АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Статья 81 УК РФ. Освобождение от наказания в связи с болезнью

1. Лицо, у которого после совершения преступления наступило психическое рас­стройство, лишающее его возможности осознавать фактический характер и обще­ственную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими, освобожда­ется от наказания, а лицо, отбывающее наказание, освобождается от дальнейшего его отбывания. Таким лицам суд может назначить принудительные меры медицинского характера.

4. Лица, указанные в частях первой и второй настоящей статьи, в случае их выздоровления могут подлежать уголовной ответственности и наказанию, если не истекли сроки давности, предусмотренные статьями 78 и 83 настоящего Кодекса.

Если иметь в виду период до окончания производства по уголовному делу, то ст. 81 УК подразумевает две разновидности юридических действий, именуемых

346 Часть I. Теоретические и организационные основы судебной психиатрии

освобождением от наказания. Во-первых, временное его неприменение при времен­ном, обратимом характере расстройства. После выхода такого лица из болезненного состояния назначение наказания (в пределах сроков давности) вновь становится возможным. Во-вторых, освобождение от наказания как безусловное (окончатель­ное) освобождение заболевшего, если психическое расстройство является стойким и малообратимым, исключающим возможность выздоровления, а значит, и назна­чения наказания в будущем.

В данной статье УК предусмотрены случаи, когда лицо совершило преступление и только затем заболело, т.е. речь идет о вменяемом лице, ибо в деянии невменяемого отсутствует состав преступления. Освобождение от наказания возможно лишь тогда, когда наличествуют все условия, необходимые и достаточные для его назначения, т.е. не ранее того момента, как вынесен обвинительный приговор, признавший данное лицо виновным в совершении преступления. Тем самым ст. 81 УК не охватывает ситуаций, когда вопрос о вменяемости-невменяемости обвиняемого остается невы­ясненным, как это бывает в тех случаях, когда симптоматика временного болезнен­ного нарушения психики не позволяет экспертам установить психическое состояние подэкспертного в момент совершения деяния. Соответственно, к таким обвиняемым не могут быть применены и принудительные меры медицинского характера — они не входят в круг лиц, к которым могут применяться указанные меры (ч. 1 ст. 97 УК), здесь в том числе указаны лишь те, кто заболел психически после соверше­ния преступления, т.е. вменяемые. В случае, если суд все же назначает такому лицу принудительное лечение и больной помещается в стационар для его прохождения, администрация стационара затем не может продлить сроки принудительного лече­ния, поскольку уже другой суд — по месту нахождения стационара — отказывается это делать, правомерно считая, что принудительные меры медицинского характера применены в отношении ненадлежащего, не предусмотренного законом, субъекта.

В США установление неспособности предстать перед судом влечет требование к обвиняемому подвергнуться лечению для восстановления этой способности. Обычно лечение проводится в психиатрическом стационаре, хотя отмечается тенденция к его проведению в амбулаторных условиях. Согласно решению Верховного суда США в деле Jackson v. Indiana (1972), обвиняемый, находившийся по определению суда в психиатрическом стационаре для восстановления СППС, в отношении которого установлено, что такая его способность не может быть восстановлена, должен быть либо выписан из психиатрического стационара, либо в отношении него должна быть начата процедура недобровольной госпитализации. В настоящее время 18 штатов ограничивают период пребывания в психиатрическом стационаре для восстановления СППС 18 месяцами или менее, после чего данное лицо либо освобождается, либо в отношении него начинается обычная процедура недобровольной госпитализации в психиатрический стационар. 15 штатов и округ Колумбия (куда входит столица США) установили временной предел, связанный с максимально возможным сроком лишения свободы, предусмотренный законом за преступление, в котором обвиняется данное лицо. В большинстве из них такой предел должен быть меньше возможного срока наказания и составлять от 15 месяцев до 10 лет.

Глава 8. Судебно-психиатрическая экспертиза в уголовном процессе 347

Особому обсуждению подвергался вопрос о влиянии на СППС психофармакоте­рапии. Так, в своем решении по делу United States v. Charters (1988) апелляционный суд высказал сомнение, что оправдано «появление перед жюри присяжных загружен­ного психофармакологическими препаратами обвиняемого». Причиной такого сомне­ния являлось, в частности, то соображение, что если обвиняемый принимает большие дозы препаратов в период суда, у жюри может создаться ложное впечатление о его психическом состоянии во время совершения правонарушения. Другое сомнение было связано с возможными побочными эффектами антипсихотического медикаментозного лечения, в результате чего обвиняемый может выглядеть апатичным и безучастным либо чрезмерно тревожным и беспокойным, а также вследствие акинезии терять возможность полноценно помогать адвокату в осуществлении защиты. Тем не ме­нее в настоящее время большинство штатов разрешает как назначение обвиняемому психофармакологических препаратов без его согласия для восстановления СППС, так и суд над обвиняемым, их принимающим. Однако при этом сторонам в процес­се разрешается приводить доказательства, касающиеся лечения и его последствий, а судье — соответствующим образом инструктировать присяжных. В некоторых штатах термин «лечение», которое проводится обвиняемому с целью восстановления его СППС, включает не только психофармакологическое или психотерапевтическое лечение, но и образовательную программу для расширения знаний пациента о судеб­ной сделке, роли участников судебного процесса, судебных процедурах, поведении в зале суда [Мотов В. В., 2004].

Формулировка в ст. 81 УК юридического критерия психических расстройств, служащих основанием для освобождения от наказания, — неспособность «осозна­вать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездей­ствия) либо руководить ими» — также крайне неудачна. Невозможность наказания обусловлена прежде всего неспособностью участия больного в производстве по уголовному делу, т.е. его процессуальной недееспособностью и невозможностью поэтому вести производство по делу и вынести по нему окончательное решение, в том числе приговор. Однако заболевший лишается УПД вследствие того, что он не в состоянии адекватно воспринимать окружающее и понимать сущность своих процессуальных прав, а не потому, что он не может осознавать характер и опасность тех действий, которыми ранее нарушался уголовный закон. Формула юридического критерия невменяемости, полностью перенесенная в ст. 81 УК, неадекватна для ха­рактеристики юридически релевантных психических расстройств, возникших уже после совершения уголовно наказуемого деяния [Шишков С. Н., 2005].

Согласно мнению П. В. Полоскова (1985), УПД любого лица — это признанная уголовно-процессуальным правом психическая и физическая способность лица к самостоятельному совершению процессуальных действий или участию в них, т.е. сознательное использование своих процессуальных прав и процессуальных обя­занностей. Субъект, обнаруживающий психическое расстройство, должен обладать возможностью использовать весь диапазон предоставленных ему процессуальных прав, смысл которых сводится к гарантиям его активного участия в процессе. Опре­деление процессуальной недееспособности уточнялось В. В. Гориновым и Е. В. Ко-

348 Часть I. Теоретические и организационные основы судебной психиатрии

ролевой (1996), которые указывали, что психические расстройства влекут такие патологические изменения в интеллектуальной и эмоционально-волевой сферах, что мешают субъекту процесса активно участвовать в процессуальной деятельно­сти, самостоятельно осуществлять права и обязанности, а также защищать свои за­конные интересы. Выявление психических расстройств, нарушающих способность самостоятельно осуществлять свои процессуальные права и обязанности, — предмет отдельного вида СПЭ.

Согласно Ю. Л. Метелице (1990), вопрос об УПД приобретает значение при­менительно к двум юридически значимым ситуациям: предварительное следствие и судебное разбирательство. При этом ретроспективная (с момента начала следствен­ных действий), презентальная (в настоящее время — при прохождении эксперти­зы) и прогностическая (в дальнейшем — вплоть до завершения судопроизводства) оценки могут оказаться неоднозначными в отношении одного и того же лица. Кроме того, оценка УПД не может фатально предопределяться тем или иным вариантом экспертной оценки вменяемости (полная вменяемость, ограниченная вменяемость, невменяемость). Так, наиболее наглядны ситуации совершения правонарушения в болезненном состоянии, которое было кратковременным и окончилось к мо­менту начала судопроизводства по делу, когда у обвиняемого могут отсутствовать признаки каких-либо психических нарушений, которые могли бы ограничить его УПД. В судебно-психиатрической практике может быть и обратный вариант, когда имеющиеся у обвиняемого психические расстройства не лишают его способности осознавать свои действия и руководить ими в момент правонарушения, но эти же расстройства препятствуют полноценно пользоваться своими процессуальными правами, в том числе и осуществлять свое право на защиту. Другой наглядный пример — экспертная оценка несовершеннолетних, когда в результате длительного уголовного расследования ретроспективная и презентальная оценки далеко отстав­лены друг от друга, за это время отмечается естественный процесс психического «дозревания», положительная динамика не только в общем психическом развитии (нивелировка эмоционально-волевых, поведенческих отклонений, появление адек­ватной самооценки, склонности к анализу своих поступков, достаточность про­гноза и критики), но и в процессе социализации (трудоустройство и т.д.). В таких случаях обвиняемый, достигший совершеннолетия, в настоящее время способен в полном объеме осуществлять свои процессуальные права [Макушкин Е. В., 1999). Еще один из вариантов — когда у признанного вменяемым или «ограниченно вме­няемым» подэкспертного в посткриминальном периоде, но до вынесения приговора возникает тяжелое психическое расстройство, вследствие которого он становится уголовно-процессуально недееспособным, а также не способным к отбыванию на­казания (ст. 81 УК РФ). Очевидно, что возможные вариации расхождения оценки вменяемости и процессуальной дееспособности приведенными не исчерпываются.

Уголовно-процессуальная недееспособность может быть раскрыта через два юридических критерия: интеллектуальный и волевой. Под интеллектуальным критерием можно рассматривать неспособность понимать характер и значение сво­его процессуального положения. Что касается волевого критерия, он может быть раскрыт как неспособность самостоятельно осуществлять свои процессуальные

Глава 8. Судебно-психиатрическая экспертиза в уголовном процессе 349

права и обязанности, возникающая вследствие различных видов психопатологи­чески обусловленных волевых расстройств, например патологически повышенная внушаемость, подчипяемость или же аспонтанность, торпидность и т.п. Так, Е. В. Макушкин (1999) выделял те черты психической незрелости, которые могут иметь соответствующее юридическое значение. Среди них — превалирование игровых интересов и игровой мотивации поведения, волевая неорганизованность, несамосто­ятельность, внушаемость, эгоцентризм, склонность к вымыслам, фантазированию, оговорам и самооговорам, незрелость оценок и прогноза.

Выделяется в юридическом критерии УПД и мнестическая составляющая [Метелица Ю. Л., 1990]. Значение мнестических расстройств сводится к тому, что субъект не может самостоятельно осуществлять свои процессуальные права и обя­занности, если у него при сохранной способности к правильному восприятию и осмыслению юридически значимых событий, а также при отсутствии сколько-ни­будь выраженных волевых расстройств (в сопоставлении с соответствующим юри­дическим критерием) имеются такие нарушения памяти, которые обусловят воз­можность запамятования обстоятельств правонарушения и событий, относящихся к предварительному следствию и судебному разбирательству.

Большинство судов США считает, что амнезия как таковая, ограниченная пери­одом времени, относящимся к правонарушению, не препятствует возможности обви­няемого предстать перед судом. Суд в деле Wilson v. United States (1968) отметил, что в этих случаях до вынесения приговора должно быть установлено следующее:

1. В какой степени амнезия влияла на способность обвиняемого консультироваться со своим адвокатом и помогать ему в осуществлении защиты?

2. В какой степени амнезия влияла на способность обвиняемого свидетельствовать в свою пользу?

3. В какой степени обстоятельства дела могли быть воссозданы без учета сведе­ний, полученных от обвиняемого, имея в виду его амнезию?

4. В какой степени штат помогал обвиняемому и его адвокату в этом воссозда­нии?

5. Является ли обвинение настолько убедительным, что не допускает каких-либо разумных гипотез невиновности обвиняемого? Если имеется значительная вероят­ность того, что обвиняемый мог бы полагаться на алиби или другую защиту, но не сделал этого из-за амнезии, должно предполагаться, что он мог бы сделать это [Мо­тов В. В., 2004].

Таким образом, при решении вопроса об УПД подэкспертного, независимо от экспертной оценки его состояния на момент правонарушения, должна оценивать­ся способность защищать свои права и законные интересы путем сопоставления психических нарушений с критериями УПД — интеллектуальным, мнестическим и волевым.

Такой подход позволяет учитывать случаи, когда подэкспертный способен пра­вильно воспринимать обстоятельства, имеющие значения для дела, и давать о них по­казания, но не способен самостоятельно защищать свои права и законные интересы.

350 Часть I. Теоретические и организационные основы судебной психиатрии

Несмотря на то что процессуальная дееспособность тесно связана со способностью давать показания, она, естественно, подразумевает более высокую степень сохран­ности психических функций. Так, оценка интеллектуального критерия включает четыре уровня: 1) понимание внешней, фактической стороны юридически значимых событий; 2) понимание их внутреннего содержания; 3) понимание социального зна­чения юридически значимых событий; 4) понимание социального значения юриди­чески значимых событий на уровне личностного смысла. УПД не может быть обеспе­чена лишь сохранностью осмысленного восприятия (понимания) внешней стороны юридически значимых событий, происходящих на предварительном следствии и в судебном разбирательстве, что нередко оказывается достаточным для констатации возможности давать показания. Поскольку все правовые нормы, регулируемые уго­ловно-процессуальным законодательством, носят нормативно-ценностный характер, дееспособному субъекту должны быть доступны понимание происходящего на уров­нях социальных значений и личностного смысла. Иными словами, субъект должен осознавать нормативно-ценностный аспект юридически значимых обстоятельств, являющихся предметом судебного разбирательства (в том числе и обстоятельств правонарушения), а также тех правовых норм, которые регулируют сам процесс та­кого разбирательства. Поэтому психические расстройства, нарушающие способность понимания на уровне социального значения и личностного смысла определенного законом комплекса процессуальных прав и обязанностей обвиняемого и потерпев­шего (в него входит и возможность правильного понимания характера и значения совершенных противоправных действий), будут одновременно свидетельствовать о нарушении их УПД [Метелица Ю. Л., 1988; Морозова М. В., 2005J.

Способность к даче показаний является составной частью процессуальной дееспособности, так как дача показаний — одно из прав того же обвиняемого (п. 6 ч. 4 ст. 47 УПК), право и обязанность потерпевшего (п. 2 ч. 2 ст. 42, ст. 78 УПК) и свидетеля (ст. 56 и 79 УПК). Обязательность назначения судебно-психиатрической экспертизы по способности потерпевших к даче показаний закреплена в п. 4 ст. 196 УПК РФ:

«... Назначение и производство судебной экспертизы обязательно, если необхо­димо установить:

4) психическое или физическое состояние потерпевшего, когда возникает сомне­ние в его способности правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для уголовного дела, и давать показания».

Вопрос, соответствующий этой задаче, может быть сформулирован следующим образом:

Способен ли по своему психическому состоянию подэкспертный правильно вос­принимать обстоятельства, имеющие значение для уголовного дела, и давать о них показания?

Что касается свидетелей, то такая СПЭ может проводиться только с их согласия или с согласия их законных представителей (п. 4 ст. 195 УПК).

Необходимо иметь в виду, что нормы права, касающиеся УПД и способности давать показания, не содержат как такового медицинского критерия. Основания нарушения юридически значимых способностей в этих случаях звучат как «пси-

Глава 8. Судебно-психиатрическая экспертиза в уголовном процессе

хическое состояние» (ст. 45 и 196 УПК), «психические недостатки» (ст. 51 УПК), т.е. используются категории, более широкие нежели «психическое расстройство», которое является лишь их возможной составляющей. Отсутствие медицинского критерия (например, психического расстройства) оправдывает постановку соот­ветствующих вопросов и к психологу:

Учитывая уровень психического развития, индивидуально-психологические осо­бенности, эмоциональное состояние подэкспертного, а также конкретные условия ситуации правонарушения, мог ли он правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, и может ли давать о них показания?

Экспертное задание, подразумевающее комплексное исследование юридически значимых способностей, создает условия для интегративной их оценки, включая прогностическую. Как подчеркивает М. В. Морозова (2005), восприятие и воспро­изведение, являясь по существу деятельностью, регулируются мотивами и целя­ми, предполагают наличие способности к произвольной организации поведения. Вместе с тем они могут являться компонентами какой-либо другой деятельности, осуществляться непроизвольно и непреднамеренно, не контролироваться сознанием специально и не иметь направленности на результат в соответствии с поставленной задачей.

Реальный процесс восприятия — это синтез перцептивных и мыслительных компонентов. В ситуации правонарушения у обвиняемого либо потерпевшего вос­приятие и запоминание носят относительно непосредственный характер или спе­цифически направлены, осуществляются без специально прилагаемых волевых усилий и сознательного применения каких-либо мнемических приемов. Восприятие часто носит избирательный характер, на него оказывают влияние прошлый опыт человека, его установки и мотивы, в соответствии с которыми трактуются воспри­нимаемые события, в связи с чем уже в момент восприятия в них могут быть при­внесены переживания, испытанные в аналогичных ситуациях, а также создавшиеся стереотипы и шаблоны.

От того, что и как было воспринято, зависит способность воспроизводить вос­принятую информацию. Человек не в состоянии воспринимать полностью всю ин­формацию, поступающую извне, особенно если эта информация недостаточно чет­ка; в восприятии событий образуются пробелы, которые люди склонны устранять посредством логических рассуждений па основе либо собственного опыта, либо имеющихся стереотипов. Способность правильно воспроизводить события, полно­та и точность отражения фактов действительности зависят также от глубины их осмысленности при восприятии, понимания их сущности: человек достаточно точно может воспроизвести из воспринятого лишь то, что он сумел осмыслить, знакомый осмысленный материал вспоминается намного легче.

Однако сохранность способности правильно воспринимать обстоятельства пра­вонарушения еще не означает наличия способности давать показания. На способ­ность воспроизводить события оказывают влияние сформированность механизмов запоминания, удержания и воспроизведения информации, особенности, связанные с ее переработкой и хранением, уровень развития речи, мышления и другие инди­видуально-психологические свойства подэкспертного.

352 Часть I. Теоретические и организационные основы судебной психиатрии

Оценке полноты актуальной реализации данной способности помогает и анализ самих показаний, включающий следующие компоненты:

• история возникновения первых показаний и ситуация, при которой это про­исходило;

• постоянство показаний о сути происшедшего;

• их логическая последовательность;

• четкость, наглядность, качественное богатство деталями;

• индивидуальность;

• пространственная и временная связь;

• специфические для деликта детали.

Если восприятие происходит однократно, воспроизведение практически всег­да многократно. Поэтому возможность реализации способности давать показания оценивается относительно не одного момента, а на протяжении всей судебно-след-ственной ситуации, т.е. проводятся ретроспективная, презентальная и даже прогно­стическая оценка способности воспроизводить воспринятые события. Необходимо также помнить, что воспроизведение иногда определяется не собственным целепо-лаганием, а целью, поставленной извне, которая может расходиться с мотивацией самого подэкспертного. Поэтому юридический критерий способности давать по­казания включает выражение «давать показания» (ст. 196 УПК РФ), а не «давать правильные показания», что существенно искажало бы рамки экспертных задач. По­следние не имеют отношения к достоверности показаний, нацелены на оценку прин­ципиальной возможности адекватного восприятия, запоминания и воспроизведения информации, имеющей значение для уголовного дела. Человек, способный давать правильные показания, тем не менее, может сообщать сведения, не соответствую­щие действительности. Причиной этого могут служить обстоятельства, выявление которых выходит за пределы специальных познаний эксперта, — заведомая ложь, добросовестное заблуждение. Поэтому достоверность, соответствие действитель­ности показаний устанавливают судебные и следственные органы [Морозова М. В., 2005].

Особую роль в плане существенного влияния на способность давать показания играет внушаемость и склонность к фантазированию. Внушаемость зависит от воз­раста детей и от их личностных особенностей. По мере взросления, накопления личного опыта и знаний они становятся менее внушаемыми. В подростковом воз­расте можно выявить уже не столько внушаемость, сколько подверженность индук­ции со стороны авторитетных лиц и лидеров референтных групп. Фантазирование также присуще детской психике — маленькие дети легко включаются в мир своих фантазий и верят в них. В то же время они не смешивают их с реальностью и по­нимают условность фантазирования. У психически здоровых детей эти феномены носят возрастной, непатологический характер и рассматриваются в качестве фак­торов риска в совокупности с другими условиями, например давлением со стороны других лиц. У несовершеннолетних с психической патологией, в структуре которой отмечается синдром фантазирования и внушаемость, необходимо оценивать степень их выраженности. Вместе с тем их следует учитывать работникам следствия при допросах малолетних, так как форма задаваемых вопросов, имеющая наводящий

Глава 8. Судебно-психиатрическая экспертиза в уголовном процессе 353

смысл, может существенно искажать содержание ответов и таким образом влиять на ход расследования. Именно поэтому при допросе детей следует избегать наводящих вопросов, обобщений, использования незнакомых им понятий и терминов, названий предметов и действий, а ответы фиксировать в дословной форме.

Хотя в процессуальном законодательстве упомянута обязательность назначе­ния данного вида экспертизы в отношении потерпевшего, это не означает, что в отношении других участников процесса постановка такого вопроса неправомерна. Определение способности давать показания обвиняемым является обязательным условием полноценности соблюдения его прав в целом, не говоря уже о необходимо­сти определения самой возможности использования данных обвиняемым показаний в качестве доказательства.

Способность правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, сопряжена с осмыслением и осознанием, т.е. пониманием воспринятого, а спо­собность давать правильные показания — с возможностью произвольной регуляции поведения при осуществлении процессуальных функций.

Поскольку сутью данной экспертизы является установление способности пра­вильного восприятия обстоятельств, имеющих значение для дела (ст. 196 УПК), среди ее задач — анализ условий восприятия информации, а также оценка содержания, степени объективной и субъективной значимости и сложности для подэкспертного воспринимаемых им событий. Выделяется восприятие внешней, фактической стороны событий, т.е. на уровне чувственного отражения предметов, их сочетаний, действий окружающих и своих собственных, а также их последова­тельности. Подобные нарушения восприятия сами по себе могут ставить под со­мнение способность правильного понимания происходящего и его последующего воспроизведения, поскольку правильно понятым может быть только правильно вос­принятое. Внутренняя, содержательная сторона — это понимание объективного (культурно-социального) значения происходящего события [Коченов М. М., 1991], оценивание его как такового в момент происшествия, т.е. способность понимать сущность события во всей его целостности [Алексеев А. М., 1972].

Стационарная КСППЭ Т., 1969 г. р., обвиняемого в убийстве С. и Г. На экспертизу в ГНЦ ССП им. В. П. Сербского подэкспертный поступил 19.04.2006 г.

Данных о патологически отягощенной наследственности нет. Со слов матери, он родился здоровым доношенным ребенком от второй беременности. В месячном возрасте у него развился нилоростеноз, затем послеоперационная грыжа, в общей сложности перенес три операции под об­щим наркозом. Было заражение крови, двустороннее воспаление легких, практически 7-8 месяцев пробыл в больнице. Воспитывался бабкой, был кумиром семьи, требовательным, эгоистичным. В школу пошел своевременно, учился хорошо до 7-го класса. С пубертатного возраста изменился по характеру, стал менее общительным. В 15-16 лет изучал труды Маркса, Энгельса, Ленина и революционеров-демократов. Стал холодно относиться к матери. Вел дневник, где записывал свои рассуждения о смысле жизни, о том, что он не состоялся в жизни как личность. К 10-му классу подэкспертный утратил интерес к гуманитарным наукам, считал, что ему необходимо за­ниматься техническими предметами, однако догнать сверстников по физике и математике не мог. Стал отгораживаться от одноклассников, появились конфликты с классной руководительницей. Одновременно был крайне раздражителен, нетерпим и груб к матери. Своими переживаниями не делился. Переживал, что «о его оценках по математике станет известно в военкомате». Планиро­вал уход из дома, написал прощальное письмо матери. В середине учебного года решил поменять

354 Часть I. Теоретические и организационные основы судебной психиатрии

школу, однако, забрав документы, в другую школу не перевелся, отказываясь учиться, обманывал мать, что посещает школу. Стал очень нервным, замкнутым, хотел совершить побег из дома, со­брал вещи, взял домашние серебряные украшения и хотел уехать в Москву к какому-то своему знакомому. По совету классного руководителя она положила сына на стационарное обследование в психиатрический диспансер.

В начале 1986 г. был консультирован в ПНД и затем госпитализировался в ПБ, где находился на лечении с 27.02 по 26.04.1986 гг. При поступлении он адаптировался не сразу, первое время был занят своими переживаниями. Постепенно сблизился со сверстниками. Был крайне довер­чив и наивен в оценке людей. Требования режима выполнял неукоснительно, соблюдал дистан­цию с персоналом, был приветлив, вежлив, деликатен в высказываниях. В дальнейшем беседовал охотно, держался раскованно, слегка манерничал. Анамнестические сведения сообщал несколько тенденциозно, пытаясь объяснить свои действия. Охотно рассказывал о мире своих увлечений: филателия, литература. Упоминал о планах «двигать науку». Готовил себя к карьере ученого, вместе с тем сомневался, что сможет чего-либо достичь. Суждения были расплывчатыми, порой исключающими друг друга. Заявлял, что он неудачник, так как при наличии задатков не смог реализовать своих возможностей. Была заметна склонность к резонерству. При расспросах, каса­ющихся сущности его переживаний и его действий, становился более замкнутым, формальным, говорил обтекаемо, аморфно. Темп речи был неизменен, словарный запас богатым, речь образной, интеллект превышал возрастную норму. Уровень интересов не соответствовал образованию: ин­тересовался философскими трудами основоположников марксизма-ленинизма, Гегеля, анализи­ровал работы Чернышевского. Выявлялись нарушения межличностных отношений, суждения были категоричными, без склонности к компромиссу. О матери говорил как о чужом человеке, с которой у него «давнее непонимание, конфликты до ненависти». Сложившуюся ситуацию считал безвыходной, в то же время заявлял, что необходимо сменить школу, коллектив. При внешней синтонпости но существу был аутичен, планов на будущее не раскрывал. Себя характеризовал как ранимого и черствого одновременно. Эмоциональные реакции были довольно выразительными, мимика им соответствовала. Критика к своему состоянию отсутствовала. При дальнейших беседах, по мере изменения состояния, стал более критичен в деталях, мягче в отношении матери. Однако оставался довольно замкнутым, скрывал истинные намерения (готовил побег, который был рас­крыт). Не стремился к продуктивному контакту со сверстниками. Трудовой терапией не занимался. Мимика была несколько однообразной, недостаточно выразительной. Был выписан с диагнозом: шизофрения, вялотекущий простой вариант, синдром метафизической интоксикации, остаточные явления перенесенной нейроинфекции, гипоталамический синдром.

В дальнейшем получил аттестат о среднем образовании по текущим оценкам. После окончания школы переехал в другой город, где у матери была квартира, жил один, мать приезжала к нему каждое лето. Не работал, строил планы поступать в Духовную академию, интересовался вопросами социологии, внутренней и внешней политики, активно читал художественную литературу.

С 04.01 но 25.01.1988 гг. по направлению военкомата находился па обследовании в ГПД. В от­делении был спокоен, упорядочен, избирательно общался со сверстниками, иногда говорил о себе в третьем лице, пространно рассуждал на отвлеченные темы вместо ответа на конкретный вопрос. Мышление было резонерское, аморфное, паралогичное. Активной продуктивной симптоматики выявлено не было. Эмоционально был беден, социально дезадаптирован. Высказывал планы па будущее — работать дворником и заниматься самообразованием. Был выписан из стационара с диагнозом шизоидная психопатия и рекомендацией наблюдения с целью дифференциальной диагностики с непрерывно-прогредиентным типом течения шизофрении. 01.08.1989 г. обратился в ПНД с просьбой подписать документы в университет на юридический факультет. После разъ­яснения согласился на наблюдение психиатра, чтобы снять диагноз через 5 лет. Врачу заявил, что в психиатрическом стационаре он «лежал, чтобы не идти в армию», так как считал себя психически здоровым и якобы 1,5 года работал завхозом на «почтовом ящике». Активной психопатологической симптоматики выявлено не было, был спокоен, не очень огорчился, что не сможет поступать. Вы­ставлялся диагноз шизоидная психопатия.

В дальнейших записях с 1990 но 1994 гг. отмечено со слов соседки: «здоров, работает, живет один, дома бывает редко, спокоен, приветлив»; со слов родственницы, которая его обслуживала,

Глава 8. Судебно-психиатрическая экспертиза в уголовном процессе 355

готовила для него еду, — «нигде не работает, дома бывает редко, состоит в какой-то партии, живет один, к нему никто не приходит». При осмотре 12.07.1994 г. указано, что па прием пришел с ма­мой, из беседы выяснено, что он в течение 6 лет нигде не работает, покупает книга, считает себя независимым журналистом, звонит в Париж, Лондон. При этом мать вынуждена была заплатить 700 тыс. рублей за международные телефонные переговоры. Активной симптоматики выявлено не было, пришел по настоянию матери, все время пытался уйти, обещал устроиться на работу. Гово­рил, что наврал, будто работал в «почтовом ящике». Своих переживаний до конца не раскрывал. В дальнейшем отказывался от посещений врача.

При осмотре 01.05.1996 г. отмечено, что он нигде не работает, высказывает «много идей: то у Жириновского работать, то на улице в торговле, но деньги приносят мама и тетя, сейчас от­дают по 100 тысяч еженедельно, счет за телефон составил 2 миллиона». Больным себя нe счи­тал, 07.08.1997 г. от беседы отказался, со слов тетки, «изредка подрабатывает», Последняя запись в медицинской карте от 23.03.2000 г., где отмечено, что он нигде не работает, ходит лечиться в «Гиппократ», «к бабкам с поясничным радикулитом». Живет один, к нему приходят выпивать знакомые, женщины, которые выносят из квартиры «много вещей», деньги сам не зарабатывает, мать присылает по 5 тыс. рублей в месяц. Поддерживал интимную связь с психически больной, которая сообщала, что он много читает о политике, эрудированный. Посещать врача категорически отказывался. В последующем мать сообщала, что она не понимала его идей: то он собирался защи­щать Белый дом, то ехать в Белград защищать сербов, то у него возникали какие-то немыслимые финансовые проекты, куда он вкладывал все деньги, которые она ему давала. У него отсутствует чувство меры, т.е. на последние деньги он мог «накупить всяких ненужных книг». Спиртные на­питки он не употреблял, никогда не курил, был очень озабочен своим здоровьем, ходил в баню, занимался гимнастикой «Цигун».

В 1999 г. он был снят с консультативного учета в связи с тем, что не являлся к врачу-психи­атру. Один из знакомых охарактеризовал Т. как очень тихого, интеллигентного, мягкого, говорил, что работает в какой-то газете журналистом-аналитиком, однако его слова зачастую расходились с делом: «он мог наобещать что-то, а потом но каким-то причинам свои обещания не сдерживал». В последнее время у пего сложилось впечатление, что Т. обманывал его и всех остальных, утверж­дая, что работает журналистом и что у него есть какие-то коммерческие проекты, поэтому к словам Т. перестал относиться серьезно. Т. встречался со многими женщинами, «серьезных странностей в его поведении он не замечал», т.е. не видел того, что отличало бы его от нормального человека. Наоборот, видел, что Т. обладал поистине энциклопедическими знаниями во многих областях. Соседка подэкспертпого сообщила, что в квартире у него всегда был беспорядок, он любил себя показать богатым, культурным и образованным человеком, к нему часто приходили мужчины и женщины разного возраста, хотя он был всегда замкнут, каких-либо постоянных друзей у него не было, мало общался со своей матерью, которая у пего никогда не ночевала, так как он ее выгонял из своей квартиры. Он нигде никогда не работал, жил только па средства, которые ему присылала мать. Из показаний других соседей известно, что Т. по характеру спокойный, неконфликтный и необщительный, замкнутый.

Из показаний другого его знакомого известно, что с Т. он познакомился около 4 лет назад, примерно год назад Т. предложил заниматься поставками стали в Иран. Из этого, кроме разгово­ров, ничего не вышло, хотя обсуждение у них было серьезным, а примерно к концу 2003 г. все эти разговоры затихли. Дома у Т. в квартире он был всего один раз, и его жилище оставило неприятное впечатление из-за «натурального бардака», по всей квартире были разбросаны различные вещи. О себе Т. сообщал сведения, которым он особо не верил, например, он рассказывал, что воевал в Югославии. Т. очень увлекался военной тематикой, дома у него было большое количество книг но военному делу. По словам Т., он работал преподавателем в институте психологии, рассказы­вал, что был референтом в Государственной Думе. Т. внимательно относился к своему здоровью, по его словам, он совершал пробежки и занимался гимнастикой «Цигун". Тетка подэкспертпого пояснила, что Т. спокойный, обходительный, очень добрый и отзывчивый человек, нецензурно никогда не ругался, пе курил, занимается изучением книг, газет, делает много записей, социально он ненормальный, так как и из его записей было видно, что это писал больной человек. Он не мог даже заплатить за квартиру, мог целую неделю не выходить из квартиры, так как что-то изучал и

356 Часть I. Теоретические и организационные основы судебной психиатрии

много писал. Мог с кем-нибудь познакомиться, а потом изучать то, чем занимался этот человек. Он нигде не работал, вместе с тем он интеллектуально развитый человек, чужим людям с ним легко общаться, а родным — тяжело. Его мать присылала ей деньги, а она передавала ему их понедельно, так как он сразу же тратил их на книги, а еду не покупал. Его было невозможно устроить на рабо­ту — сразу было видно, что он больной человек, он вел себя высокомерно и надменно.

Как известно из показаний матери потерпевшей Г., с Т. она познакомилась в начале 1990-х гг. через своего покойного мужа. Общалась с ним нечасто, Т. приходил в баню париться, заодно у нее подстригался. С ним общалась и как со знакомым своего мужа, и как со своим клиентом. С ним у нее сложились достаточно доверительные отношения, «близкими их назвать было нельзя», однако она могла при случае обратиться к нему за советом или помощью. Года три назад Т. выступил по­средником в операции с движимостью, получил деньги в качестве оплаты услуг юриста, однако ничего из этого не вышло, результата никакого не было, «Т. их кинул». С этого времени она пре­рвала с ним всякие отношения. Не воспринимала его как мужчину, считала его своей «подругой», т.е. человеком, с которым можно просто поговорить. Последний раз она видела Т. около 2 лет назад в театре. Т. помог ей достать контрамарки на этот бенефис. С ее дочерью Т. был знаком давно, какие отношения были между ними, она не знает. Юля ей никогда не говорила о том, что встречается с ним. Т. может охарактеризовать одним словом — «странная личность», у него было изменчивое поведение, т.е. «может сделать какую-то гадость, тут же сделать хорошее», то «он был какой-то подавленный, то он внезапно становился радостным». У него «услужливость соседствовала с под­лостью». Она слышала, что у Т. были какие-то женщины, но внешне он производил впечатление человека, который относится к сексуальному меньшинству. В то же время Т. был услужлив и галантен, дарил подарки и цветы, поэтому он оставлял о себе двойственное впечатление.

Т. обвинялся в том, что 08.06.2003 г. совершил убийство своей знакомой С, с целью сокрытия он расчленил се труп, части которого утонил в канале. Также обвинялся в совершении 03.01.2004 г. убийства своей знакомой Г., с целью сокрытия он расчленил ее труп, части которого также утопил в канале и в реке. Подэкспертный был задержан 14.01.2004 г. в связи с тем, что в общественном месте нецензурно бранился, оскорблял граждан, на замечания не реагировал, поэтому сотрудни­ками милиции был доставлен в дежурную часть. В ходе следствия подэкспсртный написал явку с повинной, в которой сообщил, что около 10 лет знаком с матерью Г., с которой они все это время были любовниками. Ее дочь, с которой они знакомы 9 лет, последние 3 месяца также является его любовницей. Он считал, что она «использует» его как более опытного мужчину, который являлся для нее как «учителем», так и человеком, способным в чем-то облегчить путь к осуществлению поставленной ею перед собой цели, а именно как можно быстрее уехать в Израиль па постоянное место жительства. Ее жизненные принципы, стремления и идеалы были прямо противоположны его точке зрения, и у них неоднократно по этому поводу возникали споры.

03.01.2004 г. утром к нему пришла Юлия, от нее пахло сигаретным дымом и алкоголем, внешне она была «слегка выпившей». Она была уставшей и пришла к нему, чтобы лечь спать. У них зашел разговор о том, что она не собирается задерживаться в России и он нужен ей временно. Его это за­дело, а она отказывалась продолжать разговор, заявив, что хочет спать, затем они стали оскорблять друг друга. В это время она стояла около дивана, который был в «разобранном состоянии». Его взбесило, что она не хочет с ним разговаривать, а также ее отношение к нему, тон ее разговора. На столе перед диваном стояла открытая бутылка вина, и в порыве внезапно охватившей его ярости он взял бутылку со стола и нанес ей удар в голову, удар пришелся в височную область. Она упала на диван, не подавая признаков жизни, изо рта пошла кровавая иена, он понял, что она мертва. После этого он находился в стрессовом состоянии, затем, успокоившись, стал решать, что ему делать дальше. Решил избавиться от трупа, для чего расчленил его. Затем отдельные части тела упаковал в полиэтиленовые пакеты, собрал ее вещи, а также испачканные кровью свои и выкинул их. 04.01.2004 г. части тела (руки, ноги и голову) выкинул в реку, а туловище принес к каналу, где утопил. Затем, вернувшись домой, он замыл кровь на полу и других местах, разобрал и выкинул диван в разных местах недалеко от дома.

В своих показаниях, дававшихся дважды, он сообщил, что после окончания школы работал на разных работах, начиная от подсобных и заканчивая внештатным корреспондентом многих газет. Последнее место работы — Торговый Дом, менеджер по металлу, работал там неофициально, без

Глава 8. Судебно-психиатрическая экспертиза в уголовном процессе 357

составления трудового договора. Также сообщил, что состоит на учете у врача-психиатра по ме­сту жительства, последний раз он был у врача на приеме пару лет назад, так как не видел в этом необходимости. С Г. он был знаком 9 лет. Виделись они несколько раз в неделю, инициатором встреч и вообще отношений была она сама. Она приходила к нему домой тогда, когда у него с Юлей были ровные отношения, они были «просто любовниками без обязательств». Юля работала крупье в казино и мечтала уехать в Израиль на постоянное место жительство, учила иврит и при­няла иудаизм. К Юле он очень негативно относился потому, что у нее чисто русский «фенотип», а она, желая воспользоваться материальными ресурсами нашей страны, пыталась перебраться в погоне за «колбасными миражами» в другую, т.е. Израиль. Он видел в Юле цинизм и прагматизм, меркантильность, желание воспользоваться материальными ресурсами как России, так и Израиля. Их соединяла только постель, по и здесь он видел негатив, так как она просто пользовалась им, как мужчиной. У него поэтому сложился «очень жуткий психологический негатив». Ему надоело использование его «как базы и как человека», ее потребительское отношение.

В тот день Юлия была уставшая и раздраженная, сказала, что хочет лечь спать и чтобы он ее не трогал. В связи с этим между ними возник конфликт с взаимными оскорблениями. Юля по­шла от него к дивану, в это время у пего возник приступ гнева, он хотел ее остановить. На кухне на столе стояла пустая бутылка из-под красного вина, и он «машиналыю» взял ее за горлышко и нанес ей удар сзади по голове, от удара Юлия упала, у нее пошла горлом кровь. При виде крови он почувствовал себя плохо и у него «произошел провал в памяти», пришел в себя через несколько часов. Увидев, что Юлия лежит на диване лицом вниз, «была холодная», он понял, что она мертва. Ужаснулся тому, что случилось, для него это была катастрофа. Испугавшись, стал думать, как ему спасаться. 16.01.2004 г. в ходе проверки показаний на месте подэкспертный самостоятельно указал место, где выбросил пакеты с частями тела.

21.01.2004 г. подэкспертный вновь давал показания, в которых заявил о желании добавить, что также совершил убийство еще одной женщины. Около 2 лет назад он познакомился с женщиной, которая торговала пирожками, она ему понравилась, и он оставил ей свой телефон. Когда она по­звонила, он пригласил ее в гости. По обоюдному согласию они вступали в половую связь, и она оставалась у него ночевать. Инициатором встреч была Татьяна, сначала они встречались раз в 10 дней, а потом раз в 2-3 недели. После того как они первый раз вступили в половую связь, у него начались выделения из мочеиспускательного канала и рези при мочеиспускании, он понял, что она его заразила гонореей, она подтвердила, что у нее была хроническая гонорея. До этого он имел опыт лечения венерических заболеваний, поэтому сам пил таблетки трихопол и сам себе делал уколы антибиотиков. После этого вступал в половую связь с Татьяной только с презервативом. У них не было никаких совместных интересов. Относился к ней как к «грязной женщине», морально не­устойчивой, которая хочет иметь мужчин. Относился к ней отрицательно, потому что она часто меняла половых партнеров.

В конце июня 2003 г. она позвонила, сказав «хочу мужика», и приехала к нему домой. В этот вечер они выпили вина, вступили в половую связь, после чего она сказала, что останется у него ночевать. Он не хотел оставлять у себя эту «грязную женщину». В этот момент у него возник «ост­рый приступ жалости но отношению к самому себе за то, что он общается с такой женщиной». Она сидела на диване, была в полупьяном состоянии, так как практически одна выпила бутылку вина. Когда Татьяна сказала, что собирается у него остаться ночевать, он был против, не хотел, чтобы она у него оставалась. Ему «стало жалко себя, возникло чувство брезгливости». Выставить ее за дверь он не мог, а она не хотела уходить. Понял, что не сможет провести ночь с этой женщиной. В момент этой жалости к себе «испытал грусть по поводу неудовлетворенности в жизни, разочарования в жизни и в себе». Он «спонтанно» взял пустую бутылку вина со стола и нанес один удар со всей силы но теменной области головы. Татьяна «ойкнула» и упала на диван. В месте удара у нее об­разовалась рана, из которой пошла кровь. После этого он испытал «чувство помутнения рассудка», головокружения, у него началось «типа конвульсии» и он отключился, т.е. потерял сознание.

Сообщил, что у него и ранее были такие приступы в виде головокружения и конвульсий при виде крови, трупов животных, сбитых машинами на дороге. Первый раз испытал это чувство, когда ему было 4 года, у пего был шок, холодный пот и озноб. Такое чувство он испытал при виде того, как армейский УАЗ сбил 12-летнего парня, у него была разбита голова, собралось много людей, и

358 Часть I. Теоретические и организационные основы судебной психиатрии

все причитали. Это был его первый опыт столкновения со смертью. Теперь он понимал, почему его сильно затронула собравшаяся толпа — он «ощутил энергетику этой толпы и ощущал себя против этой толпы». Этот случай врезался в память па вею оставшуюся жизнь. Чувство озноба и холода, который он тогда ощутил, он ощущал каждый раз в аналогичной ситуации. После того как он от­ключился при виде крови Татьяны, он пришел в себя где-то через час, она не подавала признаков жизни. Он начал думать, что делать дальше. Ранее он интересовался криминалистикой, медициной, выписывал много газет и журналов. Он решил, что лучшим выходом будет расчленить труп. Затем он решил, что части трупа лучше спрятать в воду, так как вода — «лучший энергоноситель». Взял удочку, чтобы быть похожим на рыбака и сбросил пакеты за несколько поездок в канал, а вещи сжег на свалке. Дома все вымыл раствором соляной кислоты. Кроме того, показал, что когда он разрезал брюшину трупа Татьяны, то задел какие-то кишки и при этом был неприятный запах, «напоминающий фекалии», поэтому, когда он позднее расчленял труп Юлии, то решил, что не будет поступать таким образом.

05.02.2004 г. от подэкспертного поступило заявление, в котором он утверждал, что с того мо­мента, как был переведен в другую камеру 01.02.2004 г., он систематически подвергался избиениям, моральной и физической пытке с целью самооговора и полного сотрудничества со следствием. Сле­дователем высказывались угрозы отдать его в камеру к уголовникам, где его обязаны изнасиловать сокамерники. Его регулярно избивали, мучили морально и физически. Требовали «вспомнить», кого и как он еще «убил» и при каких обстоятельствах. Просил провести судебно-медицинскую экспертизу для подтверждения нанесенных ему сокамерниками побоев и проверку по поводу не­законных действий со стороны администрации СИЗО и сокамерников. Также любое, в том числе и собственноручно написанное, заявление об отказе от защитника просил считать написанным под незаконным воздействием. 06.02.2004 г. от подэкспертного поступило ходатайство через адвоката, в котором он сообщил, что в камере его постоянно избивают, осуществляя физическое и психическое насилие, по указанию и с ведома оперативных сотрудников СИЗО и следственных работников. При этом от него постоянно требуют «признаний» и самооговора по обстоятельствам, которые известны только сотрудникам прокуратуры и оперативным сотрудникам. 05.06.2004 г. подэксперт-ный был осмотрен на предмет полученных повреждений. При осмотре жалоб не предъявлял, видимых травм и повреждений выявлено не было. Т. была проведена судебно-медицинская экс­пертиза, в результате которой каких-либо повреждений на его теле выявлено не было. Т. пояснил, что в камере с ним никто не общается, так как «он человек психически больной, то ему кажется, что сокамерники хотят с ним что-то сделать; он стал опасаться за свою жизнь, поэтому не знал, как добиться перевода в маленькую камеру, и при встрече с адвокатом написал жалобу, что его избивают сокамерники». На самом деле в камере его никто не избивал и претензий к сокамерни­кам он не имеет. 11.02.2004 г. подэкспертный дал дополнительные показания, в которых сообщил, что заявление написал в связи с имевшим место «психическим срывом», который возник в связи с пребыванием в следственном изоляторе. Попав в переполненную камеру, он «психологически сломался». В своем заявлении он сообщил сведения, не соответствующие действительности.

В судебном заседании 05.10.2004 г. подэкспертный заявил, что ничего из того, что ему инкри­минируется, он не совершал. Данные им ранее чистосердечные признания ему не принадлежат. Это — «коллективный плод творчества оперативных сотрудников», его предварительные показа­ния были сфабрикованы и сфальсифицированы следствием. Он категорически отказывался от всех признаний. Утверждал, что следователь требовал дальнейшего сотрудничества, чтобы он взял на себя серию новых убийств. Т. считал, что по замыслу следователя, он должен был стать серийным маньяком убийцей, а, учитывая психическое заболевание, ему оформят дело, как па невменяемого. Его убеждали, что все равно один труп или десять. Для подтверждения его психического заболева­ния следователь якобы «из университетского учебника для юридических факультетов выписывал в его уголовное дело классическую психотравмирующую ситуацию, которая была обязана случиться с ним в раннем детстве и послужила стартовой точкой в его душевной болезни». «Стратегический замысел следователя» состоял в том, чтобы подготовить из него серийного маньяка-убийцу и полу­чился «громкий процесс», который сделал бы его одним из лучших следователей России. Требовал его личного участия в «съемках документального фильма для ВВС, о серийном маньяке-убийце из России», а он будет выступать главным консультантом английской съемочной группы, Т. же

Глава 8. Судебно-психиатрическая экспертиза в уголовном процессе 359

должен будет сыграть самого себя. Следователь сообщил, «что все уже договорено с московскими и лондонскими продюсерами через его знакомую корреспондентку».

При обследовании в ГНЦ ССП им. В. П. Сербского было выявлено следующее. В сомато-неврологическом состоянии обращали на себя внимание гидроцефальная форма черепа, асим­метрия лицевого черепа, «сапдалевидная» щель, диепластичность. Отмечалось травматическое искривление носа. Правая глазная щель была шире левой, выявлялись двусторонний экзофтальм, неустойчивость глазных яблок при крайних отведениях, ослабленпость конвергенции, сглажен­ность посогубной складки справа, девиация языка влево. Сухожильные рефлексы были оживлены, ахилловы — снижены. Анизорефлексия выше справа. Брюшные рефлексы снижены. Положитель­ный симптом Якобсона—Ласка с двух сторон, больше справа. Па ЭЭГ была выявлена низкоам­плитудная биоэлектрическая активность мозга с диффузными изменениями, указывающими на дисфункцию неспецифических стволовых структур по типу понижения уровня функциональной активности. Проба с гипервентиляцией выявляла вовлеченность лимбико-диэнцефальных об­разований.

Психическое состояние. Продуктивному контакту был труднодоступен из-за многослов­ное™, отвлекаемости от темы беседы. Во время беседы ерзал на стуле, выражение лица было одно­образное, иногда возникала неадекватная улыбка. Периодически озирался по сторонам, настрое­ние было несколько повышено. Голос был без выразительных модуляций, речь в виде монолога. В процессе беседы часто перескакивал с одной темы беседы на другую, просил повторить вопрос, требовал, чтобы его выслушали до конца. Анамнестические сведения сообщал непоследовательно, противоречиво, сбивчиво, причем преимущественно формальные, положительно характеризующие его сведения, при упоминании негативных ссылался па запамятование. Считал, что в детстве у него был «нервный срыв», копились проблемы, из-за чего снизилась успеваемость, начались проблемы е окружающими и учителями, все относились к нему предвзято, стало неинтересно учиться. Стал пропускать уроки, в это время ходил в кино, смотрел все без разбора, до 3 фильмов в день, это продолжалось с 8-го по 10-й класс. Оценки в основном были плохими, по старался успевать по гуманитарным предметам, которые ему нравились.

К 10-му классу отметил «нервоз», который проявлялся нервной дрожью, при этом не мог уснуть, появлялись тревога и страхи, что он не сможет сформироваться и реализоваться как лич­ность, все ли он правильно делает. Такие состояния возникают непроизвольно и сейчас. Поэтому пытался уйти от проблемы в «параллельный, альтернативный мир» (мир кинематографа). Начал задумываться о том, что такое материя, стал изучать труды великих философов, чтобы выяснить, а «не ошибались ли они в своих суждениях», «сравнивал проблемы мира и свои». После окончания школы понял, что нужно жить одному, «все начать с нуля». Называл себя «богатым наследником», что позволяло ему не работать и жить на средства семьи. При этом замечал, что занимался только тем, что ему нравилось, увлекался международной журналистикой, политикой, работал стрингером на русской службе ВВС, был помощником депутата Государственной Думы. Объяснял, что в силу своей деятельности был вынужден подолгу вести переговоры по телефону, настаивал на том, что его заработок перекрывал его затраты. Настаивал на том, что если бы он проработал 5 лет, достав­ляя горячую информацию на ВВС, то получил бы паспорт и гражданство Великобритании, так как шеф этой службы — профессиональный шпион.

В возрасте 23-24 лет стал замечать, что умеет определять и видеть судьбы других людей и видеть свое будущее. Когда он «участвовал в защите Белого дома», у него было «прозрение»: видел одновременно живых и мертвых людей, знал, кто из защитников умрет, кого ранят, определял это по виду их энергетики, «ощущал покойника», у людей при этом изменялась внешность, и в даль­нейшем он узнавал, что эти люди реально погибли. Внутри ощущались и виделись судьбы людей. Считает, что это было «подсказано свыше», на него «снизошло». При этом внутренний голос го­ворил, кто погибнет, себя ощущал статистом, в этот момент был отрешен, «находился в ступоре» и наблюдал за всем как историк. Было ощущение, что он находился между миром живых и мертвых. Рассказывал, что часто размышляет и беседует сам с собой, в то время когда он ходит. Приэтом ведет диалог с виртуальным оппонентом, слышит в его голосе фразы и оттенки знакомых людей, тех, кого себе представляет. В таких беседах часто теряет над собой контроль. В эти моменты часто появляется ощущение, что им кто-то управляет, приходят «чужие голоса», непроизвольно возвра-

360 Часть I. Теоретические и организационные основы судебной психиатрии

щаются какие-то мысли. Мысли ходят, приходят и скачут, бывает, что голова пустая, особенно с утра, когда «ничего не приходит», его голову ничто постороннее не забивает, мысли только свои, тогда хорошо читается и думается. А потом приходят чужие голоса и чужие мысли, это происходит независимо от него, мысли навязчивые, затягивают все. При этом не всегда может управлять своим языком и телом, ему нужно «выходиться», так как сам он остановиться не может. Во время таких состояний лучше уйти и остаться одному или уйти от реальности. Со временем получил другое представление очеловеке и его способностях. Научился определять духовный потенциал, видеть ауру. Мог определять больных и здоровых, чувствовал тепло и холод, мог снять головную боль, делал точечный массаж. Всегда знал, когда умрет человек, который болен. Часто возникало жела­ние сделать людям приятное, потом какую-нибудь гадость, а потом опять приятное.

Категорически отрицал, что совершал какие-либо убийства и вообще был знаком с первой погибшей. Категорически отрицал близкие отношения с Юлей, настаивал на том, что они были дружескими. С улыбкой на лице заявлял, что его адвокаты по его уголовному делу пишут книгу, отрывки из которой уже публикуются в «Новой газете». Утверждал, что взял вину на себя под давлением следователя, что дело сфальсифицировано и следователь предлагал ему сговор, чтобы изменить статью на «аффект». Якобы во время дачи им признательных показаний следователь «задиктовывал» ему выдержки из учебника по психиатрии. Пытался объяснить правдоподобность этих показаний и совпадение содержащихся в них деталей с некоторыми реальными обстоятель­ствами его жизни компиляцией следователем действительно им рассказанного и вымыслами. С возмущением говорил о том, что во время обыска в его квартире был полностью похищен его личный архив, подозревал, что те же люди могут быть иричастиы к фальсификации вещественных доказательств и результатов медицинских экспертиз. Настаивал на том, что дело было «заказным и халтурным» и будет закрыто после того, как он будет признан невменяемым, поскольку в этом случае его признательные показания потеряют доказательную силу. Заявлял, что во всем виноваты «его неординарность в образе жизни», «бывшая биография», знакомство с девушкой и стечение обстоятельств.

Охотно рассказывал о том, что в тюрьме встретил много интересных людей, появилось вре­мя и шанс заняться юриспруденцией, он помогал сокамерникам писать кассационные жалобы, пользоваться различными документами. При этом не мог ответить на простые вопросы в области права, касающиеся его дальнейшей судьбы. Говорил, что приобретенный опыт помог ему понять «структуру личности», он видел людей, которые выделялись из окружающих. Считал, что приоб­рел уникальный опыт и не зря попал в эту систему. В будущем видел себя человеком, возможно достигшим уровня члена правительства, или занимающимся поставкой металла в Иран, или «со-инвестером Клирингового банка». В отделении был навязчив к персоналу и врачу с мелкими жалобами соматического характера и мелкими просьбами. Режиму был пассивно подчинен, в основном весь день проводил в постели, читал газеты.

При экспериментально-психологическом исследовании на вопросы отвечал многословно, про­странно, был склонен к рассуждательству. Высказывания и суждения обследуемого были не всегда последовательны, иногда противоречивы. Сообщал, что не считает себя психически здоровым, ссылался «на голоса», потерю сна. Вину свою в правонарушении отрицал, свои признательные показания объяснял пытками, давлением со стороны правоохранительных органов. Себя характе­ризовал как человека неустойчивого: «поддаюсь влиянию, легко могу поменять свою точку зре­ния». Коррекцию психолога принимал, но не всегда был способен использовать ее продуктивно. Объем памяти при механическом запоминании — 7, 7, 8 и 7 слов отсрочено. При опосредованном запоминании из 11 предложенных понятий правильно называл 3. Ассоциативные образы по со­держанию были отдаленные, субъективные, пояснения к ним иногда содержали субъективную логику суждений (например, понятие «развитие» ассоциировалось со стеной, при этом пояснял: «век живи, век учись»). Рисунки были плохого качества, фрагментарны, стереотипны, вербальные ассоциации — неравномерны по уровню: единичные отдаленны, отдельные субъективны.

При исследовании мыслительной сферы выявлялась неравномерность уровня и качества от­ветов вне зависимости от сложности предъявляемого материала. Наряду с проведением операций обобщения с опорой на распространенные категориальные и функциональные признаки объектов в некоторых случаях использовал малозначимые, отдаленные, а также субъективные, своеобразные

Глава 8. Судебно-психиатрическая экспертиза в уголовном процессе 361

критерии (например, исключал цветок, объединяя кошку и два других цветка, на том основа­нии, что «кошка лечится травами»; при сравнении «ось-оса» общим называл то, что «оба могут причинить вред»). Отмечалась нечеткость, расплывчатость некоторых формулировок. Знакомые метафоры и пословицы трактовал верно, незнакомые — субъективно. Причинно-следственные связи установить затруднялся, отмечался субъективизм восприятия с проекцией собственных представлений и взглядов. Исследование личностной сферы выявляло сочетание высокой самоо­ценки обследуемого, эгоцентричности, некоторой демонстративности, потребности в признании, доминантности в межличностном общении со скрытностью, недоверчивым отношением к окружа­ющим с легкостью актуализации недоброжелательности с их стороны, ориентацией на собствен­ные критерии оценок и построению на их основе труднокорригируемых концепций. Отмечалась недостаточная чувствительность к нюансам переживаний других в ситуациях межличностного взаимодействия, эмоциональная холодность. Критические способности были снижены.

Комплексная экспертная комиссия пришла к заключению, что Т. страдает хроническим психическим расстройством в форме параноидной шизофрении с непрерывно-прогредиентным типом течения (F20.006 по МКБ-10). Данные анамнеза, настоящего комплексного психолого-психиатрического обследования в сопоставлении с медицинской документацией и материалами уголовного дела свидетельствуют о том, что указанное психическое расстройство у Т. развивалось постепенно, до совершения им инкриминируемых деяний. На фоне присущих с детства Т. таких особенностей личности, как повышенная ранимость, обидчивость, замкнутость, отгороженность, в последующем появились болезненная рефлексия, эмоциональная неустойчивость, оппозиционное отношение к близким и характеризовались с подросткового возраста нарастанием аутизма, аутох-тонных биполярных колебаний настроения (подавленный — радостный), волевых расстройств (апатия, безразличие), а также явлений метафизической интоксикации, расстройств ассоциатив­ного процесса, вербальных псевдогаллюцинаций, бредовых идей отношения. Примерно с 20 лет у Т. наблюдалось утяжеление указанных болезненных расстройств, с нарастанием беспокойства, колебаний настроения, бредовых идей значения, отношения, псевдогаллюцинаций, амбивалент­ности («услужливость — подлость», «сделает гадость, потом что-то хорошее»), а также эпизодов дезорганизации психической деятельности (элементы синдрома Кандинского—Клерамбо). При настоящем клинико-психопатологическом и экспериментально-психологическом исследовании у Т. были выявлены характерные для шизофренического процесса расстройства мышления (не-целенаправленность, актуализация малозначимых признаков, амбивалентность, разноплановость, паралогичность) и эмоционально-волевой сферы (эмоциональная холодность, неадекватность, амбитендентность, негативистичность) с нарушением критических способностей.

Дата добавления: 2015-02-05 | Просмотры: 845 | Нарушение авторских прав