АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Поздняя фаза аллергического ответа и тканевая неспецифическая гиперреактивность

Одним из исходов немедленной аллергической реакции является её завершение, остановка и подготовка репаративных процессов. Как и любая форма воспаления, аллергическое воспаление направлено на элиминацию повреждающего действия, в данном случае — повреждающего действия аллергена. Биологический смысл аллергического ответа состоит в распознавании чужеродного материала-аллергена — и в ограничении зоны его действия с последующей элиминацией. Как уже отмечалось, процессы элиминации аллергена и репаративные процессы, завершающие аллергический ответ, менее всего изучены. Вместе с тем совершенно очевидно, что механизмы остановки и обратного развития аллергической реакции представляют особый интерес как для понимания сущности явления аллергии, так и для обоснования наиболее приемлемых способов контроля этого процесса. Во всяком случае, вполне вероятно, что восстановительная функция может отчасти принадлежать эозинофилам. Эти клетки являются источником соединений, инактивирующих первичные медиаторы аллергии. Будучи привлечёнными в зону аллергической реакции, эозинофилы могут фагоцитировать комплекс аллерген–АТ, служить источником высвобождения арилсульфатазы, инактивирующей лейкотриены, гистаминазы и гистамин–метилтрансферазы, инактивирующих гистамин, фосфолипазы D, инактивирующей ФАТ. Эти давно уже известные данные находятся, к сожалению, за пределами основных интересов исследователей.

В ряде случаев, помимо ранних, возникают поздние проявления IgE–опосредованной аллергической реакции. Механизму развития этих поздних проявлений последнее время уделяют особое внимание (Гущин, Фассахов, 1992).

О многообразии форм участия эозинофилов в аллергическом ответе свидетельствует разнообразие их функциональной организации (Levy-Schaffer et al., 1995; Moqbel et al., 1995). Действительно, эозинофилы синтезируют, хранят и высвобождают широкий спектр цитокинов, гранулярные белки со свойствами основания, липидные медиаторы, ферменты. Такое функциональное разнообразие предполагает неоднозначное участие эозинофилов в аллергии. С одной стороны, эозинофилы могут облегчать аллергический ответ, не только усиливая, но и вызывая тканевое повреждение, как, например, при бронхиальной астме. С другой стороны, вовлечение эозинофилов в репаративные процессы обеспечивается, в частности, и тем, что они способствуют синтезу коллагена за счёт высвобождения трансформирующего фактора роста (ТФР) a и b (о свойствах ТФР–a и ТФР семейства b см. Abbas et al., 1994).

Замечено, что у значительного числа атопических больных введение в кожу аллергена помимо ранней фазы вызывает более поздний ответ (через 4–6 ч после введения аллергена) в виде отёка и покраснения. Для гистологической картины реакции поздней фазы характерна инфильтрация ткани эозинофилами, нейтрофилами и мононуклеарными клетками. Инфильтрация сохраняется до 48 ч после введения аллергена. Аналогичная реакция поздней фазы, следующая за ранней реакцией, возникает в лёгких, в слизистой носа, в конъюнктиве при местной экспозиции аллергена.

О том, что реакция поздней фазы имеет IgE–зависимый механизм, свидетельствует то, что она возникает в ответ на действие обычных аэроаллергенов (пыльца, перхоть, плесень, домашняя пыль), вызывающих типичные IgE–опосредованные атопические заболевания. Возникновению реакции поздней фазы практически всегда предшествует ранняя реакция. Наконец, сыворотка крови, содержащая IgE АТ, пассивно сенсибилизирует кожу здорового реципиента как к немедленной реакции, так и к реакции поздней фазы. Таким образом, этот вид ответа можно рассматривать как продолжение немедленной (IgE–опосредованной) реакции на аллерген. Вполне вероятно, что ведущую роль в этой реакции исполняют эозинофилы.

Эозинофилы впервые подробно описаны в 1879 г. P. Ehrlich. Давно установлена связь повышенного содержания эозинофилов в крови с аллергическими заболеваниями. Инфильтрация бронхов эозинофилами, накопление продуктов эозинофильного происхождения в мокроте больных бронхиальной астмой, инфильтрация эозинофилами других тканей, увеличение содержания этих клеток в слизистых секретах — все это хорошо известные признаки аллергии. Совершенная неизученность эозинофильных лейкоцитов до последнего времени делала неясной и роль эозинофилов в аллергическом процессе. Лишь в последние 10–15 лет появились результаты систематических исследований, посвященных происхождению и дифференцировке эозинофилов, их биохимической организации и функциональным особенностям, что позволило более определённо представить форму участия этих клеток в аллергических реакциях.

Путь дифференцировки эозинофилов состоит в переходе мультипотентной костномозговой стволовой клетки под действием ИЛ–3 и GM–CSF в олигопотентную стволовую клетку эозинофильного ряда. Переход унипотентной клетки в эозинофильный промиелоцит и зрелый эозинофил находится, по-видимому, под контролем дифференцировочного фактора эозинофилов — ИЛ–5. Зрелые эозинофилы представляют собою сегментоядерные клетки, для которых характерно присутствие больших цитоплазматических гранул, богатых белком с основными свойствами, связывающим кислые красители (эозин).

Основу гранул эозинофилов человека составляют 4 главных белковых компонента: главный белок со свойством основания (ГБЭО), катионный белок эозинофилов (КБЭ), пероксидаза эозинофилов и нейротоксин эозинофильного происхождения, или белок Х эозинофилов. На долю этих компонентов приходится 90% всех белков гранул. Содержание их составляет величины порядка 10–15 мкг на 1 млн эозинофилов. КБЭ имеет 70% гомологии первичной структуры с нейротоксином эозинофилов, что находит отражение в сходстве некоторых функциональных свойств этих белков (табл. 4).

Другие белки (около 10% белков гранул) обладают разнообразной ферментативной активностью (коллагеназной, гистаминазной, фосфолипазной, активностью арилсульфатазы В).

В плазматической мембране эозинофилов присутствует белок, который смывается с клеточной поверхности и образует типичные игольчатые кристаллы (кристаллы Шарко–Лейдена) в тканях, инфильтрированных эозинофилами. Этот белок обнаружен также и в других клетках (например, в базофилах). Эозинофилы способны синтезировать медиаторы липидного происхождения: ПгE₂,LTС₄, ФАТ, продукты действия 15–липооксигеназы. Они образуют также ТФР–a GM–CSF, продуцируют активные формы кислорода.

Таблица 4. Некоторые свойства главных белковых компонентов гранул эозинофилов человека

На поверхности эозинофилов представлены рецепторные структуры к молекулам, осуществляющим иммунологически опосредованное межклеточное взаимодействие и прилипание клеток. Эти Рц включают Рц для компонентов комплемента (C1 и С3), низкоаффинные Рц для IgE и IgG и, по последним данным, высокоаффинные Рц для IgE (Gounni et al., 1991). Многообразие рецепторного представительства в клеточной мембране эозинофилов объясняет интересную особенность этих клеток, состоящую в том, что эти клетки способны избирательно секретировать те или иные цитотоксические медиаторы в зависимости от типа Рц, подвергаемого стимуляции (Capron et al., 1989; Tomassini et al., 1991).

Эозинофилы экспрессируют на своей поверхности такие молекулы адгезии, как VIA–4, LFA–1, Mac–1 и gp 150,95, которые взаимодействуют с VCAM–1, ICAM–1, ICAM–2, а также с неидентифицированными молекулами на эндотелиальных клетках. ФАТ, ИЛ–3, ИЛ–5, GM–CSF и TNF–a усиливают экспрессию на эозинофилах Mac–1, а ИЛ–4 повышает экспрессию VCAM–1. Следует заметить, что адгезия эозинофилов сходна с таковой базофилов, но не нейтрофилов.

Что же касается хемоаттрактантов, то они в большинстве своём (за исключением некоторых избирательных хемоаттрактантов) оказываются теми же, что и для нейтрофилов. Это C5a, LTВ₄, ФАТ, формилметионинлейцин–фенилаланин (f–MLP).

Полагают, что наиболее вероятный механизм избирательного накопления в тканях эозинофилов заключается не столько в действии некоторых специфических для эозинофилов продуктов, сколько в сочетании неспецифических механизмов адгезии и хемоаттракции. Такой механизм может быть иллюстрирован, например, следующим. ИЛ–5 примирует эозинофилы, и они, будучи таким образом подготовленными и активированными, адгезируются в значительно большей степени, чем другие клетки. Поэтому возникает избирательное накопление в ткани эозинофилов при действии на них неспецифических хемоаттрактантов.

Как уже отмечено, активация секреторной деятельности эозинофилов может быть достигнута разнообразными стимулами. Секрецию гранулярных белков вызывают агенты, действующие рецепторным механизмом: через Рц для IgG, IgA, IgE и C3b. Наиболее активны в этом отношении стимулы, действующие через Рц для C3b и секреторного IgA. Дегрануляция эозинофилов может быть вызвана и липидными медиаторами, например ФАТ.

Механизм дегрануляции эозинофилов in vitro и in vivo, по-видимому, имеет существенные различия. Так, с одной стороны, известно, что стимуляция эозинофилов через Рц для IgA и C3b осуществима только в том случае, если эозинофилы связаны с большой поверхностью. Однако даже при таких условиях высвобождается не более 15–20% белков гранул (при достаточно длительной секреции — в течение 20 мин). С другой стороны, in vivo (по данным микроскопии тканевых эозинофилов) может быть достигнуто полное истощение запасов этих белков в эозинофилах. Вполне вероятно, что in vivo подключаются дополнительные механизмы, усиливающие дегрануляцию. Возможно, что такими усиливающими дегрануляцию факторами являются цитокины (GM–CSF, ИЛ–3, ИЛ–5). Эти цитокины примируют эозинофилы ко многим функциям. ИФН–a, -b, -g., увеличивают цитотоксичность эозинофилов (ИФН–g в этом отношении наиболее эффективен). Другие цитокины, такие, как фактор активации эозинофилов (определяемый в надосадочных жидкостях моноцитов) и фактор, усиливающий цитотоксичность эозинофилов (образуемый T–клетками), отличны от упомянутых выше цитокинов, но менее охарактеризованы.

Тh2–клетки продуцируют in vitro ИЛ–3, ИЛ–4, ИЛ–5, GM–CSF и экспрессируют мРНК этих цитокинов in vivo в лёгких больных бронхиальной астмой, что показано гибридизацией in situ. Тучные клетки являются доказанными продуцентами ИЛ–4 в лёгких больных бронхиальной астмой и обладают потенциальной способностью продуцировать ИЛ–3 и ИЛ–5. Эпителиальные клетки лёгких и альвеолярные макрофаги образуют GM–CSF. Таким образом, эти клетки, продуцирующие указанные цитокины, являются (на примере лёгочной ткани) основными участниками процесса повышения чувствительности эозинофилов к активирующим стимулам на тканевом уровне. Популяция эозинофилов периферической крови гетерогенна. Большинство эозинофилов практически здоровых лиц имеют наивысшую удельную плотность по сравнению с другими лейкоцитами крови. В противоположность этому большая часть эозинофилов, полученных от лиц с синдромом идиопатической эозинофилии, имеют пониженную плотность по сравнению с эозинофилами, полученными от здоровых лиц (эозинофилы «нормальной» плотности). Оказалось, что содержание эозинофилов пониженной плотности возрастает при аллергических заболеваниях и при гельминтозе. Так, например, у больных бронхиальной астмой содержание таких эозинофилов повышено в периферической крови до 40–65%, а при аллергическом рините — до 30%. Причём повышение содержания эозинофилов пониженной плотности совпадает с обострением заболевания. В период стойкой ремиссии поллиноза соотношение эозинофилов нормальной и пониженной плотности не отличается от соотношения этих клеток у здоровых лиц, однако в период обострения заболевания содержание эозинофилов пониженной плотности резко увеличивалось. Содержание таких клеток возрастает в периферической крови и при воспроизведении положительного провокационного ингаляционного теста у больных бронхиальной астмой.

Процент содержания эозинофилов пониженной плотности высок среди эозинофилов, инфильтрирующих поражённые аллергическим процессом ткани. До 60% эозинофилов, содержащихся в бронхоальвеолярной промывной жидкости больных бронхиальной астмой, относится к этому типу клеток.

Эозинофилы пониженной плотности отличаются от эозинофилов нормальной плотности по своему метаболическому состоянию и функциональным свойствам. Эозинофилы пониженной плотности потребляют больше кислорода и глюкозы, в большей степени генерируют супероксидный анион в ответ на стимуляцию клеток, в большей степени проявляют хемотаксическую активность, в частности по отношению к ФАТ, обладают более выраженной АТ–зависимой цитотоксичностью к гельминтам, в большей степени генерируют лейкотриен С₄ и ФАТ в ответ на стимуляцию клеток кальциевым ионофором или частицами, нагруженными IgG, на этих клетках повышена экспрессия Рц для комплемента и иммуноглобулинов (G и Е), они имеют признаки дегрануляции и потери содержимого гранул. В таких клетках уменьшается содержание компонентов гранул: ГБЭО, КБЭ, нейротоксина из эозинофилов. С потерей белковых компонентов, по-видимому, связано снижение удельной плотности клеток. Все эти особенности свидетельствуют о том, что эозинофилы пониженной плотности представляют собою активированные клетки (Dessaint, Capron, 1988;Fukuda et al., 1988).

Переход эозинофилов нормальной плотности в функционально активные эозинофилы пониженной плотности происходит под действием ИЛ–3, ИЛ–5 и GM–CSF, т.е. тех же лимфокинов, которые регулируют пролиферацию и дифференцировку клеточного предшественника эозинофилов. Причём ИЛ–5 играет особо важную роль, так как является избирательным стимулятором как дифференцировки эозинофилов, так и их адгезии и активации (Fujisawa et al., 1990; Walsh et al., 1990). Постмитотическая, зависимая от цитокинов дифференцировка эозинофилов облегчается в присутствии фибробластов и эндотелиальных клеток. Из сказанного следует, что эти процессы находятся под влиянием T–клеток и тканевых клеток микроокружения (Campbell et al., 1989; Corrigan,Kay, 1992).

Такого рода изменения и происходят в тканях, в которых развертывается реакция поздней фазы. Оценка характера клеточной инфильтрации тканей при этой реакции показывает, что имеется связь между клинической выраженностью реакции и присутствием в ткани эозинофилов. Одновременно удаётся обнаружить увеличение содержания в ткани CD4+ T–клеток, имеющих признаки T–клеточной активации (повышение на T–клетках экспрессии Рц для ИЛ–2), с одновременным уменьшением числа этих клеток в периферической крови (Frew, Kay, 1988; Gelbrich et al., 1984; Metzgeret al., 1987). Между числом CD4+ T–клеток и активированных эозинофилов, сохраняющихся в ткани 24 ч после экспозиции аллергена, имеется прямая связь, что подтверждает участие T–клеток хелперов/индукторов (и, соответственно, их лимфокинов) в активации эозинофилов. Эти закономерности выявлены при изучении поздней фазы кожной аллергической реакции и поздней астматической реакции у человека и на модели поздней реакции у морских свинок, обезьян, овец, собак.

Как и все мигрирующие клетки, эозинофилы направляются в тканевые очаги аллергической реакции за счёт того, что в этих участках происходит образование и высвобождение спектра посредников, обладающих свойствами хемотаксических факторов. Переход клеток из кровеносного русла, поступление их в ткани и образование характерного клеточного инфильтрата зависит от двух параллельно протекающих событий. С одной стороны, на плазматической мембране активированных мигрирующих клеток усиливается экспрессия гликопротеинов, которые повышают «прилипаемость» (адгезивность) этих клеток и вступление их в контакт с другими клетками и поверхностями. Такие поверхностные гликопротеины представляют собой своеобразные точки «заякоривания» мигрирующей клетки на эндотелиальных клетках, что делает возможным последующее проникновение мигрирующей клетки в ткань.

С другой стороны, чтобы процесс «заякоривания» осуществился, на резидентных клетках (эндотелиальных, в частности) также экспрессируются специализированные молекулы. Таким образом, для того чтобы закрепиться на эндотелии, мигрирующая клетка должна иметь на своей поверхности специальную белковую структуру, которая «цепляется» к соответствующей структуре (корецептору), экспрессированной на эндотелиальных клетках.

Реакция аллерген–АТ приводит, как описано ранее, к высвобождению медиаторов, некоторые из которых усиливают экспрессию молекул адгезии на мигрирующих и эндотелиальных клетках. Возникающая адгезия облегчает межклеточный контакт, являющийся необходимой фазой всего аллергического воспалительного процесса. Различные белки адгезии, экспрессированные на подвижных клетках и выполняющие функцию Рц, относятся к надсемейству интегринов. Молекулы адгезии, экспрессированные на резидентных клетках (эндотелиальных, эпителиальных) и функционально соответствующие корецепторам, относятся к надсемейству иммуноглобулинов. Широко распространены также молекулы адгезии, принадлежащие к селектинам или к углеводородам. Эти общие представления необходимы для понимания механизма формирования клеточных инфильтратов, возникающих при аллергическом воспалении.

Выше было сказано, что хроническое аллергическое воспаление, в частности воздухоносных путей при бронхиальной астме, характеризуется чётко выраженным избирательным накоплением эозинофилов и лимфоцитов. Высказано предположение, что образование таких характерных инфильтратов опосредуется процессом эмиграции, зависимым от взаимодействия молекул адгезии VLA–4 (Рц) и VCAM–1 (корецептора) и индуцированным ИЛ–4 и ИЛ–5, секретируемыми Тh2–лимфоцитами (Tepper et al., 1990; Walker et al., 1991). Это предположение строится на ряде косвенных сведений, к которым относятся следующие. VLA–4 экспрессируется на базофилах, эозинофилах, лимфоцитах (но не на нейтрофилах) и лишь в незначительной степени — на моноцитах (Bocher et al., 1991; Carlos et al., 1991; Vachula, Vanners, 1992; Walsh et al., 1991; Weg et al., 1993; Weller et al., 1991). ИЛ–4, важнейшим источником которого являются Тh2–клетки, избирательно усиливает экспрессию VCAM–1 (Burney et al., 1986) и ICAM–1 на эндотелиальных клетках слизистой бронхов. Кроме того, ИЛ–5, также секретируемый ТН2–клетками, является, как уже говорилось, избирательным стимулятором дифференцировки, адгезии и активации эозинофилов.

С гипотезой вовлечения эозинофилов в аллергический процесс через взаимодействие VLA–4 с VCAM–1 согласуются некоторые экспериментальные данные. Это относится, в частности, к способности моноклональных анти–VLА–4 АТ тормозить накопление в коже морских свинок эозинофилов при пассивной анафилаксии (Weg et al., 1993), а также позднюю фазу обструкции бронхов и усиление бронхиальной гиперреактивности у овец при ингаляционной провокационной пробе с аллергеном (Abraham et al., 1994). Правда, в последнем случае (при торможении вызванной аллергеном бронхиальной реакции) не возникало угнетения накопления в лёгких эозинофилов и увеличения общего числа лейкоцитов. Анти-VCAM–l моноклональные АТ не тормозили эозинофильную инфильтрацию, активацию эозинофилов и лимфоцитов и усиление бронхиальной гиперреактивности при повторных ингаляциях аллергена у обезьян на модели повышенной чувствительности к гельминтам (Wegner, 1994). Кроме того, в отличие от экспрессии ICAM–1, экспрессия VCAM–1 не усиливалась у больных бронхиальной астмой даже в период острого приступа, требовавшего нахождения пациентов в палатах интенсивной терапии (см. Wegner, 1994). Эти данные получены в результате исследования бронхиальных биоптатов находившихся под наблюдением пациентов.

Не исключено, что опосредованный взаимодействием VLA–4 с VCAM–1 способ поступления эозинофилов в зону аллергической реакции может быть альтернативным. Например, в тех случаях, когда экспрессируется ICAM–1, адгезия эозинофилов и лимфоцитов к монослою эндотелиальных клеток опосредуется взаимодействием CD 18 и ICAM–1, которое доминирует над взаимодействиемVLA–4 и VCAM–1 (Ebisawa et al., 1992; Vachula, Vanneps, 1992; Vankooyk et al., 1993).

В действительности механизм привлечения эозинофилов в зону аллергического воспаления, видимо, намного сложнее и определяется чрезвычайным многообразием цитокиновой сети и клеток—источников этих цитокинов. С одной стороны, постоянно продолжает накапливаться список тех продуктов, которые оказывают хемоаттрактантное действие на эозинофилы. К хемотаксическим факторам и активаторам эозинофилов причисляют ИЛ–8 (Erger, Casale, 1995), MCP–3, RANTES, в меньшей степени MIP–1 (Kaplan et al., 1995), хотя участие RANTES в эозинофилии, по-видимому, менее существенно, чем ИЛ–5. Это заключение сделано на основании того, что обнаружена связь между возникающей после аллергенной провокации эозинофилией в бронхоальвеолярной жидкости больных бронхиальной астмой с повышением содержания в ней ИЛ–5, но не RANTES (Schoeder et al., 1995). Из самих эозинофилов получен Рц, сопряженный с G–белками и имеющий высокую аффинность к RANTES, MCP–1 и эотаксину (Daupherty et al., 1996). Наряду с этим эозинофилы могут быть источником образования и секреции хемокинов, которые усиливают экспрессию молекул адгезии, обладают хемоаттрактантным и активирующим действием как на сами эозинофилы, так и на другие типы клеток. Так, показано, что и эозинофилы, определяемые в слизистой бронхов человека, содержат ИЛ–4 (Metzger et al., 1987), усиливающий экспрессию VCAM–1 и ICAM–1 на резидентных клетках. Эозинофилы периферической крови человека синтезируют, сохраняют и секретируют физиологически значимые количества RANTES (Lim et al., 1996; Ying et al., 1966) и ИЛ–16 (Lim et al., 1996), которые являются хемоаттрактантами для эозинофилов и CD4+ лимфоцитов.

Кроме того, у ряда цитокинов описаны эффекты стимуляции образования тех цитокинов, которые участвуют в механизме вовлечения клеток в зону аллергического воспаления. Так, например, ИЛ–2 (Mori et al., 1996) и ИЛ–15 (Mori et al., 1996) усиливают продукцию ИЛ–5 аллерген–специфическими T–клеточными клонами человека.

В настоящее время имеются прямые свидетельства того, что эозинофилы могут быть стимулированы IgE–зависимым механизмом через низкоаффинные или высокоаффинные Fce–Рц. Добавление специфического аллергена или анти–IgE–АТ к эозинофилам аллергических больных вызывает секрецию из клеток пероксидазу эозинофилов и ГБЭО. Высвобождение этих продуктов было осуществимо только из эозинофилов пониженной плотности.

Продукты активации эозинофилов (ГБЭО, LTС₄, ФАТ) могут быть именно теми медиаторами, которые в той или иной степени опосредуют внешние проявления поздней фазы аллергического ответа. В частности, ГБЭО играет, по-видимому, особую роль в тканевом повреждении, в развитии поздней фазы астматической реакции и в формировании одного из характерных признаков аллергии — неспецифической тканевой гиперреактивности. ГБЭО обнаруживается в бронхо-альвеолярной жидкости и мокроте больных бронхиальной астмой в концентрациях, способных повреждать эпителиальные клетки. Повреждающее действие ГБЭО на эпителиальные клетки и базальную мембрану может быть ответственно за возникновение бронхиальной гиперреактивности, усиливаемой сочетанным действием других медиаторов.

Хотя эозинофилам и высвобождаемым из них медиаторам отводится первенствующая роль в развитии внешних клинических проявлений поздней фазы аллергического ответа, несомненно, другие клетки, выполняющие эффекторную функцию, также вовлекаются в этот процесс. Конкретные формы реализации функции этих клеток пока что не определены. Тем не менее очевидно, что те же типы клеток, которые первично включаются в раннюю фазу, участвуют и в развитии поздней фазы. Сказанное относится в первую очередь к базофилам. Базофилы, подобно другим гранулоцитам, поступают в те участки тканей, в которых развертывается воспалительная реакция. Базофилы, как и другие гранулоциты, экспрессируют на своей поверхности структуры, необходимые для хемотаксиса, межклеточных контактов и взаимодействий, для направленного вступления в зону аллергического воспаления и реализации их функции как клеток—участников этого процесса. К молекулам адгезии, экспрессия которых повышается на базофилах при их активации, относятся (как и на нейтрофилах) молекулы LFA–1 (CD11a/CD18), Mac–1 (CD11b/CD18), CD44.

Как уже описано, базофилы наряду с тучными клетками участвуют в аллергическом воспалении прежде всего путём секреции предсуществующих и вновь образуемых медиаторов в ответ на перекрёстное связывание аллергеном IgE АТ, фиксированных на высокоаффинных Рц для этого иммуноглобулина. В последнее время все больше появляется сведений о том, что этот ответ базофилов (его выраженность) контролируется значительно большим числом известных цитокинов, чем аналогичный ответ тучных клеток. Это позволило считать, что базофилы более чувствительны к продуктам, образуемым во время иммунной реакции, и могут играть более значительную роль в хроническом аллергическом воспалении, в частности при бронхиальной астме (Schoeder et al., 1995). Вовлеченные в сеть межклеточных и цитокиновых взаимодействий базофилы участвуют в аллергическом воспалении в той степени, которая определяется многообразием и временной характеристикой действия на них комплекса посредников, находящихся в очаге реакции. Те же самые вещества, которые являются хемоаттрактантами для базофилов, могут стимулировать секрецию из них медиаторов. Такими свойствами обладают MCAF/MCP–1, MCP–2, RANTES и MIP–1a. Наиболее активны в этом отношении MCP–1 и MCP–3. Такие цитокины, как ИЛ–3, ИЛ–5 и GM–CSF, могут выполнять функцию «праймеров» и усиливать ответ этих клеток на действие различных хемокинов (Kaplan et al., 1995). Причём конечный результат зависит как от сочетания действующих продуктов, так и от временной последовательности их воздействия на базофилы. Одновременное действие на базофилы MCAF/MCP–1 (цитокина, обладающего сильным высвобождающим гистамин действием на базофилы) и таких хемокинов, как RANTES, MIP–1a, MIP–1b, ТФР, соединительнотканный активирующий пептид III, ИЛ–8, воспалительный белок–10, усиливает высвобождение гистамина, вызванное MCAF/MCP–1, в то время как предварительное выдерживание клеток в присутствии этих хемокинов тормозит секрецию гистамина. При этом действие цитокинов является весьма избирательным и не распространяется на все виды активации базофилов: секреция гистамина, вызванная анти–IgE АТ, не изменяется при таких условиях испытаний (Кunа et al., 1995).

Таким образом, можно допустить, что в зависимости от ситуационных особенностей, складывающихся в поздней фазе аллергического ответа, когда в воспаление оказывается вовлёченным множество клеточных и молекулярных участников, взаимодействие указанных цитокинов с базофилами может запустить, поддержать, усилить или затормозить секрецию из них гистамина и других медиаторов.

Интересно, что в самом аллергическом процессе, в зависимости от его временных этапов, заложены механизмы, с одной стороны, поддержания выживаемости, а с другой стороны, активации запрограммированной гибели (апоптоза) клеток—участников аллергического ответа.

Так, к настоящему времени описана способность целого ряда посредников, образующихся на этапах формирования аллергического ответа, препятствовать апоптозу. Активированные альвеолярные макрофаги человека подавляют апоптоз полиморфно-ядерных лейкоцитов, по-видимому, за счёт TNF–a и частично — за счёт GM–CSF (Herliny et al., 1996). Тормозящее апоптоз действие ИЛ–3, ИЛ–5, GM–CSF показано непосредственно на эозинофилах (Yousefi et al., 1997), причём в эксперименте на животных эти медиаторы препятствовали развитию спонтанного апоптоза эозинофилов, но не индуцированного анти–Fаs–моноклональными АТ (Tsuyuki et al., 1995). Fas-белок изначально был идентифицирован как поверхностная молекула, играющая роль в индукции апоптоза различных клеток; структурно Fas-белок гомологичен Рц TNF, также участвующему в опосредовании апоптоза, и поверхностной молекуле CD40 B–лимфоцитов, взаимодействие с которой способствует клеточному росту и, как полагают, препятствует запрограммированной клеточной гибели. Можно предположить, что некоторые промежуточные продукты, образуемые при запуске аллергической реакции (например, NO), также могут повышать выживаемость эозинофилов и тем самым усиливать аллергическое воспаление. Последнее следовало из того, что доноры NO тормозили in vitro апоптоз эозинофилов периферической крови (Beauvais et al., 1995).

После аллерген–специфической аэрозольной провокации на активированных эозинофилах, полученных из бронхоальвеолярной жидкости, экспрессируется Fas–Рц (Tsuyuki et al., 1995), что свидетельствует о готовности клетки к апоптозу. Прямыми испытаниями показано, что в позднюю фазу кожной аллергической реакции, воспроизводимой у человека, в очаге воспаления к 72-му часу прогрессивно увеличивается содержание вошедших в апоптоз эозинофилов (Ying, 1997), в то время как среди T–лимфоцитов и макрофагов обнаруживалось лишь незначительное число клеток с признаками апоптоза. Макрофаги фагоцитируют подверженные апоптозу эозинофилы, способствуя очищению организма от таких эозинофилов без сопутствующего воспаления (Stern et al., 1996). Таким образом, апоптоз эозинофилов и их фагоцитоз может представлять собою механизм разрешения поздней фазы аллергического ответа.

Пока неясно, насколько эффективно этот механизм может быть использован для фармакологического контроля аллергических реакций. Во всяком случае, следует указать на то, что действие некоторых фармакологических соединений может включать в себя усиление апоптоза. Действие циклоспорина А, тормозящего эозинофилию, возможно, связано с его способностью усиливать апоптоз активированных эозинофилов (Kitagaki et al., 1996). Противоаллергическое действие ГКС, по-видимому, включает в себя и усиливающее их действие на апоптоз эозинофилов (Druilhe et al., 1996; Meager et al., 1996). Хочется надеяться, что новые данные о механизме разрешения аллергической реакции и о возможности его фармакологического контроля позволят в не очень отдаленном будущем практически реализовать один из наиболее оправданных способов лекарственной терапии. Обоснование таких способов, предусматривающих активацию эндогенных механизмов разрешения аллергической реакции, было сделано в более ранних работах (Гущин, 1979).

Часто повторяющиеся эпизоды обострения аллергического процесса, включающие раннюю и позднюю фазы, формируют хроническое аллергическое воспаление в ткани, признаки которого наиболее подробно изучены на примере бронхиальной астмы. Хроническое аллергическое воспаление, для которого характерны инфильтраты, состоящие из активированных или подготовленных к активации эозинофилов, Тп2–лимфоцитов, тучных клеток, базофилов, возможно, тромбоцитов, формирует расширение периваскулярных (интерстициальных) пространств, поддерживает высвобождение медиаторов и продуктов со свойствами факторов роста, что вызывает утолщение базальной мембраны, повреждение эпителия и его десквамацию, поддержание продукции слизи слизистыми железами, повышенного тонуса гладкой мускулатуры. Персистирующие реакции поздней фазы аллергического ответа имеют прямое отношение к хронизации процесса, а в случае бронхиальной астмы — и к формированию «ночной» астмы.

Распространённым является представление о том, что хроническое аллергическое воспаление, протекающее с признаками повреждения ткани, является причиной формирования неспецифической (в отличие от аллерген–специфической) повышенной отвечаемости (тканевой гиперреактивности) на самые разнообразные провоцирующие стимулы.

Неспецифическая тканевая гиперреактивность является важнейшим спутником и признаком аллергического процесса. На этот, сейчас хорошо известный, феномен ещё в 40-е годы особое внимание обратил А.Д. Адо и подверг его систематическому исследованию на примере гиперреактивности к разным медиаторам (Адо, 1952).

На связь тканевой гиперреактивности с поздней фазой аллергической реакции указывали многочисленные данные, полученные у больных бронхиальной астмой и свидетельствующие о том, что аллерген–специфическая провокация, сопровождающаяся поздней реакцией, приводит к усилению бронхиальной гиперреактивности. Причём чем более выраженной оказывается поздняя фаза, тем выше становится неспецифическая гиперреактивность бронхов, оцениваемая по их чувствительности к гистамину или метахолину. На эту связь указывал также характер действия фармакологических препаратов: те соединения, которые предотвращали позднюю астматическую реакцию (кромоглициевая кислота, недокромил, ГКС), были наиболее эффективны и в угнетении неспецифической гиперреактивности бронхов.

К настоящему времени накоплено, однако, немало данных, свидетельствующих о том, что неспецифическая гиперреактивность не является обязательным спутником поздней фазы аллергического ответа. Так, при некоторых специальных условиях эксперимента удаётся воспроизвести поздний ответ у больных атопической бронхиальной астмой без усиления неспецифической гиперреактивности (Malo et al., 1989, 1990). Кроме того, при аллерген–специфической бронхиальной провокации неспецифическая гиперреактивность, во-первых, повышается раньше, чем развертывается поздняя фаза аллергической реакции (Durham et al., 1988), и, во-вторых, может усиливаться после изолированной ранней фазы при отсутствии поздней фазы аллергического ответа (Malo et al., 1989).

Уже эти сведения наводили на мысль, что неспецифическая гиперреактивность может быть связана с разными клиническими ситуациями и, соответственно, вызываться и поддерживаться разными механизмами. Этому не противоречит представление о том, что, с одной стороны, уровень тканевой неспецифической гиперреактивности зависит от патоморфологических изменений в зоне аллергической реакции, а, с другой стороны, выраженность гиперреактивности определяет тяжесть заболевания. Существует очевидная связь между степенью неспецифической бронхиальной гиперреактивности и выраженностью таких патоморфологических признаков, как распространённость поражения эпителиального слоя и утолщения субэпителиальной базальной мембраны (Jeffery etal., 1989). Установлена также прямая связь между тканевой гиперреактивностью и тяжестью бронхиальной астмы (Чучалин, 1997). Более того, хорошо известно, что неспецифическая гиперреактивность определяет прогноз аллергического заболевания (бронхиальной астмы) (Чучалин, 1997; Peat et al., 1992; Phelan et al., 1991).

Неспецифическая гиперреактивность воспроизводима в эксперименте путём ингаляции озона, причём в этом случае можно установить связь гиперреактивности с инфильтрацией стенки бронхов нейтрофилами, их активацией и сопутствующей десквамацией эпителия (Nadel, Holtzman, 1984). Хорошо известно, что бронхиальная гиперреактивность, возникающая при риновирусной инфекции, может быть причиной обострения заболевания у больных бронхиальной астмой (Johnston et al., 1997). Особенности режима питания могут быть связаны с тканевой гиперреактивностью: прямая связь установлена между содержанием в диете натрия и степенью чувствительности бронхов к гистамину (Burney et al., 1986).

Наконец, тканевая неспецифическая гиперреактивность может быть и конституциональным признаком. Она выявляется в общей популяции приблизительно у 4% лиц, у которых не удаётся установить действия каких–либо определённых экзогенных индукторов гиперреактивности (Cockroft et al., 1992). Значительно чаще гиперреактивность обнаруживается у родственников больных бронхиальной астмой, чем в контрольных группах (Прощалыкин, Гущин, 1978). Данные о тканевой гиперреактивности как конституциональной особенности нашли подтверждение в открытии гена гиперреактивности.

Среди медиаторов, которые участвуют в аллергическом воспалении, основную роль в усилении и поддержании тканевой гиперреактивности приписывают повреждающим медиаторам эозинофилов и ФАТ. Концентрация продуктов активации эозинофилов в бронхо-альвеолярной жидкости коррелирует с ростом бронхиальной гиперреактивности (Gundel et al., 1992), которая может быть вызвана интратрахеальным введением ГБЭО (Gundel et al., 1991) и ингаляцией ФАТ (Page, 1987). Разумеется, при таких воздействиях происходит и уменьшение бронхиальной проходимости.

Наряду с этим подавляющее большинство медиаторов, участвующих в аллергическом воспалении, могут вовлекаться и в усиление неспецифической гиперреактивности. В подтверждение этому существуют следующие основные сведения. Существует параллелизм между степенью тканевой гиперреактивности и содержанием в плазме крови гистамина (Hovarth et al., 1987) и триптазы (Ferguson et al., 1992). Лейкотриены (Lee et al., 1987), брадикинин (Kimura et al., 1992), некоторые цитокины (в особенности ИЛ–2, ИЛ–5, ИЛ–8) (Johnston, 1997; Pretolani et al., 1988; Renzi et al., 1991) вызывают или усиливают неспецифическую тканевую гиперреактивность. В этом феномене могут принимать участие тромбоксан А₂, поскольку его антагонист тормозит бронхиальную гиперреактивность у больных бронхиальной астмой (Fujima et al., 1991), аденозин, так как к нему описана повышенная чувствительность изолированных бронхов больных бронхиальной астмой (Порядин и др., 1996; Bjork et al., 1992), нейромедиаторы (Goetzl et al., 1987; Joos et al., 1988).

Итак, если учесть приведенные выше сведения, то феномен неспецифической тканевой гиперреактивности можно представить следующим образом. Гиперреактивность является как результатом конституциональной особенности определённых лиц, так и следствием патологического процесса в данной ткани, что наиболее полно изучено на примере нижних дыхательных путей. Тканевая гиперреактивность формируется, поддерживается или усиливается аллергическим воспалением, в особенности теми его этапами, которые сопряжены с интенсивной инфильтрацией ткани клетками—участниками аллергического ответа, его поздней фазы. Возникновение, поддержание и усиление гиперреактивности может индуцироваться также иными факторами и процессами. Из числа известных к ним относятся действие озона, бактериальные и вирусные инфекции, возможно, некоторые поллютанты, частицы выхлопных газов автотранспорта. Неспецифическая гиперреактивность, вызванная аллергическим воспалением, и некоторые другие виды приобрётенной тканевой гиперреактивности опосредованы комплексным действием медиаторов, среди которых отдельные выступают наиболее значимыми. Последнее иллюстрируется более существенной ролью медиаторов эозинофилов (ГБЭО) и ФАТ при индукции гиперреактивности аллергическим воспалением, хотя вполне вероятно, что и все другие посредники аллергического процесса являются обязательными факторами для достижения клинически значимой неспецифической тканевой гиперреактивности.

Дата добавления: 2014-12-12 | Просмотры: 1402 | Нарушение авторских прав