ошибаются так же часто. Только для психоаналитика ошибка чревата более серьезными последствиями, чем для так называемого клинического психиатра. Ибо последний в одном случае делает столь же мало полезного, как и в другом; он рискует совершить только теоретическую ошибку, а его диагноз представляет только академический интерес. Психоаналитик же в неблагоприятном случае совершил практический промах; он повинен в напрасных затратах и дискредитировал свой лечебный метод. Он не может сдержать своего обещания излечить, если больной страдает не истерией или неврозом навязчивости, а парафренией, а потому у него имеется особенно сильный мотив избегать диагностической ошибки. Во время пробного лечения, длящегося несколько недель, у него часто будут возникать настораживающие ощущения, которые могут заставить

¹ [См. редакторское примечание к-случаю Шребера (1911с), Studies т. 7, с. 198, прим. 1.]

его прийти к решению не продолжать своего испытания. К сожалению, я не могу утверждать, что такой опыт всякий раз позволяет прийти к надежному решению; это всего лишь еще один хороший способ проявить осмотрительность¹.

Долгие предварительные беседы до начала аналитического лечения, предыдущая терапия другого рода, а также прежнее знакомство врача с анализируемым имеют определенные неблагоприятные последствия, к которым нужно быть подготовленным. Они приводят к тому, что пациент относится к врачу со сформированной установкой, обусловленной переносом, которую врачу приходится раскрывать лишь постепенно, вместо того чтобы иметь возможность с самого начала наблюдать развитие и становление переноса. Поэтому на протяжении какого-то времени пациент имеет преимущество, которое неохотно предоставляют ему в ходе лечения.

Ко всем, кто желает отложить начало лечения, нужно быть недоверчивым. Опыт показывает, что по истечении условленного срока они больше не появляются, даже если мотивировка отсрочки, то есть рационализация намерения, кажется непосвященному безупречной.

Особенные трудности возникают тогда, когда между врачом и приступающим к анализу пациентом или их семьями существовали дружественные или общественные отношения. Психоаналитик, которого просят взяться за лечение жены или ребенка друга, должен быть готовым к тому, что подобное предприятие, чем бы оно ни закончилось, будет стоить ему дружбы. Он должен, однако, принести эту жертву, если не сможет найти замены, достойной всякого доверия.

Дилетанты, как и врачи, по-прежнему путающие психоанализ с суггестивным лечением, обычно придают большое значение тем надеждам, которые пациент возлагает на новую форму лечения.Они часто считают, что с данным больным не будет особых проблем, ибо

¹ На тему этой диагностической неуверенности, о шансах анализа при легких формах парафрении и о причинах сходства обоих заболеваний можно било бы сказать очень много, чего в данном контексте я не могу сделать. Я охотно противопоставил бы по примеру Юнга истерию и невроз навязчивости в качестве «неврозов переноса» парафреническим расстройствам в качестве «интровертиро-ванных неврозов», если бы при таком применении понятие «интроверсия» (либи-До) не отдалялось от своего единственно правомерного смысла. [Ср. «О динамике переноса» (19126), выше, с. 161, прим. 3.]

он испытывает большое доверие к психоанализу и полностью убежден в его истинности и эффективности. С другим, пожалуй, будет труднее, ибо он настроен скептически и не желает ничему верить, пока не ощутил результата на себе самом. На самом же деле эта установка больных большого значения не имеет; его временное доверие или недоверие едва ли стоит принимать во внимание по сравнению с внутренними сопротивлениями, которые закрепляют невроз. Доверчивость пациента делает первое общение с ним очень приятным; его за это благодарят, но подготавливают к тому, что его благожелательная предвзятость разобьется о первую трудность, которая возникнет в ходе лечения. Скептику говорят, что анализ не нуждается в доверии, что он вправе быть каким угодно критическим и недоверчивым, что его установку отнюдь не хотят относить на счет его суждения, ибо он не способен составить себе надежное суждения по этим пунктам; его недоверие — это симптом, такой же, как и другие его симптомы, и оно не должно ничему помешать, если только он будет добросовестно делать то, чего требуют от него правила лечения.

Тот, кто знаком с сущностью невроза, не будет удивлен, услышав, что также и тот, кто вполне способен проводить анализ с другими, может вести себя как любой другой смертный и продуцировать самые интенсивные сопротивления, как только он сам становится объектом психоанализа. В таком случае вновь получаешь впечатление о психической глубине и не находишь ничего удивительного в том, что невроз коренится в психических слоях, до которых аналитическое образование не сумело добраться.

Важными пунктами в начале аналитического лечения являются договоренности относительно денег и времени.

Дата добавления: 2014-12-11 | Просмотры: 670 | Нарушение авторских прав